Текст книги "Здравствуй, Мурка, и прощай!"

Часть II
1992—1993 гг.

Глава 11

Браток уже вытаскивает ствол, а Игнат все медлит. Пистолет намертво врос в кобуру, да и руки какие-то ватные. Бандит уже наставляет на него наган. Его лицо искажено злой гримасой. Палец давит на спусковой крючок. Ба-а-ах! Гул выстрела нарастает плавно. Пуля летит медленно. Игнат видит ее, умом понимает, что можно увернуться от нее, но тело непослушно, и ноги как будто к земле примерзли... Грохот выстрела закладывает, пуля стремительно ускоряется. Вспышка перед глазами, удар, боль...

Игнат распахнул глаза... Все в порядке. Он в своей квартире, в своей постели, рядом сопит в две дырки смазливая бабенка. Никаких братков и в помине нет. Но в груди болит и ноет. Как будто пуля там...

Пулю вытащили семь лет назад. Полгода в госпитале плюс два месяца санаторно-курортного лечения, и в строй. Тогда Игнат был лейтенантом, сейчас капитан – старший оперуполномоченный уголовного розыска. Жизнь продолжается. Но память нет-нет да и подкидывает на ночь кошмарные сны.

Он снова закрыл глаза. Заснул. И ему приснилась Мурка. Живая и здоровая. Красивая и цветущая. Она целовала его, ласкала, а он вдруг вскочил с постели, сам схватился за пистолет.

«Не убива-ай!» – хватаясь за голову, закричала она.

И ее крик вытащил его из трясины кошмара.

За окнами уже светло. Лена под бочком – голова на плече, рука на груди... Лена... Или Даша?.. А может, Вика?!. Даша была на прошлой неделе... Может, это другая Даша... Или другая Лена... Черт, совсем он запутался в своих бабах...

Вот если бы с ним сейчас была Марина, он бы ее ни с кем не перепутал. Но ее нет.

Мурка называла себя веревкой. Сама вешалась ему на шею. Потому что любила. Не хотела признаваться в этом, но любила...

Он хорошо помнил, как познакомился с ней. Давно это было. Так давно, что иногда ему казалось, что ничего не было. Но ведь было... Он закадрил обычную симпатичную девчонку. А потом выяснилось, что Марина – не обычная. Дерзкая, бойкая, с блатной феней на «ты». А как одевалась. А какая страстная...

Она заинтриговала Игната. Но не столько своей яркой внешностью, а поведением и манерами. По городу бродили слухи о какой-то Мурке. Отчаянная блатная девчонка без всякого зазрения совести бомбила по Москве торгашей и цеховиков. И держала в ежовых рукавицах злых урок из своей воровской бригады. Уж не на Мурку ли нарвался Игнат? По номеру телефона он узнал адрес, где она жила. С ведома начальства установил за ней слежку.

Он своими глазами видел, как Марина выходила из дома в одной компании с подозрительными типами уголовной наружности, как садилась вместе с ними в машину. Они ехали на дело. Два уголовника вошли в дом. Примерно через час вышли, сели в машину. Игнат поехал за ними, но уголовники почуяли слежку, ушли в отрыв и пропали из виду. Но в тот же день Игнат узнал, что в том самом доме произошло убийство. Он понял, чьих рук это дело. Поставил в известность начальство. Но Марина со своими сообщниками сумела уйти от возмездия.

Но с тех пор Игнат точно знал, кто такая Марина. Он думал, что она поняла, с какой стороны дует опасный ветер. Думал, что ее черный парус никогда больше не появится на его горизонте. Но прогадал. Мурка снова пришла к нему. Снова была бурная ночь. Он отправил ее в Москву, а сам собрался ехать за ней: как опер, он считал своим долгом узнать, где прячется она со своими головорезами.

Но случайная машина, которую он остановил, оказалась не случайной. Головорезы сами вышли на него. Был выстрел, который мог оказаться смертельным.

Позже он узнал, что Мурка была жестоко наказана своими сообщниками. За предательство, которого не было. Ведь она даже не подозревала, что Игнат служит в милиции. Не смогла догадаться. Потому что потеряла голову.

Преступников нашли, задержали. И наказали по всей строгости закона. Кнуту дали пятнадцать лет, Капрону девять. Где-то через год накрылись их дружки – каждому впаяли по восемь годков...

– Игнат, ты самый лучший! – плотоядно улыбнулась Лена-Даша-Вика.

– Не угадала. Я плохой и даже гадкий.

– Ну что ты такое говоришь?

– А то и говорю, что тебе уже пора. Мне на службу надо.

– Я тебя здесь подожду. Тебе не кажется, что твоя квартира плачет по генеральной уборке?

– А вот этого не нужно!

Он любил женщин, спал с ними вразрез с высокими моральными принципами советского офицера. Но не любил эксплуатировать их труд, имеющий лишь косвенное отношение к постели.

– Тогда я просто тебя подожду.

– Долго ждать придется. Я сегодня в командировку еду.

Это была всего лишь отговорка, чтобы выставить вчера любимую женщину за дверь. Сегодня он ее уже не любит. Возможно, он сексуальный маньяк, но даже полная очистка крови не сможет избавить его от пагубного пристрастия к женщинам. Вчера он любил одну, сегодня ему нужна другая. И так по замкнутому кругу. Тридцать два года ему – ни семьи, ни детей. Видать, так холостым бабником и помрет...

Игнат избавился от очередной подружки, отправился на службу. Дел у него невпроворот. Время неспокойное. Воры и бандиты потеряли всякий страх и совесть. Грабежи, вымогательства, убийства. Да и народ распоясался. Даже мирные обыватели дошли до того, что выясняют друг с другом отношения посредством киллеров. Беспредел, одним словом.

На данный момент он оперативно сопровождал расследование заказного убийства. Дело темное, бесперспективное. Но пока того требует следователь, он будет искать убийцу. Возможно, найдет. А если нет, то вины его в том не будет. Он делает все возможное.

Начальник заслушал его на оперативном совещании. Что-то пометил себе в блокнот. И переключился на другое дело.

Года два назад некая гражданка Иванцова убила своего любовника. Проснулась утром, а рядом в постели труп. На полу валяется пистолет с ее отпечатками пальцев. Суд приговорил ее к девяти годам лишения свободы. А на днях в милицию с повинной явился ее муж. Дескать, это он убил любовника своей жены. Его убил, а ее подставил. Словом, нужны были показания осужденной женщины. А для этого нужно было ехать в лагерь, где та мотала срок. Выбор пал на Игната.

– Ты у нас холостой. Большой спец по женской части. Кому ехать к женщине, как не тебе!

– Накаркал, – усмехнулся Игнат. – Командировку себе накаркал.

В Мордовию он выехал в тот же день. Сел на поезд – и вперед.

Начальник колонии встретил его благодушно. Угостил с дороги чаем с сушками.

– Значит, не виновата Иванцова, – задумчиво проговорил он.

– Похоже на то, – кивнул Игнат.

– Два года в неволе, и почем зря... А может, не зря, как думаешь, капитан? Все-таки мужу своему изменяла?

– Это же не преступление.

– Зато сколько преступлений на почве ревности... Я вот думаю, может, статью такую ввести, изменила мужу – получи срок.

Похоже, разговор шел на больную для подполковника тему. Видимо, у самого проблемы с супружеской верностью жены. А сам Игнат сколько таких проблем создал. Сколько раз он спал с чужими женами. Может, его тоже преступником объявить? Нет, не прав подполковник... А может, в чем-то и прав...

– Если за измены сажать, тогда вам придется отдать свой кабинет под спальное помещение для осужденных.

– Да, кажется, я загнул... У меня и без того перебор с заключенными. Положено шестьсот, а сидит почти тысяча... И какие люди!

– Какие?

– Помнишь, песню «Мурка, ты мой Муреночек»?

– Помню, – похолодел Игнат.

– Так вот, у меня точно такая Мурка сидит. Все как в песне. «Ты зашухарила всю нашу малину и за это пулю получай...» И наша Мурка пулю получила. Чудом с того света выкарабкалась.

Игнат и сам знал, что Марина не погибла. В миллиметре от сердца пуля прошла. Откачали ее, вылечили. И под суд. Семь лет лагерей. Вот, значит, где она срок мотает. Снова пересеклись их дорожки.

– Может, слышал про нее? – спросил подполковник. – Ты же из Москвы, а она там кооператоров бомбила.

– Тогда не было кооператоров, – ушел от прямого ответа Игнат. – Цеховики были, спекулянты и расхитители.

– Но Мурка-то была. И сейчас она здесь. Я думал, она бузить начнет. Ничего подобного. Тихая, никого не трогает. На производстве норму выполняет. Хотя по первому разу было. Одна блатовка нашлась. Дескать, какая ты, к черту, Мурка, если дружков своих ментам сдала. Она долго терпела. А потом сорвалась. Глаз этой блатовке выбила. С тех пор ничего такого. Ее никто не трогает, и она тише воды. За нанесенные увечья ей срок не добавили, нет. Но условно-досрочное не светит. А так бы представили. Хорошо себя ведет, ничего не скажешь.

– Почему вы это мне рассказываете? – смущенно спросил Игнат.

– Потому что ты очень внимательно слушаешь, капитан, – насмешливо посмотрел на него начальник колонии. – Интересно?

– Интересно. Но к моему делу не относится. Мне бы с Иванцовой встретиться. И чем быстрей, тем лучше.

Игнат снял показания с осужденной. И в тот же день отправился в обратный путь. Хотел повидаться с Муркой. Возможность была, но он удержался от соблазна. Не получится у них разговора. Ведь, по сути, он предал ее. Из-за него она чуть не погибла.

* * *

Лето, солнце, жара. Копоть от тепловозов, испарения от раскаленного асфальта. Но люди этого не замечают. Все куда-то спешат, все куда-то бегут. Толчея, суета. Пассажиры, встречающие... У всех есть какая-то цель в этой жизни. И в этой толпе только Марина одна неприкаянная.

Ей некуда спешить, ей некуда бежать. Не болела тетя Лида тогда, семь лет назад. Но заболела через три года после того, как Марина загремела сначала на больничную койку, а затем на нары. Тяжело заболела. И отошла в мир иной. Дядя Слава запил горькую, спился и ускакал на белой горячке вслед за своей женой. Никого не осталось у Марины на этом свете. Одна-одинешенька. Ни кола ни двора. Некуда податься.

Поэтому она и не спешит. Поставила фибровый чемоданчик себе под ноги, достала «беломорину», закурила.

Когда-то Мурка курила дорогие дамские сигареты. Бары, рестораны. Фирменные шмотки, кольца и браслеты. Но все изменилось. Убили Мурку. Предали и убили. Марина Климова выжила, а Мурка умерла. Воровская романтика вышла из нее вместе с кровью, которую пустили «братья навек». Потух задор, угасла дерзость.

Ее осудили на семь лет. За организацию банды. И пальбу по ментам ей припомнили. Хорошо, что к мокрым делам не привязали. И неплохо, что в срок включили год, который она провела в тюремной больнице. Суд, конвой, этап, зона. Марина восприняла это как должное. Как все работала, выполняла план. Начальник колонии ставил ее в пример, и ей вовсе не хотелось порвать его за это на куски. Но вот прозвенел звонок. И она вышла на свободу, хотя и не очень-то стремилась покинуть зону. Не нравилось ей там, но и в мир возвращаться не очень-то хотелось. Не было у нее берега, к которому можно было прибиться.

– Та-ак, и откуда мы такие красивые?

Она видела ментов, но не смотрела в их сторону. До тех пор, пока они сами не обратили на себя внимание.

Не думала она, что ее можно назвать красавицей. Неволя наложила свой отпечаток на черты ее лица. Косметикой она не пользовалась. И до предела короткая стрижка не прибавляла ей обаяния. Одежка убогая – «двойка», скроенная собственными руками из материала, из которого шьют халаты для уборщиц. Роскошная песцовая шуба бесследно сгинула на лагерных складах. Остался только костюмчик, прошитый пулей. Марина отказалась от него. В этой одежде умерла Мурка. В этой одежде она могла воскреснуть. А так не хотелось возвращаться к прошлой безумной жизни.

Марина предъявила патрулю справку об освобождении.

– Ух ты! – ехидно усмехнулся мент.

Морда красная от жары, глазки скользкие от животной похоти. Боров красноперый.

– Наш клиент, – оживился его напарник.

Такой же урод, только морда не такая раскормленная.

– Я свое отсидела, – тихо, без вызова сказала Марина.

– И сразу за старое, да? – ухмыльнулся боров.

– С чего вы взяли?

– А с того. Что у тебя в карманах?

– Ничего.

В самом деле ничего. За шесть лет в колонии она заработала неплохую по старым временам сумму. Но недавняя реформа превратила деньги в бесполезные фантики.

– А мы посмотрим. Гольцов! Обыскать!

– Вы не имеете права, – робко запротестовала Марина.

Но ее никто не слушал. Мент Гольцов сунул руку ей в карман и достал оттуда крохотный пакетик с каким-то порошком.

– О-о! – восторженно протянул он. – Похоже, наркотик!

Натуральная подстава. Но возмущаться не имело смысла. Только мусоров потешать.

– Да, похоже на то, – осклабился боров. – Наркотики – это статья. Обратно в зону захотелось?

– Мне все равно, – пожала плечами Марина.

– Как это все равно? – вытаращился на нее Гольцов. – Так не бывает.

– А как бывает?

– Бывает, что миром можно договориться.

– Это как?

– Ты что, ни разу не грамотная? Что, конвойным никогда не давала?

– Не понимаю, о чем вы?

– Да все о том же. О большом и толстом.

– Только в двойном варианте, – глумливо усмехнулся боров.

– Ничего не выйдет, – покачала головой Марина. – Давайте в околоток ведите, протокол составляйте.

– Ну, околоток так околоток. Пошли!

Она хотела взять чемодан, но Гольцев пнул его ногой и отфутболил под колеса подъезжавшему локомотиву.

– Ой, упал! Какая жалость...

Марина ничего не сказала. Лишь посмотрела на мента, как на недоумка.

В участке Марину сунули в «обезьянник». К бичам и проституткам. Она спокойно села на скамейку, положила руки на колени и застыла как скульптурное изваяние. Холодный, ничего не выражающий взгляд растворился в пустоте.

– Эй, подруга, ты что, замерзла? – пристала к ней размалеванная девка с манерами подзаборной шлюхи.

Марина даже ухом не повела.

– Ты чо, не слышишь?

Проститутка набралась наглости и толкнула ее в плечо.

Марина спокойно повернула к ней голову и намертво приклеилась взглядом к ее бесстыжим глазам. Она ничего не говорила, просто смотрела на нее. Но этого хватило для того, чтобы проститутка утухла.

– Э-э, ты чо, психованная? – для приличия тявкнула она и заглохла.

На этом бы все и закончилось, но разговор подхватил косматый, поросший щетиной бич в строгом, но до невозможности затертом и засаленном костюме. Высокий лоб, маленькие глазки-буравчики, шнобель вместо носа. Противный душок.

– Сама ты психованная! – наехал на проститутку мужик. – Чего к девке пристала? Не видишь, проблемы у нее.

– У всех здесь проблемы! – огрызнулась шлюха.

– Твоя проблема между ног. А у нее душа болит, не видишь, что ли?

– Ты, дядя, кормушку захлопни, да! А то развонялся! – поморщила нос шлюха.

– Фу-у! Воняет! – хором подхватили ее товарки.

– Это триппер ваш воняет! – загудели бичи.

Их было не меньше, чем проституток. Три мужика и две бабы. Типичные отбросы общества. Но Марина не испытывала к ним неприязни. Тем более что сама фактически находилась в их шкуре.

– Так, а ну заглохли!

К решетчатой стене подошел мусор с лычками старшины.

– Климова, сюды!

Марину выпустили из клетки и отвели в маленький без окон кабинет. Дощатый стол, две лавки, вделанные в стену. Вот и вся обстановка. Минут через пять туда вломился щеголеватого вида лейтенант. Окатил ее с ног до головы разнузданно-оценивающим взглядом.

– Неплохо смотришься, Климова! – ощерился он.

– Что, баб давно не видели? – усмехнулась она.

– Да нет, баб я каждый день вижу. И в больших количествах. Но видишь ли, они не все съедобные.

– Ну почему же, у вас в «обезьяннике» четыре марамойки. Одна из них ничего.

– Пройденный этап, – ухмыльнулся мент. – Свежачка хочется. Давай договоримся, если ты возбудишь меня, то я не буду возбуждать дело против тебя?

– Не понимаю, о чем это вы.

– Ты дуру-то не валяй. Все ты понимаешь. За что сидела?

– За покушение на убийство.

Марина смотрела на мента сквозящим немигающим взглядом. Ни вызова в нем, ни угрозы. Просто смотрела.

– И кого ж ты убить собиралась?

– Мента. И не одного, а двух.

– Не шутишь? – вытаращился на нее лейтенант.

– А вы мое дело запросите. Узнаете.

– Ментов трогать нельзя.

– Можно. Если это поганые менты. Ты можешь отыметь меня, начальник. Если не промахнешься.

– Я-то?! Я-то не промахнусь...

– Я тоже. Один раз промахнулась. А сейчас не промахнусь. Кончу я тебя, начальник. Можешь за наркотики меня посадить. Но я же выйду. Мне терять нечего, начальник.

Лейтенант не смог выдержать тяжелый гипнотический взгляд. Отвел глаза в сторону.

– Ты сумасшедшая.

– Я знаю... Не надо со мной шутить. Я слишком всерьез все воспринимаю.

– Шизофреничка!

– Все правильно. Отпусти меня, начальник. Не дай грех на душу взять.

– Да кто тебя держит, ненормальная! Иди отсюда!

Марину выставили за дверь. Справку об освобождении оставили, а деньги не вернули. Что ж, каждый зарабатывает на жизнь как может.

– Эй, подруга! – услышала она знакомый голос.

Обернулась и увидела бичей, с которыми только что парилась в «обезьяннике». Добровольный заступник махал ей рукой, звал к себе.

Марина не сдвинулась с места. Но не уходила. Ждала, когда бич сам подойдет к ней. Подошел.

– Ты куда лыжи навострила, красавица? – разудало спросил он.

Марина едва заметно усмехнулась. Если она красавица, то лишь для таких, как этот шут.

– Никуда.

– Что, приткнуться некуда?

– Угадал.

– И денег, поди, нет.

– Спасибо ментам.

– Да менты все козлы. От них подальше держаться надо. Мы сейчас к себе на квартиру. Давай с нами.

– Просто давай или как?

– Ну, в смысле с нами давай. А если не просто захочешь, то я мужик в самом соку.

Видно, что сока в нем полно. Только уж больно воняет этот сок.

– Не захочу.

– Почему?

Марина ответила словами из хороводной частушки.

– Девки бегали по льду, застудили ерунду. А без этой ерунды и ни туды, и ни сюды.

– Ничего. Сейчас лето. Отогреется твоя ерунда.

Марина усмехнулась. Плевать ей на эту «ерунду».

Глава 12

Бомжацкая «квартира» находилась в музее-заповеднике на берегу Москвы-реки. И представляла собой уютную полянку в окружении раскидистых вязов. Райский уголок. Лес, зелень, река. Никаких строений поблизости. И это в душной шумной Москве. Простым смертным сюда доступ закрыт. Но бомжам можно.

Марине подробно объяснили, что ей очень повезло. Потому как бомжацкая «семья», в которую она попала, находится на привилегированном положении по сравнению со всяким другим сбродом. Дескать, «семья» дружная, все друг за друга горой, а потому ее боятся.

– Заповедник – это наша территория! – с королевской важностью рассказывал ей предводитель по кличке Карзубый. – Никто не смеет сюда сунуться без нашего ведома!

Семья. Чуть более десятка бездомных обездоленных бродяг. Кто-то спился, а потому оказался на улице. Кто-то лишился квартиры – по чьей-то злой воле или по собственной глупости. Кто-то был бичом по жизни.

Карзубый внимательно посмотрел на Марину. Он ждал вопросов. Но она молчала.

– А если кто сунется? – спросил за нее Капитоша. Так звали ее заступника и благодетеля.

– Тогда никакой пощады! В мешок и в воду!

От Карзубого в равной степени воняло как нечистотами, так и дешевой бутафорией. Но при всем том его слова не лишены были смысла. Бомжам нечего терять. Так что из себя их лучше не выводить – и убить могут.

– И еще! – многозначительно поднял палец Карзубый. – У нас семья. Все мы – братья и сестры... – Он выдержал паузу и добавил: – Мужья и жены...

Марина вопросительно посмотрела на него.

– Да, ты правильно все поняла. Все мужчины – твои мужья. А жена не может отказать мужу.

– Да брось ты, Карзубый! – махнул на него рукой Капитоша. – Ты эту туфту сам только что придумал. И уже мозги вправляешь.

– Да, Карзубый, ты воду не мути, – поддержала его Люська, молодая в общем-то, но порядком потертая жизнью бомжиха с мешками под глазами. – Кто кого хочет, тот того и любит. Правда, Лунявый? – спросила она и прижала к своей груди плешивую голову своего полюбовника.

– И вообще, Карзубый, хорош тюльку травить. Жрать охота!

Вождь обескураженно развел руками. Вся его важность слетела, как новогодняя мишура с выброшенной на помойку елки.

– Да я что, я как лучше хотел.

Поляна была уже накрыта. Карзубый подал знак, и голодные бомжи потянули грязные руки к таким же грязным кускам с чьего-то барского стола. Марина тоже хотела есть. И тоже потянула руку к импровизированному столу. Голод не тетка, когда хочешь жрать, и слона дохлого сожрешь. Впрочем, здесь были не только объедки. Она сумела урвать кусок взятой из магазина ливерной колбасы. И шмат свежего хлеба под руку подвернулся. Жить можно.

Но бомжи были едины не только хлебом. Спиртное у них пользовалось особым уважением. Паленая водка и дешевый портвейн шли на ура. Марина не зевала. За милую душу хлестала горькую из грязных стаканов.

Спать она завалилась прямо на траву под пышным кустом. Но заснула не сразу. С опаской ждала непрошеного ухажера. На этот случай она припасла «розочку» из разбитой бутылки. Но все опасения были напрасны. Никто не пытался залезть к ней под юбку.

Утром она вместе со всеми отправилась на «охоту». Помнится, в школе краем уха она слышала о жизни древних людей. Мужчины охотились за зверем, а женщины занимались собирательством. В бомжацкой же «семье» собирательством занимались и мужчины, и женщины. Основной статьей дохода была стеклянная тара, которую собирали, чтобы затем снести на пункт приема. А этого добра вдоль берега Москвы-реки за вечер и ночь скапливалось немало. Лето жаркое, народ к воде валом валит. Без горячительных и прохладительных напитков не обойтись.

Были и другие «рыбные места». Помойки и свалки. Там и бутылки пустые можно было найти, и барахло всякое, ну и пожрать, само собой. На этот более ответственный участок отправились мужики. Капитоша свалил вместе с ними. Женщины же разделились на две группы: одна пошла вверх по реке, другая – вниз.

Марина собирала бутылки в паре с Люськой.

– Ну как тебе у нас, нравится? – спросила та.

– Ничего, жить можно, – пожала плечами Марина.

– В зоне, поди, на всем готовеньком жила.

– Да грех жаловаться. Крыша над головой, кормили неплохо. Только вот не поили.

– И век воли не видать. А у нас свобода! Куда хочешь, туда идешь. Где хочешь, там и живешь. Зимой, правда, хреново. Холодно больно. На улице загнешься. Но ничего, и на зиму есть теплые места. Главное, знать, где. А сейчас здорово. Лес, речка... Мы с тобой сейчас норму сделаем. И купаться пойдем. И загорать будем. Или ты не любишь купаться?

– Люблю.

– И здорово. А то из наших никого в реку не затащишь. Мыться – лень, а чесаться не лень.

На фоне остальной бомжебратии Люська производила благоприятное впечатление. Неопрятная, одежда рваная и мятая. Зато от нее не воняло, как от других.

Люська обещала легкую прогулку. Но пришлось пройти километров десять, прочесать несколько стихийных пляжей, прежде чем удалось наполнить сумки. А когда шли к приемному пункту, напоролись на трех бомжей из враждебного клана. Нечесаные, немытые, в грязных обносках. Но хорохорятся так, что смех разбирает.

– А-а, Люська! Опять ты! – прогундосил тщедушный оборвыш с огромным фингалом под глазом.

Вразвалочку подошел к ним. Вид у него чумовой. Драная кепка на глазах, в гнилых зубах пожелтевший «бычок», руки в брюки, все дела. И дружки его под крутых косят.

– Те чо надо, Окурок? – набычилась Люська. – Ща как врежу, зубы проглотишь!

Не сказать, что баба здоровая. Среднего роста, мосластая. Но напористая. Сжала кулаки и как танк поперла на бомжей. Марина не могла ее не поддержать. Вытащила из пакета две бутылки, грамотно разбила одну об другую – «розочки» вышли на зависть другу и на страх врагу. Но вперед она выступать не стала. Не было в ней злости к этим жалким, опустившимся существам. Не хотелось лезть в драку.

Впрочем, до драки дело не дошло.

– Э-э, бабы, вы чо, совсем очумели?

Окурок испуганно попятился задом. И его дружки включили обратный ход.

– Валите отсюда, придурки! – крикнула им вслед Люська. – Еще раз увижу, кишки выпущу!

Бомжи скрылись из виду. Марина выбросила «розочки» в кусты.

– А ты отчаянная баба! – похвалила ее Люська.

Марина лишь усмехнулась про себя. Была она когда-то отчаянной.

– Конкуренты штопаные! – кивнула Люська вслед ретировавшемуся врагу. – Работать не хотят, ищут, где что на халяву урвать.

– А мы работаем? – насмешливо спросила Марина.

– А разве нет? Счас тару сдадим, лавьем разживемся. Пожрать че-нибудь купим. А потом на заслуженный отдых. Чем не жизнь, а, подруга?

За бутылки они получили ворох денежных фантиков. Большую часть Люська отложила на бомжацкий «общак», остальное разделила пополам. Себе и Марине.

По большому счету, они обе скрысятничали. «Общак» дело святое. Но Марину нисколько не вдохновляли воровские понятия. Мурка и жизнь на зоне остались в прошлом.

Люська отвела ее к ларьку, где продавались горячие пирожки. Собачье там мясо или нет, Марину не волновало. Она не привередливая. И пирожки все равно вкусные.

– Эй, смотри, лошара скачет! – встрепенулась вдруг Люська.

И кивком головы показала на какого-то парня. Точно, лох. Идет, ворон считает. А из заднего кармана брюк портмоне выглядывает. Не зря такой карман дармовым называют. Даже неопытный верхушник такой лопатник на раз-два возьмет. Для Марины это и вовсе не проблема.

– Эх, дернуть бы карман! – мечтательно закатила глаза Люська.

– А ты сможешь?

– Если б могла, я бы здесь не стояла. А ты бы смогла?

«Запросто!» – хотела сказать Марина. Но сказала прямо противоположное:

– Даже подумать страшно.

– Ты же вроде бы не из пугливых.

– Извини, но я пас!

Она могла бы свинтить лопатник. Один, второй. Набила бы мошну, сняла бы приличную квартиру, приоделась. Но ей жуть как не хотелось окунаться в трясину прошлого.

Люди проходили мимо и с презрением поглядывали на нее как на бомжиху. Но ей абсолютно все равно. Главное, что она не воровка.

* * *

Жизнь только тогда жизнь, когда от нее ловишь кайф. С кайфом по жизни, иного девиза Жора Тык не признавал. Жил как на тачке своей ездил – жал «газ» на всю катушку.

И тачка у него кайфовая. «БМВ» с кожаным салоном – на днях из Германии пригнали. Убойный вариант для пешеходов – кто не спрятался, Жора не виноват. Да и авточайники пусть трепещут, когда он едет с пацанами. Любого недовольного уроют.

 
Мурка, ты мой Муреночек,
Мурка, ты мой котеночек,
Мурка, Маруся Климова,
Прости любимого!..
 

Окна в машине открыты, музыка на всю громкость. Жора задумался. Вопрос возник – как бы обложить данью водил и пешеходов пусть и за невольное, но прослушивание шедевра блатной баллады, блин?

Бамбук же думал о суетном.

– Говорят, у нас тут на Москве своя Мурка была, – сказал он. – Крутая бабенка, лохов бомбила влет. Красивая, говорят, была.

– Где она сейчас? – зевнул Жора. – Если она такая клевая, я бы ей дрозда вставил, не вопрос.

– Если бы она дала, – усмехнулся Бамбук.

– А кто б ее спрашивал? Нравится не нравится, ложись, моя красавица.

– Да ее силой не возьмешь. А если возьмешь, кирдык будет. Был бы. Нет Мурки, завалила ее братва. Скурвилась, говорят.

– Вот я и говорю, все бабы – курвы.

Машина сбавила ход и приклеилась к обочине.

– Все, приехали! – сообщил Ушастик.

Жора нехотя выбрался из машины. За ним двинулся Бамбук. Работа у них непыльная. Бабло на «общак» собирать. По точкам проехались, лавье сняли – и к Пахану на доклад.

Брынза уже заприметил их. Выскочил из ларька, бежит навстречу.

– Ну чо, братан, как дела?

– Все в цвет! – оскалил зубы пацан.

Он отвечал за торговые ряды на своем участке. Он и дань с торгашей собрал. Жора взял бабки, пересчитал их, сверил с контрольной цифрой – все путем. Можно ехать.

Проблем нигде не возникло. Еще до обеда он собрал кассу и к шефу в кабак. Отдал деньги по счету.

Пахан был доволен.

– Сегодня можешь отдыхать. Завтра по плану, а послезавтра дело у тебя. Возьмешь пацанов – и к бутовским на стрелку.

Боссу Жора не сказал ничего. Надо так надо. Но в машину он садился в расстроенных чувствах. Не по его это части – на стрелках разборки клеить.

– Что такое? – встревоженно спросил Бамбук.

– На стрелку завтра едем. С бутовскими тереть.

– По сухому или по мокрому?

– А это как получится.

– Ну и ништяк, что стрелка. А то заржавеем, блин, без дела.

Жора на стрелку ехать не хотел. Боялся. Но перед пацанами хвост пистолетом держать нужно. Ведь оно как в их мире, дашь слабину – заклюют.

– Стрелка – это ништяк, – кивнул он. – Но это завтра. А сегодня отдыхаем.

– Жарко, нах, искупаться бы, – просительно посмотрел на Жору Ушастик.

– На реку бы, – поддержал его Бамбук.

– Не, лучше в сауну, – покачал головой Жора. – С телками.

Шлюх они найдут. Трахнут их на досуге. Забесплатно. А будут возникать – по морде. Да, по мусалам шлюхам нужно настучать, однозначно. Злобой себя накачать перед завтрашней разборкой.

– Так река ж грязная, – сказал Бамбук. – Искупаемся, а потом в баню, таблицу Менделеева смывать.

– Какую таблицу? – не понял Жора.

– Ну, в Москве-реке, говорят, столько химии – вся таблица Менделеева, бля.

Жора так ничего и не понял. Но чтобы не казаться профаном, согласно кивнул головой. Дескать, все ясно. А Ушастик решил, что Жора дал ему отмашку ехать на реку. И повез их в известном направлении. Ну, река так река.

* * *

Марина бомжевала больше месяца. Как это ни странно, но такая жизнь пошла ей на пользу. Особо она не перетруждалась, ела не то чтобы досыта, но и не голодала. Пила, но в меру. С бомжами в любовь не играла, по мужикам не сохла. После обеда вместе с Люськой принимала солнечные и речные ванны. Заповедная природа, свежий воздух, моцион – короче, санаторий, а не жизнь.

И сейчас у нее солнечные и водные процедуры. У них с Люськой для этого имелось укромное местечко, окруженное со всех сторон пышными кустами. Ни одна живая душа сюда не забредала. Ничто не мешало им с Люськой устроить здесь нудистский пляж. И загорали, и купались только голышом.

Марина выходила из воды. Полотенца нет, чтобы вытереться. Но это не беда. Под солнышком обсохнет. Будет лежать на мягкой траве и обсыхать. Красота.

Она была уже на берегу, когда из-за кустов на полянку вывалилась мрачного вида троица. Мощной комплекции парни – золотые цепи на мощных шеях, майки-безрукавки, спортивные штаны. Похоже, беспредельная братва, из новых. Нагло пялятся на нее, ухмыляются. На Люську лишь посматривают. Похоже, их она не интересует. А Марину во все глаза разглядывают. Похабно лыбятся.

Марина и не пыталась закрыть свои прелести. Шуганешься – только похабников повеселишь.

– Баб голых не видели? – невозмутимо-спокойно спросила она.

– Таких, как ты, не видели, – ощерился мордастый детина.

– Ну, смотрите, а я пока оденусь.

Она хотела взять свою одежду, но браток встал у нее на пути.

– А зачем тебе одеваться? – недобро усмехнулся он. – Ты и так не хило смотришься. Мужика ждешь?

– А ты что, мужик? Я думала, ты центровой пацан.

– Угадала. Пацанов, значит, любишь.

– Вышла я из того возраста, чтобы пацанов любить, – усмехнулась она. – Взрослые мне больше нравятся.