Текст книги "Вспомни, Облако! Книга вторая"

* * *

В 1972 году западногерманский военный журнал «Ландзер» опубликовал утверждение о том, что Сент-Экзюпери был сбит немецким истребителем, основываясь на служебном рапорте и письме к приятелю фашистского летчика, датированных 31 июлем 1944 года. Гитлеровец погиб через несколько дней после случившегося, но свой черный автограф успел оставить.

После тщательных исследований и сопоставлений французские историки подтвердили доказательность найденных документов, и парижский журнал «Икар» восстановил картину последнего полета Антуана де Сент-Экзюпери.

Немецкий истребитель барражировал на большой высоте и увидел, как из зоны огня береговой зенитной артиллерии вырвался самолет «Лайтинг», пошел над морем курсом на Корсику.

Зайдя в атаку со стороны солнца, фашист расстрелял из пушек практически безоружный разведывательный самолет. С пологого виража проследил, как «Лайтинг» с большим креном упал в воду и моментально затонул. Это произошло в 12 часов 05 минут – отметил пунктуальный немец по местному времени – в десяти километрах к югу от города Сен-Рафаэль, расположенного на Средиземноморском побережье Франции.1515
  Марсель М. Сент-Экзюпери. – М.,1963г. Григорьев В. Антуан Сент-Экзюпери. – Л., Просвещение, 1973г.


[Закрыть]

Самолёт на котором погиб Антуан де Сент-Экзюпери

Он небо любил, больше чем жизнь…

Их сблизили мужество

личная отвага,

презрение лишений и опасностей,

верная, неизменная солидарность,

взаимная выручка, —

вся многотрудная

и красочная жизнь,

проведенная… в строю,

в бою.

Д. Фурманов. Чапаев

Чапаев не любил бывших царских офицеров. Хотя они перешли на сторону Советской власти и большинство из них верно служили в Красной Армии. Впечатлительный Василий Иванович постоянно ждал от них «всяческой пакости». Не доверял он и авиаторам по той же причине – многие красвоенлеты до революции имели офицерские звания.

– Да вот, напихали там всякую сволочь, – вспоминает Дмитрий Фурманов слова Чапаева. – Он меня прежде под ружьем, сукин сын, да на морозе целыми сутками держал, а тут пожалуйте…

Однажды посетил чапаевскую дивизию Михаил Васильевич Фрунзе и, слушая доклад о плане предстоящей операции, понял, что сведения о противнике очень неясные.

– Кто производил разведку?

– Конники Еланя, – ответил Чапаев.

– Там, где не стучали копыта их коней, все темно, Василий Иванович. А ведь эти версты белоказачий полк может пройти за пять – шесть часов, и ты окажешься с глазу на глаз с противником вдвое сильнейшим, чем предполагаешь… Подошлю-ка я тебе парочку аэропланов для разведки.

– Нет надобности!

– Почему?

– У меня и так обоз большой, а тут керосин-бензин и другой шурум-бурум прибавится. Кормить их благороднее надо, да сладко. Зубки чистить! Тьфу! Не надо мне их, Михаил Васильевич. Что увидят, и то в правде не расскажут!

– Зря ты так, Василий Иванович…

Оценил авиацию Чапаев 8 марта 1919 года в бою под Уфой при переправе через реку Белую, да сначала не свою – вражескую. В горячем бою немалый урон красной кавалерии и пехоте нанесли колчаковские летчики. Восемь аэропланов завиражили над подтянутыми к переправе чапаевскими полками и пролили на их головы дождь пуль и бомб. От такого неожиданного удара вспыхнула среди бойцов паника. Разбегались пешие красноармейцы, обезумевшие лошади понесли всадников в разные стороны. С большим трудом Чапаев и его комбриги собрали напуганных воздушными атаками бойцов. Руководил переправой сам Чапаев. И тут вновь явились белые аэропланы.

– Где же наши? – гарцуя на месте, крикнул Чапаев своему начальнику штаба Ночкову.

– Как-кие? Кто? – не понял Ночков.

– Про аэропланы говорю! Отряд, что Фрунзе прислал под Уфу, где?

– Без горючего сидят они… Стой! Спешься и пади, Василий Иванович! – закричал Ночков, заметив приближающийся на бреющем полете аэроплан.

Но Чапаев зажал бока коня в шпоры и скакнул вперёд. Черная бурка его для воздушного пулеметчика представляла ясную цель. Дымная струя выхлестнул из ствола английского «виккерса», и Чапаева будто сдуло с лошади. Пуля попала в голову…

Пуля попала в голову и застряла в кости. Вытаскивали ее хирургическими щипцами, шесть раз они срывались, легендарный Чапай все время был в сознании, только покряхтывал и ругался, пока извлекали пулю. В тяжелом состоянии отправили его в Авдонь, что в двадцати верстах от Уфы. Там его навестил Фрунзе. Разговаривали мало, но Чапаев вдруг напомнил:

– Михаил Васильевич, обещал ты мне аэропланы.

– Будут, Василий Иванович, будут, вот выздоровеешь, и обязательно будут. А ведь раньше отказывался.

– То раньше. – И Чапаев попытался улыбнуться.

Аэроплан прилетел в личное распоряжение Чапаева, когда его дивизия заняла Лбищенск.

Летчик И. С. Железнов, механик и летнаб П. М. Олехнович, моторист Жердин и еще несколько человек обслуживающего персонала облюбовали для аэродрома большую поляну на окраине города. Комиссар Фурманов познакомился с ними первым. Рассказывая комдиву об авиаторах, он доложил:

– Агитатором среди них я назначил Олехновича… Он коммунист.

– Не тот ли, о котором поминал Фрунзе?

– Тот самый. Награжден бантом с надписью: «За храбрость».

– Время есть, поведай, я люблю слушать о героях, комиссар. Знаю, плохих Чапаеву Фрунзе не пришлет!

Олехновичу только исполнилось 25 лет, но, рассказывая, Фурманов величал его Павлом Михайловичем.

Молодой, родом из Петербурга, рабочий в годы первой мировой войны служил в царском авиаотряде мотористом. В 1918 году добровольно пришел в 5-й социалистический авиаотряд Красной Армии и вместе с ним отправился на Восточный фронт. По отзывам командиров, «служил примером беззаветной преданности революции, смелости и самоотверженности в преодолении трудностей… Нередко ему приходилось трудиться и под разрывами бомб, и пулеметным обстрелом вражеских машин».

Подготовив машину к полету, Павел Олехнович занимал в ней место летчика-наблюдателя и поднимался в небо. За смелые и решительные действия в воздухе при встрече с аппаратами противника, за снайперскую стрельбу из пулемета его утвердили в должности летнаба. Тогда же приняли в члены Коммунистической партии большевиков.

– Пригласи-ка, комиссар, этого Олехновича на чаек ко мне, – попросил Чапаев. – Ты больно скучно сказку тянешь, он, небось поразговорчивее.

Вскоре Фурманова забрали из дивизии на более ответственную работу; в суматохе сборов он забыл, наверное, пригласить Пашу Олехновича к Чапаеву. И тогда комдив приехал на аэродром сам.

Около аэроплана, на брезенте разложив части пулемета, Олехнович чистил и смазывал их. Автомобиль подъехал, чуть не задев его подножкой. Из кабины вылезли Чапаев и новый комиссар Батурин. Подступали осенние холода, и комдив был облачен в шинель с портупеей и неизменную папаху.

– Здоров будь, товарищ Олехнович! Я тебе ядреного кваску привез! Ну-ка… – Повинуясь движению руки комдива, шофер вытащил бочонок с напитком и кружку. Чапаев отодвинул в сторону части пулемета, присел на брезент. Сказал Батурину:

– У вас дела, поезжайте, я тут малость отдохну… Садись, Олехнович, и ты.

Летнаб, вскочивший при виде командира, стесняясь, опустился на краешек брезента.

– Холодно, а квас теплый, у мотора грели, пей! – протянул налитую кружку Чапаев. – Попьешь, поведаешь про житье-бытье, про бант геройский и почему руки у тебя облезлые.

– Ожоги это, Василий Иванович. Тут все одно к одному…

Беседовали они больше часа. Все про себя, про товарищей по экипажу рассказал Олехнович. Про бант с. надписью: «За храбрость» – тоже.

Случилось это в декабре 1918 года. Экипажу Проходяева – Олехновича приказали разведать объекты противника в Уральске, а заодно и нанести ему возможный урон. Семьдесят пять километров пролетел самолет при плохой видимости и низкой облачности. В предместьях Уральска на железнодорожной станции они рассмотрели эшелоны и с двухсот метров сбросили на них бомбы. Полыхало «важнецко», наверняка в вагонах был взрывчатый груз.

Батареи врага не дремали, били по самолету остервенело. Не отставали от них и пластуны белоказачьих полков – стрелки меткие. Выйти невредимыми из зоны плотного огня Проходяеву и Олехновичу не удалось. Почти в лохмотья порвали пули хвостовую часть фюзеляжа, наделали дырок и в крыльях. Пролетев километров двадцать от Уральска, авиаторы заметили, что из-под правой створки моторного капота вырываются и бегут по борту струйки жидкости. Двигатель время от времени покашливал, падали обороты винта.

Нужно приземляться. Но куда? Они над вражеской территорией. Под крылом ровная, кое-где заснеженная, в других местах подметенная ветром рыже-черная степь. Блеснуло наледью озеро – и около него войсковой бивак. Кавалерийские разъезды, обозы просматривались внизу на небольшом удалении друг от друга…

– Куда ни глянь, всюду конь да сабля! Верно аль нет говорю? Точно, Василий Иванович. Вынужденная посадка не сулила нам ничего хорошего.

– Ишь ты! Враз бы порубали!

Решился тогда Олехнович на осмотр поврежденного места прямо в воздухе. Вылез из кабины на крыло, протиснулся сквозь тросовые расчалки к мотору. Ветер декабрьский лют, мгновенно пронизал меховой комбинезон и обжег лицо. Откуда силы появились – не отвинтил, вырвал из капота железную щечку Олехнович. И увидел горизонтальный бензопровод, надкушенный пулей. Из центра вмятинки тонкой, как шило, упругой струей выдавливалось горючее. Чуть ниже «дышала» длинная лопина, то сочилась бензином, то втягивала пузырьки с воздухом. И сильно вибрировал трубопровод, мог в любое мгновение надломиться в израненных местах.

У Павла Олехновича в кармане постоянно хранились полоски прорезиненной ткани. Одной из них решил он замотать трещины в трубке. Дотянуться мог только правой рукой, левой хватко держался за расчалку, чтобы не сдуло с крыла. Стащил зубами перчатку-крагу. Вытянул из накладного кармана кусок ленты и попытался затянуть ею пробоины одной рукой, пальцы которой деревенели от ледяного ветра. И почти вслепую, пряча от ветра лицо, он все-таки намотал ленту. Чем и как закрепить ее? Этой задачи Павел Олехнович решить не мог. Пальцы уже не чувствовали ткань, и лента обвисла распустившейся спиралью.

Тогда Олехнович, зацепившись ногой за переднюю расчалку, почти повис над лобовой кромкой крыла. Во рту, потом в перчатке отогрел задубевшие пальцы. И снова повторил операцию. И, крепко обхватив ладонью в перчатке ленту на трубопроводе, замер, скорчившись на носке крыла.

Самолет шел у самой земли. Больше 30 километров до расположения своих войск летел Олехнович, почти повиснув над кромкой крыла, зажимая окоченевшей рукой в мокрой от бензина перчатке ленту на поврежденном трубопроводе.

– Добрались к своим, Василий Иванович, – закончил Павел.

– Так у тебя не ожог на руке; а морозобоина!

– Кожа и с лица слезла, да зажила пошустрее…

С запасным конем в поводу подскакал к аэроплану молодой, крепко сбитый, в бекеше и с маузером на боку порученец Петр Исаев. Нехотя поднялся Чапаев с брезента, поправил ремни на шинели, вздохнул:

– Слышал, комиссара Фурманова у меня забрали? Хороший тоже был человек. Поеду лично к Фрунзе, просить, штоб вернули его нам. На вашем аэроплане полечу… Запросто приходи, Паша, ко мне на чай.

Наметом ушла пара всадников к Лбищенску.

Тяжкой была эта осень для чапаевцев. Воевали они на враждебной территории уральского белоказачества, где на каждой станичной околице мог их встретить пулемет и из окон хат в спину нередко летели пули. Не хватало питания, одежды, боеприпасов. Острой косой прошелся по их рядам сыпной тиф.

Склады продуктов и боевого снаряжения находились в Лбищенске, здесь же был штаб и политотдел 25-й стрелковой дивизии, финотдел и другие службы. А кавбригады, ударная сила Чапаева, базировались довольно далеко от города. Белогвардейское командование решило воспользоваться неудачной группировкой частей дивизии и скрытно нанести неожиданный удар по Лбищенску. Из-за станции Сахарная, обойдя бригаду Еланя, они крупными силами рейдировали мимо Чижинских болот по Кушумской долине, днем хоронясь в балках и станицах, ночью форсируя бег.

4 сентября Чапаев интуитивно почувствовал беду. Докладывали ему, что казачий разъезд в непосредственной близости к городу порубил красных обозников. Летая на разведку, Павел Олехнович видел еще две мелкие группы всадников.

– Поглядите степь внове, – приказал Чапаев красвоенлетам Железнову и Олехновичу. – Вострите глаза, вострите…

Они вернулись, выработав в полете почти все горючее.

– Ну что? – спросил Чапаев начальника штаба Ночкова.

Летчики докладывают, движения и малых и больших групп противника незаметно.

– Прикажи удвоить посты, комиссар.

Сплоховала и наземная разведка, ничего опасного не

заметили красные конные патрули. Много белоказаков и их пособников проникли разными путями в сам Лбищенск, схоронились, оборудовали огневые точки в домах. Перед рассветом 5 сентября 1919 года, порезав чапаевское охранение, белоказаки атаковали Лбищенск. Конные сотни, броневики, пулеметные тачанки ворвались в город. Солдаты и пластуны безошибочно находили дома, где квартировались красные командиры, начальники служб, жестоко уничтожали их спящими.

Спали и на аэродроме, надеясь на усиленные посты охраны. Бойцы пикетов поздно заметили противника и, не успев открыть огонь, полегли под саблями и кинжалами. Три палатки стояли на летном поле. Разъяренные казаки с ходу подожгли две из них, порубили и расстреляли в упор выскочивших наружу. Пригвоздили к земле пикой летчика. Кровавую расправу придержал офицер контрразведки:

– Стой! Не стрелять! Нам нужны специалисты.

Не позволил он поджечь и самолет, хотя пули и пики в нескольких местах его уже проткнули.

Так Павел Олехнович и моторист Жердин попали в плен. Их повязали и прикрутили веревками к столбу с флагом, по которому во время посадок авиаторы определяли направление ветра.

Несколько часов шел жестокий бой. Все реже становилась перестрелка и откатывалась к Урал-реке. И прекратилась совсем, когда погребли Чапаева холодные волны, а Петр Исаев, легендарный чапаевский Петька, увидев, что его любимый комдив скрылся под водой, выпустил в себя пулю из нагана.

Днем 5 и 6 сентября еще стреляли в Лбищенске. Эхо выстрелов летело к аэродрому от ям, где добивали пленных чапаевцев.

Офицер, спасший Олехновича и Жердина от расправы, приказал им под страхом смерти отремонтировать самолет. Они охотно взялись за дело. Заклеили дырки от пик и пуль в крыльях и фюзеляже. Сняли с мотора и прочистили карбюратор. Заменили одну из перерубленных расчалок. В задней кабине на поворотном штыре рыльцем вниз висел пулемет. В победной суматохе никто из беляков внимания на него не обратил – на нем не было патронного диска. И не знали враги, что диски лежали под сиденьем.

Споро работали авиаторы. Этим и усыпили бдительность охранников. Воспользовавшись тем, что постовой казак отошел к палатке по какой-то нужде, пленные авиаторы запустили мотор. Павел Олехнович сел на место пилота, Жердин в кабину летнаба. Он сразу вытащил из схорона и поставил диск на пулемет.

Самолет побежал. Но не смог оторвать его от земли неопытный в пилотировании летнаб. На краю поляны, перед глубокой балкой, колеса попали в глубокий сток, и машина встала на нос. Люди из кабин выпали. Павел Олехнович поднялся и со стоном сел, у него страшно болела нога. По ним стрелял часовой, но бил неприцельно, видя, что пленники теперь никуда не уйдут.

На дальней границе полевого аэродрома около кирпичного здания стайка казаков торопливо отвязывала коней. Вот уже беляки в седлах. Срывают из-за спин винтовки. На скаку палят в воздух. У двоих в руках обнаженные клинки. Эти не пожалеют! Тот, который мчится впереди, в красной черкеске, настоящий палач. Это он проткнул пикой летчика! Потом рубил остервенело других.

Олехнович пытался привстать, но, оперевшись на колено сломанной ноги, снова упал, крикнул требовательно:

– Жердин, беги!

Не медля, моторист скатился по откосу в овраг и в суматохе ушел от белых. Олехнович все же встал на четвереньки. Подобрался ко второй кабине и выдернул из гнезда пулемет. Первые же пули заставили десяток скачущих к нему казаков спешиться и залечь. Обученные кони зарысили в сторону. Казаки, пластаясь по земле, медленно окружали Олехновича. Уйти от расправы он не мог. Чапаевцы с оружием в руках в плен не сдавались. И когда в диске почти не осталось патронов, Павел Олехнович уткнул ствол пулемета снизу в свой подбородок и изловчился нажать спуск…

Через два месяца после трагических событий в Лбищенске Реввоенсовет Республики наградил многих отважных чапаевцев, в том числе Петра Исаева и Павла Олехновича – посмертно. В 1920 году Революционный военный совет Заволжского военного округа утвердил посмертную награду крылатому чапаевцу:

«Утверждается присуждение на основании приказа РВСР 1919 года за №511 ордена Красного Знамени павшему в бою с врагами Социалистического Отечества красному военному летчику-наблюдателю 26-го разведывательного авиаотряда тов. Олехновичу Павлу Михайловичу»

Катастрофы гигантов

Что вы думаете об этом? —

Бут протянул кусок какой-то

коричневой ткани,

которая с хрустом рассыпалась

в прах в руках инженера.

– Это с R-101. Раствор каучука,

применяемый для упрочения ткани,

оказал такое страшное действие.

Я надеюсь,

они содрали всю эту гадость? —

воскликнул потрясенный Норвэй.

Они говорят, что содрали, —

ответил Бут.

Из диалога пилота и инженера дирижабля R-100

Соревнование и конкуренция – вроде бы слова-синонимы. Только смысл в них вложен разный. Если соревнование предусматривает честную борьбу сопернков, то для конкуренции хороши и кража, и подлог, и сокрытие истины, и вредная амбиция, и так далее.

Именно конкуренция со всеми ее изъянами и привела к гибели R-101, одного из самых больших английских дирижаблей 30-х годов.

Англичане строили два гигантских аэростатических управляемых аппарата одновременно: R-100 и R-101. Первый разрабатывала фирма «Виккерс», второй – группа инженеров министерства авиации. Работали над дирижаблями пять лет, и за это время инженеры этих конструкторских коллективов ни разу не встретились друг с другом, не посоветовались по телефону или письменно, не передали свой опыт, свои достижения и не пожелали воспользоваться опытом соперников. Наоборот, недоброжелательство и подозрительность царили между группами.

«Сотку» построили на два месяца раньше. В испытательных полетах у нее отказывал двигатель, сдирало ветром обшивку с оперения, случались другие неприятности. Причины? Ответы фирма держала в тайне.

Если на «сотке» поставили легкие бензиновые моторы «Роллс-Ройс», то R-101 оснастили тяжелыми дизелями той же мощности. Видимо, сказалось давление со стороны высокопоставленных лиц. В результате воздушный корабль оказался способным брать полезный груз в полтора раза меньше, чем «сотка».

В стремлении не отстать от соперников, конструкторы R-101 отступили от первоначального проекта и стали вводить новшества без точных расчетов и аэродинамических испытаний. Поперечное сечение дирижабля из правильного 15-ти угольника переделали в 30-ти угольник, а затем разрезали дирижабль пополам и соединили снова с цилиндрической вставкой, увеличив, таким образом, его длину до 236 метров. То, что в месте нового соединения обшивка морщилась и лопалась, они скрыли, дважды тайно залатав многометровые разрывы.

Для внешнего эффекта переделали форму гондол и помещения командного пункта. Стабилизаторы расположили в не предусмотренном проектом месте. Все эти и другие изменения привели к тому, что прочность и устойчивость дирижабля стали хуже, возросло сопротивление корпуса, уменьшилась тяга двигателей, упали динамичность подъема и скорость по горизонту.

Салон на борту дирижабля R-101

В одном из первых полетов, на пути из Хендоне в Кардингтон, R-101 дважды и неожиданно для пилота дал просадку на 150 и 360 метров. Будь поближе земля, дирижаблю несдобровать. После осмотра у причальной мачты в газовых баллонах дирижабля обнаружили шестьдесят отверстий! Будто кончиком острого копья кто-то пробил металл. Почему образовались отверстия? Отвечать на это уже не было времени – министр авиации лорд Томсон, ожидавший назначения вице-королем Индии, избрал крупнейший дирижабль мира своей «воздушной коляской» для эффектного появления в колонизированной стране. Конструкторы все недостатки дирижабля скрыли, разрекламировав его как идеальный: «Лететь на R-101 так же безопасно, как находиться в собственном доме!»

Создатели R-101 знали недостатки своей воздушной машины и, боясь сказать о них честно, всякими правдами-неправдами оттягивали полет в Индию. Больше всех беспокоился главный конструктор полковник В. Ричмонд. Хотя он и сдал свои принципиальные позиции сразу. При постройке дирижабля угождал начальству и моде вопреки инженерной целесообразности. Но он все же пытался как-то отсрочить полет, выиграть время для необходимых доработок. Полковник Ричмонд решил потихоньку сговориться с конкурентами о перенесении главных полетов на 1931 год. Конструкторы «сотки» отвергли его неофициальные предложения. Тогда он постарался воздействовать на нетерпеливого лорда, уговаривая его на некоторый срок отложить полет в Индию. Лорд Томсон приказал немедленно готовиться к вылету.

– Не ради своего удовольствия хочу лететь на вашем аппарате, – сказал он и, гордо вскинув голову, изрек: – Все должны видеть нашу мощь не только на море, но и в воздухе!

– Но у нас нет еще аэронавтического сертификата для полета над территориями других стран, – привел последний довод Ричмонд. И обратился за помощью к командиру корабля:

– Так, Ирвин?

– Я не полечу без сертификата, – поддержал конструктора пилот.

– Все будет, – пообещал лорд Томсон.

– Сертификат выдается после глубокого, тщательного осмотра корабля. На это потребуется немалое время.

Лорд воззрился на Ричмонда:

– Вы что, не уверены в своем судне?

Признаться в этом главному конструктору не хватило сил. Сертификат, без всякого осмотра дирижабля, заполнили в министерстве авиации и вручили командиру корабля.

4 октября 1930 года вечером R-101 поднялся в небо. Над Кардингтоном повернул нос в сторону Индии. Лорд Томсон летел принимать вице-королевство. С ним сам автор проекта полковник Ричмонд и еще 52 человека.

г. Хитчин. 7.05 ч – R-101 в циклоне. Штормовой ветер раскачивает его. Отказывает один из пяти дизелей.

г. Лондон. – Дождь. Радист R-101 принимает метеосводку с предупреждением: «Над Северной Францией ураганные ветры».

г. Гастинг. 9.35 ч – «Я. R-101, корабль ведет себя хорошо», – передает на пункт слежения радист. Экипаж явно бодрится: дирижабль плывет над Ла-Маншем, у него хватает подъемной силы набрать над водой лишь 200 метров высоты.

Берег Франции. 11.26 ч – «После отличного ужина наши высокопоставленные пассажиры выкурили по последней сигаре и, полюбовавшись берегом Франции, разошлись по каютам», – стучит радист R-101, и в Кардингтоне, где получают эту радиограмму, высокие чины министерства авиации гордо улыбаются. Сообщение срочно идет во все газеты. Утром, за чашкой чая, порадоваться достижению британского воздушного флота должны все англичане, по этого не произойдет. До гибели дирижабля остается три часа.

г. Бове. 1 ч – 1.51 ч – Командир корабля Ирвин заметил близко от днища дирижабля наземные огоньки. В аэропорт Бурже полетела радиограмма:

«Я – R-101, сообщите мои истинные координаты».

«Вы находитесь в одном километре от аэродрома Бове».

«Вас понял», – подтвердил радист дирижабля. Очень спокойным был его ответ. Кроме вахты, на R-101 все спали.

А между тем потерявшее подъемную силу гигантское воздушное судно в дожде и ночном мраке, преодолевая штормовой ветер, ползло над центром города Бове, чуть не задевая крыши домов.

Крик:

– Мы падаем, ребята!

Команда: – Сбросить аварийный балласт!

Поздно. Дирижабль ударился о землю хвостовой частью. Оторвалась одна из гондол. Оболочка загорелась. Лопнула балластная цистерна. Баллонеты взорвались… Погибло 46 человек. Позже умерли от ранений и ожогов еще двое…

Гибель дирижабля R-101

Самый первый проект жесткого дирижабля предложил еще в 1866 году русский изобретатель Н. Соковнин. Через 20 лет К. Циолковский продолжил эстафету проектирования автономных плавающих в воздухе кораблей, составив проект безбалластного цельнометаллического дирижабля.

Начало XX века ознаменовалось появлением огромных жестких дирижаблей. Первый из них построил немецкий конструктор Ф. Цеппелин. Стремительно развивалось дирижаблестроение, но недолго. Уже 30-е годы стали похоронными для плавающих в небе супергигантов.

О судьбе английского R-101 мы уже знаем. На нем погибли и создатели его, и министр авиации нетерпеливый лорд Tомсон.

Французский дирижабль «Диксмюнде» сломала буря над Средиземным морем.

Американский «Шенандоа» сожгла гроза. Еще один гигант США «Акрон» погиб в бурю.

«Италия» разбилась на пути к Северному полюсу.

(сверху-вниз) Французский дирижабль «Диксмюнде», американский дирижабль «Шенандоа». итальянский дирижабль «Италия», американский авианосец «Анкор»

И самый крупный в мире немецкий межконтинентальный дирижабль «Гинденбург» – 25 кают, рестораны, салоны, библиотека! – был взорван диверсантами у причальной мачты в Америке.

Одна из основных причин этих трагедий – конкурентная борьба ведущих аэростроительных фирм мира. Желание показать себя, «обскакать конкурента» приводило к спешке, что при низком научно-техническом уровне тогдашнего дирижаблестроения усугубляло положение. Катастрофы породили недоверие к дирижаблям-гигантам.

Правительства и фирмы прекратили выделять средства на их постройку.

Соревнование и конкуренция. Имея в виду разный смысл этих слов, в те же 30-е годы знаменитый итальянский конструктор-пилот У. Нобиле убежденно сказал:

– Если есть на свете страна, где дирижабли могли бы развиваться и получить широкое и эффективное применение, то это именно Советский Союз…

Немецкий дирижабль «Гинденбург»