Текст книги "Король и Злой Горбун"

Я внутренне был готов ему поаплодировать. Он оказался неплохим парнем, готовым уберечь ближнего от неприятностей, даже понеся при этом какие-то расходы. Это свое свойство он тотчас же и продемонстрировал, вытащив из кармана сто тысяч рублей.

– Вот! – сказал благородный Саша. – Возьмите!

Рэкетир смотрел на деньги так, как пять минут назад смотрел на предложенную ему мелочь. Ситуация была столь узнаваемой, что Бобриков обмер и превратился в статую.

– Нет, он все-таки прикалывается, – пробормотал бандит.

– Ты че, чувак? От жизни притомился? – осведомился второй. – Баксов сто тысяч! Баксов!

И до того у Саши Бобрикова было не самое беспечное выражение лица, но теперь он изумился так, что его вовсе нельзя было узнать.

– Долларов? – не сдержался он. – Сто тысяч?

Более растерянного человека я в жизни своей не видел. Оно и понятно. Кто такой Гаспарян? Владелец крохотной каморки, в которой он днями чинит чужую сношенную обувь. Он не хватает звезд с неба, и заработка ему явно достаточно лишь на хлеб и самую дешевую колбасу, какую только можно купить в магазине. И требовать с него сто тысяч долларов – едва ли не то же самое, что обкладывать данью бомжа.

Один из парней выглянул из мастерской и сделал знак своим товарищам, оставшимся в машинах. Тотчас же те и появились, и обнаружилось, что к Ашоту прибыла целая бригада – восемь человек. Испытавший немалое потрясение Бобриков едва нашел в себе силы, чтобы обратить внимание страшных рэкетиров на несоответствие их мощи и скромности существования такого человека, как Ашот Гаспарян.

– Вы что-то напутали, – пробормотал Саша. – Это же Гаспарян! Обувщик! Откуда у него такие деньги?

Он, похоже, все больше укреплялся в мысли, что произошла какая-то чудовищная ошибка, и когда уверился в этом окончательно, один из бандитов извлек из внутреннего кармана куртки пухлую пачку цветных фотоснимков.

– Это что? – спросил недобрый гость. – А это? А вот это?

Он перебирал фотографии по одной и каждую из них показывал Бобрикову. Фотографии были что надо, как картинки из красивой жизни: старинные замки, «Роллс-Ройсы», яхты. Но не это поразило Бобрикова, а наличие на всех без исключения фотографиях старого Ашота Гаспаряна. Нет, на фотографиях Гаспарян вовсе не выглядел старым, напротив, смотрелся так хорошо, что можно было подумать, что и не он это вовсе. Но это был, конечно, он. Где-то в смокинге, где-то с сигарой, еще было фото из разряда «Гаспарян в котелке и с тростью». Бобриков смотрел на все это широко открытыми глазами и явно ничего не понимал. Его собеседник пришел ему на помощь.

– Вот это твой «обувщик» на фоне своего дома, – сообщил рэкетир. – Замок во Франции. Неплохо?

А замок действительно был неплох. Роскошное убранство. Газоны вычурно подстрижены. Ашот Гаспарян на фоне этого великолепия смотрелся прекрасно.

– А это он на своей яхте.

Это и не яхта вообще-то. Это настоящий круизный лайнер. Здесь Ашот в одних плавках и, несмотря на свой очень даже преклонный возраст, обнимает двух полногрудых девиц. Девчонки прямо из «Плейбоя». Даже не верилось, что подобное счастье доступно невзрачному на вид Ашоту.

– Его «Роллс-Ройс».

Отличная машина.

– Его личный самолет.

Черт побери, какая красота!

– Это он в Монте-Карло.

На фото – Ашот за игорным столом, внимательно следит за игрой и курит сигару. Дым ест ему глаза, он щурится.

– Вот отмечают его день рождения. Лужайка, пальмы, на заднем плане – белоснежный дворец.

– Это на Гавайях, – пояснил бандит.

Много-много гостей. Мужчины в смокингах, дамы в вечерних туалетах. В центре – довольный жизнью Гаспарян. А рядом с ним… Бобриков недоверчиво прищурился вглядываясь.

– Да, – флегматично подтвердил бандит. – Ты не ошибся. Это американский президент.

На Бобрикова было больно смотреть. Пережитые душевные страдания не красят никого.

– Да ты и не знал ничего, похоже, – будто бы только что обнаружил рэкетир.

– Не знал, – прошептал потрясенный Бобриков.

– Это же Ашот! – сказал бандит, причем имя «Ашот» он произнес со смесью восторга и ненависти одновременно. – Он пол Москвы под собой держит! Вся армянская мафия под ним! Казино, гостиницы, проститутки на Тверской – это же все его хозяйство!

Бобриков хлопал ресницами, пытаясь постичь смысл сказанного.

– А эта халупа, – бандит повел рукой вокруг, – всего лишь для прикрытия.

Бобриков знал Ашота давно. Лично не был знаком, но видел старика тысячи раз. Эта покосившаяся от времени будка мастерской стояла здесь всегда, сколько Бобриков себя помнил. Ашот представлялся ему бессловесным и безобидным мудрым стариком, какими только старики и бывают. Человек, тихо доживающий свой век. Никому не нужный. Одинокий. Бедный, как церковная мышь. Человек, до которого никому никогда нет дела и о ком вспоминают, лишь обнаружив необходимость отнести в починку обувь. И вдруг – дворцы, яхты, красавицы из «Плейбоя».

А один из бандитов тем временем будто случайно сдвинул в сторону табурет, под которым обнаружился картонный ящик. Ящик был без крышки, и потому сваленные в него в беспорядке пистолеты, общим количеством десятка в полтора, Бобриков увидел сразу же. Он даже не успел испугаться, потому что бандит сказал совершенно будничным голосом:

– Это Ашот о безопасности своей печется.

Находка подвигла рэкетиров на новые поиски, и они стали бесцеремонно сбрасывать с полок старую обувь. Бобриков им не препятствовал и даже не пытался протестовать – и очень скоро получил возможность освежить свои впечатления. За рваной обувью обнаружились пачки денег: заклеенные бумагой или перевязанные бечевкой, они беспорядочно заполняли все полки, а сданная в ремонт обувь служила им лишь прикрытием, и трудно было сказать, какие суммы кроются в этих горах, состоящих из дензнаков.

– А ты говоришь – обувщик, – наставительно сказал рэкетир.

Распахнув дверь, крикнул своим товарищам:

– Несите сумки!

В присутствии бессловесного и крайне опечаленного Бобрикова бандиты собрали щедрый рэкетирский урожай и отбыли, прихватив и ящик с пистолетами. Бобриков следил за отбытием иномарок с потерянным видом и несколько пришел в себя, лишь обнаружив, что остался один.

В мастерской был совершенный разгром. Спохватившись, Бобриков принялся наводить порядок и за пятнадцать минут привел мастерскую в почти первоначальный вид. Почти – потому что теперь здесь не было ни денег, ни оружия. И Бобриков понял, что и ему здесь делать нечего. Желание убежать прочитывалось на его лице, но побег не удался. Скрипнула дверь. Вошел Гаспарян. При его появлении с бедным Бобриковым что-то случилось. Он не мог устоять на ногах и опустился на табурет. Гаспарян, казалось, ничего не заметил. Бобриков смотрел на него такими глазами, какими смотрят на человека, про которого внезапно стало известно, что он злодейски умертвил сто пятьдесят человек, среди которых были женщины и дети.

– Никто нэ приходил? – спросил старый Ашот.

Он все так же сутулился, но теперь Бобрикову казалось, что сутулость эта – не от прожитых лет, а от груза преступлений, совершенных крестным отцом армянской мафии.

– Никто нэ приходил? – повторил вопрос Гаспарян.

– Нет, – соврал Бобриков и тут же, безо всякого перехода, добавил: – Мне домой.

– Што? – удивился Гаспарян.

– Домой.

– Иды, – пожал плечами старик.

Бобриков поднялся с табурета и нетвердо шагнул к двери.

Я оторвался от монитора и тоже встал. Светлана вопросительно взглянула на меня.

– Заканчиваем, – сказал я и вышел из фургона.

Бобриков уже выскочил из мастерской и стремительно удалялся от нее, явно готовясь перейти на бег. Он мчался прямо на меня, но меня не видел. В его глазах не было ничего, кроме выражения ужаса. А тут еще насмешник Гаспарян крикнул бедному парню в спину:

– Эй! А пыстолэт гдэ? А дэнги гдэ?

Бобриков тотчас прибавил скорости и, поскольку он мчался, не разбирая дороги, налетел на меня. Я, наверное, показался ему деревом, потому что он тут же предпринял попытку обогнуть препятствие. Мне пришлось схватить его за руку.

– Все в порядке? – осведомился я.

Он смотрел на меня и явно не узнавал. Потом что-то промелькнуло в его взгляде, какая-то искра.

– Все в порядке? – повторил я.

Бобриков повел взглядом вокруг. Все наши уже высыпали из фургона и стояли поодаль, наблюдая за происходящим. Один из операторов снимал нас не таясь. Ашот Гаспарян беззвучно смеялся в свои седые усы. Подъехали иномарки с «рэкетирами», и выглядели эти ребята сейчас совсем не грозно.

И тогда Бобриков засмеялся – дробно, нервно. С этим смехом из него уходил пережитый страх.

– Я поверил, – сказал он. – Я и вправду поверил!

Будто и сам удивлялся собственной доверчивости. Вокруг нас уже собралась толпа любопытных. Все новые и новые люди подходили, еще минута или две – и нам уже не вырваться из этого живого кольца.

– Все! – сказал я. – Уезжаем!

Напоследок похлопал Бобрикова по плечу:

– До встречи в студии!

Он ничего не ответил, но счастливо улыбнулся. То ли радовался тому, что его покажут по телевизору, то ли испытывал восторг, окончательно удостоверившись, что никакой Ашот не мафиози.

7

Президент телекомпании «Стар ТВ» Олег Александрович Боголюбов занимал огромный, едва ли не в половину футбольного поля, кабинет в одном из зданий в самом центре Москвы. Еще два года назад никто не знал об этой компании, да и существовала ли она в те времена – загадка, но в последние несколько месяцев боголюбовская команда сделала стремительный и эффектный рывок, в одночасье став лидером, и продолжала набирать очки, принимая под свое крыло все новых и новых производителей популярных телепрограмм. Только и было слышно: один присоединился к «Стар ТВ», другой – тоже, а тот вон пока не в команде, но предварительные переговоры уже ведет.

– Они съедят всех, – мрачно пророчествовал Демин. – Прямо акулы какие-то. Настоящие хищники.

На самом деле Боголюбов впечатления хищника не производил. Молод, приятен в общении, улыбчив. Деловая хватка у него, конечно, имелась, но в своих действиях «Стар ТВ», как мне приходилось слышать, обходилась без особых грубостей и ударов в спину. Между нами и боголюбовской компанией не было теплых отношений, мы являлись конкурентами, и этим все сказано, но Гена Огольцов, несмотря на свою экстравагантность, проявлявшуюся время от времени, все-таки был очень неглупым человеком, и его слова о полезности дружбы с нужными людьми я запомнил. Прежде чем что-либо предпринимать, мы еще раз прикинули свои возможности. Получалось так, что сил у нас хватало только на производство четырех выпусков в месяц – два выпуска деминского сериала и два выпуска Светланиной программы. Это вдвое меньше, чем требовал Огольцов. Достичь желаемого мы могли одним путем – оттянуть силы с программы «Вот так история!», что было равнозначно самоубийству. Значит, надо договариваться со «Стар ТВ». Так я оказался в боголюбовском кабинете.

С Боголюбовым мне приходилось встречаться, но все больше на бегу, и теперь он, разглядывая меня, щурился, будто видел впервые, и с интересом изучал. Это я уже потом понял, что у него такая манера общения. Любил сбивать с толку неподобающей моменту мимикой.

– Поздравляю, коллега, – сказал я ему первым делом.

– С чем?

– С успехом последних месяцев.

Он улыбнулся усталой улыбкой человека, который один только и знает истинную цену достигнутого успеха.

– Спасибо.

– Ваша компания…

– Давай на «ты», – предложил он.

– Твоя компания скоро превратится в империю.

– Я надеюсь, что этот момент наступит не слишком быстро.

– Вот как? – удивился я.

Не очень-то я ему поверил, если честно.

– Любой организм нормально функционирует только тогда, когда он развивается. А дальше следует старение. И неизбежная смерть. Сформировавшаяся окончательно империя – обреченный организм. Перестала расти и скоро непременно умрет.

Я его понял. Смысл жизни – только в движении. Кто остановился, тот погиб. Он был очень неглупым парнем, этот Боголюбов.

– Это хорошо, что мы мыслим одинаково, – сказал я. – Возможно, нам удастся найти общий язык.

Он благосклонно кивнул в ответ. По его взгляду я прочитывал его характер. Холодный и очень расчетливый.

– Мы готовим новые программы, – сообщил я. – И очень на них рассчитываем. Прочим им не меньший успех, чем имеет наша «Вот так история!». Именно поэтому ищем компаньонов. Нужно мощное начало. Успех с первых же выпусков.

Боголюбов молчал и слушал. Он очень грамотно вел себя. До поры лучше совсем не проявлять инициативы. Пусть выговорится твой собеседник, получится, что он выступает в роли просителя, и тогда только от тебя зависит, соглашаться или нет. За тобой последнее слово. Сейчас последнее слово оставалось за Боголюбовым. Он набирал очки, еще даже не открывая рта. Для нас – для меня, для Светланы, для Ильи – это была не самая лучшая ситуация. И мы никогда не обратились бы к Боголюбову, если бы не вставшие перед нами проблемы. Теперь весь вопрос – какие условия попытается выторговать для себя Боголюбов.

– А что за программы? – спросил Боголюбов. – Пилотные выпуски есть?

– Они практически готовы. Надо несколько дней на доводку.

– Жанр?

– Одна программа делается исключительно для женщин. Всякая всячина, собранная вместе. Как бы «Космополитен», но только на телеэкране.

– Хронометраж?

– Ориентируемся на тридцать минут.

– А второй проект?

– Пятнадцатиминутные выпуски. Своеобразный телесериал. Герои переходят из серии в серию, но тема каждый раз новая. Ликбез для обывателя. Герои сериала разыгрывают небольшие спектакли, отвечая на извечное «Что делать?». Что делать, если купил в магазине бракованную вещь или просроченные продукты. Что делать, если с телефонной станции пришел счет за междугородные переговоры, которых ты не вел. И множество других «Что делать?».

Боголюбов терпеливо ждал.

– Мы предлагаем «Стар ТВ» поучаствовать в этих проектах.

Он сделал вид, что раздумывает. На самом деле он давно понял, зачем я пришел, и почти наверняка был готов к ответу. Но – тянул время, выдерживая правила игры. Чтобы он окончательно не уверился в том, что является хозяином положения, я сказал:

– Непременное условие вашего участия – хорошее эфирное время.

Его взгляд стал еще более задумчивым. Но теперь уже я взял паузу.

– Я не люблю рисковать в одиночку, – сказал Боголюбов. – Тем более – брать на себя чужой риск.

Посмотрел на меня так, будто я предлагал ему что-то недостойное и только его природная проницательность позволила вовремя обнаружить подвох.

– Ты приходишь и говоришь: вот у меня идея, давай поработаем, – продолжал Боголюбов. – А эфирное время я отдаю свое. Несправедливо.

– Почему же?

– Потому что свою «Вот так история!» ты в эфире не подвинешь. Правильно? Она – твой основной капитал. Хорошо раскрученная, чертовски популярная программа. Ею ты рисковать не станешь. А рискнуть предлагаешь мне. Я отдаю свое эфирное время, еще не зная, как пойдут эти новые проекты.

По опыту я знал, что перечисление предстоящих трудностей и рисков – всего лишь прелюдия. Артподготовка, пальба по площадям, которую непременно проводит всякий уважающий себя бизнесмен, прежде чем перейти к главному – к выставлению условий. Что и произошло.

– Давай по-честному! – предложил Боголюбов, заглядывая мне в глаза. – Ты поучаствуешь в проекте всем своим пакетом.

Я даже не сразу понял, что он предлагает. А Боголюбов молчал, все так же глядя на меня.

– Всем пакетом? – переспросил я.

– Да.

– Я не совсем понимаю.

– Ты придешь в «Стар ТВ» не только с новыми программами, но и со своей любимой «Вот так история!».

Я неуверенно улыбнулся. Не мог понять, что означают его слова. Вежливый отказ?

– Ты хочешь, чтобы я отдал тебе свою программу?

Нет, что ты! – широко улыбнулся Боголюбов, демонстрируя дружелюбие, но взгляд его при этом был по-прежнему холоден и цепок. – Как тебе в голову такое могло прийти? Просто я, вкладывая деньги и отдавая лучшее эфирное время, хочу подстраховаться. Ты берешь меня в долю…

– О какой доле речь?

– У тебя ведь фирма.

– Не у меня. Нас трое.

– А я буду четвертым.

Нет, он все-таки не шутил! Мне понадобилось время, чтобы это осознать. Вообще-то тугодумом я никогда не был, но когда некто у тебя на глазах запускает руку в твой карман и при этом мило улыбается – у тебя запросто может сложиться впечатление, что ты чего-то не понимаешь и ничего страшного не происходит.

– Мы, наверное, не поняли друг друга, – сказал я. – Я пришел не просить денег, а предложить поучаствовать в проекте на взаимовыгодных условиях.

– Свою позицию я высказал.

Значит, все всерьез.

– В таком случае я настаиваю на взаимовыгодном участии в прибылях друг друга, – сказал я. – Мы отдаем часть акций своей компании, взамен получаем пропорциональную часть акций «Стар ТВ».

– Об этом не может быть и речи.

Боголюбов даже поджал губы, отчего его лицо приобрело не то надменное, не то обиженное выражение. «Ты меня хочешь надуть», – как бы говорил он своим видом.

Я не очень понимал, почему он упорствовал. Новые программы мы предлагали под своей фирменной маркой. Затраты были готовы нести поровну. И даже на прайм-тайм поначалу, если честно, не очень-то претендовали, понимая, что сначала надо попробовать, а дальше будет видно. И все, совершенно все вопросы можно было обсуждать. В том числе и долю расходов каждой стороны, и дележ предполагаемой прибыли. Так обычно и делается: стороны объявляют свои позиции, зачастую взаимоисключающие, а потом путем долгих переговоров идут к компромиссу, какому-то решению, удовлетворяющему всех. Сейчас же этого не было. Никаких переговоров: Боголюбов сразу объявил, что на уступки он не пойдет. Отказ – так это называется.

– Конечно, мы можем обратиться и в другую телекомпанию, – сказал я. – Но мне все таки интересно: неужели «Стар ТВ» не видит здесь своей выгоды?

– Видит, – признал Боголюбов и по-птичьи склонил голову, разглядывая меня. – Так что, когда надумаешь, приходи. Мы всегда открыты к сотрудничеству.

Подразумевалось, что на их условиях. Откуда у Боголюбова такая уверенность в собственном всесилии?

Я поднялся из-за стола. Боголюбов – тоже. Он даже проводил меня до дверей.

– Заходи, – предложил он. – Всегда буду рад тебя видеть.

Доброжелательный взгляд. Легкая улыбка. И рукопожатие – такое холодное, что после него кажется, будто льдинку в ладони подержал.

8

Гончаров позвонил мне через пару дней. У него был тусклый, с незнакомыми мне интонациями голос, так что я поначалу его и не узнал.

– Это я, – сказал мой собеседник.

– Кто?

– Гончаров Сергей Андреевич.

Вот тогда я и понял, что он звонит неспроста.

– Что-то случилось?

– Нет, ничего.

А сам говорит так, будто у него только что умерла любимая бабушка.

– И все-таки?

– Меня уволили с работы.

– За что? – удивился я.

Почему-то единственное, что пришло мне в голову в эти минуты, – Гончарова уволили за прогулы. Или за выпивку.

– За тот случай.

– За какой случай? – не понял я.

– Ну, за съемки те. За удостоверение. Ни за что, в общем.

Он явно был расстроен. Не хватало еще, чтобы с ним что-то стряслось. Если что случится – вроде как мы будем виноваты.

– Приезжайте, – предложил я. – Прямо сейчас. Я вас встречу внизу. Договорились?

– Да.

Даже не обрадовался.

Он и приехал таким, каким я ожидал его увидеть, – с мрачным выражением лица, с печалью во взгляде. Я провел его наверх. В кабинете сидели Светлана и Демин. Светлана поздоровалась с Гончаровым доброжелательно и с участием, женское сердце отзывчиво к чужим несчастьям, зато Демин лишь буркнул что-то нечленораздельное и даже не подал руки.

За пару минут Гончаров поведал нам приключившуюся с ним историю. Люди из ФСБ добрались-таки до него и целый день, девять часов без перерыва, допрашивали его на Лубянке, все из-за того злополучного удостоверения. Гончаров предусмотрительно все отрицал, и даже сделанная нами видеозапись не сдвинула его со спасительной позиции – он продолжал уверять своих собеседников в том, что удостоверение было никакое не эфэсбэшное, а так, писулька какая-то, и актеру Баранову, которого он, Гончаров, с помощью этой писульки разыграл, со страху что-то примерещилось. Поскольку по видеозаписи трудно было сказать, что за удостоверение он показывал, гончаровская позиция была единственно верной. Не было поддельного удостоверения – нет и ответственности за подлог. Не добившись ничего, эфэсбэшники все-таки для острастки заехали на работу к Гончарову, в овощной магазин, устроили там форменный обыск и здорово напугали его немногочисленный персонал и ничего не понявшего директора. Понять директор ничего не понял, кроме одного: гости пожаловали с Лубянки и причина этому жуткому событию не кто иной, как грузчик Гончаров. И едва эфэсбэшники уехали, в следующие шестьдесят секунд Гончаров вылетел с работы. На всякий случай, для профилактики. Если какой помидор в корзинке подгнил, его лучше выбросить сразу, пока и остальные не подпортились. Такая, наверное, была логика.

– Вот, – печально заключил Гончаров. – Такие дела.

Светлана смотрела на него с нескрываемым состраданием. Лично у меня эмоций было поменьше, но Гончарова я жалел. И один только Демин с демонстративной невозмутимостью таращился в окно, всем своим видом показывая, что этого грузчика-проныру он видит насквозь.

Я позвонил Касаткину.

– Это Колодин, – сказал я. – Мы сможем с вами встретиться?

– По какому делу?

– По неотложному.

Я услышал, как Касаткин вздохнул. У него каждый день – по три тысячи дел, и все без исключения неотложные.

– Это очень важно, – упорствовал я.

– Хорошо, жду.

Я положил трубку.

– Оставайтесь здесь, – сказал я. – Переговорю с Касаткиным и вернусь.

Касаткин встретил меня в коридоре, у двери собственной приемной, из чего я заключил, что у него в кабинете гости, наверное, очень важные, и он вышел мне навстречу специально, потому что никак иначе не мог бы со мной переговорить.

– Женя! – с чувством сказал он и выразительно посмотрел на часы. – У меня одна минута на беседу с тобой!

В отведенное мне время я уложился. За пятьдесят секунд рассказал Касаткину о злоключениях бедного Гончарова, еще десять секунд у Касаткина ушло на то, чтобы все осмыслить.

– И – что? – спросил он.

– Вы должны вмешаться!

– Должен? – Касаткин приподнял бровь.

Настоящий чиновник! Всегда очень четко расставляет акценты. Я был вынужден дать задний ход.

– Нет, вы лично ничего, конечно, не должны…

– И на том спасибо.

– Но у вас связи, Николай Вадимович! Позвоните кому следует, пусть от Гончарова отстанут!

– Кто отстанет?

– ФСБ.

– Женя! Ты всерьез думаешь, что я могу что-то указывать этим людям?

– Но ведь это нелепость!

– Ну почему же? Пусть его проверят. Этого, как его…

– Гончарова, – подсказал я.

– Вот именно, Гончарова. Он все-таки чего-то там начудил.

– Но ведь это нелепость! – повторил я.

И опять Касаткин невозмутимо повторил:

– Ну почему же? Эта история с удостоверением…

– Вы сами в это верите?

– Во что?

– В то, что все это – серьезно!

Касаткин задумчиво посмотрел на меня. Я его понимал. Ему не хотелось ни во что вмешиваться, тем более что Гончаров, по большому счету, подставился сам, но несоизмеримость гончаровского розыгрыша и последовавших вслед за этим событий настолько меня поразила, что я уже не мог остановиться. Мне бы возраст Касаткина, его житейский и чиновничий опыт – и я бы, возможно, отнесся ко всему этому спокойнее. Но я был тем, кем я был, и не собирался отступать.

Касаткин, наверное, это понял.

– И что я должен, по-твоему, делать? – со вздохом осведомился он. – Сражаться за восстановление твоего протеже на работе?

– Я прошу вас защитить его от преследований.

И опять Касаткин вздохнул.

– А разве кто-то его преследует?

Делал вид, что ничего не понимает.

– Да ведь с ним пытаются расправиться! – не выдержал я. – Ничего не могут доказать и потому мстят!

Касаткин недовольно поморщился.

– Мстят! – упрямо повторил я. – И нет никакой гарантии, что они не состряпают какое-нибудь дельце…

– Хорошо, – с усилием сказал Касаткин. – Я попробую что-нибудь предпринять.

Похоже, сейчас он готов был пообещать что угодно, лишь бы я от него отвязался. Но я знал, что если он что-то пообещал – сделает. Хотя бы попытается. Это вселяло надежду.

– Спасибо! – совершенно искренне сказал я.

Касаткин неопределенно махнул рукой и скрылся за дверью. Я отнял у него целую кучу времени.

Я возвращался в наш офис и думал о Гончарове. По большому счету, он не так уж был и виноват. Его разыгрывали, он разыграл – и что же тут такого? А все шишки достались ему. И Служба безопасности обложила со всех сторон, и с работы вот выгнали. С этими мыслями я и вошел в кабинет. При моем появлении Гончаров встрепенулся и с надеждой посмотрел на меня.

– Колесо завертелось, – сообщил я. – Думаю, все обойдется.

– На работе восстановят? – уточнил Гончаров.

Об этом он, оказывается, пекся более всего. А вот как раз по поводу работы ничего конкретного я не мог ему сказать.

– С работой пока не ясно.

Это сообщение его расстроило.

– Я поговорю с вашим директором, – пообещал я.

– Бесполезно. Идиот, каких мало.

– Может быть, пойдет навстречу.

– И не надейтесь.

Помолчали.

– Да вы не расстраивайтесь, – сказал Гончаров. – Я у вас могу поработать. Вы ведь своим артистам деньги платите?

Это было настолько неожиданно, что я в первый момент даже не нашелся, что ответить. И не я один пребывал в таком состоянии. Демин, например, даже в лице изменился.

– Поработаю у вас, – продолжал Гончаров, не замечающий нашего состояния, – а там видно будет.

– Ну это уж дудки! – очнулся Демин.

– Почему? – совершенно искренне изумился Гончаров.

– Потому! – огрызнулся Илья.

Он все еще не мог простить этому человеку сорванную съемку.

– А что здесь такого? – сказал Гончаров. – Мы же с вами договорились.

Он обернулся ко мне, призывая меня в свидетели.

– Будем моих школьных друзей разыгрывать. Ведь было? Говорили с вами об этом?

– Было, – подтвердил я.

Я уже все обдумал. Хотя предложение Гончарова поработать у нас было полной неожиданностью, при ближайшем рассмотрении все выглядело не так уж плохо. Если быть честным перед самим собой, то легко признать, что Гончаров пострадал и по нашей, так сказать, вине. Не будь нас, нашей программы и нашего розыгрыша в ресторане, его не выгнали бы с работы. И если уж он попал в такую вот переделку, то почему бы нам ему не помочь? Ведь мы можем снять с ним несколько программ.

– Ни за что! – жестко сказал Илья, будто прочитав мои мысли.

Но меня уже трудно было переубедить.

– А что здесь такого? – повторил я гончаровскую фразу.

– Я сумею, – сказал Демину Гончаров. – У меня получится.

Демин в ответ только хмыкнул.

– У вас сомнения? – будто удивился Гончаров. – Думаете, я напортачу?

Он задумался на мгновение, будто решая, каким образом может быстро и убедительно доказать Демину его неправоту.

– Я прямо сейчас могу кого угодно разыграть, – предложил Гончаров. – Хотите? Позовите сюда кого-нибудь…

– Да кто же вам поверит? – усмехнулся Демин. – В этой-то комнате. У нас дурная репутация, нам уже никто не верит. Все боятся розыгрыша.

– Хорошо, не здесь, – не сдавался Гончаров. – В другом каком кабинете.

– А в буфете, – предложила молчавшая до сих пор Светлана. – Там народ всякий бывает. И если мы сядем отдельно от товарища…

Я уже понял. И Светкина идея мне понравилась. Мы объяснили Гончарову, где буфет, и пообещали, что придем туда через несколько минут после него. Надо было, чтобы мы появились по отдельности, дабы никто не заподозрил розыгрыша. О характере розыгрыша с Гончаровым не условливались намеренно – пусть импровизирует и покажет все, на что способен. Сам ведь напросился. Это будет что-то вроде экзамена. Сдал – не сдал.

Гончаров вышел из кабинета.

– Я бы не связывался, – сообщил Демин, едва за Гончаровым закрылась дверь.

– Почему? – спросила Светлана.

Она любила, чтобы все было разложено по полочкам.

– Авантюрист и выскочка, – дал Демин оценку нашему гостю.

– Не самый большой грех, – признала рассудительная Светлана.

– Одну съемку он нам уже угробил…

– Ну почему угробил? – не согласилась Светлана. – Сыграл он превосходно. Мы и понять ничего не успели, при нашем-то опыте в подобных вещах.

– Актер из него неплохой, – подтвердил я. – И если мы напишем хороший сценарий…

– Плевать он хотел на наши сценарии! У него, кажется, на все случаи жизни – свои заготовки!

Демина, похоже, более всего выводила из себя непредсказуемость Гончарова.

– Обсудим позже! – подвел я промежуточный итог дискуссии. – Нам пора.

В буфете было малолюдно. Ребята из информационной службы новостей, парочка операторов и еще несколько человек, которых лично я видел впервые. К одному из этих незнакомцев и подсел Гончаров. Сергей Андреевич взял себе сосиски и кофе и теперь вершил трапезу с достоинством обитателя монарших палат. Он был так задумчив, что, казалось, даже не заметил нашего появления. Его сосед по столу, молодой человек неполных тридцати лет, допил свой кофе и потянулся за салфеткой.

– Я хотел с вами поговорить, – неожиданно произнес Гончаров.

Рука молодого человека задержалась на полпути к салфетке.

– Я намеренно выбрал для разговора именно это место, – продолжал Гончаров. – Потому что лишние уши нам с вами ни к чему. – Сделал паузу. – Как вам ваша работа – нравится?

Ничего не понимающий парень механически кивнул в ответ. Его явно сбивал с толку вид собеседника: дорогая, не нашего пошива, одежда, хорошая стрижка, благородная седина на висках, волевое и выразительное лицо собеседника.

– Мы навели о вас справки, – сообщил Гончаров. – Все у вас в порядке на работе. И анкета такая, что просто залюбуешься. Вот только с перспективами – никак.

– Почему? – опешил гончаровский собеседник.

– Роста не предвидится. А вы, как я понял, изучая оперативные данные, не из тех, кто готов всю жизнь просидеть на одном месте. Я прав?

– Да, – подтвердил парень.

Мне показалось, что он сделал это не очень уверенно. Был сбит с толку и не знал, как себя вести.

– Мы хотели предложить вам другую работу.

– Мы – это кто?

Гончаров ответил не сразу. Некоторое время сидел молча, глядя на собеседника значительно и строго, потом сказал:

– Есть такая профессия – защищать родину.

Брови на лице парня поползли вверх. Он не был готов к подобному. Но Гончаров уже вошел во вкус и продолжал стремительно развивать наступление.

– Мы бы хотели, чтобы вы, сохраняя свою нынешнюю специальность, поработали на нас.

– Это вряд ли возможно.

– Не здесь, естественно, – ни на секунду не сбавлял темпа Гончаров. – За границей.

Вот здесь он сделал паузу. Я скосил глаза. Гончаровский собеседник вконец растерялся и замер.

– Нам нужны специалисты вашего профиля, – сообщил Гончаров вкрадчивым голосом. – У нас нехватка квалифицированных кадров. Мы устроим контракт с зарубежной фирмой. Там вы будете выполнять ту же самую работу, что и здесь. Обживетесь, осмотритесь, а там уж мы выйдем на контакт, и вы будете снабжать нас информацией.