Текст книги "Уголовных дел мастер"

Это интересная тема. У разных народов существуют различные приметы. Одни считают, что вампирами обязательно становятся младенцы, родившиеся в «сорочке» или появившиеся на свет с зубами. Другие полагают, что если через покойника перепрыгнула кошка или перелетела курица, он восстанет из гроба, и будет пить кровь, потому что его душа, схваченная на лету, не смогла отправиться в мир иной. Стокер просто-напросто творчески переработал все эти легенды, но было бы лучше, если бы он своему герою дал другое имя, потому что Влада Дракулу в каком-то смысле можно считать национальным героем Румынии. Он люто ненавидел турок, искусно воевал с ними, а погиб от стрелы шурина.

– О Дракуле и поныне сочиняют много гадостей. Якобы, он настолько любил сажать людей на кол, что сам придумывал разнообразные способы казни, – продолжала Берта. – Пусть это останется на совести сочинителей. Между тем границы нынешней Румынии практически повторяют те, которые определил Дракула. А вот в том, что он был очень жесток, сомневаться не приходится. Но в те времена это было обычным явлением. Тогдашние правители Франции или Германии вели себя ничуть не лучше. Можно подумать, что Петр Первый или Иван Грозный были ангелами.

– Последние слова Берта проговорила с некоторой обидой. В этот момент мы остановились возле невзрачного двухэтажного дома, – Сильвестр Макарович неожиданно улыбнулся, залпом опорожнил половину кружки. – Когда она спросила, удовлетворен ли я рассказом, мне показалось, что голос у нее дрогнул. Я, дурак, решил, что она сомневается, сдержу ли слово насчет продуктов. Быстренько извлек хлеб и консервы из рюкзака, протянул ей. Она стремительно отступила от меня, попрощалась и быстро вошла в подъезд. Только каблучки по ступенькам зацокали.

– Ну, ты даешь, Макарыч. Мне про тебя другое сказывали, – проговорил Андреевич. – В молодости, мол, ходок исключительный, ни одну юбку мимо не пропускал.

– Это я разбаловался, когда с войны вернулся, – нехотя признался Сильвестр Макарович. – На фронте сам знаешь, все бабы на строгом учете, рядовая пехота только в прифронтовых лазаретах с женским полом могла коротко общаться, если, конечно, ранение позволяло.

– А какое отношение давным-давно покойный Дракула имеет к убийству Вирника? – недоуменно осведомился Ворсин, которого пространные воспоминания старика не слишком заинтересовали, да и времени на длительную беседу не оставалось.

Тот косо взглянул на собеседника, недовольно пожевал губами, соображая, как отреагировать на вопиющую бесцеремонность, обидеться или оставить без внимания, наставительно произнес:

– Два года назад Осипов, под началом которого ты служишь, точно такой же вопрос мне задал. Я тогда в нашей районной газете заметку прочитал, как пенсионера, который занимался коллекционированием старинных икон и жил в Алупке, сначала обухом по черепку оглоушили, а после этого задом на штакетину усадили. Я заподозрил, что это не славянских рук дело. Наши, конечно, тоже не ангелы, на любую пакость способны, но таким непотребным образом измываться над человеком им бы и в голову не пришло. Поделился своими соображениями с Осиповым, предложил мысли насчет Дракулы в письменном виде изложить, чтобы отослать куда надо, а он посмеялся и посоветовал поменьше в чайную захаживать. А я вот думаю, что если бы наши органы правопорядка шевелили не только задним местом, но и мозгами, мы бы сейчас не пили за упокой души Вирника это паршивое пиво.

– Чего? – откликнулась продавщица, которая до этого момента мирно стояла за стойкой и, казалось, не обращала никакого внимания на собеседников. – Пиво, говоришь, паршивое? А сам уже третий бокал ухлестал! Нажрутся, понимаешь ли, а потом претензии предъявляют. А-а, вот и сестра милосердия пожаловала! – обрадовалась она, увидев вошедшую в зал девушку, одетую в легкое белое платье. – Вовремя Даша, пожаловала. Твой дедуля как раз к пиву прицепился, верный признак, что дошел до кондиции. Ты, детка, присмотри за ним, как бы чего не вышло.

– Дедушка, ты же обещал! – укоризненно произнесла Даша, приблизившись к столу. Ее большие серые глаза предательски заблестели, а загорелое лицо приобрело пунцово-кофейный оттенок.

Ворсин невольно залюбовался девушкой. Тонкие брови, пушистые ресницы, пухлые вишневые губы, длинные русые волосы, аккуратно причесанные и собранные в узел на затылке.

– Между прочим, твоего деда вот этот блюститель закона угощал, – нажаловалась рыжая, ткнув пальцем в Ворсина.

– А вам, молодой человек, должно быть стыдно, – осуждающе произнесла девушка, обращаясь к Сергею. – Стариков с утра спаиваете.

– Да не верь Нюрке! – возмутился Андреевич. – Мы серьезный вопрос с милицией обсуждаем.

– Ладно, Андреевич, не ерепенься, – произнес Сильвестр Макарович и встал из-за стола. – Посидели, пора и честь знать. А вам, лейтенант, советую подумать над моими словами. Идем, внучка.

Он решительно сделал несколько шагов, но возле двери неловко покачнулся. Девушка сноровисто подхватила его под локоть, но старик обиженно отвел ее руку, с достоинством вышел наружу.

Ворсин и Андреевич последовали его примеру. Узнав, что лейтенант направляется в общежитие, старик вызвался его проводить.

– Сильвестр Макарович и вправду имеет два высших образования? – поинтересовался Сергей.

– Удивляетесь, как такой образованный человек в такой дыре оказался? – невесело усмехнулся Андреевич. – Такова его планида. Лет десять назад на трассе между Перекопом и Симферополем страшная авария приключилась – лоб в лоб столкнулись «Жигули» и МАЗ. Дело было часа в три ночи, водитель грузовика заснул, выехал на полосу встречного движения. В легковушке на заднем сидении ехали Сильвестр Макарович со своей женой Анастасией Кузьминичной и внучкой Дарьей. За рулем находился его зять Виктор, а рядом с ним – их дочь Вера. Семейство собиралось отдохнуть на море. Сильвестр Макарович предлагал ехать на юг поездом, но зять недавно купил машину, сдувал с нее пылинки и не захотел почти на целый месяц оставлять любимицу без присмотра. Всех пятерых пассажиров разбитой вдребезги легковушки доставили в нашу больницу. Жену, дочку и зятя – в морг, а Сильвестра Макаровича с внучкой – в реанимацию. Через пару дней за телом Виктора приехали его родители, чтобы похоронить на родине. А у Сильвестра Макаровича и его покойной жены, как выяснилось, близких родственников не оказалось, поэтому никто тела погибших долгое время из морга не забирал. Мертвецкая у нас небольшая, мест в холодильнике не хватает. В общем, Анастасию Кузьминичну и Веру похоронили за казенный счет на нашем кладбище. Сильвестр Макарович постепенно оклемался, забрал внучку, которая к тому времени уже совсем выздоровела, и уехал в свои края, а через год продал жилье и перебрался к нам на постоянное место жительства. Думаю, его тоска замучила. Да оно и понятно. Когда кладбище недалече, не так тяжко жить, по себе знаю. Сходишь на могилку, наплачешься вдосталь, травку сорную удалишь, цветочки поправишь, глядишь, и на сердце полегчает.

– Погодите, – осенило Ворсина. – Покойная Анастасия Кузьминична случайно не та Настя, сокурсница, о которой он сегодня рассказывал?

– Так оно и есть. Любил он ее крепко, никак не мог смириться с потерей, вот и решил поближе к усопшей перебраться. Да и дочка покойная чай не чужая.

– Кто мешал перезахоронить обеих?

– Хлопотно и дорого. Да и не с руки с родителями покойного зятя в одном городе оставаться. Те на Дарью глаз положили, всячески настраивали девочку против деда. Они ведь изначально не хотели этого брака, считали Веру холодной и расчетливой, дескать, Виктора приворожила только потому, что он учился в Институте международных отношений и у него на горизонте просматривались зарубежные командировки и престижная работа в посольстве. Над Сильвестром Макаровичем они открыто посмеивались, между собой называли гробокопателем. Он имел два высших образования – археологическое и филологическое, но известен был только в узком кругу коллег, а в практической жизни с ним никто не считался. Да и кому нужен специалист по древним черепкам, никакой выгоды. Смерть Виктора ожесточила их, они еще пуще уверовали, что его брак с Верой – роковая ошибка. Вот и решили выместить злобу на Сильвестре Макаровиче: их сын в могиле, а тесть жив-живехонек.

Не знаю, кто их надоумил, но расчет оказался верным, после аварии самым дорогим существом на свете для Сильвестра Макаровича осталась внучка, и стена отчуждения, искусно воздвигнутая между ним и девочкой, наверняка бы свела его в могилу. Если раньше родственнички не слишком интересовались Дашей, виделись с нею в лучшем случае раз в полгода, то теперь названивали едва ли не каждый день, приглашали в гости на выходные и даже записали на курсы к известному пианисту. Сильвестр Макарович к такому проявлению чувств с их стороны поначалу относился с пониманием, но после того, как внучка, которой он сделал замечание по поводу тройки по русскому, в шутку назвала его ископаемым, призадумался. Как-то Даша пришла домой после девяти вечера, хотя раньше не позволяла себе являться позже восьми, знала, что дед будет волноваться. На его вопрос, что произошло, заявила, что дедуля безнадежно отстал от жизни.

– Пусть над книгами сохнут дурнушки, которым в мужья предназначены исключительно работяги, – высказалась Дарья.

Дед сразу сообразил, откуда ветер дует, но наезжать на родственников поостерегся, это только сорняк можно тяпкой выкорчевать, а втемяшившуюся в юную головенку мысль топором не вырубишь.

– Во-первых, за счет красивой физиономии крепкой семьи не построишь. Безмозглая кукла рано или поздно любому мужчине надоест. Во-вторых, у работяги, как ты выражаешься, душа может быть намного богаче и тоньше, нежели у инженера или артиста. Я вот регулярно беру на раскопки Антона Щеглова. Образование у него – десять классов, а эрудиция и нюх на древности феноменальные.

– Дедушка, ты за год не купил мне ни одного нового платья, – перебила его Даша.

– Причем здесь платье? – удивился Сильвестр Макарович.

– Твой Антон, когда женится, будет раскопками заниматься, а не женой. Вот если бы моя мама не отвлекала за рулем папу во время нашей поездки на юг, мы бы сейчас жили в Японии, а не считали каждую копейку.

– Кто тебе такое сказал про маму? – удивился Сильвестр Макарович. – Ты же в момент аварии спала и ничего не видела.

– Ты ошибаешься, – смутилась Дарья. – Я, конечно, дремала, но краем уха слышала, как мама с папой о чем-то спорили.

– Не было такого, девочка. Виктор попросил Веру разговаривать с ним, чтобы не уснуть. Когда на дороге появился этот проклятый МАЗ, они вспоминали, как познакомились. Твоя мама успела воскликнуть: «Куда этот дурак прется?». Ты лежала на коленях у нас с бабушкой. Я покрепче прижал тебя к себе. В этот момент твой папа резко крутанул рулем, пытаясь уйти на обочину, удар получился скользящим. Мы с тобой уцелели только потому, что оказались в левом углу салона.

– Странно, – протянула в недоумении Даша. – Почему же бабушка Аза упрекает в аварии маму?

– Ее можно понять. Никто не виноват в том, что шофер МАЗа заснул. В таких случаях родственникам погибших остается только смириться с судьбой, но бабушке Азе делать этого категорически не хочется. Ты бы реже ходила к ним, внучка, плохо они на тебя действуют.

С этого дня их отношения начали потихоньку портиться. От былой искренности не осталось и следа, после многочасового отсутствия девочка утверждала, что ходила в гости к очередной подруге и при этом отводила глаза. Да и ее характер изменился не в лучшую сторону, она все время вертелась возле зеркала, а в учебе уверенно сползала на тройки. Однажды Сильвестр Макарович обнаружил в мусорном ведре смятую бумажку с характерным рисунком. Листок из школьного дневника, в котором классная руководительница красными чернилами приглашала его в школу для беседы по поводу плохого поведения Даши. После этого у Сильвестра Макаровича и созрело твердое решение перебраться в Северокрымск, поближе к могилам жены и дочери. Внучка воспротивилась, сказала, что остается жить с бабушкой Азой. Через три месяца Даша приехала к деду погостить, да так и не собралась в обратный путь. Думаю, после отъезда Сильвестра Макаровича родители Виктора потеряли к ней интерес, поскольку объект травли исчез. Вот и показали родной внучке свою изнанку.

Возле общежития Андреевич воровато оглянулся по сторонам и неожиданно спросил:

– У вас случаем трояк не найдется? Я через пару дней долг обязательно ворочу – пенсия не за горами.

Ворсин торопливо извлек из кошелька требуемую бумажку. Ясно, что заем безвозвратный. Посмотрев вслед обрадовавшемуся Андреевичу, который с зажатым в руке трояком устремился в пивную, Сергей с грустью подумал, что, пожалуй, переборщил, надо было ограничиться рублем, иначе пивом дело не кончится. «Неужели в его возрасте стану таким же жалким и беззащитным?» – озадачился Сергей. Вспомнив о предстоящем визите, решил, что не мешает переодеться.

Здание, в котором располагалась прокуратура, поражало своей несуразностью. Длинное, приземистое, с маленькими зарешеченными окнами и плоской крышей, оно вызывало у посетителей стойкую неприязнь. И мало кто знал, что до революции в нем располагалась лучшая в городе конюшня, принадлежащая любителю конных бегов купцу Дронову. Большевики в двадцатом году поставили его к стенке, а скакунов, занимавших призовые места в Европе, мобилизовали в конницу Буденного. В тридцатые годы бывшую конюшню приспособили под клуб, но промозглая сырость и неистребимый специфический запах плохо совмещались с социалистическим досугом. После войны сюда въехали суд, партийный аппарат и прокуратура, поскольку остальные здания в городе были основательно разрушены. Постепенно все съехали, в бывшей конюшне осталась только прокуратура.

Узкий длинный коридор освещали тусклые лампочки, Ворсину с трудом удалось найти кабинет номер семь, который временно занимала следственная бригада из Симферополя. На стук за дверью никто не отозвался. Сергей потянул ее на себя, вошел в тесную, похожую на пенал, комнату. В углу возле окна стоял большой стол, за которым играли в шахматы два человека. На посетителя они не обратили никакого внимания. Пожилой длинный жилистый мужчина, задумчиво теребя правой рукой тонкие усики, указательным пальцем левой руки постукивал по ферзю, а его соперник, тучный, моложавый, рано облысевший, хитро улыбаясь, советовал:

– Не томите, Степан Ярославович, бросайте в бой своего ферзя. Мы так никогда не закончим партию.

– А ты мне вилку смастеришь, – ответствовал Степан Ярославович. – Я тебя, подлеца, знаю.

– Это уж как получится. Во всяком случае, поддаваться, как в прошлый раз, не собираюсь, даже если сильно попросите. Да и что это за манеры такие странные? Когда выигрываете, радуетесь, как ребенок. Ежели в угол загнали, сердитесь, будто, извините, кошелек потеряли.

– В твоем возрасте, Альфред, нервы у меня были крепкими, как наковальня, да только за время службы поизносились. Меня даже капающая в кране вода сна лишает, о проигранной партии не говорю.

– Не прибедняйтесь, Степан Ярославович, вы ночью так храпели, что соседи в стенку стучали.

– Это с устатку. Шутка ли, километров двадцать пешкодралом намотал. Из-за этих чертовых могильников скоро совсем без ног останусь. Никогда бы не подумал, что в эдакой дыре столько добра в земле понатыкано. Как думаете, молодой человек, смерть Вирника как-то связана с археологией?

Пожилой следователь задал вопрос, не отрывая взгляда от шахматной доски, Ворсин не сразу понял, что допрос, ради которого его, собственно, и пригласили в этот кабинет, начался.

– Мне кажется, что эта версия, несмотря на ее очевидность, несостоятельна, – вполголоса проговорил Сергей.

– Вот как? – удивился следователь и насмешливо произнес, обращаясь к коллеге:

– Видишь, Альфред, не только я придерживаюсь такого мнения.

– Насколько мне известно, вы с Вирником несколько раз встречались, – иронически улыбнувшись, сказал Альфред. – Какое впечатление он на вас произвел?

– Благоприятное.

– А подробнее?

– Он только с виду чудаковатый, на самом деле умница каких поискать. А что касается его хобби, то оно кажется странным только на первый взгляд. Думаю, Вирник в детстве мечтал стать архитектором, но не срослось. Такое в жизни довольно часто случается. Вот вы, например, кем в детстве хотели стать?

– Я? – удивленно переспросил Альфред. – Интересный вопрос, хотя и несколько неожиданный. Не буду врать, хотел стать сантехником. У нас кран прорвало, кипятком кухню залило. Пришел мужик в телогрейке и резиновых сапогах. С краном в два счета справился. Я его зауважал. Захотел стать таким же, как он. Мне тогда лет пять было. Запомните, гражданин Ворсин. Настоящий следователь никогда не должен позволять подозреваемому или свидетелю перехватывать инициативу. Если вам когда-нибудь попадется такой шустрик, сразу предупредите, что вопросы задаете только вы, а его задача – как можно точнее формулировать ответы. Такая позиция совершенно уместна. Во-первых, вы тем самым дадите ему понять, что он всего лишь винтик в громадном механизме, а во-вторых, подспудно утвердите его в мысли, что следствию известно гораздо больше, чем ему кажется. Не обижайтесь, вы молодой специалист, пока еще не вникли в нашу систему. В народе циркулирует расхожая фраза, касающаяся выпускника вуза, который в первый день пришел на работу. Ему говорят: «Забудьте все, чему вас учили в институте». К сожалению, теория у нас нередко расходится с практикой, но это вовсе не означает, что на производстве надобно начисто отключать мозги. Некоторые милицейские кадры, кстати, довольно часто так и поступают. Одни в силу непреодолимой профнепригодности, другие намеренно, руководствуясь правилом: чем резвее тянешь воз, тем больше груза на тебя навалят. Погоду в следствии делают не они, в противном случае система давно бы задохнулась под грудой нераскрытых дел. Я понятно изъясняюсь?

Альфред оторвался от шахматной доски и в первый раз взглянул на собеседника. Ворсин обратил внимание на его зубы, светло-коричневого цвета, до чрезвычайности мелкие и острые. Сергей поймал себя на мысли, что при случае с удовольствием бы их проредил. Его захлестнула острая неприязнь к этому самодовольному хлыщу.

Ворсин вспомнил, как после окончания девятого класса провел лето в деревне у бабушки. Деревня представляла собой небольшой хутор, расположенный в пятнадцати километрах от ближайшей железнодорожной станции. В нем жили старики, которые не собирались уезжать от родни, покоившейся на местном кладбище. Вполне возможно, что Ворсин уже через пару дней после приезда сбежал бы из деревни, если бы не речка Альма, протекающая прямо за огородами. Извилистая, с тихим течением и прозрачной теплой водой, она манила к себе таящимися в уютной глубине юркими вьюнками, пескарями, красноперками и прочей вкусной, но мелкой рыбешкой. Ворсину повезло, в деревню приехали еще двое мальчишек, пятнадцатилетний Вася и двенадцатилетний Андрей. Они научили его ловить раков. Процесс не представлял никакой сложности. В километре от села под обрывистым берегом на метровой глубине располагались норки. Нащупав ногой дырку в иле, нужно было вдохнуть побольше воздуха, нырнуть, засунуть руку в узкую щель, схватить за клешни рака и выбросить на берег. Ловить раков удобнее всего втроем, пока один плавает, остальные греются на солнышке. Однажды Вася нащупал большую нору и радостно известил об этом приятелей, надеясь поймать рака-великана. Ему пришлось засунуть руку в нору по самое плечо, прежде чем нашарил что-то твердое и скользкое. На ощупь рак оказался мохнатым, упирался всеми клешнями, не желая расставаться со своим убежищем.

– Ловите! – крикнул Вася и швырнул добычу приятелям.

Ворсин метнулся к ней и в испуге отскочил в сторону, вместо рака узрел водяную крысу, которая, встав на задние лапы, злобно ощерилась, демонстрируя светло-коричневые острые зубы. Мальчишки решили, что крыса попытается сбежать, вдвоем стали оттеснять ее от берега, животное внезапно набросилось на Сергея, собираясь впиться зубами ему в ногу. Он мгновенно сиганул в речку и живо перебрался на противоположный берег. Крыса тоже проворно спустилась к реке и исчезла под водой.

Этот необычный случай надолго врезался в память. Узрев гадкие зубы Альфреда, он вспомнил о крысе и поежился, ему почудилось, что следователь, дай ему волю, тут же вопьется ему в горло.

– Вы были у Вирника после того, как Ленчик дворцы порушил. Он не говорил, что опасается за свою жизнь? – спросил Альфред, откинувшись на спинку стула.

– Нет. По-моему, Вирник даже не слишком обиделся за разгром.

– Но ведь Ленчик его собаку убил. Соседи показали, что Вирник пса обожал.

– О собаке мы с ним не говорили.

– Вы случайно не знаете, где он ее похоронил?

– Кого, Мальчика? – переспросил Ворсин, удивленно воззрившись на Альфреда. – Понятия не имею.

– По показаниям соседей, у Вирника в доме много старинных вещей. После убийства они исчезли. Вам что-нибудь известно об этом?

– Не знаю, мне они на глаза не попались. Да и был-то я у него всего один раз.

– А вот его соседи утверждают, что вы дважды к нему наведывались.

– Во второй раз он меня в дом не приглашал, мы в саду разговаривали.

– Вы считаете, что археология не при чем. Давайте разбираться. В тихом провинциальном городке живет человек, которого окружающие считают сумасбродом. Возводит модели дворцов, а заодно историей края интересуется, любительские раскопки устраивает. Таскает в дом всякую рухлядь, глиняные черепки, стеклянные бусы. Изучает, так сказать, древнюю историю края. Параллельно тем же самым начинает заниматься некий Ленчик, который, кстати, ничего не смыслит в истории, но неплохо владеет современными методами поиска. Когда Ленчик преуспел в своем начинании, в его доме внезапно проходит обыск и конфискация добычи.

– Драгоценности я нашел случайно.

– Допустим. Однако у тех, кто их заказал, такая версия, судя по всему, вызвала сомнения. Да и сам Ленчик недолго раздумывал. После побега он не рванул за пределы Крыма, а сразу же заглянул к Вирнику.

Ворсин и сам просчитывал, кто бы мог столь жестоко расправиться с Василием Андреевичем, но к определенному выводу так и не пришел.

– Даже если допустить, что к расправе какое-то отношение имеет Ленчик, то маловероятно, чтобы душегубство совершили севастопольцы, на которых он работал. Спецы, хорошо разбирающиеся в антиквариате, не любят светиться, лишний шум им ни к чему. Они наверняка понимали, что столь демонстративное злодеяние вызовет в Крыму большой переполох, милиция начнет носом рыть окрестности Северокрымска, чтобы его раскрыть. Да и явная неадекватность наказания налицо. В Северокрымске, как и в любой провинции, все друг друга хорошо знают, на Ленчика, рассуждая здраво, милицию навести мог кто угодно, не обязательно Вирник. Если кто-то и захотел отомстить, наверняка бы выбрал менее экзотический способ убийства.

– Здравая версия, – согласился Альфред. – Ваши рассуждения справедливы, если Вирник пострадал случайно. Но если предположить, что в Северокрымске произошло столкновение двух противоборствующих группировок, складывается несколько другая картина. Не находите?

– Если бы вы побеседовали с Вирником, – попытался возразить Сергей, но Альфред спокойно его перебил:

– Это всего лишь предположение.

– Крым не такой уж и маленький, – заметил Сергей. – Я наводил справки. На полуострове можно одновременно производить десятки раскопок, при этом экспедиции не будут мешать друг другу.

– Полуостров изучен крайне неравномерно. Да и не надо обладать специфическими знаниями, чтобы догадаться: если в данной местности когда-то была столица далеко не бедного государства, в его могильниках стоит покопаться. Вы свободны.

Последнюю фразу Альфред произнес настолько будничным и холодным тоном, что Ворсин поначалу даже не понял, что «аудиенция» закончилась. Встретившись со студеными, ничего не выражающими глазами следователя, он поневоле поежился и поспешил удалиться.