Текст книги "Черный лебедь"

3

Мама смотрела на меня круглыми от удивления глазами:

– При чем здесь твой отец? Ты носишь мою фамилию.

В институт наш отряд вернулся в конце сентября, в субботний день. И я сразу же отправился на побывку домой, в славный город Электроцинк. Два часа на рейсовом автобусе от областного центра, и я дома. Встреча с матерью, встреча с младшей сестрой.

Лена ушла к подруге, а я грешным делом насел на мать. Коснулся если не запретной, то не очень желанной темы. Так уж сложилось, что в нашей семье не принято было лазать по ветвям нашего, так сказать, генеалогического древа. Древо-то вроде бы и было, но для меня оно – темный лес. И все потому, что у мамы не очень удачно сложилась жизнь. Меня она родила от одного мужчины, Лену от другого, но так ни разу и не побывала замужем. А ведь она не уродина какая-то и вовсе не гулящая. Красивая, ответственная женщина, член партии, душа трудового коллектива. А не везет ей с мужчинами. Из чувства такта я старался не лезть в ее личную жизнь. И даже предками своими не интересовался. Чувствовал, что и это может расстроить мать. Ведь сама она по собственной инициативе нам с сестрой ничего не рассказывала. Но в конце концов я приблизился к тому моменту, когда тайное должно было стать явным.

– Тогда почему у Лены другая фамилия?

– Так хотел ее отец, – ответила мама и смущенно отвела в сторону взгляд.

Я чувствовал, что этот разговор был ей, по меньшей мере, неприятен. Но не успокаивался.

– Значит, мой отец этого не хотел?

– Твой отец погиб в авиа... – начала было она, но запнулась – видимо, не захотела показаться смешной. – Да, его не очень интересовало, какая у тебя будет фамилия. А Василий Александрович был очень хорошим человеком.

Помню я этого Василия Александровича. Здоровенный дядька с вечно смеющимся взглядом и жесткими усами. Он хаживал к нам в гости и даже иногда оставался на ночь. А когда родилась Лена, даже встречал маму из роддома. Мне тогда лет десять было, и я уже все понимал. Думал, что их отношения закончатся свадьбой, но Василий Александрович вдруг куда-то подевался. В память о нем осталась только Лена с его фамилией.

– Уверен, что и мой отец был хорошим человеком, – сказал я, чтобы сгладить ситуацию. – Плохого бы ты не полюбила.

– Да, он был хорошим человеком, – опечаленно вздохнула мама. – Но он умер. Для меня умер. Но если ты хочешь увидеться с ним...

– Не хочу, – мотнул я головой. – Меня совсем не интересует человек, который не хочет меня знать. У меня есть ты, и я тебя очень-очень люблю.

– Спасибо, сынок, – растрогалась мама и нежно погладила меня по голове.

Так она делала в детстве, когда хотела приласкать меня, утешить. Мне уже двадцать два года, но рядом с ней мне до сих пор хочется быть маленьким ребенком. Наверное, это нормально. Все-таки она мама, самый родной человек. Кому я могу еще довериться, как не ей. Но сейчас я хотел быть взрослым. Я хотел знать то, о чем должен был узнать гораздо раньше.

– Я хочу знать, кем был мой дед, – чеканя каждое слово, сказал я.

Мама задумалась, нерешительно посмотрела на меня:

– Не знаю, должен ты это знать или нет.

– Должен.

– Да, наверное. Ты уже достаточно взрослый. Родилась я в тридцать шестом, а в тридцать седьмом арестовали отца. В сороковом нам сообщили, что он был убит. Пытался бежать, но... Мама боялась, что за ней тоже придут. Может быть, поэтому в сорок первом добровольцем ушла на фронт. В том же году и погибла. Я воспитывалась в детдоме.

– За что деда арестовали?

– Не знаю. Мама об этом не говорила. Но говорила, что он ни в чем не виновен.

– Может, виной дворянское происхождение?

– Кто тебе такое сказал? – встрепенулась мама.

– Ну, как бы тебе сказать... Знаешь, где мы на картошке жили? В усадьбе графа Сокольского.

Мама разволновалась не на шутку. Достала из сумочки пачку сигарет. Она курила, но скрывала это от нас. Видно, хорошо ее проняло, раз она у меня на глазах схватилась за сигарету. Впрочем, она опомнилась, спрятала пачку. Но волнение не прошло.

– Да, это имение моего деда, – наконец-то решилась она. – Дед генералом у Врангеля был, в двадцатом году в Крыму расстреляли, старший сын где-то в Приморье сгинул, среднего убили в усадьбе вместе со всей семьей. Только бабушка моя уцелела и отец.

Все-таки тайное стало явным. Теперь я точно знал, что являюсь потомком знатного рода. Конечно, в реалиях современного мира мое происхождение не играло никакой роли и графской усадьбы мне не видать как своих ушей, но все равно было приятно осознавать, что у тебя дворянские и даже графские корни. Граф Всеволод Сокольский... раскурить через коромысло.

– А твоего отца как звали?

– Всеволод. Я назвала тебя в его честь.

– Я слышал, он вместе с матерью эмигрировал за границу?

– Я не знаю, где ты мог это слышать. Но моя бабушка умерла здесь, в России, от тифа. А моего отца определили в детский приют.

– А драгоценности? – ляпнул я.

– Какие драгоценности? – изумленно вытянулось лицо мамы.

– Фамильные. Я слышал, что графиня увезла с собой все фамильные драгоценности.

– Я не слышала, а он слышал. Не было никаких драгоценностей. Хотя, может, и были. Но поверь, мне о них ничего не известно. Ничего с тех времен не сохранилось. Ничего. Только память. И ту я постаралась стереть. Сначала было страшно за себя, затем за тебя, потом уже и за Лену. Времена-то какие были. Да и сейчас не все гладко. Андропов как гайки закручивал, Черненко помягче, но кто его знает, как дальше будет. Тебе лучше забыть о том, что я тебе рассказывала. Надо было мне фамилию сменить.

– Чего ж не сменила?

– Не хотела предавать отца. Мама же не сменила фамилию.

– А кто еще из Сокольских... э-э... сохранился?

– Не знаю. Мама говорила, что все погибли. Может, по линии двоюродного деда. Он тоже был Сокольским. Но я ничего о нем не знаю.

– Но имение принадлежало твоему родному деду?

– Да. И мама говорила, что он был полным в нем хозяином.

– А я его прямой потомок.

– Выходит, что так. Так что не будь революции, был бы ты сейчас графом Сокольским, – совсем невесело улыбнулась мама.

– И жил бы в усадьбе на берегу Темного озера.

– Забудь об этом. Мы живем в стране развитого социализма и свободного крестьянства, у нас нет князей, графов. В нашей стране человек ценится не по своему происхождению, а по своим способностям.

Что-что, а грузить мама умела не хуже Данилыча. А если точней – гораздо лучше, чем он. Не зря же она так высоко поднялась по профсоюзной лестнице. А раньше ударницей труда была, членом заводского парткома. Сознательная, идейно подкованная. И не скажешь, что ее дед был графом и белогвардейским генералом. И не надо говорить. Действительно, мы жили в стране развитого социализма и не должны были забивать свои умы пережитками прошлого. Так что никакой я не граф, а студент пятого курса экономического факультета, а через год стану офицером Советской Армии.

Странное дело, но раньше я вовсе не стремился к тому, чтобы стать офицером. О военном училище даже не думал. Поступил в институт, на факультет, которым руководила хорошая знакомая моей мамы. Шел, так сказать, по пути наименьшего сопротивления. А на третьем курсе вдруг пробило. В армию потянуло. Захотелось стать офицером, с чувством гордости за свою страну носить военную форму, служить Родине. Может, это во мне заговорили гены? Ведь мой прадед был военным, и один из его сыновей, судя по всему, тоже был офицером. И мой дед мог бы стать офицером.

То ли по зову крови, то ли по собственной воле, но меня тянуло на военную службу. И я стану офицером. Для этого вовсе не нужно заканчивать военное училище. После защиты диплома мне будет присвоено звание «лейтенант», а потом я отправлюсь в армию – офицером, по призыву на два года. И если понравится, останусь служить дальше, делать карьеру. А я уверен был в том, что мне понравится. Звучала во мне военная струнка.

Я спросил у мамы, как звали старшего брата ее отца и моего деда. Но она не ответила. Также не знала она, как звали второго брата, которого убили взбунтовавшиеся крестьяне. А Женя говорила, что его звали Михаилом. Значит, она знала больше, чем моя мама.

Если честно, меня не распирало от желания как можно более подробно узнать историю моего рода. В какой-то степени крамольная история. Время такое – меньше знаешь, крепче спишь. Зато теперь у меня появилась возможность обратиться за помощью к Жене. Последнее время она всячески избегала меня. Да я и не преследовал ее, потому как не хотел ссориться с Майей. Но сейчас Майя уже в городе, производственная норма ей больше не угрожает, и она в любой момент может бросить меня, как сделала это прошлой весной. Она оставит меня в покое, и тогда я с легкой душой смогу переключиться на Женю. Она, конечно, будет дуться, первое время гнать меня прочь от себя, но в конце концов сломается. Мы станем парой, зацементируем наши отношения. И тогда нас и водой не разольешь. Даже Майя не сможет разрушить наш союз.

Я вернулся в институт, поселился в общаге. И в первую же ночь снова оказался в постели с Майей. Она жила в городе с родителями, места в общежитии у нее не было, но это не помешало ей проникнуть в нашу с Макаром комнату и уложить меня в койку. Все бы ничего, но в половине одиннадцатого ночи мне пришлось выбираться из теплой постели и вместе с Майей тащиться через весь город – провожать ее домой. Я расставался с ней если не с надеждой, то с ожиданием конца нашего романа. Было предчувствие, что эта наша встреча последняя.

И, надо сказать, предчувствие меня не обмануло. Мы договорились о встрече на следующий день, но Майя тем вечером на свидание не пришла. Увидел я ее утром, в институте. Мы встретились с ней взглядами, но друг к другу не бросились. Она сокрушенно пожала плечами и многозначительно отвела в сторону взгляд. Я понял, что у нее появился другой парень. Не сказать, что я страшно обрадовался, но и не очень огорчился. В конце концов произошло то, что и должно было произойти.

Но не успел я мысленно распроститься с Майей, как она снова бросилась мне на шею. Это случилось на третий день нашего негласного разрыва. Она сама подошла ко мне в коридоре института. Как обычно, эффектно красивая и потрясающе обаятельная. Мягкая улыбка, повинный наклон головы, извиняющийся взгляд.

– Врать не буду, – с ходу начала она. – Я встречалась с Игорем.

– Желаю счастья! – ехидно усмехнулся я.

– Ты не понял. Он сам меня нашел, пригласил в ресторан.

– Ну да, со мной какие рестораны. Зато с ним...

– Да плевать я хотела на эти рестораны! Я поняла, что влюбилась в тебя. Да, влюбилась! По-настоящему. Не нужен мне никто, понимаешь? Только ты.

Глядя ей в глаза, я понял, что она говорит правду. На меня смотрела безоглядно влюбленная женщина. Признаться, меня проняло, и я проникся всей важностью столь интригующего момента.

– Ты же меня тоже любишь? – с надеждой на твердое «да» спросила она.

И она получила ожидаемый ответ. Не мог же я отказать во взаимности самой красивой и к тому же всерьез влюбленной в меня девушке. Может, и не было в моем сердце того всепоглощающего чувства, которое сводит с ума по-настоящему влюбленных мужчин. Но я решил, что это чувство обязательно появится. Ведь Майя самая лучшая. Меня смущало ее легкомысленное отношение к жизни, но если это пройдет, она станет мне во сто крат дороже.

Мы снова стали встречаться. Опять запирались по вечерам в комнате, которую я занимал в общежитии. Иногда я ходил к ней домой. А чем дальше заходили наши с ней отношения, тем чаще я бывал у нее. И с родителями ее познакомился. Пожалуй, ее мама была не в самом большом от меня восторге, но и не пыталась отвадить от меня свою дочь.

Это случилось холодной декабрьской ночью. Я попрощался с Майей и направился к троллейбусной остановке. Прошел половину пути, когда дорогу мне перегородила невесть откуда взявшаяся «Волга».

Из машины вышли трое. Руки в брюки, наглые морды, искривленные презрительными ухмылками. Никаких сомнений в том, что эти парни появились здесь не случайно.

Двое остановились в трех-четырех шагах от меня. Третий, самый хлипкий, но самый наглый из всех, приблизился ко мне. От него пахло дорогим, наверняка заграничным, одеколоном, а дефицитная дубленка наводила на мысль, что сей паренек имеет какое-то отношение к современной советской элите. На ту же мысль наводила и «Волга». Да и прибывшие с ним молодчики были одеты не хуже. И на их лицах улыбки уверенных в своей безнаказанности барских сыночков.

– Ну что, давай знакомиться? – презрительно усмехнулся парень. – Игорь меня зовут.

Почему-то именно так я и подумал. Слишком хороша была Майя, чтобы брошенный ею кавалер сдался без боя.

– Думаю, что ты знаешь, как зовут меня, – ему в тон сказал я.

– Знаю, Сева. Я все про тебя знаю. Только не знаю, чего такого Майка в тебе нашла.

Он допустил ошибку, которая стоила ему потерянных очков в игре против меня. Я совершенно не боялся этого барчука, поэтому не стал скрывать возмущения, которое вызвали во мне его слова. И так резко подался вперед, что Игорь невольно попятился задом.

– Майка – это то, что на тебе! А ее Майей зовут! Понял, урод!

За такое оскорбление Игорь должен был или ударить меня, или спустить с цепи своих псов. Но он не сделал ни того ни другого. Испугался.

– А ее зовут Майя! Ты слышишь – Майя! – продолжал наседать я.

– Слышу, – обескураженно пробормотал Игорек.

– Короче, что тебе надо?

Я уже понял, что драки не будет. Не такой уж я хилый на вид, чтобы во мне можно было увидеть слабого противника. Рост – метр восемьдесят четыре, в плечах – если образно, то косая сажень, а если реально, то как минимум треть от этой величины. Двести сорок восемь сантиметров делим на три – не так уж это и мало. И шея мощная, ведь я в свое время не только дзюдо занимался, но и греко-римской борьбой.

– Майю надо оставить в покое, – собравшись с духом, выдавил из себя Игорек.

– Согласен, – усмехнулся я. – Ты ее в покое и оставишь.

– Ты оставишь!

– С какой это стати?

– Я заплачу. Три тысячи рублей, это большие деньги.

Деньги действительно большие, мама за год столько не зарабатывает. Но такой вариант совершенно неприемлем. И я захотел объяснить это Игорьку, но не на словах. Резко схватил его за ворот дубленки и провел подсечку. Все произошло так быстро, что он не успел сгруппироваться. Даже мышцы не успел напрячь в ожидании удара, что и спасло его от травмы тела. Но, похоже, он повредился головой.

– Гаси его! – поднимаясь на ноги, крикнул он.

Но его дружки были такими же изнеженными барчуками, как и он сам. А потому рисковать своими холеными мордашками не захотели. И вместо того чтобы атаковать, молча забрались в машину. Игорек тоже решил, что надо уносить ноги, и сел за руль. Но на прощание успел бросить:

– Мы еще посмотрим, кто кого!

Но этот выпад я расценил как истерический визг побитой шавки.

4

Майя закружила мне голову, и в этой круговерти я совсем выпустил из виду Женю. И забыл о поводе, на котором собирался к ней подъехать. Но Женя сама подошла ко мне. Февраль месяц, снег, мороз, главная аллея студенческого парка, по которой из учебного корпуса я шел в здание общежития. Холодно, а на мне только тонкая болоньевая куртка – и та нараспашку. И шапки нет. А в общаге так тепло.

– Всеволод! – окликнул меня знакомый голос.

Я остановился, обернулся. Так и есть. Женя. Белая пуховая шапочка с забавными бубонами на длинных нитках, на щечках веселый румянец. Но на губах вымученная улыбка, в глазах плохо скрытая тоска.

Я сразу понял, что остановила она меня не просто так. Понял, что разговор не будет коротким. А на холоде мерзнуть не хотелось. Поэтому я проявил вольность по отношению к ней – самоуверенно обнял одной рукой за плечи и повел за собой в общагу. Так же, как и Майя, она была городской и жила дома с родителями. Но в общагу пошла. А что здесь такого? Не в публичный же дом идем. Действительно, общага резко отличалась от борделя. Но вовсе не в силу прочных моральных устоев населяющего ее народа. Упадок нравственности здесь угадывался так же легко, как в Европе – смердящий дух загнивающего капитализма. Но любили здесь не за деньги, а по взаимному согласию. А какие страсти тут бушевали! Та же Люська крутила здесь роман за романом. Сначала Макар, затем Санька с третьего курса, затем еще кто-то. И, конечно же, все по большой любви. И я бы, пожалуй, зарядил в глаз любому, кто сказал бы, что Люська распутница. Нет, она всего лишь дитя своего времени, прямо со школьной скамьи угодившее в бурлящий водоворот студенческих страстей.

Несколько раз в студенческих коридорах я видел Женю и Люську вместе. Если девчонки дружили, то у них не должно было быть секретов друг от дружки. Значит, Женя должна была понимать, как опасно непорочной девушке оставаться наедине с прожженным обитателем студенческой общаги. Но тем не менее она смело зашла в мою комнату. И ничуть не смутилась, когда я стал снимать с нее пальто. А ведь я мог продолжить процесс раздевания хотя бы в силу дурной привычки. Тем более что Женя мне нравилась, несмотря на мое серьезное отношение к Майе.

Но раздевать Женю я не стал. И даже грязных намеков делать не стал. Слишком чиста она для таких намеков. Во всяком случае, мне так казалось.

– Чай, кофе? – галантно осведомился я.

– Если можно, чай.

– Можно. А кофе нельзя. Нету. Я сейчас.

Стаканы у нас в комнате были, на кухне я обнаружил закипевший чайник. Ситечко, заварка, сахар-рафинад – все на месте.

– Чай готов. О чем говорить будем?

– Не знаю, – пожала плечами Женя.

Она смотрела на меня, как провинившаяся первокурсница может смотреть на грозного преподавателя. В общем-то, она и была первокурсницей, но я-то не преподаватель. И она передо мной ни в чем не провинилась.

– Тогда зачем к порядочным парням на улице пристаешь? – спросил я, улыбкой давая понять, что это шутка.

– Сама не знаю. Увидела, позвала.

– И позвала она порядочного парня. А парень, скотина, оказался непорядочным.

– У тебя хорошее настроение? – грустно спросила она.

– Ну, можно сказать, что да. Тебя вот увидел, и настроение поднялось.

– А я тебя увидела, и мне стало грустно, – печально улыбнулась Женя.

– И как мне разогнать твою грусть-печаль?

– Никак. Я знаю, ты любишь Майю.

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы остаться спокойным.

– И что с того?

– Ничего, – удрученно пожала она плечами. – Хотя... Мне кажется, что ты бы сейчас мог быть со мной. Ну, если бы я тогда не ушла. Ну тогда, помнишь, на пристани. К тебе тогда Майя подошла, я видела.

– Тебе не надо было тогда уходить, – серьезно сказал я. – Возможно, ты права. Возможно, все было бы иначе.

– Правда? – просияла она.

Но прилив счастья не достиг своего пика. Эта волна отступила назад под натиском горького сожаления. Я видел, что Женя очень хочет быть со мной. И очень жалеет о той своей глупой выходке в день нашего знакомства. Мы не успели тогда зацементировать наши отношения, поэтому все так легко разрушилось. Теперь у меня есть Майя. Она повзрослела, изменила свое представление о жизни. Она уже не та легкомысленная и ветреная особа, которая сама не знает, чего хочет. Она любит меня по-настоящему, строит на будущее реальные планы, в которых видит себя моей женой. И я вижу себя ее мужем.

– Но я действительно люблю Майю, – сказал я.

– Да, я знаю.

Она смотрела на стакан чая, но не видела его. Отрешенный взгляд, окаменелая улыбка на губах. Не видела она стакан, но руку к нему протянула. Оторвала его от стола, но не удержала в трясущейся руке. Стакан упал на пол и разбился.

– Ой, сейчас уберу! – встрепенулась Женя.

– Да ладно, не надо, я сам.

Но удержать я ее не смог. Она склонилась, начала собирать осколки. Нет бы принять ее помощь, так я попытался вернуть ее на место. И сделал это неловко и глупо. Обнял ее двумя руками. И в это время в комнату вошла Майя.

– Та-ак! – возмущенно протянула она. – И кто мне объяснит, что здесь происходит?

Я, конечно, мог объяснить, но Майя не стала меня слушать.

– Что, замену мне нашел? – язвительно и с осуждением спросила она.

– Ты не так все поняла.

– Что, продал меня, теперь с ней, да?

– Я?! Тебя продал?! – оторопело уставился я на Майю.

– А разве нет?! Игорь тебе деньги предлагал?!

– А-а, это. Да, предлагал. Но...

– Не хочу тебя слушать! – закрывая уши, взвизгнула она.

Резко развернулась ко мне спиной и пулей выскочила из комнаты. Пока я соображал, бежать за ней или нет, ушло время. И когда я все же отправился ее догонять, было уже поздно. Не думал я, что Майя может развить первую космическую скорость. Вернулся в комнату, но не застал там Женю. Она тоже ушла.

Майю я увидел на следующий день. Выследил ее в перерыве между первой и второй парой, подошел к ней. Но встретил яростное сопротивление.

– Не подходи ко мне!

Она не просто шарахнулась от меня как от чумного, но еще и вытянула вперед руки, отгораживаясь от меня. Неистовый гнев, истерический всплеск нездоровых чувств.

– Я тебе еще раз говорю, ты не так все поняла, – начал было я.

Но Майя снова заткнула уши.

– И насчет денег.

– Я сейчас буду кричать!

Я понял, что Майя не шутит. Впрочем, она уже и без того подняла хай. Вокруг нас уже собирались зеваки.

– Ну и дура! – вспылил я.

И все же мне нужно было объясниться с Майей. Но я отступил, понадеявшись, что к завтрашнему дню Майя успокоится.

Завтра наступило, но Майя в институте не появилась. Домой к ней я идти не рискнул. Вдруг там, на своей территории, она будет еще агрессивней. И следующий день не принес мне встречи с ней. Зато я снова увиделся с Женей. Она проходила мимо меня с кипой книг в руках.

– В библиотеку? – спросил я.

– Угадал.

– Боюсь, что тебе нужно помочь. Но я не робкого десятка.

– Ну, если ты такой смелый, – улыбнулась она.

Если считать, что библиотека – лицо вуза, то можно сказать, что я учился в одном из самых лучших институтов страны. Библиотека у нас первоклассная – огромный выбор литературы, просторные залы – такое ощущение, что тишина в них закачивалась под давлением, как воздух в шины автомобильных колес. Можно говорить во весь голос, а все равно такое ощущение, будто вокруг гробовая тишина.

Но то ли слова наши тонули в этой тишине, то ли говорить нам было не о чем, но разговор не завязывался.

– Спасибо, что помог, – поблагодарила меня Женя.

– Да, пожалуйста.

И сказать больше нечего. Стоим, как два барана, пялимся друг на друга как на новые ворота. Сложные у нас отношения. Я нравлюсь ей, она нравится мне, но как будто камень преткновения между нами. Нам было о чем поговорить, но все наши мысленные порывы об этот камень и разбивались.

И тут меня осенило.

– Ты могла бы организовать мне экскурсию в краеведческий музей? – спросил я.

– Зачем?

– Ну, хочу побольше узнать о нашем имении. Ну, имении графа Сокольского.

– Разве оно наше? – удивленно повела бровью Женя.

– Если мы оба будем знать его тайну, значит, наше.

– Какую тайну?

– Граф Сокольский вернулся, – интригующе улыбнулся я. – И ты можешь его увидеть.

– Где?

– Пошли, покажу. – Я взял Женю за руку и завел ее в малый зал библиотеки.

Вокруг ни единой живой души. И тишина по-настоящему гробовая.

– Вот смотри, – показал я на себя. – Можешь меня потрогать.

– Ты уверен в этом?

– В чем? В том, что я граф Сокольский?

– Нет. В том, что я могу тебя потрогать.

Не успел я ответить, что уверен, а Женя уже тронула меня. Потянулась ко мне на цыпочках и жадно прильнула ртом к моим губам. Целоваться она не умела, и губы у нее были не такие сладкие, как у Майи. Но в этом поцелуе была своя, особая сила очарования. В большей степени она будоражила душу и в меньшей возбуждала тело. Но и этой меньшей степени хватило, чтобы я страстно возжелал Женю. Не скажу, что я чувствовал в себе внутренний барометр, по которому мог безошибочно определить состояние женщины. Но насчет Жени я точно мог сказать, что и она жаждет телесной близости. Поэтому был удивлен, когда она отказалась идти со мной в общежитие.

– Ты же хотел идти в краеведческий музей? – лукаво улыбнулась она.

– Ну, он же никуда от нас не денется.

Я заупрямился, но Женя была неумолима. Правда, до краеведческого музея мы так и не доехали. По пути она предложила мне выйти на остановке, рядом с которой находился ее дом.

Она обещала напоить кофе, но вместе с тем накормила обедом. На скорую руку приготовила яичницу с колбасой.

– Сейчас покушаем, и в музей, – сказала она.

Но с ней было так тепло и уютно, что никуда не хотелось ехать. И родителей нет. Младший брат в школе, во второй смене, будет не скоро. Квартира была поскромней, чем та, где жила с родителями Майя. Но при всем своем внешнем великолепии та квартира была всего лишь двухкомнатной, а здесь на комнату больше. Там нам приходилось уединяться в гостиной на диване, а здесь у Жени была своя комната. И мне так хотелось застрять там вместе с ней...

– Холодно на улице, – поежился я для вида.

– Ничего, в музее тепло.

– Может, завтра?

– А сейчас?

– Телевизор бы посмотреть. Где тут у вас места для поцелуев?

– Может, лучше кино?

– Там люди.

Я осторожно взял ее за руку и так же осторожно повел в комнату, на которую она показывала как на свою. Чувствовалось, что внутренне она напряжена, на ногах тяжелые кандалы сомнений. Но она все же шла за мной. И только когда я уложил ее на заправленную постель, жалко спросила:

– Может, не надо?

Но меня уже трудно было остановить. Сначала я лишил ее одежды, а затем и девственности. Хоть и был у нее парень, но первым ее мужчиной стал я.

– И что дальше? – в страхе перед случившимся спросила она.

– А дальше будем жить. Вместе. Если ты, конечно, не против.

– А ты не против? – кутаясь в одеяло, робко глянула на меня Женя.

– Нет, я только «за»! – уверенно сказал я.

Надо сказать, я ошибался, считая ее бесфигуристой. Сегодня я видел ее без одежды и с уверенностью мог сказать, что у нее была классически красивая фигура, воспетая Веласкесом в знаменитой картине «Венера перед зеркалом». Волнующие линии, соблазнительные формы. Но, по большому счету, мне было не так важно, какая фигура у Жени. Ведь я любил ее душой. Да, любил. И хоть сейчас мог признаться в этом.

Но признался я ей в этом чуть позже. Уже после того, как свозил ее на выходные домой и познакомил со своей мамой. А потом снова возникла небольшая прелюдия перед посещением краеведческого музея. Опять же у нее в квартире и в ее комнате. Прелюдия действительно была небольшой, но бурной. А в музей мы так и не пошли. Не до того мне было, если честно. И Женю мне удалось отговорить от этой затеи. В награду за что я признался ей в любви. Она долго не могла прийти в себя от переизбытка чувств. А когда пришла, спросила:

– А Майю ты тоже любишь?

Закономерный, в общем-то, вопрос. Но ведь она знала на него ответ. Я говорил ей, что люблю Майю. И хотя это было еще до того, как я с ней расстался, все равно я продолжал ее любить. Правда, уже не так сильно, как прежде. И не настолько, чтобы позволить ей разрушить наш с Женей сложившийся союз.

– Давай не будем об этом, – попросил я.

– Хорошо, мы не будем об этом говорить. Но мы оба будем об этом думать.

– Хорошо, я скажу тебе, что я ее не люблю.

– Но ведь это не так.

– Тогда я тебе скажу другое. Майю я со своей мамой не знакомил.

Это был убийственный аргумент против всех ее сомнений. И Женя его приняла. И поверила, что я люблю ее больше, чем Майю. Конечно же, она хотела бы, чтобы я вообще забыл о ней. Но как умный человек она больше не стала поднимать эту тему. А я потихоньку отдалялся от Майи, все сильнее прикипая к Жене. И в тот момент, когда Майя снова всплыла на моем горизонте, я был уверен, что ей ни за что на свете не удастся сбить меня с истинного пути.