Текст книги "Нельзя идти за горизонт"

Глава 9

Он продержался почти целый месяц.

Все это время он честно выполнял ультиматум жены. Изо всех сил старался быть таким, как другие. Он сопровождал Люмину в ее виртуальных походах в другие города. Он занялся починкой старых вещей, требовавших незначительного ремонта. Он распилил древний журнальный столик и наделал из получившихся дощечек настенные полочки для цветов, которые Люмина в обилии разводила теперь, заразившись этим увлечением от Розы. На пустовавшем месте за домом он разбил несколько грядок и посадил там огурцы, капусту и укроп с петрушкой. В перспективе имелись еще такие трудоемкие виды деятельности, как покраска домика, укрепление хлипкого заборчика вокруг участка и замена кровли, но за это Гарс все никак не решался взяться…

Вечерами они ходили теперь в гости и сами устраивали шумные вечеринки по тому или иному поводу или вовсе без повода. Особенно к ним зачастили Пустовит со своей худосочной супругой, Рила и Ард с буйным мальчишеским выводком. Правда, после первых же посиделок в этой компании у Гарса возник стойкий рвотный рефлекс, который трудно было перебороть даже путем неимоверного напряжения силы воли. Все эти люди относили себя к единственным в поселке истинным интеллигентам (об учителе Айке тактично умалчи-валось, а о шахматисте Лагмаре и расшифровщике древних рукописей на каком-то давно усопшем языке Тарге троица с единодушной презрительностью отзывалась как о «серости, рядящейся в тогу гениальности»). И все они были раскрепощены до крайней степени. Исповедовали свободную любовь – правда, на практике (во всяком случае, при Гарсе с Люминой) никаких фривольностей себе не позволяли. За трапезой налегали больше на спиртное, чем на закуску, в результате чего довольно быстро надирались, но никогда не осуждали друг друга за это, полагая, что трезвость – типичный признак тупой рациональности. Чета Пустовитов любила являться в гости непременно вызывающе одетыми – наверное, чтобы выделяться на фоне себе подобных. Она обычно была полуприкрыта прозрачными одеяниями, а ее супруг обожал заплесневелые от сырости лыжные ботинки образца позапрошлого века и грязные свитера размера этак на три больше необходимого. Ард и Рила вели разговоры об искусстве, перемежаемые словечками «концептуализм», «контекст», «жанровость» и т.д. Со всеми этими циниками нельзя было заводить разговор о чем-то серьезном, и уж ни в коем случае не следовало при них восхищаться чем-либо – камня на камне не оставят ни от предмета вашей привязанности, ни от вашего жалкого и примитивного вкуса!.. В свою очередь, любые посягательства на их внутреннюю интеллектуальную собственность они пресекали еще на дальних подступах – чаще всего какой-нибудь ехидной цитатой. Цитировать они вообще любили, особенно неизвестных классиков с вычурными именами и самих себя… Гарс терпел все это «цивилизованное общество» только ради Люмины.

Гарс все-таки выпросил у матери и принес домой того щенка таксы, которого выбрал месяц назад на роль подопытного животного. Он назвал его Гоблином – за старческую мудрость выразительных карих глаз. На цепь его у крыльца он сажать не стал, однако жить таксенку в доме в качестве «третьего члена семьи» категорически не позволяла Люмина. В итоге был найден компромиссный вариант: Гоблин свободно бегал в пределах участка и даже по улице, а ночью спал на коврике у дверей.

Видя, что Гарс больше не помышляет о походе за Горизонт, Люмина тоже изменилась – скорее в лучшую сторону, чем в худшую… Она теперь все чаще стала заниматься домашним хозяйством, проявляя недюжинную изобретательность в области кулинарии. Она убедила себя в том, что ручная стирка не так портит вещи, как стиральный автомат, и отныне в ванной комнате неизменно торчали тазы, в которых замачивалась очередная порция белья. А каждую свободную минуту Люмина посвящала возне с какими-то суперсложными выкройками, напуская на себя таинственно-многозначительный вид, если Гарс начинал расспрашивать ее…

Ему бы, слепому идиоту, еще тогда надо было догадаться, что происходит с женой, но он не придавал ее активности особого значения. Вплоть до того рокового дня, когда они разругались в пух и прах. В сущности, из-за пустяков. Во всяком случае, он так полагал…

В тот день сразу после завтрака он принялся прибивать к стене очередную полочку для цветов, и почему-то это нехитрое дело не заладилось у него с самого начала. То гвоздь никак не желал вбиваться в стену и гнулся, как травинка на ветру. То молоток соскальзывал со шляпки и попадал непременно по пальцу, и тогда Гарс, облизывая ушибленный ноготь, мгновенно вспоминал такие словечки, которые хранились на самом дне его подсознания.

Занятый борьбой с непокорными гвоздями, он не сразу обратил внимание на то, что Люмина производит лихорадочный обыск то в спальне, то в кухне, а потом и в узком коридорчике, где располагались кладовые. Когда же ему пришло в голову спросить, что это она потеряла, жена процедила сквозь зубы:

– Ума не приложу, куда он запропастился… Ведь я где-то совсем недавно его видела!

– О ком речь, солнышко? – осведомился Гарс, рассеянно оглядывая с разных сторон гвоздь, превращенный очередным мощным ударом в уродливый крючок. – Кто этот таинственный незнакомец?

– Кто, кто… – проворчала Люмина, принимаясь рыться в кладовой. – Не кто, а что!.. Держатель для туалетной бумаги, желтенький такой – помнишь? Там на нем еще три кнопочки разноцветные были…

Гарс, разумеется, помнил. Только признаваться в том, что это он «приделал ноги» безделушке, было, на его взгляд, преждевременно.

– Ну и зачем он тебе понадобился? – поинтересовался он.

– Он мне нужен! – отчеканила Люмина, устало распрямляясь. – Просто пока я вспомнила о нем, надо его найти…

– Господи! – удивился Гарс. – Ты что, решила проверить влияние музыки на функционирование кишечника?

Лицо Люмины отразило смутное подозрение, которое явно принимало в ее голове все более четкие очертания.

– А ты не брал его, Гарс? – спросила она. – Может быть, по своему обыкновению, засунул держатель в такое место, что его теперь днем с огнем не отыщешь?

– Ну что ты, лапочка, – чуть поспешнее, чем следовало, отозвался Гарс. – Мне это изделие и на глаза не попадалось с тех пор, как мы с тобой поженились!.. Ты же знаешь, я всегда был против подобных отрыжек научно-технического прогресса!

– Знаю, – зловещим тоном сказала Люмина. – Именно поэтому мне все больше кажется, что это ты куда-то задевал держатель! Признавайся давай!

Вот тут, наверное, и надо было Гарсу повиниться и признаться. Но вместо этого он встал в позу и принялся причитать, что не потерпит гнусных поклепов на себя ни от кого, даже от своей собственной супруги.

Расплата последовала незамедлительно. Иногда интуиция жены поражала Гарса своей безошибочностью.

В следующий момент Люмина вытащила с полки кладовой приборчик, сделанный мастером Друмом по заказу Гарса еще месяц назад, в o6rfteH на злополучный держатель, и недоуменно повертела его в руках.

– А это еще что такое? – вопросила она. – Откуда это у тебя, Гарс?

– Да так… – отвел взгляд в сторону Гарс. – Было дело… нужна была мне эта штука для кое-каких опытов, вот я и попросил Друма…

– Ах вот оно что! – прозрела Люмина. – А чем ты с ним рассчитался, а? Ну-ка, скажи мне!..

Она грозно подбоченилась. Гарс еще попытался пошло отшутиться, пролепетав, что расчеты натурой между мужчинами традиционно не приняты, в отличие от коммерческих взаимоотношений представителей противоположных полов, но Люмина уже впала в такое состояние, когда потуги породить юмор действовали на нее, как красная тряпка на быка.

– Ты мне голову не морочь! – потребовала она, надвигаясь на мужа. – Знаю я, какДрум не берет плату натурой!.. Значит, это ты ему отдал наш держатель, да? За какой-то вшивый прибор, который тебе был нужен наверняка для похода за Горизонт, да? Значит, ты все-таки опять принялся за старое, да, Гарс? Мои слова для тебя пустым звуком оказались? А я-то, дура, поверила тебе!.. Думала: наконец-то за ум мой Гарс решил взяться – а он, оказывается, по-прежнему спит и видит свой проклятый Горизонт!..

– Ну чего ты взъелась, Лю? – попытался остановить жену Гарс. Он и сам был уже не рад, что сразу не сказал ей правду. – Хорошо, это я виноват… Да, я действительно расплатился с Друмом этим дурацким держателем! Кстати, в свое время он стал нашим достоянием благодаря мне… Но при чем тут Горизонт, милая? Это же было давно… Еще до того, как я обещал тебе не ходить больше к Горизонту!

– Не ври! – взвизгнула Люмина, топнув ногой. – Ты и так уже весь изоврался!.. Я тебе вообще уже не верю, понял? И я хорошо помню, что еще неделю назад видела держатель в нижнем ящике стола на кухне! Ты все это время обманывал меня, притворяясь, что Горизонт тебе не нужен, а сам тайком бегал к нему и тайком бегал к Друму – все тайком от меня!..

– Послушай, дорогая, – все еще пытался образумить не на шутку разошедшуюся супругу Гарс. – Ты не права… Держатель я действительно умыкнул из дома месяц тому назад, был такой грех с моей стороны. Но с тех пор я, честное слово, не занимался Горизонтом!.. И потом; раз уж об этом зашла речь… Дался тебе этот несчастный держатель! Что, без него стала жизнь невозможна, что ли? Да если хочешь, я сегодня же схожу к Друму и заберу его обратно. А если он уже разобрал его, закажу новый, еще лучше прежнего – и Друм его сделает!.. Ты хоть скажи, в чем причина столь внезапной потребности в этой глупой игрушке? Зачем он тебе так срочно потребовался?

И тут Люмина ошарашила его. Да так, что Гарс чуть не выронил молоток из рук себе на ногу.

– Дурак ты, дурак! – в сердцах сказала она. – Да не мне он нужен вовсе, не мне!.. А ребеночку, когда он родится и подрастет. Понятно?

– К-какому ребеночку? – невольно заикаясь, переспросил Гарс.

– Нашему, какому же еще!.. Или ты думаешь, что у нас с тобой не может быть ребенка? Вспомни, сколько раз в последнее время мы с тобой не предохранялись!..

Гарс добросовестно вспомнил. Получалось – много. В течение последнего месяца они вообще усиленно занимались любовью – как-то это само собой получалось. Не то проявлялось таким образом сближение между ними, не то причиной всему был избыток энергии, которую раньше Гарс тратил на исследование Горизонта…

– Выходит, ты беременна, Лю? – задал он очередной глупый вопрос.

– Немножко, – издевательски ухмыльнулась жена.

– И давно?

– Нет, недавно. А что? Это имеет для тебя какое-то значение, Гарс? Неужели ты не рад, что у нас наконец-то будет маленький?!.

– Да нет, рад, конечно, – торопливо заверил жену Гарс. – Только…

Он умолк, лишь теперь осознав, что для него означает признание жены. О вылазке за Горизонт отныне придется забыть окончательно. Навсегда. На всю жизнь. Ведь все эти годы он не решался уйти за Купол, боясь, что жена останется соломенной вдовой и он никогда не сможет ее увидеть. А если у них появится ребенок", то об уходе нечего и думать. Потому что о ребенке нужно будет заботиться, растить его, воспитывать… Он не смог бросить жену одну, но, если она будет вдвоем с малышом, он тем более не сможет этого сделать.

– Лю, а может быть?.. Ведь еще не поздно… принять меры, – в отчаянии заговорил он. – Может быть, мы вместе подумаем над этим, а?..

– А что тут думать? – удивилась Люмина. – Не думать, а готовиться надо… Чтобы когда малыш появится, у него все было!..

Потом она поняла, что имел в виду муж, и на несколько секунд потеряла дар речи. А когда вновь обрела способность говорить, то накинулась на Гарса с удвоенной силой.

– Ах вот, значит, ты как?!. – кричала она. – Ты предлагаешь мне избавиться от ребенка – от нашего будущего малыша, которого мы так хотели?! По-твоему, он будет мешать тебе, да? Ну как же, ведь тогда тебе некогда будет шататься к Горизонту!.. И ради этого вонючего Горизонта ты готов даже убить наше дитя до того, как оно появится на свет!..

Волосы ее растрепались, лицо покраснело, глаза метали молнии. В гневе Люмина была просто отвратительна. «Боже мой, – невольно подумал Гарс. – И эту фурию я считаю своей любимой женщиной!»

– Успокойся, – попросил он. – Может быть, ты все-таки ошиблась и тогда весь этот разговор напрасен? Бывает же такое, что женщины ошибаются, полагая, что они беременны!

– Как бы не так! – с презрением выкрикнула Люмина. – Никакой ошибки быть не может! Я на днях проверялась на диагносте, и Юнон мне сказал, что у меня будет ребенок!.. Он даже определил пол нашего малыша. Это будет мальчик, понятно тебе?

В голове Гарса появилась вдруг непрошеная мысль, и он не сумел сдержаться.

– Послушай, Лю, – сказал он, наклонив голову к плечу, – а ты… Ты говоришь мне правду сейчас? Я вот что подумал… Что, если ты все это выдумала? Ну, насчет своей беременности… Может, ты таким способом хочешь удержать меня, а? Скажи честно!

Люмина была в шоке. Она судорожно ловила ртом воздух, словно задыхаясь. А потом взревела, вытаращив глаза:

– Подлец! Негодяй! Придурок недоразвитый!.. Вот кто ты после этого, Гарс!.. Уходи! Я не хочу видеть тебя! Убирайся из моего дома и чтоб ноги твоей здесь больше не было!..

Передатчик Друма все еще был у нее в руках – обе части: и ПБДД, и МБДД. Словно желая усилить эффект своих заявлений, Люмина с размаху швырнула приборы на пол, и по гостиной разлетелись пластиковые брызги корпуса, какие-то микросхемы, чипы…

Гарс растерянно обвел взглядом обломки приборов, и в душе его стало пусто и горько.

А потом в голове словно щелкнул какой-то невидимый переключатель, и он потерял над собой контроль.

Он не помнил, какие именно слова бросал в лицо жене. Он не помнил, что делал, только молотка почему-то в его руках уже не оказалось – наверное, в порыве бешенства он куда-то метнул его. Он не помнил, как выскочил из дома прямо в рабочем комбинезоне, заляпанном старыми пятнами краски и порванном в нескольких местах.

Он пришел в себя только за калиткой.

"Она выгнала меня! – стучало в его голове. – Она не захотела понять ни мои чувства, ни мои идеи! Она пошла на поводу у инстинктов, диктующих каждой бабе во что бы то ни стало рожать детей, не думая о том, как и зачем ее отпрыски будут существовать в этом гнусном, исковерканном мире!.. "И сказал Господь детям своим: «Плодитесь и размножайтесь». И мы размножаемся, как безмозглые амебы. Мы стремимся к продолжению рода своего, не згАумываясь, зачем это нужно и нужно ли вообще. И не она одна такая – все люди вокруг слепо живут, слепо любят и умирают тоже вслепую. Даже когда перед ними приоткрывается щель, через которую можно заглянуть в мир, они старательно закрывают глаза и пятятся от этой прорехи в занавесе как можно дальше…

Хорошо, я уйду, – с внезапной решимостью подумал он. – Я долго шел к этому, а теперь наступил самый подходящий момент, чтобы уйти. Пусть все эти слепые, жалкие люди не заметят моего ухода – мне уже все равно. Теперь-то я знаю, что никогда не смогу жить так, как живут они. Им не дано понять меня, а мне – их. Вот и все. Как у Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток – они никогда не встретятся…» Словно это сказано про меня и про всех остальных. Наши пути действительно не пересеклись. И теперь уже не пересекутся никогда. Потому. что я ухожу, ухожу, ухожу!"

Он зачем-то вытер о комбинезон руки и двинулся в сторону Горизонта.

Он прошел несколько шагов и ощутил странный зуд внутри себя. Что-то подмывало его оглянуться на свой дом. Но, сжав челюсти, он не стал этого делать.

Глава 10

Он хотел уйти никем не замеченным, но случай словно нарочно подсовывал ему на пути к Горизонту то одного соседа, то другого. И каждому было интересно узнать, куда это он собрался. Однако Гарс, не собираясь пускаться в объяснения, только нелюбезно отмахивался и шел дальше.

Но на самом краю поселка Гарс встретился с Гроном. Вот уж с кем он вовсе не желал разговаривать – тем более сейчас. Неприятнее этой встречи трудно было придумать – судьба словно испытывала напоследок прочность нервов Гарса. Обойти мэра было никак нельзя, да это и выглядело бы как трусость.

Грон в замешательстве топтался возле дома Коула, который был последним на улице – дальше начинался пустырь. Вид у Грона был озадаченный и растерянный. Футболка-безрукавка на нем была надета почему-то наизнанку, а на левой руке красовалась серая нитяная перчатка сомнительной свежести.

Увидев приближающегося Гарса, Грон просиял:

– Привет, старина! – сказал оживленно он. – Сам бог мне тебя послал! Ты не поможешь мне?

Гарс сунул руки в карманы, чтобы дать понять, что он не собирается обмениваться рукопожатиями.

– Я не собираюсь помогать предателям! – процедил он сквозь зубы. – Я с ними даже разговаривать не желаю!

Но Грона такое недружелюбное заявление не обескуражило.

– Подожди, Гарс, – попросил он. – Пожалуйста, не лезь в бутылку. Я понимаю, что ты на меня дуешься за то, что я перестал с тобой ходить к Горизонту. Может быть, ты считаешь меня карьеристом и властолюбцем, плохим другом и предателем, но сейчас не время для разборок. Мне во что бы то ни стало надо выяснить, что там с Коулом. Жив ли он вообще?

Гарс саркастически хмыкнул, но все же остановился.

– А зачем? – осведомился он. – Зачем он тебе понадобился?

Грон вытащил из правого глаза линзу – он с детства был близорук – и принялся протирать ее мятым носовым платком.

– Во-первых, – ровным голосом начал объяснять он, – мы не имеем права проявлять равнодушие к людям, и Коул – наиболее показательный пример этого. Почему-то никому в поселке – ни моим предшественникам, ни даже ближайшим соседям – ни разу не пришло в голову, что с этим человеком могла случиться какая-то беда. Сколько лет он уже не подает никаких признаков жизни, помнишь?

– Нет, не помню, – с вызовом сказал Гарс. – И по-моему, я знаю, почему никто до тебя не ломился в этот дом. Сказать?

– Ну, скажи, – растерянно разрешил Грон.

– Просто до тебя на посту мэра были нормальные люди, – злорадно объявил Гарс. – Им и в голову не могло прийти нарушить право личности на неприкосновенность жилища и на свободу делать то, что ей вздумается. В том числе и безвылазно сидеть в четырех стенах.

Грон сморщил лицо.

– Ты не прав, старина, – вяло возразил он. – Мне кажется, ты слишком произвольно трактуешь понятие свободы… Да, каждый волен делать то, что хочет. Но не нарушая при этом Закон! А Закон Очага, как тебе известно, гласит: «Нельзя своими действиями или бездействием причинять вред другим…»

– И какой же, по-твоему, вред причиняет Коул поселку? – поразился Гарс.

– О нем все больше начинают ходить разные слухи. В том числе и такие, которые отрицательно сказываются на настроении людей. А если эти легенды и сплетни наносят ущерб нравственному здоровью наших с тобой сограждан, Гарс, то, согласись, это – веская причина, чтобы нарушить право Коула на одиночество.

Одиночество – было слишком мягко сказано. Коула не зря прозвали Отшельником. Давным-давно он забаррикадировался в своем одноэтажном коттедже, как моллюск в раковине, и с тех пор никто его никогда не видел. Неизвестно было даже, как он выглядит и чем занимается. Действительно, среди жителей Очага бытовали разные легенды в отношении этой загадочной личности. Одни уверяли, что Коул болен какой-то опасной болезнью и боится заразить односельчан. Другие утверждали, что этот тип был в свое время приговорен к изгнанию за Горизонт за убийство своих домашних, но заминировал дом и пригрозил взорвать себя вместе с теми, кто попытается проникнуть в его владения. Третья версия сводилась к тому, что Коула вообще давным-давно не существует, поскольку он якобы умер еще два поколения назад, а в доме обитает голографический призрак хозяина. Правда, старожилы объясняли поведение таинственного затворника иначе. Будто бы он еще в молодости, будучи отъявленным пьяницей и наркоманом, перессорился со всеми соседями и на этой почве тронулся умом, внушив себе, что все его хотят убить.

– Слушай, ты, бюрократ! – язвительно изрек Гарс. – Кончай при мне корчить из себя видного общественного деятеля! Я же тебя знаю, засранца, как облупленного! Думаешь, научился красиво говорить – и, значит, можешь быть мэром? Зачем ты вообще полез на этот пост? Нравится слыть радетелем за народное благо, что ли?

Грон аккуратно вставил линзу на место и сообщил:

– Не будем обсуждать это, старина. Тебе все равно не понять меня. У тебя всегда были свои цели в жизни, а у меня – свои. Да, на каком-то этапе они совпадали, и тогда мы с тобой вместе исследовали Горизонт и мечтали о том дне, когда сможем уйти за него. Но это было проявлением скорее нашей незрелости, чем отваги и готовности к подвигам. Однажды я понял, что за Горизонт уйти легче, чем остаться в поселке и работать на благо людей. Все дело в том, что ты стремишься за Горизонт, чтобы удовлетворить свою детскую страсть познания мира. А ведь если познание не осуществляется в интересах людей, то это своего рода эгоизм, Гарс. Только ради людей стоит жить на этом свете – вот та истина, которую понимает всякий разумный человек…

– Пусть я лучше буду неразумным, чем таким разумным и здравомыслящим, как ты! – воскликнул Гарс. – А если тебе так требуется помощь, то почему бы тебе не обратиться к другим «сапиенсам»? Например, к Прагу – ему же по должности положено присутствовать при взломе чужого помещения! Ты же все-таки мэр! Что, если Коул сейчас держит тебя на мушке какого-нибудь допотопного ружья, и стоит тебе лишь ступить во двор, как он разрядит в твой череп оба ствола?

Грон испуганно вздрогнул:

– Типун тебе на язык, Гарс! С чего бы ему целиться в меня? Я же пришел к нему по-хорошему. Ладно, если ты торопишься, то иди своей дорогой, а я тут как-нибудь сам. А к Прагу я не хочу обращаться – по-моему, он все испортит. Ты же его знаешь.

Гарс с досадой сплюнул. Нет, этот патологический добряк Грон был поистине неисправим! Он скорее подставит свою грудь под нож или пулю, чем будет рисковать жизнью других.

– Ладно, – сказал он. – Раз ты санкционируешь взлом частной собственности, то ответственность за последствия будет лежать на тебе, господин мэр1

Он решительно толкнул калитку и, пройдя по заросшему лебедой и дикорастущей травой дворику, поднялся на прогнившее от времени дощатое крыльцо. Грон следовал за ним, с опаской озираясь. Он всегда был трусоват, бывший дружок, – даже тогда, когда вместе с Гарсом лазил вдоль линии Горизонта. Именно Грон не раз удерживал Гарса от чересчур смелых экспериментов. Но в больших дозах его осторожность вызывала у Гарса аллергию.

Гарс решительно постучал в дверь из грубо обтесанных дубовых досок. Что-то щелкнуло над головой, и невнятный скрипучий голос осведомился из скрытого динамика:

– Кто там еще приперся? Чего надо?

– Открой, Коул, – сказал Гарс. – Именем Закона Очага мы требуем предъявить жилище к осмотру! Я – Гарс, муж Люмины. Рядом со мной законно избранный мэр поселка Грон. Если ты не откроешь дверь, то мы…

Он в замешательстве покосился на Грона, стоявшего ступенькой ниже, и тот поспешно докончил мысль своего бывшего приятеля:

– …мы примем те меры, которые сочтем необходимыми!

В динамике помолчали, словно оценивая ситуацию. Потом тот же, несмазанный голос посоветовал:

– Убирайтесь ко всем чертям, подонки! Вы не имеете права вторгаться в мой дом! Об этом нет ни слова в Законе!

Наверняка этот тип потерял человеческий облик за годы, проведенные в своей берлоге, невольно подумал Гарс. Зарос до самых глаз неопрятной седой бородой, а на руках и на ногах у него – длинные когти… Забился небось сейчас в темный угол, как паук, и злобно сверкает оттуда мутными глазками. А еще у него там скорее всего такая вонь, что задохнешься без респиратора!

– Ладно, – сказал он вслух. – Пеняй на себя, старик!

Он навалился плечом на дверь, но она крепко держалась на петлях. Из динамика раздалась целая серия отборных ругательств, но теперь Гарс не намерен был отступать.

Он поискал глазами вокруг крыльца какой-нибудь инструмент, и взгляд его упал на кучу кирпичей, почти полностью заросшую бурьяном. Выбрав обломок посолиднее, Гарс обогнул дом и метнул кирпич в окно. Однако стекло стойко выдержало удар. Наверное, оно было армированным. Без спецсредств его не разбить.

Гарс вернулся к крыльцу и вновь занялся дверью. Грон успел где-то раздобыть длинную железяку и, действуя ею, как ломиком, пытался поддеть дверь снизу. Из динамика доносилось лишь нечленораздельное хрипение, перемежаемое отрывистыми ругательствами, словно у хозяина дома не хватало слов от возмущения и ярости.

Гарс тронул Грона за плечо и, указав на себя, ткнул пальцем вверх: мол, я попытаюсь проникнуть в дом через чердак. Тот растерянно кивнул.

Гарс ловко вскарабкался на навес и, осторожно ступая по пластиковой крыше, прошел к чердачному окну. Здесь стекло, к его облегчению, оказалось обыкновенным. Оно охотно поддалось удару локтем, разлетевшись на сотни мельчайших осколков.

Рискуя ободрать плечи и спину острыми краями, торчавшими из оконного переплета, Гарс пролез внутрь и тут же увидел люк в полу. Чердак был завален каким-то истлевшим тряпьем и грудами непонятного мусора. Было видно, что весь этот хлам был не востребован хозяином, по крайней мере, несколько лет.

И тогда Гарс догадался, что его ждет в доме.

Уже не таясь, он расчистил люк от мусора и откинул его, подняв тучи пыли. Вниз уходила лестница из хромированных металлических трубок, и Гарс осторожно ступил на нее.

Внутренность дома имела весьма неприглядный вид. Повсюду в воздухе висели изощрённые узоры паутины, пыль перекатывалась по полу и предметам мебели большими пушистыми ошметками. Кое-где на стенах виднелись разноцветные разводы застарелой плесени.

Дом был явно мертв и необитаем. Никаких признаков того, что здесь кто-то живет.

Гарс прошел в комнату, прилегавшую к гостиной, и, распахнув завизжавшую горестно дверь, замер на пороге.

Судя по всему, здесь у Коула была оборудована аппаратная. Из мебели наличествовали старомодный диван с откидными валиками и несколько металлических стеллажей, которые были заставлены серыми блоками транспьютеров, мониторами и прочими приборами.

На диване сидел серый человеческий скелет, на котором висели лохмотья ткани. На его коленях пылился старый видеожурнал. Видимо, это было все, что осталось от Отшельника Коула. Трудно было сказать, когда именно он умер – год или двадцать лет назад. Но, судя по его позе, смерть явно не была насильственной. Может, сердце бедняги не выдержало излишка спиртного, а может быть, он перебрал наркотиков.

Что-то едва слышно шелестело. Гарс взглянул на ближайший стеллаж. На нем мигал сквозь слой пыли красный индикатор. Один из транспьютерных комплексов работал все эти годы. Скорее всего это был так называемый «домохранитель» – прибор, выполняющий функции домашнего секретаря и прочего обслуживающего персонала. После смерти хозяина он исправно нес службу в пустом доме: прогонял непрошеных гостей, прддерживал нужную температуру и влажность воздуха в комнатах, вот только дать ему команду на уборку помещений было некому.

Покойный Коул обладал не только неуживчивым характером, подумал Гарс, не решаясь выключить транспьютер. Наверное, он еще был очень мстительным человеком. Когда общество осудило его и вот-вот готово было изгнать за Горизонт, он отплатил ему уходом. Добровольным уходом из мира людей. На то, чтобы уйти за Горизонт, ему не хватило духа, и он избрал другой способ. Он исключил себя из круга людей, окружив себя другими, электронными созданиями, которые были почти такими же, как люди, но намного более снисходительными. Возможно, он хотел доказать всем, что вполне может прожить без каких бы то ни было законов и нравственных заповедей, без пустых разговоров и создающих видимость общения застолий, без дружбы и любви, чреватых предательством.

"Даже после своей тайной смерти Коул продолжал мстить всем нам, – потрясение думал Гарс. – Потому что все боялись его и обходили его дом стороной. О нем ходили слухи, от которых стыла кровь в жилах. А теперь, когда о его смерти узнает весь Очаг, люди наверняка вздохнут с невольным облегчением и будут рады, что еще одной загадкой стало меньше вокруг них.

Эти идиоты всегда радуются, когда мир становится ясен и прост. А если даже в нем и сохраняются какие-то тайны, то лучше не ломать над ними голову, а очертить вокруг себя круг, внутри которого тебе знакома каждая песчинка и каждая былинка, и ни в коем случае не высовываться за пределы этого мирка.

У каждого – свой горизонт. Только диаметр круга, которым человек отгорожен от остального мира, у всех разный. У одних он такой большой, что линия горизонта почти не видна, она размыта туманной дымкой.

У других же обзор ограничен домом, семьей, садовым участком, мелкими, никчемными занятиями. Причем горизонт первых отодвигается все дальше и дальше, словно человек, пытающийся заглянуть за него, поднимается ввысь над землей. А горизонт вторых, наоборот, сужается, и когда он сжимается до размеров точки в центре круга, то владелец такого мирка погибает от нравственного коллапса…

Когда-нибудь это произойдет со всеми нами, – понял Гарс. – Рано или поздно Горизонт отплатит людям за то, что они не хотят заглянуть за него. Коул – только первая ласточка… Дальше будет еще хуже и страшнее. Если я не уйду сейчас за Горизонт, то Очаг будет обречен на вырождение и вымирание. Рано или поздно наступит генетическая усталость, культурный застой и бессмысленное перемалывание жвачки ветхих идей.

Значит, все-таки надо идти. Несмотря на то, что ты успел остыть после ссоры с женой и уже не желаешь причинить ей боль своим уходом.

Потому что никто больше, кроме тебя, на это не способен…"

Гарс наконец отлепил плечо от пыльного дверного косяка, прошагал в прихожую и со скрипом отодвинул ржавый засов на двери, в которую, напрягая свои слабые силенки, безуспешно, но упрямо бился все это время Грон.

– Ну, что там? – с жадным любопытством спросил мэр. Совсем как в годы их юности, когда они исследовали туманную стену Горизонта.

Гарс горько усмехнулся.

– Иди посмотри сам, – посоветовал он. – А мне надо идти.

Однако Грон не спешил входить. Он опасливо озирался и принюхивался к затхлой атмосфере дома.

– Ты только вот что мне скажи, – попросил он, оглядываясь на Гарса. – Там… там случайно нет крыс?

Гарсу захотелось расхохотаться в лицо своему бывшему приятелю.

– Нет, – честно сказал он. – Там только скелеты. Так что можешь идти смело, господин мэр.