Текст книги "Реабилитация"

Владимир Киеня
Реабилитация

Безвинным жертвам политических репрессий посвящается. Помнить вечно, не допустить повторения.

© В.А. Киеня, 2022

Автор выражает глубокую признательность

ХРИСТОФОРОВУ Василию Степановичу, специалисту в области истории Великой Отечественной войны и органов государственной безопасности, доктору юридических наук, профессору, члену-корреспонденту РАН, генерал-лейтенанту ФСБ России;

КАПУСТИНУ Александру Александровичу, руководителю Центра микрографии и реставрации архивных документов Свердловской области, начальнику управления архивами Свердловской области;

СМЫКАЛИНУ Александру Сергеевичу, заведующему кафедрой истории государства и права Уральского государственного юридического университета, доктору юридических наук, профессору, академику военно-исторических наук;

МОСКВИНОЙ Раисе Тимофеевне, доценту кафедры истории государства и права Уральского государственного юридического университета, кандидату исторических наук;

АЛТУШКИНУ Игорю Алексеевичу, меценату, российскому предпринимателю, главе «Русской медной компании»;

БОРИСОВУ Олегу Владимировичу, ветерану военной контрразведки ФСБ России,

без которых эта книга не вышла бы.

Реабилитация

Уважаемый читатель, книгу эту я сердцем выстрадал, когда более тридцати лет назад начал писать в местных газетах о политических репрессиях в стране. Она о далеком времени, которое нам с Вами никогда уже не изменить, это ведь не партия в шахматы, которую можно еще раз переиграть. Прошлое, как мне думается, можно и нужно анализировать и делиться собственным мнением, которое может и не совпадать с общепринятым. В книге – мои сугубо личные эмоции и воспоминания о коротком четырехлетнем периоде военной службы в подразделении Управления Комитета государственной безопасности СССР по Свердловской области, которое в начале 90-х годов прошлого века занималось работой с архивными делами репрессированных и реабилитированных советских граждан.

Рассказываю о судьбах обычных советских граждан: рабочих Арамильской суконной фабрики, военнослужащих Рабоче-Крестьянской Красной Армии, работниках Свердловской железной дороги, об артистах Свердловского театра музкомедии, о талантливом ученом физике-теоретике С.П. Шубине, о сломленных Молохом несправедливости политических репрессий и о тех, кто не согнулся, кто выстоял. Их архивные дела я изучил досконально, встречался и вел переписку с их родственниками.

Настоящая книга о реальном и значительном вкладе современных сотрудников органов госбезопасности в дело реабилитации жертв политических репрессий, так как именно на них легла тяжелейшая и физически, и психологически работа не только по пересмотру десятков тысяч дел невинно осужденных граждан нашей страны, но и работа с родственниками реабилитированных.

Моя задача – вернуть из безвестности имена конкретных людей – жертв необоснованных политических репрессий, восстановить историческую справедливость и отдать им дань уважения.

Немного о себе: родился в СССР в начале Великой Отечественной войны на территории оккупированной фашистами Белоруссии. Подполковник в отставке ФСБ России. Служил на Крайнем Севере, где часты свирепые морозы и злющая пурга. Затем, после нескольких рапортов, добровольно – на «Крайнем Юге», в невыносимо знойном для нас северян воюющем Афганистане, то есть там, где была необходимость Родину защищать военным путем. За два года спецкомандировки в Афганистане на разных автомобилях в колоннах, бронетранспортерах, в ходе Кунарской боевой операции в марте 1984 года, на вертолетах, самолетах налетал и наездил тысячи километров по заминированным дорогам страны. Подвергался реальной смертельной опасности, неоднократно по мне прицельно стреляли снайперы, гранатометчики и крупнокалиберные пулеметы. Было очень трудно, но наша работа в Афганистане была необходима государству. Вспоминаю об этом сейчас только потому, что не знал тогда, какое еще предстоит впереди жестокое жизненное испытание.

Оно оказалось самым тяжелым в моей жизни. Нигде и никогда раньше я не испытал того, что испытал в начале 90-х годов прошлого века, когда мое поколение сотрудников Комитета госбезопасности СССР «андроповского призыва» столкнулось с фактами массовых незаконных политических репрессий, имевших место в 20-50-е годы XX века. Наше подразделение было создано для рассмотрения заявлений родственников репрессированных граждан о реабилитации и ее технического исполнения. В начале 90-х годов заявления стали поступать не десятками, как в конце 80-х, а многими тысячами. На нас ураганом обрушились слезы и горе, мольбы, боль, стенания, порой и незаслуженные оскорбления…

Начальник подразделения Плотников Леонид Александрович брал на себя самые тяжелые и ответственные заявления. Помню отчетливо два случая. Пришли две простые женщины, чтобы узнать о судьбе пропавших много лет назад отца, матери и двух братьев. Пришли с надеждой, что «так как им всем дали наказание «двадцать лет без права переписки», они, наверно, живы, где-то в далеких лагерях и хочется срочно найти и передать им весточку».

Леонид Александрович взял необходимые документы и ушел в приемную комнату. Таких приемных в начале 90-х в здании УКГБ по Свердловской области сразу стало более десяти вместо одной. Вернулся через час бледный, его шатало. Вскрыл служебную аптечку, пил таблетки и долго сидел в кабинете. Позже поделился со мной, что ему пришлось объявить заявителям, что их отец, мать и оба брата расстреляны много лет назад, и точное место их захоронения неизвестно. Пришлось рассказывать женщинам-заявительницам об этом в четыре приема. Как только он сказал об отце, обе лишились сознания, их отпаивали лекарствами. Потом это было еще три раза…

Помню еще, как Леонид Александрович в приемной объявлял о расстреле отца известному советскому кинорежиссеру Ярополку Лапшину. Тот прочитал свидетельство о смерти отца, полистал тонкое дело, молча встал и произнес Плотникову в глаза с искаженным ненавистью лицом: «Все вы здесь в дерьме по шею!». И, не подав руки, громко хлопнув дверью, ушел…

В.А. Киеня в архиве за разбором уголовных дел. Фото из архива автора

Это был непрерывный болевой шок для многих граждан страны, в том числе и для нас – офицеров Комитета госбезопасности СССР. Мы вдруг узнали в большом объеме совершенно неожиданные омерзительные и страшные факты нашей истории, о которых большинство ничего не знало и не представляло подобного совершенно. Я и многие советские люди вокруг меня тогда чувствовали себя свободными. Мы искренне пели: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Книг, газетных публикаций на тему политических репрессий в открытом доступе не было. Многочисленные фильмы: «Чапаев», «Операция «Трест», «Подвиг разведчика», «Семнадцать мгновений весны» и многие другие, – прославляли государственный патриотизм и героизм чекистов. Именно под воздействием этих фильмов и я, и многие мои коллеги пошли служить Родине в органы государственной безопасности.

Уважаемый читатель! Эти строки я пишу в 2022 году. Ничего даже отдаленно похожего на описываемые ниже события в нашей стране не происходило уже многие десятки лет, поэтому вам потребуется мужество для дальнейшего чтения книги. Это жестокая, но настоящая правда нашей истории. Пишу о подлинном, страшном для осознания нормального человека плановом механизме и о масштабах политических репрессий в Свердловской области и стране, о часто незаконных арестах, пытках и расстрелах в застенках НКВД. Многие обвинения людей тогда в совершении «контрреволюционных преступлений» были абсурдны по своей сути.

Вот пример обычной для тех дел справки на основание ареста: некий красноармеец строительного батальона, «проходя мимо портрета товарища Сталина, сплюнул и антисоветски улыбнулся»[1]1
  Впервые опубликовано: Киеня В.А. Вернуть из безвестности. Кровавые страницы одного архивного дела полувековой давности // Вечерний Свердловск. 02.06.1990. № 177.


[Закрыть]. Эти действия могли квалифицироваться по статье 58 пункт 10 Уголовного кодекса РСФСР как «антисоветская агитация и пропаганда» – очень серьезное обвинение. Еще один вариант вменяемых деяний: «…является активным участником контрреволюционной повстанческой шпионской диверсионной организации: вредительски уморил голодом бычка по имени Комсомолец».

Или такая формулировка: «Ассенизатор Петров, проезжая по центру города Красноуфимска, с контрреволюционной целью распространял зловоние». Сегодня звучит дико и абсурдно, но в 37-м за это приговаривали к лишению свободы, а за бычка даже расстреляли…

Потрясенный до глубины души, опираясь на архивные документы, я тридцать с лишним лет назад по собственной инициативе, получив одобрение руководства, много писал в местных газетах, выступал по радио и телевидению по вопросам реабилитации, рассказывал о судьбах репрессированных и реабилитированных обычных советских граждан и о честных, порядочных офицерах госбезопасности, о сломленных несправедливостью и о тех, кто не согнулся, кто выстоял и остался Человеком.

Сегодня, в начале третьего десятилетия XXI века, некоторые соотечественники, особенно молодое поколение, как мне кажется, часто однобоко трактуют историю советской России: либо видят в ней сплошной негатив, либо возвеличивают сталинскую эпоху. Понятно, что социализм в новой России уже невозможно реставрировать, это было непростое время нашей истории: оно действительно было героическим и созидательным, но одновременно жестоким и трагическим.

Эта книга о людях, безвинно загубленных государством, а ведь человеческая жизнь уникальна и неповторима. Наших расстрелянных сограждан не воскресить, но память о них должна стать вечной, как и их архивные уголовные дела. Будущее всегда вытекает из прошлого. Не понимая прошлого, не понять будущего. Мне думается, что надо каждому школьнику и современному сотруднику службы государственной безопасности знать подлинную историю своего государства и идти вперед, сделав правильные выводы из прошлых ошибок и трагедий. В первую очередь эта книга для них.

Очень хочу, чтобы мое искреннее слово дошло до сердца каждого, эту книгу читающего. Хочу, чтобы человек, молодой или уже поживший, стал чаще заглядывать в себя, в свою душу, очеловечивать себя постоянно; а для меня результатом станет положительное изменение сознания каждого, особенно молодого читателя.

В любое время жизни, при любом политическом строе надо строго соблюдать Закон, оставаться порядочным человеком, не подличать, не унижать, не предавать.

Первые встречи с репрессиями

В 1977 году я проживал с семьей в поселке Кольцово Свердловской области, там был и есть сегодня большой аэродром гражданской авиации, с примыкающей к нему военной площадкой. Носил я тогда форму капитана авиации; служил старшим оперуполномоченным Особого отдела КГБ СССР по Уральскому военному округу; оперативно курировал все воинские части закрытого военного городка. Как-то раз мне позвонила женщина-библиотекарь из штаба части и попросила подойти в библиотеку, там она обратилась с просьбой подписать акт об изъятии и уничтожении ряда книг, отобранных на списание. Приближалась юбилейная годовщина – 60-летие Великой Октябрьской социалистической революции, и в канун юбилея проводилась чистка книжного фонда, изъятие и уничтожение ветхой и невостребованной литературы. Стопка таких книжек была уже подготовлена, составлен акт об уничтожении их путем сожжения. Под актом должен был расписаться и я. Стал перебирать книги, многие из которых действительно просто рассыпались от ветхости.

Мое внимание привлекла толстая книга с надписью: «Стенографический отчет ХХ съезда КПСС». Я попросил ее на несколько дней почитать и унес в свой кабинет. Сейчас уже точно не помню, по-моему, она была с грифом «Для служебного пользования», то есть не для широкого распространения.

За несколько вечеров в служебном кабинете я прочитал эту книгу, вернул библиотекарю, и книга была сожжена. Впечатление от чтения отчета съезду было ошеломляющим: Первым секретарем ЦК КПСС Хрущевым Н.С. приводились конкретные многочисленные факты расстрелов в ходе политических репрессий в сталинское время. Больше недели после этого ходил, словно ударенный чем-то тяжелым, меня покачивало.

Нигде и никогда ранее, в том числе и в школе КГБ, где мы изучали историю органов госбезопасности страны, ни на служебных совещаниях, ни на последующих обязательных политинформациях в таком объеме и в такой конкретике подобные факты не приводились. Впервые с горечью подумал тогда, что попал служить в очень непростую военную спецслужбу, к моему удивлению и даже ужасу, так запятнавшую себя кровью народа. И это было омерзительно, выбивало из колеи, заставляло постоянно думать, куда же я попал…

Время шло, и, ежедневно наблюдая, как настойчиво и очень строго относится наш действующий председатель КГБ СССР и будущий руководитель страны Юрий Владимирович Андропов к соблюдению законности, я постепенно стал забывать об этом страшном эпизоде своей жизни. Тем более, что никто из моих ближних и дальних родственников никогда, насколько я знаю, не проходил через суд. Перед поступлением на службу в органы госбезопасности меня, как я узнал потом, долго и тщательно проверяли. Помню, что в анкете, которую я заполнял, вопрос был не только, были ли мои родственники на оккупированной территории, но и был ли я…

Долго потом расспрашивал маму и заполнял анкету, в т. ч. и о себе лично, потому что с момента рождения в августе 1941 года и до октября 1943 года в течение чуть более двух лет действительно находился на оккупированной фашистами территории СССР…

Через несколько лет, в 1983 году, я был назначен старшим следователем Особого отдела КГБ СССР по Краснознаменному Уральскому военному округу. Секретной почтой ко мне попал запрос по архивному уголовному делу 1937 года. Поднял дело в архиве областного УКГБ СССР и отправил его запросившему следователю. Дело было тонкое, листов на 20–30, на несколько десятков фигурантов. Я познакомился с этим делом: по нему было расстреляно несколько десятков человек, большинство из которых позднее были реабилитированы. Читая документы обвинения и реабилитации, я вновь испытал шок от чудовищности того, что было в нашей истории…

И снова заболел душой, у меня даже несколько дней кружилась голова, и ни о чем другом просто не мог думать. Испытал сильнейший стыд, что служу в конторе, где так обращались с нашими людьми, в ходе реабилитации которых выяснилось, что практически все они оказались заслуженными, порядочными и ни в чем не повинными… Был в потрясении больше недели и круглосуточно думал о несправедливости. Мелькнула даже мысль, не застрелиться ли… Как смотреть людям в глаза, как жить и служить с этим дальше? Но стремление служить Родине и людям честно, желание искупить вину перед народом, да и заботы по работе, а их было множество, и мысли о семье снова постепенно привели меня в рабочее состояние, хотя боль от прочитанного навсегда осталась…

Тогда я дал себе слово нести службу только честно, только по закону, никогда не обижать людей и быть всегда справедливым к ним. Как говорил тогда наш начальник, генерал-майор Багнюк Владимир Борисович, боевой генерал, честнейший и порядочнейший человек: «Не знаешь, как поступить? Поступай по закону!». Это стало нормой всей моей жизни, в том числе и в Афганистане, где я из двух лет службы следователем год провел в «боевых» командировках, вел расследования по особо опасным государственным преступлениям, принимал непосредственное участие в боевых действиях, допросах душманов, выявлению среди них агентуры противника…

Особый отдел КГБ (военная контрразведка) по Уральскому военному округу в 1980-х годах включал в себя огромную территорию пяти областей: Свердловской, Пермской, Тюменской, Челябинской и Курганской и двух автономных республик – Коми и Удмуртии. Это больше, чем несколько европейских государств, а я по штату один. Работы было много, приходилось часто бывать в командировках и по округу, и по Союзу. Когда вернулся из Афганистана, был очень изможден, одежда болталась на мне, как на вешалке. Уже в 10.00 утра понедельника, через час с начала рабочего дня недели, испытывал сильнейшую усталость и слабость. Нестерпимо хотелось прилечь, закрыть глаза и просто отдохнуть. Здоровье было подорвано, приходилось часто обращаться в санчасть и военный госпиталь. В следственном отделении в Кабуле служили со мной подполковник Соколовский Борис Николаевич из Баку, майоры Мальцев Евгений Петрович из Саратова, Бадякаев Владимир Бутураевич из Кирова, Еремин Александр, кажется, из Москвы, Закиров Олег Закирович из Смоленска. Все они моложе меня, но на сегодня уже ушли из жизни из-за подорванного войной здоровья. А я, родившийся в начале войны с фашистской Германией в Белоруссии, прожил тяжелейшее военное и послевоенное голодное и холодное детство, Крайний Север и Крайний Юг, но пока держусь…

Рядом с центральной площадью Свердловска находилось областное управление КГБ (оно и сейчас на своем месте). Без особой надобности в это здание редко кто приходил. Слишком опасным казалось оно любому гражданину нашего государства. Но в конце 80-х годов XX века с объявлением в стране «перестройки и гласности» сюда все чаще стали заглядывать «посторонние», как раз те, кто хотел бы этот дом забыть, как страшный сон, это были незаконно репрессированные и их дети. Дела десятков тысяч человек, безвинно оговоренных, живых и мертвых, пересматривались специально созданным подразделением по реабилитации жертв политических репрессий при областном управлении Министерства безопасности, как в тот период переименовали КГБ СССР.

После приезда в Союз из Афганистана изможденным и больным был я старшим оперуполномоченным, затем стал замначальника отделения оперативного отдела УКГБ по Свердловской области. Эта работа морально и физически очень ответственная, настойчиво просился на техническую, кабинетную, посильную для себя работу. Наконец, почти через три года, в конце октября 1988, меня перевели в архивное подразделение, где и прослужил больше четырех лет до увольнения с военной службы.

Но, как говорится, попал из огня да в полымя. Такой оказалась работа в подразделении по реабилитации жертв политических репрессий. Начался вместо ожидаемой легкой работы период сильнейших стрессов, ежедневной психологической пытки, и только в конце этого четырехлетнего периода – самоуважение от преодоления трудностей и моральное очищение. Я и мои коллеги открывали себе и нашим людям долго скрываемую, страшную, кровавую правду, и эта работа делала Родину и нас всех морально чище и здоровее.

В.А. Киеня работает с заявлениями граждан о реабилитации. Фото из архива автора

Сначала работа была технически однообразной. Надо было под подпись в секретариате получить заявления граждан, расписанные мне на исполнение, подготовить ответы, которые подписывал начальник подразделения, передать ответы в секретариат для отправки почтой по назначению. Вопросы были однотипными: сообщить подробно о судьбе конкретного человека, арестованного органами НКВД, за что арестовали, где он сейчас, есть ли какие-либо личные документы, фото, где остальные члены семьи и т. п.

Получив заявление, я через длинный темный переход проходил из основного здания УКГБ в трехэтажное мрачное здание бывшей внутренней тюрьмы НКВД, где в 1930-х годах сидели арестованные люди. Уже несколько десятков лет в здании располагался архив Управления КГБ по Свердловской области.

КГБ в последние годы тоже арестовывал людей, но, конечно, не тысячами, как в тридцатые годы, а единицами; арестованные за преступления против государства содержались в следственном изоляторе № 1 на улице Репина напротив центрального стадиона Свердловска. Как-то мне попала в руки справка, что за последние тридцать лет (данные на 1990 год – прим. автора) Управление КГБ СССР по Свердловской области возбудило и вело следствие по 24 уголовным делам своей компетенции. Были указаны и конкретные лица, сейчас их всех, конечно, не помню. Помню только про братьев Пестовых, которые 1 мая 1960 года разбросали с моста на перекрестке улиц Ленина и Восточной в Свердловске антисоветские листовки… Получается, что в 60-е, 70-е и 80-е годы не было у нас массовых репрессий или каких-то массовых враждебных проявлений. Мы жили в спокойной стране. История истинного далекого прошлого была закрыта, в том числе и для сотрудников госбезопасности на большие замки и засовы с грифом «Хранить вечно».

Стены и пол перехода в бывшую внутреннюю тюрьму НКВД и внутри ее были покрашены в темно-зеленый и темно-коричневый цвет, деревянные полы зловеще скрипели при каждом шаге. Открывал массивную дверь со смотровым окошком и громоздким металлическим тюремным звонком для надзирателя у входа, видел длинный мрачный коридор с закрытыми дверями в отдельные камеры.

Включал тусклый свет, осторожно входил в нужную камеру. В каждой из них были высокие до потолка стеллажи, на которых в картонных коробках по нескольку штук хранились архивные уголовные дела в желтоватых картонных обложках. В правом верхнем углу каждого дела стояли штампы: «Совершенно секретно» и «Хранить вечно». А ровно посредине – большими цифрами – длинный номер с окончанием на букву «К» (не реабилитированные) или «П» (реабилитированные). Каждая камера была размером примерно 4 на 5 метров. Потолки высокие. Тюрьма находилась во внутреннем закрытом дворе огромного здания Управления. В каждой камере под потолком небольшое окно с толстыми решетками. Если как-то забраться и посмотреть в него, кроме стен внутреннего здания ничего не видно. Каких-либо сигналов с воли не передашь и не получишь. Внутри тюрьмы, в ее камерах и на стенах висела в воздухе тяжелая, мрачная, зловещая и глухая тишина. Я словно ощущал на себе взгляды многочисленных узников. Из каждого сантиметра стен обрушивалось, и я тонул в нем, огромное человеческое горе и крики о помощи…