Текст книги "Перебиты, поломаны крылья"

Глава седьмая

Он разложил матрац, застелил белье, заправил одеялом на армейский манер. Вытащил из сумки мыльные и бритвенные принадлежности, по совету Кирилла, вложил их в прикрепленный к стене деревянный ящик без дверцы, в свободных нишах разместил продукты. Спустился на нижнюю шконку, подсел к своему тюремному товарищу. Достал сигарету, закурил.

Раньше он особо не курил. В армии на «Приму» хорошо подсел, но на гражданке прикрутил курильные краны, так, баловался иногда, под настроение. Но в тюрьме снова потянуло на табак. Сигареты дорогие, с фильтром, хотя это как бы и не положено. Если в карман не положено, то нельзя, если да, то можно. Нила знала, чем скрепить подпись под заявлением на посылку. Правда, все было не так просто, как хотелось бы. Контролеры осматривали даже оплаченную посылку, они могли разрешить сигареты с фильтром и в пачке, могли позволить не предусмотренные перечнем продукты, но мобильные телефоны безжалостно изымались, о спиртном и наркотиках и говорить нечего. А неплохо было бы сейчас тяпнуть бутылочку коньячка. Да и от понюшки кокаина Илья бы не отказался – на воле он это дело не жаловал, но сейчас ситуация и настроение совершенно другие. Напиться, загрузиться да забыться...

Кирилл протянул руку к пачке, Илья тряхнул ею так, чтобы показался фильтр сигареты. Камера и так была затянута табачным дымом, так что на две задымившиеся сигареты никто не обратил внимания.

– Ты там про какую-то мульку говорил, – напомнил Илья.

– Говорил, – кивнул Кирилл. – На Ваньку-дурака мулька. Приходит юный паренек в тюрьму, все ему здесь в диковинку, оттого и страшно жуть как. Тебе же страшно?

– Ну, как сказать...

– А ты не говори. Если страшно, не говори. И виду не подавай. Такие, как Сельдец, аки псы на страх реагируют. Стращать он умеет – и подличать тоже, но если такому отпор дать, он долго не продержится...

Кирилл замолчал и, как показалось Илье, ушел в себя. Взгляд вдруг почернел, наполнился безумно-лютой злобой. Илья смотрел на него сбоку, и все равно ему стало не по себе. Не хотел бы он сейчас встретиться глазами с Кириллом.

Но приступ душевного беснования закончился так же внезапно, как и начался. Кирилл пришел в себя, вменяемо посмотрел на Илью.

– Так вот, страшно юному пареньку в тюрьме. А Сельдецу скучно, ему развлечения подавай, а тут мальчик молодой, неискушенный. Мальчику зябко, ему хочется душевного тепла, а Сельдец тут как тут, конфеткой угостит, печеньицем, день так, два, а потом – все, плату за угощение требовать начинает. А мальчику нечем расплатиться, тогда Сельдец фуфлом своим расплатиться предлагает, дескать, никто не узнает. И горе мальчику, если он согласится...

– Я не мальчик. И не соглашусь, – нахохлился Илья.

– Правильно... Да и не голодный ты, карамелькой тебя не купишь... Что там у нас на ужин сегодня?

– Копченый окорок, сыр, огурчики соленые, печенье... Коньячка бы еще.

– Я бы тоже не отказался... Сдается мне, что Юра очень любит денежку, – заговорщицки подмигнул Кирилл. – И коньячок можно заказать, и водку. И даже девочек заказать можно, только плати...

– Девочку не надо. Если жена узнает, сразу лавочку закроет.

– Тогда не надо, – кивнул Кирилл. – Проститутки – это зло...

И снова его взгляд потемнел от махровой злобы. Он опять погрузился в себя, до белизны на костяшках пальцев сжимая кулаки.

– Эй, что с тобой? – легонько толкнул его Илья.

– А-а? Что? – Кирилл встрепенулся так, будто его вырвали из лунатического сна.

– Тебе плохо?

– Плохо?!.. Да, плохо... Не надо девочек. Ненавижу этих продажных сук... Из-за них вся жизнь коту под хвост... Если бы не эта сука... Так, что-то меня не туда понесло, – сказал Кирилл, пытаясь вразумить самого себя. – Ты прав, коньячку бы нам сейчас не помешало. Или лучше водочки. От коньяка только тяжелей станет, а водка просветляет. Да и не так дорого, хотя и не дешево. Здесь как в ресторане советских времен – чего нет, то по тройной цене. Бутылка рублей триста будет стоить, а то и пятьсот. А одной мало будет. Твои деньги, моя поставка, идет?

Илья согласно кивнул и полез в карман за деньгами. Он понимал, что Кириллу нравится жить за его счет, но в то же время он его не осуждал, разве что самую малость. Он еще не мог назвать Кириллом своим другом, но ближе, чем он, в этой тюрьме у него никого не было. И с ним не так страшно, как если бы он оказался один на один с тюремным миром. Пусть он и попал из-за него в переплет, но ведь они выкрутятся из положения, в которое поставил их смотрящий.

Кирилл подошел к двери, костяшками пальцев стукнул в дверь, по специальному откидному приспособлению для выдачи пищи. «Кормушка» открылась, послышался голос надзирателя:

– Чего тебе?

– Нам бы согреться, – Кирилл сунул в образовавшийся проем тысячную купюру, и та мгновенно исчезла.

– На все! – успел крикнуть он, прежде чем «кормушка» с лязгом захлопнулась.

Кирилл вернулся на место.

– Посмотрим, сколько у человека совести, а пока малявку сочиним.

– Кому?

– Да есть в городе один человек, он поможет... Но как малявку ему передать, вот в чем вопрос...

– Через коня, – подсказал Илья.

– Смотри ты, уже соображаешь, – свысока усмехнулся Кирилл.

Илья действительно знал, что в тюрьмах есть своя арестантская почта. От камеры к камере, от решетки к решетке тянулись тонкие нити, по которым замысловатыми путями «гонят» к адресатам «коней» с записками, а в некоторых случаях и с наркотиками. Но знал он об этом понаслышке, от самого Кирилла, а как происходит этот процесс в действительности, даже не представлял. На «сборке» ничего такого не было, и здесь пока непонятно, есть что или нет.

– Можно через коня, но кто нас к дороге подпустит. Да и нет здесь, похоже, дороги. Не вижу я ничего... Может, в самом деле сучья хата... Ладно, разберемся... Ты пока отдыхай, а я пару строк чиркну.

Только Илья забрался на свою шконку, только растянулся по всей своей длине поверх одеяла, как на уровне локтя всплыла физиономия Кирилла.

– Все, готово... От этой малявки наша общая судьба зависит, – вполголоса сказал он. – Если я не смогу доказать свою невинность, нас обоих приговорят. Ты меня понимаешь?

Илья согласно кивнул.

– Почту можно через Юру отправить, ему точно не впервой. Понимаешь?

– Понимаю. Сколько надо?

– Думаю, тысячи хватит.

Илья нехотя полез в карман за очередной купюрой. Хорошо, когда есть деньги, но плохо, когда они закончатся. А если так и дальше пойдет, то это произойдет в самом ближайшем времени.

Записку можно было бы передать и через Андрея, но Илья не рискнул посвящать Кирилла в свои отношения с замначальника оперчасти. Поэтому отделался от него очередным денежным подношением.

Юра забрал и записку и деньги, но Кирилл не успокоился.

– Если кум перехватит, то плохо дело, – посетовал он. – А здесь, похоже, все через кума ходит...

Илья и сам догадывался, что с этой камерой не все чисто. Потому как знал, по чьей воле он здесь оказался. Андрей хотел сделать как лучше, но вышло нехорошо. Но его трудно было обвинить в том, что, по сути, он загнал Илью в капкан. Хотя все же его вина усматривалась. Ведь он же предупреждал, что из-за Кирилла у Ильи могут быть большие неприятности. Но в то же время он сам узнал, что с ним все чисто. И сам определил Илью в одну с ним камеру. Может, не так страшен Сельдец, как он сам себя малюет. Да и Остап, возможно, ничего особенного из себя не представляет. Илье очень хотелось на то надеяться.

С грохотом открылась «кормушка». Илья решил, что это Юра принес водку, но послышался окрик баландера, и к двери потянулись люди с мисками-шлюмками. Занавеска в блатном углу даже не шелохнулась и со шконок сползли не все. Остался лежать массивный и высокой плотности паренек в дорогом спортивном костюме, еще двое лишь приподнялись, но только для того, чтобы достать из ящиков на стене продукты домашнего происхождения. Арестанты по очереди получали порцию тюремной каши с мясом мучных червей, полусырой, плохо пропеченный хлеб – верное средство для заворота кишок, слегка подкрашенный чай. Илью от такой пищи мутило, поэтому он даже не глянул на свою миску. Но чашку для чая подал.

Арестанты усаживались за стол. Один только обиженный Музыкант остался в своем углу возле им же начищенного сортира. У него и миска особая, и ложка... Какое-то время Илья тайком наблюдал за ним. Плавающий взгляд, блуждающая улыбка, женственно-манерные движения. Возможно, он был извращенцем по своей природе. Может быть, его извратили насильно. Но как бы то ни было, участь его в тюрьме незавидная. Не хотел бы Илья оказаться рядом с ним в его закутке... Он еще боялся Сельдеца, но уже готовил себя к тому, что будет биться с ним смертным боем, дабы отстоять свое право на достойную жизнь.

Баландер убрался, но тут же «кормушка» открылась снова.

– Кто там газировку заказывал? – послышался голос надзирателя.

Кирилл быстро подошел к окошку, забрал у него пакет, положил его на шконку, ощупал. Удовлетворенно кивнул:

– Три пузырька, я думал, два будет... Может, и с малявкой не подведет... Ну что, поужинаем, братишка?

Единственно, что было полезного в его сумке, так это газетка, которую он постелил прямо на свою шконку. Илья выложил на нее свои припасы, достал из сумки пластиковые одноразовые стаканы.

– Ну, ты точно буржуй, – расплылся в улыбке Кирилл. – В хорошем смысле этого слова...

Стоило ему достать бутылку, как перед ним появился плотно сбитый парень в спортивном костюме. На губах улыбка уверенного в себе, но чуточку заискивающего человека. Но эта угодливость была обманчивой, достаточно было глянуть на кружку в его руке, чтобы в том убедиться. Он пришел не просить, а требовать.

– Здорово, братва! Скучаете? – присаживаясь на корточки, спросил он.

– Да нет вроде, – сквозь лукавый прищур усмехнулся Кирилл.

– А мне вот скучно стало. Всех знаю, а вас нет. Вот решил познакомиться...

– Мы под знаком вопроса.

– Да в курсе... Но я же свою кружку принес. Так что наливай....

– Ну смотри! – Кирилл плеснул ему в кружку водки.

– Вот это дело! – просиял тот. – Никакой ты не петюк, братан. Петюки себя так не ведут... Вот этот – петюк, – показал он на Музыканта. – Как пришел, так сразу и напросился. Тьфу!.. Ненавижу эту гнусь. У меня у братана старшего сын растет, племяш, значит. Двенадцать лет пацану, так одна мразь мосты к нему подбивать стала. По стенке гада размазал...

Илья обратил внимание на его кулаки. Мозоли на костяшках, да и движения у него мощные. Такой парень мог размазать по стенке если не любого, то многих. Но Илье не было страшно.

– За то и закрыли? – нехотя, с безразличным видом спросил Кирилл.

– Нет, – мотнул головой парень.

И как на поминках, не чокаясь, в один присест осушил свою кружку.

– Да, кстати, меня Вадик зовут, ну если что...

– Профессор, – назвался Кирилл.

– Теплица, – набрался смелости Илья.

Но Вадик с ним не согласился.

– Э-э, не, пацан, так не пойдет! Я слышал, о чем ты с Остапом говорил. Армейская погоняла здесь не пишется, тюрьма тебя крестить должна... Да ты не парься, если тебе это не надо, то никто и не спросит. У меня вот погоняла есть, но я лично не люблю, когда меня погоняют. Поэтому и Вадиком зовусь... Я вольная птица, мужики, мне блатота местная не указ... Ну, чего смотришь, братан, наливай!

Кирилл опять плеснул ему в кружку, Вадик снова благодушно просиял.

– А закрыли меня знаете, за что? Еду я, значит, настроение хорошее, но чего-то, знаете, не хватает. А тут магазин, ну а там баннер такой рекламный, слоган: «Сделай у нас покупку и получи приз – автомобиль». Ну, я там пару пузырей купил, да, иду к директору и говорю – машину давай, да. А он лупает на меня зенками. Окстись, говорит, дорогой, автомобиль – это типа замануха такая. Говорит, что покупка дает право на участие в каком-то там лохотроне, если повезет, будет машина, если нет, то в пролете. Но меня-то лохотроном не купишь, я знаю, на кого эти заморочки рассчитаны. Ну, в общем, наехал я на этого деятеля. Если написано, говорю, что автомобиль получить надо, значит, я его получу. Он охрану вызвал, а я на следующий день с пацанами своими подъехал. Если машину, говорю, обещал, то давай. Завтра, говорит, будет машина... Была машина, ментовская. Но это ерунда, мужики. Адвокат сказал, что в два счета меня отмажет. Слоган был? Был! Я ж не с потолка его взял, да. Теперь этот жук мне две машины должен! Выйду – снова на него наеду. А как он думал! За свои слова отвечать надо!..

Илья не очень то верил в эти россказни, но сам кураж, с каким Вадик об этом рассказывал, приподнял настроение. Да и водка приятно растеклась по крови.

– Ну что, мужики, по третьей? – ухарским тоном предложил гость.

Кирилл скупиться не стал, Илья одобрил это. За один его рассказ Вадика стоило премировать бутылкой водки.

Только Кирилл налил ему, возле них появился еще один арестант – пучеглазый мужичок с нездоровой угристой кожей. И у этого в руках кружка. А заискивание во взгляде неподдельное. Но Вадик не позволил ему присесть на корточки.

– Отвали, чума!

Пучеглазый уныло вздохнул и послушно отошел в сторону.

– Терпеть не могу халявщиков, – сказал Вадик.

И тут же понял, что слова его звучат невпопад.

– Э-э, мужики, вы ж не думаете, что я к вам примазался? – возмущенно спросил он. – Завтра пацаны мои подъедут, «кабанчика» привезут, денег, да. Завтра мою водовку пить будем... А то еще подумаете!

Вадик возвратился на свое место лишь после того, как опустела последняя бутылка водки. Поблагодарил неопределенным взмахом руки и был таков. Илья забрался на свою шконку, в блаженстве вытянулся, как и хотел, в полный рост. Водка разогнала тучи на душе, и страх перед тюрьмой куда-то подевался. Оказывается, жить здесь можно. И есть здесь можно вкусно, и пить пьяно. А Сельдец со своими притязаниями пусть идет на три буквы...

Но водка расслабила не только нервы, она развязала и узелок под нижним клапаном. Илья слез со шконки, обозрел плывущую перед глазами камеру – не кушает ли кто, и только затем полез за картонную ширму...

Бачка над чашей «Генуя» не было, и чтобы смыть за собой, надо было набрать в таз воды из-под крана. Но этим тазом пользовался опущенный Музыкант, когда наводил чистоту, поэтому Илья побоялся взять его в руки. Но он вспомнил, что у него в сумке есть полиэтиленовый пакет, в него можно было набрать воды.

Пакет он нашел, но путь к отхожему месту ему перегородил Сельдец. Лицо злое, глаза завистливо-свирепые.

– А ты что, парень, не знаешь, что за собой убирать надо? – надвигаясь на Илью, грозно спросил он.

Пришлось отступить под его натиском.

– Так я ж за пакетом ходил. Сейчас воды наберу...

– Наберешь, – кивнул Сельдец. – И смоешь. А потом очко начистишь так, чтобы блестело. Ты меня понял?

– Понял... Что ты не старшина, понял. А я тебе не солдат.

Илья и сам удивился собственной смелости. Не стоило ему так много пить, подумал он.

– Не солдат, – зловеще ухмыльнулся Сельдец. – Но дневальным будешь... Здесь тоже есть дневальные, ты не знал?

– Знал.

– Вот и будешь дневалить. Сегодня будешь, завтра и послезавтра. А там посмотрим. Будешь хорошо работать – отстану, нет – шуршать будешь, пока в ноль не сотрешься. Ты меня понял?

– А не пошел бы ты!

Илья схватился за голову – так напугала его собственная дерзость. Но слова уже вылетели, и звенят они не только в ушах у Сельдеца. Вся камера затаила дух, наблюдая за развитием событий. Илье поздно уже отступать и Сельдецу тоже.

– Молись, чамор!

Илья и опомниться не успел, как мощные руки вцепились ему в горло. Сельдец норовил сломать или даже вырвать его кадык, и, возможно, он бы смог это сделать, если бы боль и страх не сформировались в сигнал «SOS», обращенный к самому себе. Сигнал этот прошел в мозг, преобразовался в рефлекторно-ударный импульс и, раздвоившись, в одно мгновение достиг бедра и тазобедренного сустава. Когда-то Илья занимался борьбой таэквондо, особенных успехов на этом поприще не достиг, но удар через движение тазом отработал до автоматизма. И сейчас сначала дернулась вверх тазная кость, а вслед за ней, словно из катапульты, взметнулась коленка, чтобы врезаться Сельдецу точно в паховый низ.

Сельдец взревел от боли, но отодрал от Ильи только одну руку – в интуитивном стремлении закрыть низ живот. От второй руки Илье пришлось освобождаться самому. Он оттолкнул от себя Сельдеца, но вместо того, чтобы добить его, встал в боевую стойку.

Илья занимался спортом, тело атлетическое, кое-какие навыки рукопашного боя – поэтому смотрелся он эффектно. Но даже на пьяную голову не хватило духа добить подраненного врага. И Сельдец, оправившись от боли, не решился атаковать. Какое-то время они стояли друг перед другом – Илья смотрел на противника сквозь свирепо-хищный прищур глаз, а тот сыпал угрозами и проклятиями:

– Я ж тебя, козла, на части порву!

Но его здесь уже особо не боялись.

– Слышь, братан, шел бы ты на свое место! – не поднимаясь со своего места, с ленцой, но зычно сказал ему Вадик. – Спать не мешай!

– Чего?! – взвыл Сельдец, в надежде переключиться на более слабую жертву и отыграться на ней на все сто.

– А чего слышал!

Вроде бы неторопливо, но быстро Вадик поднялся со своей шконки, вытянулся перед ним в полный рост и расправил плечи во всю ширь.

– Не бузи, говорю. Не в шалмане, да.

– Поговори мне еще, – обескураженно буркнул Сельдец.

Вадика он не боялся, но связываться с ним явно не хотел. Вот если бы чахлый мужичок с крестьянской закваской его затронул, тогда бы он рвал и метал. Но мужичок этот даже думать боялся о том, чтобы присмирить зарвавшегося блатного, забился в угол своей шконки, прикрыл в испуге ладошкой лицо, в замешательстве наблюдает за происходящим сквозь щелочку в пальцах. И остальные все прижухли. Даже смотрящий Остап не пытался вмешаться в конфликт, хотя был на стороне Сельдеца.

Блатарь понял, что Илью трогать не стоит, еще раз метнул гром в его сторону и убрался в свой угол. С трескучим шорохом задвинулась за ним занавеска. Илья хотел было подобрать с полу упавший пакет, но Кирилл его остановил:

– Нельзя с полу ничего поднимать.

– А у нашей Параши уже есть жених, – осклабился Вадик.

Он грозно цыкнул на Музыканта, и тот без прекословий взялся за уборку. А Вадик со страждущим видом подошел к Кириллу.

– Браток, может, у тебя еще есть, а?

Илья полез было в карман за деньгами, чтобы заказать новую порцию горячительного – отпраздновать пусть и не полную, но победу. Но Кирилл остановил его взглядом. И отрицательно покачал головой, глядя на Вадика.

– Извини, братишка, ничего нет.

– Ну, нет так нет... А травки нет?

– Эка ты загнул! – вмешался Кирилл. – Иди-ка ты спать. А завтра поговорим.

– Ну, завтра так завтра, – огорченно согласился Вадик и побрел к своей шконке.

Илья подсел к Кириллу, потер огнем горевшее горло.

– Зачем ты так с Вадиком? Он же меня поддержал.

– Мало выпил, вот и поддержал. Да и то потому, что ты спину не показал. Поверь, окажись ты на полу, он бы и пальцем не пошевелил, чтобы тебе помочь...

– А ты?

Илье не понравилось, в каком тоне Кирилл говорит про Вадика, хотя сам даже слова не сказал против Сельдеца.

– Я бы помог, – не сморгнув глазом ответил Кирилл. – Но ты сам справился... Хотя, конечно, надо было добить эту сволочь.

– Помог бы, добили.

– Э-э нет, так нельзя. Если бы он тебя с ног сбил, тогда надо было бы помочь, а так нет... Хотя, может, ты и прав, может, вместе нам надо было... А Вадика всерьез не воспринимай. Он – человек настроения, кто наливает – тот друг. Сельдец ему не наливает. Но может и подогреть, травкой угостить, чтобы под себя настроить. Ты с ним настороже держись, с этим Вадиком. Ненадежный он.

– А кто в тюрьме надежный?

– Никто... Никому не верь. Ни Вадику не доверяй, ни мне. Сам себе верь, надежней будет. Ладно, спать давай, а то ночка у нас неспокойная будет.

– Почему неспокойная? – насторожился Илья.

– Да потому, что спать по очереди будем – сначала ты, потом я, как договоримся. А ты как думал? Сельдец не первый раз в зоне, он знает, как теряется авторитет. Если он тебе не отомстит, братва ему этого не простит. Он хоть и не очень крепкий изнутри, но напакостить может. Так что надо держать ухо востро, как бы ночью не подкрался. И за Музыкантом наблюдай...

– За Музыкантом? Его что, тоже нужно бояться?

– Петух – существо бесправное, что ему скажут, то и сделает. А он может нагадить.

– Как?

– Подойдет к тебе да в щечку поцелует. Ввек тогда не отмоешься. Сам потом вместе с ним в одном углу цветочки будешь нюхать...

– Ну нет, – изменился в лице Илья.

– Порядки в тюрьме от лукавого, все здесь против нормального человека. Только всякая мразь вроде Сельдеца и выживает... В общем, ты давай лезь к себе да постарайся заснуть. Будить тебя не буду, корпусной разбудит...

Илья пытался уснуть, но его одолела нервная чесотка. Вроде бы и кровь еще хмельная, и тело чистое, но спасу нет, как свербило изнутри. Он понимал, что виной всему страх перед Сельдецом и возможной расправой. Он пытался бодриться, гнать от себя прочь паническое настроение, но чесотка только усиливалась.

Поздно вечером, перед отбоем, в камеру вошли корпусной и надзиратель, в проходе перед дверью выстроили весь спецконтингент. Остап и Сельдец тоже втянулись в строй, который правильно было бы назвать организованной толпой. Илья уловил на себе ненавидящий и в то же время похотливый взгляд своего врага. Мурашки пробежали по спине.

После отбоя мало-помалу нервный зуд прошел, потянуло в сон. Но спать было нельзя, потому что подошло его время дежурить. Илья лежал на боку, обозревая притихшее пространство камеры. Дежурное освещение, по яркости своей мало чем отличающееся от обычного, позволяло ему видеть все, за исключением того, что творилось за блатной ширмой. А там теплилась своя жизнь, Остап и Сельдец гнали чифир, о чем-то переговаривались меж собой, возможно, строили козни против строптивого новичка.

Спать хотелось невыносимо, но все же Илья устоял перед соблазном. И в час ночи разбудил Кирилла. Тот сразу же поднялся, сел на свою шконку, устремив взгляд в пространство перед собой. Илья положил голову на подушку, но вдруг понял, что спать ему совсем не хочется. Закон подлости. И все же он заставил себя уснуть, но ему тут же приснился страшный сон – надвигающийся Сельдец с ножом в руке. Он проснулся, лихорадочно глянул в сторону блатного угла. Там все спокойно. И в камере все спят – в том числе и Кирилл, лежит и беззастенчиво похрапывает. Вот и верь кому-то после этого... Но ведь Кирилл сам не раз предупреждал, что верить ему никак нельзя.