Текст книги "Перечитывая свои блоговые записи… я нашёл в них…"

12

Странно всё это. И опасно И непонятно. Но картина в общем то такова:

Глубокомысленные евреи снова почувствовали себя в Европе притеснёнными и попросили у российского Президента позволения поселиться на территории Российской Федерации. Он позволил и пригласил их. Только куда? Не в Еврейскую же автономию, в дальневосточный Биробиджан. Они то думают, наверное, будут жить в Крыму или в Тавриде, благословенных землях России, куда ещё со сталинских времён были нацелены их чаяния. Может и так, их стремления могли совпадать, евреям организовать новую российскую автономию, а новому российскому режиму защитить новую автономию легитимным административным устройством Тавриды, Крыма, в общем то давно засевшей в голове Новороссией, которая пригодится как плацдарм для присоединения к российскому государству новых территорий наших братьев украинцев, которые суть один народ с нами, кацапами, или москалями, по твёрдому убеждению Президента России.

Украина отказалась от российскго газа. Что думает российский обыватель в этом случае, услышав такую вполне предсказуемую ситуацию? Ничего он по этому поводу не думает. Впрочем, обыватели за пределами Москвы и обыватели аборигены неоглядных территорий и думать не спешат, считая, что продолжается банальный спор двух дураков о цене за газ, который разрешить не могут, потому что братья и каждый из братьев более брат и более нуждается в признании – один потому, что старший, другой потому, что младший.

Можно подумать, что Украина вела спор всё это время дурача Президента, а он, зная, что его дурачат, делал себя благодетелем в глазах мира, надеясь, что так он одурачит всех – и саму Украину, и Европу, и Америку. А оказалось всё так просто: Украине российский газ оказался не нужен. Во всяком случае так заявила Украина, но при этом вся тягомотина ещё не закончилась – и это можно предположить, что споры ни о чём будут продолжаться. Видимо, в этом заинтересован Президент больше – болтать о том, что вот мол закроем вентиль и делу конец. Если бы!

Если бы он видел конец делу в этом, то давно бы перекрыл задвижку братьям. Но очень увлёкся игрой, похожую на игру малышей в песочнице.

Игра будет продолжаться. Иначе это против правил Президента, записанных в его судьбе на основании его врождённого характера. Иначе это против его первоначальных намерений прихватить Крым и так называемую Малороссию. Ведь это он первым вспомнил о незаконности передачи Россией Крыма Украине. Ведь это он первым напомнил о территориях, зовущимися Малороссией – Донецкую и Луганскую современные области.

И это стало объяснением претензий возврата Крыма и притязаний на Малороссию.

Но не учитывает Президент, что времена другие наступили, даже если вся Украина покрыта фашистскими знамёнами, если в её властных органах засели сплошь разбойники и мироеды (буд то в России этого дерьма недостаточно), то нарушать миропорядок ему никто не позволит. И если миропорядок установлен американцами (а это так), то необдуманно действовать против установленного порядка, американцы и поставят его на место. И поставили, считаю я. Только мы признать этого не хотим А теперь ему, что бы не упасть в грязь лицом необходимо искать другие решения в своём поведении. Вот и ищет других решений.

Итак. Операция по геноциду русских на Юго – Востоке Украины будет продолжаться. И в этих условиях население будет стремиться к той силе, которая будет способна навести порядок. Для этого России давно пришло время принимать жёсткие решения. Иначе Россия получит в лице Украины мощную военную силу, конечной целью которой будет война против России за возврат Крыма. И Россия тем самым получит не только войну, но и позор. И перед ней никуда не исчезнут, а остаются те же приобретённые на пустом месте проблемы: Крым и Малороссия.

При этом на данном этапе не нужно отвлекаться от первоочередных задач помощи Юго-Востоку Украины и Крыму стратегическими планами, ибо стратегия – наше больное место. Пока, хотя бы, стратегию нужно оставить без рассмотрения. В первую очередь нужно вспомнить обещание России не бросать своих и ввязаться в военный конфликт, хотя бы обеспечить над Донбассом беспилотную зону и исполнением армии полицейских функций для наведения элементарного порядка. Участие России в конфликте привлечёт на её сторону жителей Юго-Востока.

А сейчас остаются вопросы к Москве: Сколько трупов нужно Кремлю, что бы Россия вмешалась в конфликт и избежала позора? Неужели не ясно, что под боком фашизм и победить его силами ополченцев невозможно. Так Россия способна ли обратиться к примеру истории, к своему примеру, когда она воевала с фашизмом на территории Испании, не Украины.

Чекист пригласил его на беседу после того как Слава решил и окончательно справил документы выезда в Израиль на постоянное место жительства.

– Все хотят за границу. – Чекист подумал, что Слава рассыпался под его мёртвенным взглядом. – С ума спятили. Все хотят туда, но на те же должности, с тем же окладом и с теми же льготами. И мне не зря кажется, что в стране остался только один из всех патриотов – это я.

– Неужели только вы? А где же…

– Да наш Президент, естественно. – поправился чекист.

Слава почувствовал, что теряет роль, что Отчизна и Родина становятся для него понятиями не для него, но он хотел сохранить их для себя, но видел, что уходят из сердца, из души, из мысли не оставляя следа. Значит он безоружен. А он хотел доиграть роль: доказать прокурору и чекисту своё превосходство именно в этом, имея в себе Отчизну за минусом «Единой России» и её лидеров. А чекист и прокурор были уверенными в себе людьми и знали себя как несгибаемых людей и принципиальных и их высший принцип состоит в том, что им было особенно важным считать себя возвышенными над людьми, но это были простые носители зла среди людей.

Они были людьми принципиальными и несгибаемыми, то есть вся суть их принципиальности и несгибаемости состояла в том, что им было скучно даже слышать о проблемах людей, им и в голову не могло придти, что сами они могут оказаться в их положении. Они были непосредственными делателями зла.

Слава не знал, что у чекиста собран материал о всех годах его жизни в Советском Союзе, начиная с той страшной ночи на земляничной поляне, когда вроде бы не установленные люди перерезали половину людей бежавших от Гитлера через Польшу, казалось бы, только что нашли отдохновение в ночи у костров на нейтральной земле и готовые были принять в этой земле заступничество и покой. И что семья получала, и получал лично Слава посылки от богатых родственников из Канады и США, и что получала семья конкретно, всё это знал этот маленький серенький чекист, похожий на всех чекистов последних лет.

И он всё повторял и повторял: «Не наглей!», «не наглей!».

– Что, не наглей? – отвечал ему Слава на каждое «не наглей».

А чекист всё своё: «Не наглей!».

Об этом разговоре с чекистом Слава рассказал мне доподлинно, предъявив мне запись на диктофоне, спрятанным в кармане пиджака. И он добавил ко всему следующее: Власть требует от меня ответа за что я, обороняясь, покалечил двоих молодых людей, но словом не обмолвилась, за что же и почему эти молодые люди нанесли мне ножевое ранение в лёгкое, опасное для моей жизни. Я не понимаю этого. Несмотря на это, глупые люди, которые у власти, знают, что я ответить не могу, а отвечу, то сразу же получу в ответ: а докажи! А я не могу доказать, я был один, а их было четверо. Кое – кто знает у нас, конечно, не мало, но их мало и они не честны, что бы говорить правду и их, этого малого количества, нет среди чекистов, прокуроров, судей и милиционеров.

Они, честные в малом количестве, растворены в другой среде – безвластной и молчаливой, они не организованны в партии, фронты и говорят только за себя, партия и их лидер оратурствует за лживое количество людей и бессовестно врёт с трибун, со страниц газет и журналов, с экранов телевизоров. А всё это уже было и всё повторяется в нашей жизни.

Ещё живы те, кто помнит прошедшие годы. Ещё живы, но их уже мало, они умирают от старости, болезней, от простой неустроенности в жизни на глазах у тех, кто ищет какую то другую правду, непонятную учителям, врачам, рабочим – ведь они замещают успешно тех, кто раньше них не выдержал этого геноцида и они, наши властители, цинично заявляют нам, что смертность людей сокращается, продолжительность жизни увеличивается за счёт повышения уровня жизни населения. И вот оставшиеся в жизни свидетели прошлой жизни вспоминают её как, конечно, тяжёлое и даже жуткое время, когда выброс человеческих страстей был не менее, а более напряжённым и ужасным.

И я, и Слава помним ту жизнь, память хранит её с двух или трёхлетнего возраста.

И ни я, ни Слава, ни кто либо из людей того поколения, думаю, что значительное большинство населения страны не уполномочивали никого искать правду в краях тех лет, той жизни. Но ищут, но не правду ищут, которой хоть было чуть больше, но была!

А ищут, что смердит – ищут неправду и тут же забывают примерить её на себя, а она, эта неправда, так и просится под примерку сегодняшнего дня и никто не знает когда будет впору – завтра или в следующие выборы. И все ждут того срока – когда же?

Густая молочная пелена застлала мне глаза. Мы давно уже сидим в этой пельменной и пьём коньячный напиток без названия, не коньяк, но по цене коньяка и запиваем растворимым кофе «Пеле». Это тяжёлое занятие с точки зрения медицинского самочувствия, чему способствует и коньячный напиток и кофе «Пеле» – а в соединении так вдвойне. И я невольно отодвигаю от себя стакан будто с разводами мазута по стеклу, вспоминаю про Арсения Петровича, старого моего друга с давних лет нашего писюнячества, про чистую слезу нашей молодости «Столичную» или «Экстру» или «Московскую», но мысль о друге тупит меня. Славу Розенбаума ударили ножом в спину молодые подонки из породы гиеновых собак, но эти щенята защищены законом стаи гиен, а вожаки этой стаи одеты вполне прилично в мундиры власти. И что делать сейчас Славе, если он находится под подпиской о невыезде из города за то, что не убоялся этих зверёнышей. Но вот вожаки взялись круто и щёлкают жёлтыми клыками, готовые броситься и вцепиться в глотку.

А мы сидим с ним в пельменной и обсуждаем положение создавшейся ситуации. Не знаю как Слава, но я пьян. Говорю, что молочная пелена застлала глаза и вырубаюсь на короткое время. Следом наступает ясность, отчётливо видится как люди выходят из стеклянных дверей пельменной, а там, за стеклянными стенами оказываются в потоках пота – это идёт дождь, омывая стеклянные стены и люди пропадают, становясь серыми не отчётливыми тенями. Их не определить, не узнать за этими стенами. Это тени всего лишь.

– Смотри, Слава, какая нелепая картина. – сказал я, с трудом ворочая разбухшим языком. – люди за стеклянной стеной совсем неузнаваемы.

– А зачем их узнавать? – после некоторого раздумья ответил мой друг.

13

Красота Америки, её неоспоримое очарование в её природе. Разнообразие и сохранность этой красоты поражает и удивляет людей.

Стоит ли мне, не видящему этих красот, говорить об этом? И вправе ли? Или я слышу от вас запрет? Напрасно всё это – мне запрещать.

Но и другое есть в Америке. Всего на любой вкус. Поражает малозаселённость материка, даже восточной части. Северная Пенсильвания своей заселённостью напоминает нашу Сибирь – там мы не увидели нм одного дома на протяжении пятидесяти миль нашего пути. В некоторых местах она меньше заселена, чем наша Россия в её европейской части или в южносибирской. О Северной Сибири и говорить нечего, там, можно сказать, и нет никого. Ну а загрязнении и говорить нечего. Нет ни одного клочка земли в России, что бы не была загажена её земля тяжёлой индустрией, химией да так, как не снлось в дурных снах ни Мичигану, ни Массачусетсу. А если мы коснёмся открытостью американских границ, то мы точно не подумаем об их затворничестве или боязни того, что кто то их завоюет или ограбит. Да и соседи американцев с юга, мексиканцы, не отупоумели, что бы идти войной на этого монстра – уж лучше в тюрьму за пересечение американской границы, чем в могилу на границе, а повезёт, так пожить удастся по-американски поработав на нефтедобыче в Техасе. И когда мексиканец, как всякий венесуэлец, гондурасец или кубинец, будет лишним в Техасе, вот только тогда его депортируют на свою родину. Пока он Америке не мещает, ради бога, живи, мексиканец, и работай Америке на пользу.

14

Людмила Александровна давно не подвергалась стольким унижениям. В семьдесят шесть лет, добиваясь законной правды, она очутилась перед пропахшей ложью и беззаконием, смердящими дорогим коньяком прокурорскими мундирами, живущими своей жизнью, отдельно от людей. Она видела этих бестелесных, бездушных людей во множестве, но никогда в давние времена. Они народились сейчас, в наши дни, когда стали шиться для них голубые мундиры, но поскольку живое человеческое тело, завёрнутое в этот мундир превращалось в нечто, то это нечто и не проявляло себя нигде физически, только юридически и бестелесно. И это было странным. И что удивительно, это бестелесное и безголовое нечто обладает подлой силой и от него исходит только подлость. Вот такое отношение сложилось у Людмилы Александровны с прокуратурой.

Она пришла ко мне удручённая обманом во всех жизненных обстоятельствах, куда бы человек России не обратил своего внимания. Укажите мне на ту отрасль жизни в быту, в культуре, в работе и в отдыхе человека – везде ожидает его обман. Везде. И даже в отношениях со своими руководителями на все случаи жизни – Президентами, депутатами, министрами и олигархами. И нет защиты от лжи. В руках у неё были два увесистых тома из наших законов.

– Хотя бы в вас мир найдёт словесную, как называли в прошлом – вербальную, справедливость, которая звучит из этих книг. – сказала старая женщина. – И вы поможете мне, что бы преодолеть насилие над законом? Читайте здесь. – И она протянула мне один том страниц на 800 с закладками из простых тетрадных листов с пометками.

Я взял тяжёлый том в руки и молча начал читать давно мне известное. «3. Прокурор в соответствии с процессуальным законодательством Российской Федерации вправе обратиться в суд с заявлением или вступить в дело в любой стадии процесса, если этого требует защита прав граждан и охраняемых законом интересов общества или государства».

– Надеюсь, вы прочитали?

– Конечно.

– Тогда, хочу спросить, мой возраст в 76 лет требует от прокурора защиты моих гражданских прав? Должен ли прокурор по моему заявлению обратиться в суд и защищать меня в суде?

– Конечно.

– Тогда в чём задержка, если я, Людмила Александровна, пенсионерка в 76 лет, обратилась за защитой своих прав в Генеральную прокуратуру Российской Федерации с тремя заявлениями к ответчикам 1, 15 и 29 апреля заказной почтой с уведомлением. И вот уже июнь кончается, а «Германа всё нет». А что бы не было сомнений, я продолжаю ссылаться на закон и открываю Гражданский процессуальный Кодекс Российской Федерации, где в статье 4 пункте 2 написано: « В случаях, предусмотренных настоящим Кодексом …, гражданское дело может быть возбуждено по заявлению лица, выступающего от своего имени в защиту прав, свобод и законных интересов другого лица, неопределённого круга лиц или в защиту интересов Российской Федерации, субъектов Российской Федерации, муниципальных образований».

И далее, другим лицом, выступающим от своего имени в защиту моих прав и законных интересов может быть и обязано стать прокурор на основании ст. 45 ГПК РФ: «Прокурор вправе обратиться в суд с заявлением в защиту прав, свобод и законных интересов граждан…. Заявление в защиту прав, свобод и законных интересов гражданина может быть подано прокурором только в случае, если гражданин по состоянию здоровья, возрасту, недееспособности и другим уважительным причинам не может сам обратиться в суд».

– Но прокуратура молчит, как я понимаю и вы этим подавлены.– – как можно спокойней сказал я.

– Не то слово. – возмутилась Людмила Александровна. – Молчит и не только молчит, а уселась за крепкими стенами от слов и взглядов. Внук, Николай, приходил помочь. Так говорит, что бы в интернет – приёмную оставить сообщение, необходимо быть Штирлицом каким нибудь – настолько всё сложно и настолько противно – буд то в войну вступили с неведомым врагом и моё сообщение для прокурора не иначе бомба.

– Да нет же, не вступили в войну, а если и вступил в войну Генеральный прокурор, то не с коррупцией, а действует на фронте их союзных войск. И сообщение твоё для него не бомба, а сплошное раздражение. Он давно всё знает об этих фирмах и для него твои сообщения как полученные разведкой данные. Одна ты кипятишься, значит на фронте всё спокойно. Вот если бы не одна, а целые регионы….

– А закон?

– Что закон?

– Вы сами только что читали закон, который мне предоставляет прокурора для защиты моих прав и законных интересов. Читали?

– Читал.

– И это уже ничего не значит в стране, где юристов избыток, даже в Президентами можно затыкать все дыры. А из бумажных законов осталось только жечь костры? Так что ли?

– Видимо так.

Подумать только, ведь двадцать первый век на дворе, а законы не работают, а должы работать как хотя бы в прошлом веке, как в позапрошлом, да, чёрт возьми, как в Римской империи или в древней Греции. Ещё мы сумели сохранить мысли многих древних, но помогают ли они нам. Думаю. что нет. Они продолжают жить, но не среди нас в обиходе и в помощь нам, недоумкам, а живут в необъяснимом устаревшем затворничестве в архивах библиотек, как отшельники или пустынники.

А послушать бы их этих древних людей и их мысли, скрывшиеся от нас в затворничестве, под прессом тяжёлых обложек из телячьей кожи – разве не поможет.

«Время уносит всё, – наставляют древние нас из глубины веков. – длинный ряд годов умеет менять и имя, и наружность, и характер, и судьбу». Ах, время уносит всё и меняет до неузнаваемости! А мы и не придаём этому значения. Не пожалеть бы за это сейчас, когда время бежит не только неуловимо, но и безостановочно, только мы люди, а среди нас есть и великие и всякие не великие, но приравненные по должности к небожителям, но талдычим за древними: время уносит всё! Заранее соглашаемся с неуловимостью и безостановочностью времени, а в его лабиринтах с изменением оценок событий и самих людей одних на другие, зачастую на противоположные.

Людмила Александровна, 76 летняя гражданка российской федерации, где то и когда то утратила своё положительное отношение к правоохранительным органам, в частности, к прокуратуре Российской Федерации, в частности, к Генеральному прокурору Российской Федерации. А если честно, то ко всей системе правоохраны Российской Федерации. Когда это случилось, этот факт внутри себя не был отмечен: случилось и случилось. Ну и что!

Но в груди ударило словно с колокольни Ивана Ведикого: А прокурор то не настоящий!

Ну и что! Велика ли беда для Великой России, если Генеральный прокурор считает западло общение с заявлениями 76 летней гражданкой России, просящей у него прокурорской защиты в судебных процессах против мошенников, которые защищены от преследований закона непонятно кем на протяжении нескольких лет Путинского режима. И этого никто не замечает, ни граждане, члены нашего негражданского общества, ни депутаты различных уровней, ни сам Президент – конституционный Гарант прав и свобод. Велика ли беда!

Теперь о Славе, моём друге, покинувшем меня и Россию с благодарностью обиженного, что оставили в живых на холодной и тёмной улице города Иваново.

Слава Розенбаум, мой друг, с которым я расстался много больше тридцати лет, о чём я очень жалею сей час, вероятнее всего, добился благополучия где-нибудь в Израиле или в Канаде. С началом второй мировой войны вся семья, отец, мать и он, грудничок, оказалась в Советском Союзе, спасаясь от жестокостей фашистов в Польше, перейдя польскую границу. Родители были музыканты и они без труда нашли работу в СССР: отец играл на виолончели, мать была певицей. Семья в трудностях пережила войну в городе Иванове, где отец и мать работали в театре музыкальной комедии.

Подросший Слава в своей памяти сохранил бегство семьи через Польшу и первую остановку в безопасности на чужой земле. Это было на лесной поляне, усыпанной земляникой и пахучими полевыми цветами, а по травостою стелился дым костров, на которых готовилась еда и в наступающем вечере и в низких сизых дымах сновали тени людей до самой ночи пока людской лагерь не угомонился беспечно отдыхать. Кажущаяся безопасность оказалась обманчивой. Здесь, на чужой земле, казалось, часов не наблюдали. Но не от избытка наступившего счастья, а от страха часа расплаты без кремации и погребения, за то, что посмели ускользнуть от приготовленной смерти там у себя, где родной кров.

А к утру их убивали, всех, кто спал на поляне возле непотушенных потухающих костров. Люди побежали прочь с этой большой поляны не сразу и не все, только когда поняли, что смерть их настигла неожиданно и что действительно их убивают без разбору – детей, стариков и старух, сильных мужчин и красивых женщин. Попытка противостоять была легко сломлена и они вдруг разом не сговариваясь побежали, редкие, кто прихватив что то из своих пожитков, редкие, кто схватив своё дитё и глянув прощальным взглядом на уже бездыханное тело родного человека, лежащего в луже крови.

Но Слава это помнил всегда. Ещё Слава знает, что старики и старухи не побежали, они кричали своим детям и внукам: Бегите! Бегите! А мы здесь умрём за вас и вернёмся из неживых, что бы отомстить во сто крат!

И люди оставались на этой земляничной поляне растерзанными и неживыми в страшных мучительных позах и не погребёнными.

Где это было? – никто сказать не может и сей час. Но могло быть везде, где пролегал их путь бегства от смерти.

Пришло время и Слава вырос во взрослого мужчину – красавца, рыжеволосого, с прекрасным лицом Давида, любимца девушек и женщин. Отлично закончил школу, но ни в какой институт его документы не приняли. И он стал ждать чего то несбыточного.

Вот пишу я книгу, думаю, что когда то закончу, поставив окончательную точку, тем приду к окончательному выводу о том, что жизнь никогда такой точки не поставит и появятся взамен новые события и другие люди и они будут до неузнаваемости менять мои мысли, изложенные в моей книге. Но это потом, в безостановочной жизни. когда события и люди раздвигают рамки, ограничивающие их существование или деятельность. Но это потом. А сей час Слава Розенбаум не был принят в институт. До этого момента Слава жил беззаботно рядом с любящими родителями и ничего плохого в жизни не встречал, а тут первый раз в жизни почувствовал себя ущербным в чём то. Но он видел примеры достойных людей, которым удалось достичь многого, например, Лёвы Мазо, великолепного ивановского боксёра, победившего в ринге Ивановского цирка негритянского боксёра у всех жителей города на виду, успешно закончившего энергетический институт и оставшийся в нём для дальнейшей учёбы и закончивший учёбу с учёной степенью. Но Слава загрустил, не только этот пример не дал ему уверенности в себе, были ещё примеры.

Родственники объявились как то сразу, один за другим. Пришло письмо из Канады от владелицы мебельного комбината, двоюродной сестры Славы: приезжайте всей семьёй, мы вас примем. Пришло письмо из ФРГ, владельца ресторана: приезжайте в гости и мы подумаем и обсудим вашу дальнейшую судьбу. Пришло письмо из Израиля, от двоюродной сестры Славы: у меня музыкальная школа и я жду в гости всю вашу семью; я бы сама могла приехать к вам повидаться, но боюсь потерять своих учеников. Тогда у Славы загорелось: надо уезжать, пока родственники приглашают.

Это письмо из Израиля Слава показал мне:

– Не веришь? На читай.

– Почему не верю. Верю. Вижу, Вячеславу Хаскильевичу Розенбауму. Но читать не буду – чужих писем не читаю.

– Но я разрешаю!

– Нет, не надо

И я старался не слушать, а Слава говорил, ходил вокруг меня и говорил. Как он найдёт себе достойную работу и даже может поспорить со мной, кто из нас добьётся в жизни большего успеха.

– И тогда встретимся и посмотрим друг на друга. А? Ты, например, кем хочешь стать со своим юридическим образованием? Прокурором? О Господи. Прокурором! Не смеши. Ты видишь кто в прокурорах, в милиционерах, в судьях? Или не видишь?

– Я пришёл на юрфак изучать право и в эту грязь ступать не намерен. Ты не забыл наш спор о плебеях – кто они социально в Римском обществе? Не свободные ли граждане Рима? Так вот я намерен оставаться свободным гражданином России при любом режиме – Хрущёва, Брежнева или следующего самодержца, я буду всегда свободен от этой напасти. Мне нужно только знание права, работу буду искать где то в другом месте. Подальше от современных правоведов.

– Как это тебе удастся, посмотрим.

– Посмотрим. посмотрим. И всё станет ясно через тридцать, нет, через двадцать лет я достойно буду вести себя перед лицом всякой власти.

– А место перед лицом этой власти? Ну кем ты хочешь стать в этой жизни – ведь годы идут и жизнь тратится по пустякам. С юридическим то образованием. На что метишь?

– Я не хочу быть подельником режима и не буду, я буду знаменит, но только в режиме не участвовать, я буду хорошим юристом для всех, кто нуждается в юридической помощи. Вот такое моё кредо

– А я буду министром иностранных дел Израиля, не меньше. Давай встретимся с тобой лет эдак через двадцать – тридцать и посмотрим друг на друга. Тогда и определим кто выиграл этот спор.

– Какой спор? Никакого спора нет. Давай ка лучше продолжим наш разговор сегодня за бутылкой портвейна. Три семёрки снова появились в продаже.