Текст книги "Перебиты, поломаны крылья"

– Пусть, – согласился второй.

И добавил – сначала словесно:

– Максимыч и правда борзеет, шприцы одноразовые копейки стоят.

Затем добавил физически – ударил Илью по ноге, так же без пристрастия, но голень стала неметь.

Ему показалось, что прошла целая вечность с тех пор, как оказался в страшной комнате, но его вывели из нее как раз в тот момент, когда из клетки медблока показался Кирилл, а за ним еще трое из их группы. Оказывается, наказывали его совсем недолго и, что главное, не смертельно.

Кирилл уважительно подмигнул ему. Хотел что-то сказать, но опасливо покосился на следующего сбоку конвоира и промолчал.

Группу отправили в сборную камеру, заметно отличающуюся от той, из которой их уводили на досмотр. Здесь уже были сколоченные из досок нары, но в остальном – такой же невыносимо-тоскливый и смрадный бардак. Кирилл вроде бы неторопливо, но очень быстро занял сразу два лежака – один для себя, другой для Ильи. Хлопнул по изрезанно-исписанной доске большой рабоче-крестьянской ладонью, вид которой не очень вязался с его интеллигентной внешностью.

– Садись, паря, – еще не широко, но уже улыбнулся он.

– Еще насижусь, – принимая приглашение, горько усмехнулся Илья.

– Это верно. Но здесь, как в космическом корабле, – если есть возможность, присядь или приляг. А вертикальное положение в условиях нашей невесомости – чревато...

– Как в космическом корабле? – Илья уже успокоился после пережитого, страху в нем поубавилось, а уверенности в себе стало больше. – А я думал, мы в открытом космосе.

– В открытый космос ты чуть не попал. Сильно били?

– Да нет, пару раз всего. Лень было им шевелиться.

– Значит, повезло. Уголовники как говорят – в тюрьме тоже есть жизнь. У ментов своя присловка – и в тюрьме люди работают. А я тебе скажу, что и жизнь здесь есть, и людей хватает – как среди блатных, так и среди мужиков. Но сволочья всякого хоть отбавляй – и среди нашего брата, и среди ментов... Так что держи ухо востро, парень. Не верь, не бойся, не проси.

– Где-то я это слышал.

– А это формула нашей арестантской жизни. Не верь никому и языком лишнего не болтай. Стукачей в камерах много, если кумовья хорошо работают, тогда каждый второй. Кто такие кумовья, знаешь?

– Слышал, но так и не понял.

– Плохо, что не понял. Здесь все надо с полуслова понимать, иначе пропадешь. Главный оперативник в тюрьме – кум, простые оперативники – подкумки...

– Теперь понял.

Илья подумал об Андрее, который служил в оперчасти. Подумал и чуть было не сказал о нем вслух. Вовремя понял, что факт личного знакомства с сотрудником тюрьмы чести ему не прибавит. Хоть и впервые он в тюрьме, хоть и не знает ничего толком о здешних порядках и подводных камнях в них, но не такое уж он тепличное растение, чтобы ломаться на худом ветру. Он служил в армии, он знает, чем живет и дышит мужской коллектив. Что солдаты, что зэки – физиология у всех, да и, по сути, интересы почти одинаковы. В армии ждут дембеля, здесь – суда или свободы, и там и тут есть сильные и слабые, везде напряженка с женщинами и прочим удовольствием. В армии не жалуют старшину и деспотов-командиров, здесь волком смотрят на тюремщиков и их начальство...

– И тебя в стукачи прописать могут, – как о чем-то само собой разумеющимся сказал Кирилл.

– Да ни за что на свете!

Илья никогда не был стукачом – ни в школе, ни в армии. И здесь не будет.

– Не говори «гоп»! – усмехнулся собеседник. – Есть такие опера, что коренных уголовников гнут и даже ломают. Если насядут, не отвертишься... Мне раньше везло, как-то все время в стороне оставался, но если бы насели, не знаю, выдержал бы я или нет... Не веришь? Думаешь, я стукач? Если так думаешь, думай дальше, мне все равно. Говорю же, не доверяй никому и не раскрывай душу, а то в самую серединку плюнут, сам потом растирать будешь. И еще – будь самим собой. Не пытайся весить больше, чем ты есть. Ты новичок, ты пряник-первоход, тюремной жизни не знаешь, поэтому будь здесь тише воды ниже травы...

– Да я, в общем-то, и не высовываюсь, – повел плечом Илья.

– И правильно делаешь... А то, что против докторов пошел, так это еще правильней. Распоясались они здесь, в самую пору дело врачей заводить, как при Сталине. Я восемь лет назад здесь был, тогда уже спидоносцев две камеры было, сейчас, наверное, раза в три больше. И все из-за таких грамотеев. Ты отказался от укола и меня пронесло, так что, считай, я перед тобой в долгу... Да, «спасибо» здесь не говорят. А зря. «Спасибо» – это «спаси, бог». Кресты нательные носят, Библию читают, а «спасибо» говорить нельзя. Ну, парадоксов здесь хватает, всего и не объяснишь. Да и не надо вникать, все равно ничего не поймешь, а неприятностей на голову наживешь... Никогда не жалуйся, никогда не хвастайся, не обсуждай других, никогда не оправдывайся – этого здесь не любят. И, главное, не ври самому себе. Мне или еще кому-то соврать можешь, могу и не заметить. А себе начнешь врать, когда-нибудь обязательно заметят... В общем, будь самим собой и следи за ветром, тогда, глядишь, и доплывешь до своей пристани. Тебя в чем обвиняют? Так, в общих словах можешь сказать. А не хочешь, не говори, это твое право.

– Не хочу, но скажу. Чего не сказать? Не похож ты на стукача, да и мне сознаваться не в чем. В убийстве меня обвиняют, но я не убивал. Но никому ничего не докажешь. Я с ней ночью был, ни с кем ее живой после меня не видели, значит, я убил. И никому ничего не докажешь...

– Значит, из-за женщины. У меня то же самое было восемь лет назад. Да я уже говорил. В изнасиловании меня обвинили, хотя ничего и не было, восемь лет строгого режима ни за что ни про что, по условно-досрочному вышел...

– По условно-досрочному, это как?

– А так, что восемь лет дали, а пять с половиной лет отсидел, остальное на воле, на испытательном сроке. Шел недавно по улице, какой-то нехороший человек мимо проходил, плечом меня задел, я ему замечание сделал. Если бы я его бил, так нет, он на меня с кулаками набросился. Я только отбивался. И что? Эта сволочь на свободе, а я здесь. Другого бы еще в отделении отпустили, а у меня условно-досрочное, значит, обратно в тюрьму. Срок, может, и не добавят, но два с половиной года досидеть придется. Хорошо, если на поселении, а если нет?.. И скажи, есть ли на свете справедливость?

– Если есть, то не про нас писана.

– Вот и я о том же говорю... Поздно уже, я так понял, ужин прошел мимо нас. Будем питаться, чем бог послал...

У Ильи в сумке оставался кусок буженины, печенье и хлеб, у Кирилла не было ничего.

– Мать передачку в капэзэ собрала, за три дня все съел, – виновато передернул он плечами.

– Ничего, у меня есть. Тебя в капэзэ долго держали?

– Четыре дня.

– А меня шесть. Обвинение предъявили, а все равно держали. Сначала с бомжом в одной камере жил, а потом в одиночке...

– Там одиночек не густо. Как платных палат в районной больнице. Видно, кто-то подмазал...

– Подмазал, – кивнул Илья.

Нила постаралась. И если дальше в том же духе будет продолжать, то вкусные и сытые передачи в тюрьму будут поступать исправно. И деньги тоже. Хоть с чем-то в этой жизни порядок будет. Если, конечно, Нила не отвернется от него...

Глава пятая

Катя прятала глаза. Выражение лица виноватое, но у Андрея возникло такое ощущение, что в душе она улыбается самой себе.

– Я тебе сразу хотела сказать, но тогда было неясно...

– Что неясно?

Она уже сказала, что решила расстаться с ним. У нее есть мужчина, она его любит и хочет жить с ним. Но Андрей все равно ничего не понимал. Не хотел понимать. Он любит Катю, он не хочет ее терять. Он звал ее замуж, она не отказывалась. И вот высокое и ясное небо над головой накрыла черная туча, сверкнула молния, грянул гром.

А ведь с утра ничего, казалось бы, не предвещало беды. Он был в командировке, сегодня утром приехал, побыл немного дома, привел себя в порядок, по пути на службу заехал к Кате, думал застать ее дома, но встретил во дворе. Она куда-то спешила, увидела его – испугалась поначалу, но быстро взяла себя в руки. И ошеломила его признанием:

– Какой же ты непонятливый. Говорю же – у меня есть мужчина, он мне очень нравится. Я встречалась с ним, но тебе не говорила, потому что не совсем была уверена в нем. А теперь мы с ним во всем определились, он сделал мне предложение, я выхожу за него замуж...

– Но так же нечестно.

– Почему нечестно? Я же не твоя собственность, – с вызовом и укором глянула на него Катя.

Андрей стоял и смотрел на нее, не чуя под собой ног. Невозможно было поверить в то, что эта восхитительная девушка с чудными изумрудными глазами навсегда исчезнет из его жизни.

– Никто и не говорит, что ты моя собственность. Но мы же встречались, мы объяснялись друг другу в любви...

– Не было никакой любви, о чем ты говоришь? Ты нравился мне, я нравилась тебе, мы спали вместе, и всего-то...

– Но ты же говорила, что любишь.

– Может быть. Но это несерьезно.

– А его любишь?

– Думаю, что да.

– Думаешь?

– Это мое личное дело, любить его или нет.

– Кто он такой?

– Зовут Борис, он молод, умен, у него своя фирма. Дом, машина... Э-э, это не так важно...

Андрею показалось, что Катя лукавит.

– А может, как раз это и важно?

– Думаешь, я стерва сквалыжная? Нет, совсем нет. Поверь, если бы мне Борис не нравился как мужчина, у него не было бы шансов. И пусть у него хоть сто миллионов будет...

– А так всего лишь один-два миллиона, да? – Это не Андрей сказал, это прозвучал голос вырвавшейся наружу обиды.

– Ну о чем ты говоришь? Где ты видел в нашем городе долларовых миллионеров?

– Видел.

У Андрея у самого тетя богато живет и знакомые такого уровня, что близко не подходи. Но ему-то что с того? Сам он живет с мамой в двухкомнатной квартире, она в школе учительницей работает, и он в следственном изоляторе денежный оклад за должность и звание получает. На такие деньги ни дом не построишь, ни машину приличную не купишь. А в шалаше Катя жить не хочет, потому и уходит к более успешному мужчине... Понять ее можно, но простить – вряд ли.

– А чего ж сам таким не станешь? – язвительно усмехнулась она.

Андрей поморщился, как будто получил удар ниже пояса.

– Зачем ты так? – неприязненно спросил он.

– Извини, если обидела, – ничуть не раскаиваясь, не очень охотно сдерживая выпирающую изнутри улыбку, сказала она. – И зла на меня не держи, ладно?

– Зла держать не буду, – через силу выдавил он. – И тебя держать не буду...

– Вот и правильно... Не злись, тебе это не идет.

Она нежно коснулась пальцами его плеча, потянулась на цыпочки, пока он не успел отстраниться, быстро коснулась губами его щеки. Повернулась к нему спиной и спорым шагом скрылась в дверях подъезда. Когда-то Андрей провожал ее домой, расставался с ней на этом самом месте, она целовала его на прощание и убегала – иногда безвозвратно, то есть до следующего дня, а бывало, что разворачивалась, снова целовала, уже более крепко, и только затем уходила. Но сейчас она точно не выбежит обратно, не повиснет у него на шее. У нее есть другой мужчина, побогаче...

На службу Андрей ехал в раздавленных чувствах, перед глазами зыбкий туман, в голове ералаш из мозаики, на которую разбилась его жизнь. Один раз он едва не врезался в зад «Мерседесу», второй – чуть не попал под «КамАЗ».

Перед воротами следственного изолятора он остановился, отъехал чуть в сторону. Хоть и не самая лучшая у него работа, хоть и не прибыльная, но, как бы то ни было, ему нравилось дело, которым он занимался. Кто-то рожден летать птицами, а кто-то – заниматься преступниками. У него даже фамилия, располагающая к работе в Сизо. Капитан Сизов Андрей Павлович, ответственное должностное лицо. Был коллектив, в котором он работал, была целая масса заключенных, за которых он отвечал если не головой, то погонами, – никто, ни коллеги, ни уголовники, не должны видеть его в упадке духа. Таково его кредо – что бы ни случилось, нос всегда должен быть по ветру. Да и не то это место, тюрьма, где можно давать волю своим чувствам – обиженных здесь не жалуют ни по ту, ни по другую сторону решетки. И должность у него не самая маленькая – заместитель начальника оперативной части, для двадцати восьми лет какое-никакое, а достижение. Один раз дашь слабину, из кожи вон потом лезть придется, чтобы вернуть утраченное.

Усилием воли он постарался привести в порядок свои мысли, попытался обнадежить себя ожиданием нового, пусть и гипотетического, но счастья. Ведь он еще молод и на внешность свою никогда не жаловался, и девушек симпатичных в Рубеже немало, найдет он еще себе такую, с которой можно будет счастливо прожить всю жизнь.

Он уже собирался продолжить путь, когда в дверцу постучали. Андрей обреченно глянул в окошко. Сейчас ему меньше всего хотелось встречаться с просителями из родных и близких заключенных. Но к нему в машину просилась Нила. Андрей удивленно повел бровью – она-то что делает здесь, в этом мрачном и пугающем своей фатальностью месте?

Нила села в машину, в салоне сразу же запахло свежестью и дорогим парфюмом. Андрей поймал себя на мысли, что тетушка у него хоть и не самая красивая женщина на свете, но шарма она волнующего и даже зажигательного. И подать себя может на высоком пьедестале, и одевается дорого, со вкусом, и эти тонкие пьянящие запахи...

– Привет, племянничек! – с достоинством женщины, знающей себе цену, поздоровалась она.

Но чутьем искушенного оперативника Андрей уловил заискивающие нотки в ее голосе.

– Здравствуй, тетушка! Какими судьбами? Случилось что-то?

– А обязательно должно было что-то случиться?

Тетя Нила не смогла удержаться на оптимистичной ноте, свалилась в пессимизм.

– Да, случилось... Ты, говорят, в командировке был.

– Был.

– Я у мамы твой была, номер твоего телефона взяла, а он не отвечал...

– Под Архангельском я был, в глухомани, там только спутниковый телефон берет...

– Все работаешь?

– И все по ним, радемым. Должен же кто-то заботиться об их преступных душах. К священникам они не особо тянутся, приходится нам самим без приглашения к ним в душу лезть...

– А если с приглашением?.. Илью посадили.

– Да ну! – удивился Андрей.

– Под следствием он. В убийстве обвиняют.

– Ничего себе! Мы же с ним недавно разговаривали, он говорил, что никогда в жизни в тюрьму не попадет. Накаркал, значит...

– Накаркал.

Андрей горько усмехнулся, вспомнив недавний разговор с Ильей. Парень всерьез считал, что никогда и ничего противозаконного не совершит. А сам он так же всерьез считал, что Катя не сможет бросить его. Но вот несчастье произошло и с Ильей, и с ним самим...

– В чем его обвиняют?

– В убийстве.

– Это серьезно.

– Не то слово... Я адвоката наняла, он в суд обращался, но и там уже муж покойной побывал. И с прокурором договорился, и в суде. Я как знала, что он захочет Илью загубить...

– Как ты в суд ходила, меня это мало волнует. А вот кого он убил, это бы я хотел знать.

– Он не убивал.

– Ты в этом уверена? Только начистоту?

– Нет... То есть да... Я не знаю... Девушка у него была, они в школе вместе учились, она его из армии ждала, а потом они расстались. Она замуж вышла, он на мне женился, вроде бы все хорошо было, а тогда, ну, помнишь, на новоселье он много выпил, в город поехал, с этой встретился. Ну а утром ее в реке утопшую нашли...

– Значит, все-таки уехал. Шальной он был, я еще подумал, как бы не случилось чего, остановить пытался, а он все равно уехал...

– И я, дура, не остановила...

– Плохо ему с твоими гостями было.

– Знаю... Но он сам не стремился в наш круг. Мог бы в институт заочно поступить, бизнесом бы занялся, нет, сиднем дома сидел. Мне-то спокойней, когда он дома, я потому его и не подгоняла... Ничего, если все хорошо будет, я его и в институт заставлю поступить, и работать он у меня будет...

– Хорошо – это как?

– Может, выкрутится. Может, настоящего виновника найдут. Или условно дадут...

– За убийство?! Условно?!

– Адвокат говорит, что можно повернуть как убийство из ревности.

– Да можно и за неосторожное убийство условный срок получить, – усмехнулся Андрей.

Новые времена – новые поправки в Уголовный кодекс. Он знал немало случаев, когда за убийство преступника приговаривали к десяти, к двенадцати годам лишения свободы, но условно. Якобы Министерство юстиции взяло курс на расчистку тюрем и лагерных зон, да только почему-то процесс очищения носит избирательный характер. Есть деньги – получишь условное за убийство, нет – будешь тянуть срок за украденную с голодухи булку хлеба.

– Да, мне говорили. Но с этим мы разберемся.

– А я с чем разобраться должен?

– С Ильей. Скоро суд будет, попробуем его под залог освободить, но это время, а он уже здесь, в тюрьме. Ты бы взял его под свой присмотр.

– Надсмотр ему и без меня гарантирован, а насчет присмотра надо подумать...

– Андрей, мы же родственники.

– Это как раз и плохо. Если вскроется факт, что я мужу своей родственницы помогаю, у меня могут быть неприятности.

– Какие неприятности, о чем ты говоришь? Я же не прошу тебя, чтобы он в твоем кабинете жил. С камерой ему хорошей помоги, чтобы подонков там поменьше было...

– Тюрьма – это такое место, где и приличный человек подонком стать может... С камерой решить можно, но если я начну кому-то помогать, начнутся разговоры, а у нас как везде – все друг за другом следят...

В тюрьме, как в театральном закулисье – тихие склоки, мелочные интриги, заговоры, подножки. За те шесть лет, что Андрей работал в Сизо, он ко всему этому смог привыкнуть – и то потому, что его в школе милиции морально подготавливали. На лекциях преподаватели вычитывали информационно-политические агитки о высоком предназначении офицера российской милиции, а в неформальной обстановке рассказывали о черновой изнанке реальной действительности. В сущности, так оно и оказалось. Правда, начальник тюрьмы, как истинный хозяин положения, держал неспокойный коллектив крепко в узде и в одной упряжке, не допуская разногласицы в стиле «лебедь, рак и щука». Все проблемы решались на месте, сор из избы не выносился, потому и не катилась телега в прокуратуру по надзору, не летели в Сизо проверяющие из других не менее суровых инстанций. Андрей знал, что если провинится, наручники на него не наденут, но иногда ему казалось, что лучше попасть под следствие за злоупотребления, чем предстать пред гневные очи начальника тюрьмы. Юрий Дмитриевич Бугримов только со стороны мог показаться добряком, при необходимости мог задать такого перцу, что воздух покажется водой. Однажды Андрей попал под его горячую руку, так чуть не захлебнулся...

– Я все понимаю, Андрей, – кивнула Нила. – Ты скажи, сколько надо, я заплачу...

– А вот это ты зря, – нахмурился он. – Хотя сказала правильно: теперь мне деваться некуда, придется помочь, чтобы ты никогда больше речь о деньгах не заводила.

– Может быть, ты не так понял, – замялась она. – Может, для кого-то деньги нужны. Ты же не самый главный начальник, ты же не все решаешь.

– Деньги нужны. Твоему Илье нужны. С деньгами он и сыт будет, и обогрет. И передачку можешь ему передать...

– Да, я собрала, у меня в машине, может, передашь?

– Деньги передам, – кивнул Андрей. – А передачу через пункт приема, на общих основаниях.

– Там же очередь.

– А в очереди люди, которые очередь свою продают. Если запрещенных вложений нет, посылку передадут в целости и сохранности, у нас с этим строго...

– Да уж, строже не бывает, – усмехнулась Нила.

– Не я эти порядки устанавливаю и не мне их отменять. Да и для твоего Ильи будет лучше. Если кто узнает, что он из моего кабинета с посылкой вышел – ты хоть представляешь, что с ним будет? И убить могут. Обвинят в сотрудничестве с оперчастью – и на нож. Да, и такое у нас бывает, мы, конечно, боремся, но не всегда успешно...

– А телефон передать ему можно?

– Не положено. С моего телефона позвонит, у меня в кабинете, только ты «симку» ему передай, а то у меня денег на счете не очень...

– А ты скажи мне свой номер телефона, я положу деньги на твой счет.

Андрей мог бы воспользоваться моментом: Нила была сейчас в таком состоянии, что не задумываясь положила бы на его счет и пять, и десять тысяч. Но он не стал этого делать.

– Не надо, – покачал он головой. – Просто «симку» ему передай.

– Даже не знаю, как тебя благодарить. Если какие вдруг проблемы, ты не стесняйся, обращайся ко мне.

– Я подумаю.

Он устремил взгляд на закрытые ворота, сосредоточенно поджал губы – всем своим видом показал, что ему пора. Но Нила не торопилась выходить из машины.

– Я еще тебя спросить хотела, – неуверенно сказала она.

– Да.

– Мама твоя говорила, что ты работаешь оперуполномоченным в тюрьме.

– Допустим.

– Это как бы сыщик, я правильно понимаю?

– Ну, в общем-то, да. Оперативная часть следственного изолятора осуществляет оперативно-розыскную деятельность. Я понятно говорю?

– Думаю, что да. Поэтому и спрашиваю, может быть, ты мне поможешь?

– Чем?

– Я же говорю – Илья не убивал. Кто-то другой это сделал, может, муж убитой... Окулов его фамилия, имя-отчество – Антон Борисович. Вот бы провести расследование... Я понимаю, это не твое дело, но я бы заплатила тебе. Нет, не как должностному лицу, а как частному детективу. В точности по прейскуранту.

– А этот Окулов – он что, тоже у нас сидит?

– Ну нет, конечно. Он-то дома сейчас. Илья в тюрьме, а он дома...

– Боюсь, что я ничем не могу тебе помочь. Мы работаем исключительно со спецконтингентом, то есть с заключенными. А теми, кто на воле, занимается уголовный розыск управлений внутренних дел.

– Но ты же в школе милиции учился.

– И что?

– Ничего... – стушевалась Нила. – Я понимаю, не твоя специализация, да и времени, наверное, нет...

– Совершенно верно. А Илье я помогу... Извини, тетушка, мне уже пора. Начальство ждет.

Андрей взял деньги в конверте, сим-карту для сотового телефона, выпроводил из машины родственницу и только после этого подъехал к воротам следственного изолятора. Закончилась командировка, началась рутинная работа. И еще Илья, будь он неладен.

Не нравился Андрею этот парень. Не то чтобы скользкий, но явно хитро выточенный. Не сказать, что типичный альфонс, но было в нем что-то от приспособленца-приживальца, а иначе бы он и не женился на богатой тетушке. Да и вообще, как можно всерьез относиться к мужчине, который нигде не учится и не работает?.. И еще убийство на его совести... Но в любом случае следовало разобраться во всей этой истории, и даже не ради тетушки, а из соображений служебного долга. Что ни говори, а Илья теперь – представитель арестантского мира, Андрей обязан был знать, что творится у него на душе...

* * *

Илья лежал на нарах и отчаянно чесался. Кожу снаружи он расчесывал до красных язв, больно, но хоть какое-то облегчение. Но еще больше донимал подкожный зуд. Липкий, вонючий дух камеры, давно немытое тело, ощущение безнадеги – все это жутко действовало на нервы, отсюда и внутренняя чесотка. Хотелось вскочить с нар, волчком закружиться по камере, как будто от этого могло наступить облегчение. Но Илья только порывался подняться с нар и всякий раз возвращался обратно. Здесь хоть мерзко, но это, по сути, обжитый им мирок, крохотный, размером в полтора квадратных метра, но свой. А вокруг сдержанно-враждебный мир, по камере бродят люди, с которыми так не хотелось смешиваться. Подвиг Александра Матросова казался ему детской забавой по сравнению с тем, на что приходилось идти ему для того, чтобы справить банальную нужду. Ему казалось, что легче лечь грудью на амбразуру, чем накрыть собой едко-вонючий дючок, да еще на глазах у десятков людей. Жуть...

В плотном и раздражающем гуле голосов он не услышал, как открылась входная дверь, но до слуха донеслась его фамилия.

– Теплицын, на выход!

Илья лихорадочно вырвал сумку из-под головы, не обращая внимания на Кирилла, с интересом глянувшего на него, спешно направился на выход, где ждал его конвойный.

– Руки за спину, лицом к стене, – поигрывая дубинкой, но без особой злобы распорядился огромный рыжий детина с хитро-наглыми глазами.

Илья перебросил сумку через плечо, исполнил команду. В тюремном коридоре воздух отнюдь не горной хрустальной чистоты, но никогда он еще не дышал с таким удовольствием, как сейчас. И кислорода здесь побольше, и вони поменьше...

Конвойный повел Илью вдаль по гулкому и, как ему казалось после темноты камер, ярко освещенному коридору. Перед каждой поперечной решеткой остановка с неизменным тыканьем в стену. По железной ржавеющей лестнице поднялись на следующий этаж. Здесь решеток было поменьше, а в административном крыле здания их не было и вовсе. Интерьер побогаче. Хорошо выкрашенные масляной краской стены, плотно побеленный потолок, деревянные двери, отливающие лаком, таблички, таблички...

– Стоять! Лицом к стене!

Илью снова ткнули носом в стену, но все же он успел заметить табличку на двери. «Заместитель начальника оперативной части».

Конвойный открыл дверь, подтолкнул Илью к проходу.

Просторный светлый кабинет с большим окном, забранным декоративной решеткой, хороший косметический ремонт, грубая казенная мебель, массивный сейф какой-то старинной конструкции. Аккуратные занавески на окнах, на стенах пышные лианы в цветочных горшках. Чувствовалось, что хозяин кабинета уважает домашний уют и обстановку.

– Здравствуйте, гражданин Теплицын, – насмешливо и чуточку свысока посмотрел на него Андрей Сизов.

Он был хозяином этого кабинета, и он восседал за старым тяжеловесным столом с толстыми дубовыми ножками. Наглаженная форма офицера внутренних войск, капитанские погоны, эмблемы, выдающие принадлежность к органам юстиции. Аккуратная стрижка, строгая осанка, опрятный внешний вид – так и должен был выглядеть офицер, чья привычка следить за собой впиталась в кровь с курсантской скамьи.

– Здравия желаю, гражданин начальник, – буркнул Илья.

Он еще толком не знал, как относиться к Андрею – как к другу или к врагу.

К своим друзьям он его причислить не мог при всем своем желания – нет у них общих неформальных точек соприкосновения. Но и врагом он не может быть, как-никак родственник жены и не похож на сволочного человека. Хотя, если верить тому же Кириллу, оперативники на то и существуют, чтобы делать арестантам гадости.

– Ну зачем же так? – усмехнулся Андрей. – Ты еще не осужден и не ограничен в гражданских правах. Можешь называть меня просто: товарищ капитан Сизов. А можешь еще проще, Андрей... Только сам понимать должен – отношения наши простыми никак не назовешь. Ты по ту сторону решетки, я по эту. Обвинение тебе предъявлено, назначен следователь по твоему делу... В общем, влип ты, Илья, крепко влип...

– Да знаю.

– Нила просила тебе помочь, по-родственному, так сказать.

– Чем ты мне можешь помочь?

– Деньги она тебе передала... Даже не знаю, что делать. Тебе отдать не имею права, положить на лицевой счет, а какой в том толк? Заключенные отовариваются в ларьке раз в неделю, и каждый раз надо заявление на имя начальника тюрьмы писать. А так надзиратель по тройной цене все что угодно принесет, что, мягко говоря, не поощряется администрацией. Но жизнь есть жизнь... Тебе деньги отдам. Но если их вдруг обнаружат, никому ни слова, от кого получил. Договоримся?

Не думал Илья, что Андрей может так смотреть в глаза – в упор, энергетически мощно, с рентгеновской проницательностью. Как будто читал его мысли, красной бегущей строкой отражающиеся в душе. С виду вроде бы обычный парень, а силы внутри столько, что на нескольких человек хватит. Он еще молодой, а уже производит впечатление матерого тюремного волкодава.

– Договоримся, – подавленно кивнул Илья.

Он действительно готов был играть с Андреем по правилам, которые он установил. Да и не глупый он, чтобы подставлять его – даже не опера, а замначальника оперативной части. В миру должность эта плевая, а в неволе – очень большая величина. Если Илья его подведет, вряд ли он сам серьезно пострадает, но уж точно лишит его своей поддержки...

– Вижу, что договоримся, – снисходительно улыбнулся Андрей. – Будут тебе деньги. И с Нилой по телефону поговоришь. Чуть позже. Сначала мы с тобой поговорим, для порядка, так сказать. А может, и для пользы дела... Я ознакомился с материалами твоего дела. Ты убил девушку, с которой у тебя когда-то была любовь, я правильно понял?

– Ну, правильно, да. Любил я Эльвиру, – кивнул Илья. – Она из армии меня ждала, потом казус был, расстались мы. Она за Окулова вышла, я с Нилой сошелся, в общем, раскидала нас жизнь... Погоди, а почему ты утверждаешь, что я ее убил? – не сразу, но дошел до Ильи подвох заданного вопроса.

– Есть признательные показания с твоей росписью.

– Это неправда. Я чистосердечно признался, чтобы облегчить свою участь. Но я откажусь от показаний...

– Но твою Эльвиру этим не вернуть, – жестко усмехнулся Андрей.

– Неужели ты думаешь, что это я ее убил?

– А почему я должен думать иначе?

– Не должен, – поник Илья.

Если бы Андрей приходился ему родным братом, даже столь близкое родство не смогло бы обязать его верить человеку, который сам признался в убийстве.

– Если убийство действительно совершил ты, я все равно посоветовал бы тебе отказаться от своих показаний.

– Так и я о том думаю! – взбодренно кивнул Илья.

– Ты не так меня понял, – совсем неутешительно покачал головой Андрей. – Пока не поздно, я бы посоветовал тебе написать по-настоящему чистосердечное признание. С подробным указанием всех деталей происшедшего...

– А я разве не подробно написал?

– Подробно. Но это не признание, это сочинение на вольную тему. На вольную тему в условиях неволи... Ты пишешь, что не хотел убивать Эльвиру, что это не ты, а твои эмоции столкнули ее в воду...

– Я не сталкивал ее в воду. Но да, написал признание. Но я же говорю, что сделал это для того, чтобы облегчить свою участь...

– Это не признание, это отговорка, которая еще больше настроит против тебя судью. Есть одно обстоятельство, которое ставит на тебе крест. По материалам дела следует, что убийство совершено с целью ограбления. С потерпевшей сорваны сережки, возможно, золотая цепочка с кулоном и кольцо, которое изъяли у тебя при обыске. А ты говоришь про какие-то чувства и эмоции. Сказать, какую картинку для себя нарисует судья? Сначала ты вступил с потерпевшей в интимную связь, возможно, изнасиловал, затем ты ограбил ее и затем уже убил...

– Но это неправда!

– Не знаю. Но показания все равно измени. Чтобы логика в них была. Пусть она и страшная, но она должна вписываться в общую картину...

– Но я не убивал!

– Можешь все отрицать, твое дело... Кстати, есть еще одна возможность облегчить свою участь.

– Как?

– Встать на путь исправления прямо сейчас.

– Это как?

– Заключенный, вставший на пусть исправления, обязан следить за порядком в камере и обращать внимание начальства на факты, не отвечающие требованиям внутреннего распорядка, – саркастически-официальным тоном, с каверзной улыбкой на плотно сведенных губах проговорил Андрей.