Текст книги "Соленый волк"

Глава 4

Штатно-должностная структура отдела МВД – штука хитрая. По большому счету Артема назначили на должность начальника полиции. Но его заместитель тоже начальник полиции. Должность у него такая – начальник полиции. Полицией в отделе заведовал подполковник Ожогин, крупный мужчина с грубоватыми чертами лица. Фактически он занимался тем же, что и начальник ОВД, за некоторыми исключениями. Для того же Борщовникова он создавал не меньшую угрозу, чем действующий начальник районного отдела. И непонятно, почему Ожогин не решился занять главную должность в отделе. Ему предлагали, а он отказался.

И все же на Малахова Ожогин смотрел как на конкурента. Улыбался, выказывал готовность угодить, но все же в его поведении угадывалась зависть.

– Я распорядился, с утра здесь все отполировали. – Ожогин обвел рукой кабинет начальника отдела ОВД.

Малахов кивнул. Здание старое, помещения маленькие, коридоры узкие, в их лабиринтах можно запутаться. Ремонт в целом неплохой, стеклопакеты пластиковые, штукатурка со стен не отваливается, черная плесень по углам не цветет. Но все же кабинет начальника смотрелся дворцом на фоне хижин. И отделка, и обстановка – как в лучших офисах страны. И светло, и просторно, и комфортно.

– Покойный Антон Викторович здесь ломал все, заново строил, – сказал Ожогин.

Мощный мужчина, тяжеловесный, лицо широкое, нос картошкой, крутой подбородок. На труса не похож, но от высокой должности отказался. Неужели все так серьезно?

– Антон Викторович?… Полковник Долгачев?

Артем слышал о предшественнике полковника Земского, но не знал, что он покойный. Долгачев просто вышел на пенсию – по достижении предельного возраста. Девять лет тому назад. Сейчас ему под семьдесят, мог и своей смертью умереть.

– Да вот уже полгода как. Инфаркт… Да вы садитесь, Артем Иванович! – Ожогин провел рукой по спинке директорского кресла.

Большое, основательное, наверняка удобное. Начальник областного управления МВД еще только находился в пути, будет не раньше чем через час. Тогда Артема и представят коллективу, а сейчас можно и посидеть. И поговорить.

– Да нет, я потом.

– Не бойтесь, не заминировано, – улыбнулся Ожогин.

И нос у него картошкой, и сам он как мешок с брюквой, такой же тяжелый, мятый. Стрелки на брюках едва угадываются, волосы у него густые, но непышные, как будто спрессованные и посыпанные мелкой серебряной пудрой. Не молодой он уже, сорок семь лет.

– А может быть заминировано? – строго спросил Малахов.

Не так давно он возглавлял уголовный розыск, ходил в основном в штатском, к форменной одежде не привык. А его назначили начальником отдела МВД Пригорьевского района. Первое время мундир смотрелся на нем как седло на корове, но время взяло свое. Научился он носить форму, как настоящий начальник, да и стрелки на брюках наглаживать умел. Но стрелками вчера занялась Люба, а «затачивала» она их остро, мало кто так умел. Он ее не просил, но, когда вернулся из Весеннего, наглаженная форма уже висела на плечиках.

– Шутка, – смущенно улыбнулся Ожогин.

– Три начальника за два года – это, по-вашему, шутка?

– Ну да.

– Вы же не верите, что их смерть – череда нелепых случайностей?

– Нет, конечно… Иначе бы я не отказался от должности, – выдавил Ожогин.

И не хотел он обращать внимание на свою слабость, но слово за слово, и пришлось.

– Вы пытались вести расследование этого дела? – спросил Артем.

– Ну, конечно же, мы проводили расследование, из Москвы приезжали…

– Я имею в виду свое собственное расследование? Кого подозреваете лично вы?

– Ну так сразу и не скажешь.

– А что, есть варианты?

– Варианты?

– Насколько знаю, у Земского, Хохлатова, Чиркина имелись трения с неким Борщовниковым.

Артем не исключал связь Ожогина с Борщевиком, но еще больше сомневался в этом. Будь Ожогин человеком Борщовникова, он бы без опасений мог занять должность начальника отдела.

– В определенной степени, – кивнул подполковник.

– Определенной в чем?

– Ну, чем Борщевик занимается… – Ожогин расправил плечи, приосанился, взгляд его прояснился. Разговор вошел в сферу его компетенции, именно поэтому он и оживился. – Черная икра, вывоз мусора, профсоюзы.

– Профсоюзы?

– Классическая коза ностра в масштабах района, – усмехнулся Ожогин.

– Я про коза ностра слышал, и про каморру. И что такое профсоюзный рэкет, знаю, – медленно проговорил Малахов.

– Точно, профсоюзный рэкет, – кивнул Ожогин. – У нас здесь то же самое, но в более мелких масштабах. Есть союз независимых профсоюзов, есть «Волжский фосфор», градообразующее предприятие, профсоюз которого входит в эту как бы независимую систему… Профсоюзы которого, – немного подумав, поправился подполковник.

– Несколько профсоюзов? На один комбинат?

– Профсоюз фосфорного комбината и профсоюз горно-обогатительного комплекса.

– Два разных предприятия.

– Две головы одного организма.

– Ну да, сырье и производство.

– Два сына одного отца. Это уже в буквальном смысле. Братья Лазаревы. Один владеет производством, другой владеет сырьем. Отец их владел всем. Но отец умер, старшему сыну мельницу, среднему осла. А младшей… дочери – сапоги, – улыбнулся Ожогин.

– Два сына и дочь.

– Я не знаю, что там отец оставил своей дочери, но сапоги у нее очень красивые. И дорогие. Одевается она, говорят…

– Говорят?

– Сам-то я не видел… То есть видел один раз на банкете у мэра, она там мелькнула и пропала… Женщина она не публичная. К тому же большую часть времени проводит в Италии, дом у нее там. Да и братья все больше по заграницам. На публике появляются редко. Тайна их жизни, что называется, покрыта мраком. Но на жизнь города влияние оказывают.

– Градообразующее предприятие?

– Ну да, глава наш Степняков с ними на «вы» и шепотом. А пресса так и вовсе тише воды.

– Что так?

– Да был у нас тут один щелкопер, правду искал. Ну, всем известно, что старший Лазарев захватывал комбинат, шагая по трупам, приватизация незаконная, то-се. В общем, пытался доказать, что химия наша досталась братьям незаконно, по справедливости, они должны были вернуть собственность государству…

– И чем это закончилось?

– Плохо закончилось. Для журналиста. Пальцы ему раздробили. Чтобы больше не писал.

– Преступников не нашли?

– Сам нашелся. С повинной пришел. Дескать, возмутила статья, нашло затмение, рука потянулась к молотку… Щедров и не скрывал, что к делу причастны братья. Но всю вину взял на себя. А братья, конечно же, ни при чем. Суд учел признание и раскаяния, Щедров получил всего два года колонии-поселения, через год вышел. А Хазанков… Нет, Хазанков так и остался на инвалидности…

– То есть братья и не скрывали, что это их рук дело?

– А что им будет?

– А общественное мнение их не интересует?

– Так не возмущается народ… Поначалу люди возмущались, в комментариях всякие гадости писали, а потом как отрезало.

– Комментаторы легко вычисляются.

– И подъехать могут, и по рукам дать. А для начала предупредить… Но все это слухи, заявлений не было, – поспешил оправдаться Ожогин.

– Слухи.

– А ведь и убить могут… Может, и убивают. Люди-то пропадают…

– И многие пропадают?

– В пределах статистики. Но статистика-то нехорошая.

Малахов кивнул, каждый год в стране бесследно исчезают до пятидесяти тысяч человек, если раскидать по городам и весям, все равно выходит очень много.

– Значит, серьезные люди, эти братья Лазаревы.

– Серьезные.

– А профсоюзный рэкет?

– Ну, я не скажу, что у нас тут часто случаются забастовки… Но случаются.

– Борщовников?

– А доказать ничего не можем. Не имеет он отношения к профсоюзам. А если захочет, говорит, будет иметь. И тогда мы все тут такую прессу получим! В масштабах страны! Ущемление прав трудящихся, давление на свободу слова и так далее…

– Я так и не понял, платят Лазаревы радетелю интересов трудящихся или нет?

– Есть информация, что платят. Но не так чтобы уж очень много. Борщовников не дурак, понимает, что братьев слишком злить не стоит.

– А городской бизнес?

– И бизнес платит… Арифметика тут простая, если не платить Борщовникову, придется платить сотрудникам. В смысле платить больше. Или начнутся проблемы с персоналом. Проблемы Борщовников создавать умеет.

– Есть примеры?

– И примеры есть, и заявления. На людей оказывают и моральное, и физическое давление.

– И много заявлений?

– Одно время целый поток был, но до суда дела не доходили. Заявления забирали, от претензий отказывались…

– «Одно время», это когда?

– Да лет пять-шесть назад, Борщовников тогда это дело на поток ставил.

– А черная икра?

– А икрой он давно занимается. У него тут на всем побережье схвачено. Хочешь работать – плати за крышу… Мы, конечно, противодействуем. И с браконьерством боремся. Но отдельные проявления, так сказать, имеются.

– Земский боролся?

– И Земский боролся, и Хохлатов, и Чиркин.

– Борщовников привлекался к ответственности?

– А как его привлечешь? Он же коза ностра, – усмехнулся Ожогин. – Сам он своими руками ничего не делает. А «шестерки», кто попадется, его не сдают. С этим делом у Борщовникова строго…

– Мог он Земского заказать? – Малахов посмотрел подчиненному прямо в глаза и получил такой же прямой ответ:

– Мог!

– А Хохлатова?

– И Хохлатова мог. И Чиркина Якова Алексеевича… Хохлатов ходил к Борщевику, выяснял. Жесткий разговор был, – понизив голос, сообщил Ожогин.

– У Хохлатова? С Борщовниковым?

– Очень жесткий разговор был. Хохлатов – мужик крутой, рука у него крепкая.

– И после этого разговора произошло отравление алкоголем?

– Хохлатов был хорошим мужиком, только вот закладывал крепко. – Ожогин щелкнул себя пальцами по горлу. – Месяц мог держаться, два, три, а потом раз, и в запой. Квартира у него для этого дела была приспособлена. Он там по нескольку дней пропадал. И в тот раз, думали, пьет. Заходим, а он уже разлагается…

– Экспертиза ничего не показала, свидетелей нет… И камер нет… Я изучал дела, видеокамер нет нигде.

– И не увидите вы у нас видеокамер, – усмехнулся Ожогин. – Только дорожные, и то если высоко… Да и такие камеры умудряются ломать.

– Кто ломает?

– Скорее всего, люди Борщевика. Он эти видеокамеры терпеть не может. Сказал, что Волговодск – свободная от видеонаблюдения зона.

– Кому сказал?

– Кому-то сказал. Кто нам не скажет.

– И что, видеокамер нет нигде?

– Ну, где новые ставим, там какое-то время стоят. А потом раз… И просто сбить могут, и лазером сжечь. Мы, конечно, не сидим сложа руки, задерживаем вандалов, а толку никакого. Борщевика никто не сдает, предъявить ему нечего. Вандалов и сажаем, и штрафуем, а видеокамер в городе практически нет.

– Весело у вас тут.

– Так иначе бы вас к нам и не прислали, – усмехнулся Ожогин.

– Работать меня прислали. Работать будем, Михаил Васильевич. Плотно работать.

– Да вы уже вроде как приступили, Артем Иванович, – загадочно улыбнулся Ожогин.

– Черная икра у вас тут покойниками пахнет.

– Думаете, черная икра?

– Покойный Драбов икрой занимался, икру в Москву возил.

– Но так его могли просто ограбить.

– Горошников?

– Горошников.

– И Костарев.

– И Костарев. Это вы удачно в Весенний зашли, – одобрительно кивнул Ожогин.

Артем и не стал бы говорить ему ни о Горошникове, ни о Чижове, но сегодня ночью в поселке Весенний работала следственно-оперативная группа, информация, что называется, в открытом доступе – для компетентных, разумеется, лиц. В протокол осмотра попала и машина Горошникова с его «пальчиками», и блок цилиндров от автомобиля Драбова. Личность криминального автомеханика установили по его отпечаткам пальцев. Восемь лет назад некто Костарев Эдуард Павлович привлекался за хищение автомобиля, четыре года отсидел. Из его личного дела взят фотоснимок, размножен, розыск идет, но пока никаких результатов. И Горошникова ищут, но с тем же успехом.

– Все на Горошникова указывает.

– На него.

– Что вы можете сказать о Горошникове?

– А что сказать?… – крепко задумался Ожогин. – Ну, привлекался.

– По той же статье, что и Костарев.

– Ну да, их обоих и взяли на месте преступления. Патруль заметил, поехал за ними, а у них бензин закончился. Тепленькими взяли… Помню я это дело, помню. Через меня много кто прошел.

– Что Горошников мог делать в кафе «Регата»?

– «Регата», «Регата»… Ну да, ну да… «Регата» – это Грамарь.

– Кто такой Грамарь?

– Правая рука… Правое щупальце Борщовникова, – невесело усмехнулся Ожогин. – В нашей матушке Волге.

– В смысле?

– Сам Борщовников икрой не занимается, а Грамарь очень даже.

– И Горошников его человек?

– Ну, я не слышал, чтобы он с Грамарем был как-то связан. Но так я и не могу все знать…

– Если Горошников – человек Грамаря, значит, Драбова не просто ограбили. Икрой он больше заниматься не будет.

– Ну да, срубили мужика.

– И мужика, и его бизнес. Насколько я понял, Драбов дорожку в Москву протоптал.

– Это он зря. Икра должна через Грамаря уходить. Скупает по дешевке, продает задорого, ну, как это у перекупщиков…

– А Драбов пошел своим путем.

– Грамарь такого не прощает.

– Ушел от нас Горошников, надо его брать.

– Да я уже озадачил Новочадова… Да, кстати, с вами прибыли ваши оперативники. Как их оформлять будем?

– Пока никак. Пока за штат.

Генерал Соболев клятвенно пообещал расширить штат уголовного розыска Волговодского ОВД. Позавчера он звонил, сказал, что вопрос решен, приказ уже на подписи, но нужно немного подождать.

– В ваше личное распоряжение? Или можно в распоряжение майора Новочадова?

– Посмотрим…

Артем отправил своих оперативников домой, пусть пока отдыхают, а там будет видно, как ими распорядиться.

– С табельным оружием нужно вопрос решить, – сказал он.

– Тогда в штат нужно. В патрульно-постовой есть вакансии, сегодня же и оформим.

– И оружие сегодня получим.

– И оружие, и удостоверения… Это хорошо, если уголовный розыск усилят, а то штаты у нас не очень…

Артем кивнул. И со штатами он разберется, и начальников на профпригодность проверит. Случайные люди ему не нужны, от случайных людей придется избавляться. Если, конечно, бандитская пуля не избавит город от него самого. Они вчера-сегодня разворошили осиное гнездо, вышли на Грамаря, который вполне мог нанести ответный удар.

* * *

Пластиковая коробочка размером с колпачок от флешки, кнопка, дырочки, антенна. «Жучки» у Стасова профессиональные, смотрятся эстетично.

– Знаете, что это такое, Людмила Викторовна? – Егор ткнул пальцем в лежащий на ладони «жучок».

– Что это?

– Прослушка… А это? – Максим включил запись на планшете.

И Василиничева услышала свой и Горошникова голоса. «Не надо из ревности… Никак не надо!» – «Ну тогда держи язык за зубами… А пирог у тебя вкусный…»

– Не помните, когда вы это слышали? – спросил Максим, останавливая запись.

– И слышала, и говорила… Вы что, прослушивали меня?

– А почему мы вас прослушивали? Потому что сожителя вашего подозревали в совершении преступления. Это ведь Гена ваш Горошников Драбова убил.

– Да нет.

– А зачем тогда язык за зубами держать?

– Так судимость у Гены, если что, вы на него первого подумаете.

– И у Гены судимость. И у его друга, у которого мы сегодня ночью обнаружили машину Драбова.

– Машину?

– Это улика, Людмила Викторовна. Очень серьезная улика.

– И что?

– А то, что вы находитесь в преступном сговоре с гражданином Горошниковым. Это статья, Людмила Викторовна. И макароны на обед. И на ужин.

– Какие макароны?

– Спасти вас может правда, только правда и ничего, кроме правды… Когда вы познакомились с Горошниковым?

– Я с работы шла, он подъехал… Ну, я, конечно, не сразу к нему в машину села! – встрепенулась Людмила.

– Когда это было?

– Когда у Корякина день рождения был… Четырнадцатого сентября.

– А дней через десять Драбов исчез.

– Да, но я-то здесь при чем?

– Гена при чем. А вы сообщница!

– Ну нет!

– Значит, в машину к Гене вы сели не сразу?

Максим устало опустился на стул в кухне. Умаялся он за сутки, сейчас бы в душ и на боковую, а они с Егором все никак успокоиться не могут.

Горошников сбежал с телефоном, а Костарев свой мобильник оставил дома. Последним в списке входящих звонков числился номер телефона Горошникова. Интуиция это подсказала, а обращение к сотовому оператору подтвердило предположение. Максим прошелся по номерам телефонов, на которые Горошников звонил в последнее время, узнал адреса абонентов. Но первым делом они отправились к Василиничевой, чутье подсказывало, что беглецы прячутся у нее.

Как оказалось, Людмила находилась на работе, а идти за ней Павлов и Стасов не решились: преступники могли улизнуть. Разделяться, один остается, другой идет, оперативники не стали. А ситуация обязывала действовать немедленно. Стасов открыл дверь отмычкой, но, конечно же, ради ее, Людмилы, безопасности. Можно сказать, он действовал вполне законно. Хотя и напрасно: дом пустовал.

Людмилу нашли в продмаге, где она работала. Оторвали ее от прилавка, отвели в подсобку, предъявили запись ее разговора с Горошниковым.

– Ну да, метров десять я шла пешком. Не обращая на Гену внимания…

– Но все-таки сели?

– В машину села… А в тюрьму не сяду! – Василиничева обиженно и оскорбленно глянула на Стасова. Хороводы вокруг нее вчера водил, чай пил, пирог ел, а теперь вот в тюрьму!

– Ну, так в тюрьму же Горошников вас не возил?

– В тюрьму не возил…

– А куда возил?

– Да никуда… Ну, в кафе немного посидели.

– В «Регате»?

– Да нет, тут у нас недалеко… Чебуреки там вкусные!

– Может, он со своими друзьями вас знакомил?

– Нет, не знакомил.

– Никуда не возил, ни с кем не знакомил. – Максим разочарованно глянул на Егора.

– А зачем? – покосилась на него Людмила.

– Связи нам его нужны, связи, – сказал Стасов. Он смотрел на женщину с наигранным чувством вины. Ничуть на самом деле не раскаиваясь в своем поведении. – С кем дружит, с кем бывает.

– Где бывает?

– Вот мы и хотим это знать.

– Вы его ищете?

– Сбежал он от нас.

– Куда?

– Где-то прячется.

– Где?

Павлов и Стасов переглянулись.

– Может, у вас дома?

– Ну, не знаю… Ключ там под ковриком.

Максим и Егор снова переглянулись.

– А дорожку Гена ко мне знает.

– А еще где он может быть?

– Откуда я знаю? – ответ прозвучал некатегорично.

– Может, вы что-то знаете о его друзьях?

– О друзьях?… Ну, Валентина его в Северовке видела.

– Валентина?

– Наша заведующая… – Людмила ткнула пальцем в стол, возле которого стояла.

– И что там в Северовке?

– Шашлыки они там жарили. У какого-то Лени в Северовке дом… Баб не было. Валентина точно знает, баб не было.

– Чисто мужская компания?

– Шашлыки, река, баня…

– Хоть у кого-то здесь есть баня, – вздохнул Максим.

Любил он это дело, все любили, но в теплых краях русские бани не больно-то в почете.

– А как Валентину найти? – спросил Стасов.

– Вы думаете, Валентина с ними была? – вскинулась Людмила.

И Валентину нашли, и дорогу на поселок Северовка, который находился всего в пяти километрах от города. Он располагался на высоком берегу реки, впадающей в Волгу. Ориентиром служил поселковый клуб с большой пыльной площадью, посреди которой стоял памятник Ленину. Именно на нужный дом Ильич и показывал.

– А верной ли мы дорогой идем, товарищ? – выходя из машины, спросил Максим.

– Кто в Ленина стрелял, не помнишь? – усмехнулся Стасов, снимая с заднего сиденья сумку, в которой лежал обрез.

Малахов обещал обеспечить оружием, но не раньше вечера. Он и сам сейчас в подвешенном состоянии.

– Говорят, ее потом расстреляли.

– Расстреляли, – кивнул Егор.

Они держали курс на небольшой кирпичный дом с двумя окошками на фасаде. Забор солидный, из негнущихся железных листов с узором поверху. Ворота, калитка – все плотно закрыто.

Зато в соседний двор открылась калитка, показался уже немолодой мужчина в кожаной жилетке поверх клетчатой рубашки. Он выкатил велосипед, приставил его к забору и стал закрывать калитку, косо поглядывая на стремительно приближающихся к нему чужаков.

– Здравствуйте, Максим Егорович! – широко улыбнулся Стасов, крепко взяв его под локоток, и подставил ногу, не позволив закрыть калитку.

– Я не Максим Егорович! – дернулся мужчина.

– Но рыбу-то вы продаете? – спросил Стасов, распахивая калитку и заталкивая мужчину во двор.

– Какую еще рыбу?

Максим закрыл за собой калитку.

– Капитан полиции Павлов! – представился он, раскрывая «корочки».

Егор не успевал представиться, на него неслась собака – помесь овчарки с двортерьером.

– Ах ты, моя радость! – Он раскинул руки, собираясь обнять собаку.

И при этом стремительно шел на сближение с ней. Пес растерялся, остановился и загавкал, не решаясь укусить странного гостя.

– Станислав Павлович, а сосед ваш Леня рыбой торгует? – спросил Максим.

– И не Станислав Павлович я!

– Да тише вы, всех бандитов распугаете! – Максим приложил палец к губам.

Точно так же поступил и Стасов, но глядя на собаку. И надо же, она послушалась его, перестала гавкать.

– Хороший песик! – Егор уверенно шагнул к ней и потрепал за холку.

Собака покорно склонила перед ним голову, вытягивая передние лапы.

– Каких еще бандитов? – чуть ли не шепотом спросил хозяин дома.

– Человека вчера убили. Рыбой торговал, икрой, бандитам это не нравилось… Они сейчас с вашим соседом разберутся, потом к вам. Ну, если вы всерьез рыбой занимаетесь.

Рыбой во дворе не пахло, балыки на веревках не просушивались, но у крыльца на лавочке лежал садок, стояли удочки и резиновые сапоги.

– Да какой там всерьез! Так, хожу на рыбалку…

– А сосед ваш?

– Ну, тоже так, по мелочи…

– А бандиты?

– Да нет там никаких бандитов! – неуверенно и тихо сказал мужчина.

– Что, никто не приехал? Может, мотоцикл слышали?

– Мотоцикл?… «Паннонию» слышал!

– Именно «Паннонию»?

– Что ж я, по-вашему, не отличу?… У меня в молодости «Паннония» была! – Мужчина гордо расправил плечи.

– А вдруг вы перепутали? – взглядом указав на соседский дом, провокационно спросил Максим.

Как оказалось, мужчина не ошибся, возле дома по другую сторону забора стоял мотоцикл. А из дома на крыльцо с сигаретой в руке и газетой под мышкой вышел Костарев, Максим узнал его. Футболка заправлена в джинсы, оружия не видно. Может, нож где-то в кармане, не более того.

Забор между домами деревянный, доски хоть и рассохшиеся, но подогнаны плотно, Костарев не мог видеть ни Максима, ни Стасова. Да и не задерживался он на крыльце. Прикрыв за собой дверь, он торопливо пошел куда-то в огород и очень скоро скрылся из виду.

– Засранец! – хмыкнул Максим.

– А дверь-то открыта! – выразительно глянул на него Стасов.

Забор легко выдержал вес его тела, и под Максимом ни одна дощечка не прогнулась.

И дверь открылась легко. Максим толкнул ее и сразу же ушел в одну сторону, когда Стасов стоял в другой. Ничто не предвещало выстрела, но все же они приняли меры предосторожности. И не напрасно.

Человек пальнул разом из двух стволов охотничьего ружья. Картечь веером прошла через дверной проем, царапнув доски откосов.

Выстрелил и Стасов – из одного ствола, в потолок. И тут же ворвался в дом, сбив с ног ошеломленного Горошникова. А Максим, переступив через них, пошел дальше и заломал хозяина дома, который от страха забился в угол комнаты. Быстро надел на него наручники и вернулся назад.

Горошников лежал на животе, его руки были скованы за спиной наручниками. Максим рванул за Костаревым, Стасов бросился за ним.

– Не надо, я сам! – Павлов мотнул головой.

Деревянная будка туалета находилась возле бревенчатой баньки в конце огорода. Максим с силой дернул дверь, чтобы сорвать крючок, на который мог запереть ее Костарев. И чуть не упал, потеряв равновесие. Он рассчитывал на сопротивление, но дверь открылась неожиданно легко.

И еще Максим рассчитывал увидеть Костарева, но над дыркой кружило только несколько зеленых мух.

Не было Костарева и в бане. Максим рванул к реке, с ходу перепрыгнул через забор и увидел Костарева, бегущего по дороге. Джинсы, футболка. Он прихрамывал. Видимо, подвернул ногу, спрыгивая с забора. Или просто оступился.

В этот момент Костарев исчез из вида, свернув в проулок между домами. Опоздай Максим на секунду-другую, сейчас бы гадал, куда подевался беглец.

Костарев не сопротивлялся. Услышав шум шагов, остановился, повернулся к Максиму и с надеждой глянул на него. Вдруг это все-таки не полицейский, вдруг не арестуют. Но его ждало разочарование.

– Капитан полиции Павлов!

Костарев вздохнул, протянул руки, но Максим мотнул головой. Нет у него больше наручников, а чтобы связать Костарева ремнем, нужно укладывать его на землю, вязать, а потом уже вести к дому.

– Давай сам! – Он движением пальца потребовал, чтобы Костарев развернулся на сто восемьдесят градусов.

Костарев кивнул, повернулся к нему спиной и захромал. С такой ногой даже захочешь, не убежишь. А если попробует, Максим точно ремень с него снимет. И руки свяжет, и штаны спустит, чтобы стреножить.

– Скажи-ка, Эдик, зачем ты от нас вчера сбежал?

– Когда вчера?

– Из Весеннего.

– Не сбегал я ни от кого. На мотоцикле захотели прокатиться. А что, нельзя?

– А машина покойного Драбова что у тебя делала?

– Какого покойного Драбова?

– А которого вы с Горошниковым убили. Драбова в реку сбросили, а машина на разбор пошла… Почему блок цилиндров от «Форда» не утопил?

– Какой еще блок цилиндров?

– С номером. И с твоими пальчиками… Не отвертишься ты, Костарев, и за убийство сядешь, и за угон.

– Не убивал я никого!

– Ну конечно!

Они вышли на улицу с видом на памятник Ленину, свернули к дому, и в этот момент из-за поворота им навстречу вырулил мотоцикл с люлькой. На нем один за другим два сотрудника полиции. Неужели местные участковые?

Полицейские подъехали к ним, мотоцикл остановился, Максим вынул из кармана удостоверение, а Костарев одной рукой страдальчески схватился за живот. А другую вытянул в поисках опоры.

– Это не опер! Это бандит!.. Убивают!

Полицейские сошли с мотоцикла, и Костарев театрально рухнул им под ноги.

– Шут! – засмеялся Максим, протягивая удостоверение бровастому, с крупным носом старшему лейтенанту.

А его напарник, высокий костлявый сержант с круглыми оттопыренными ушами, стал обходить Максима, отсекая ему путь к бегству.

– Капитан Павлов, уголовный розыск! Вчера труп из Волги выловили.

– А почему Пригорьевского района? – спросил широконосый, изучая удостоверение.

– Да потому что не успел получить корочки по новому месту службы.

– А оружие?

– И оружия пока нет.

– А стрелял кто? – напористо сказал старлей и шагнул к Максиму.

Он попятился, и сержант тут же набросился на него. Схватил за руку и попытался провести прием. Но Максим уперся, вырвал руку и сам произвел захват. Швырнул костлявого через бедро и потянулся к Костареву, который садился на мотоцикл.

Но старлей сгреб его в охапку, навалился, пытаясь сбить на землю. К нему присоединился сержант.

– Мотоцикл, идиоты!

Костарев уже разгонял машину, а полицейские укладывали Максима на землю. Он перестал сопротивляться, позволил надеть на себя наручники.

– Ну, вот и все! – обращаясь к своему спутнику, с чувством исполненного долга выдохнул старлей.

– Мотоцикл, идиот!

– Да что ты все, идиот да идиот? – проговорил старлей и вдруг подскочил как подстреленный, глянув на свой мотоцикл, который скрывался вдали в дымке поднятой пыли.

– Не понял! – обескураженно протянул сержант.

– Старших по званию нужно слушать!.. – Максим и хотел назвать его идиотом, но решил не усложнять.

– Развели нас, товарищ старший лейтенант! – сказал сержант, показав на него пальцем. – Классическая схема, один отвлекает, другой угоняет!

– Да? – глядя на Максима, задумался старлей.

– А стреляли зачем?

– Кто стрелял?

– Бандиты стреляли! В нас!.. – ответил Макс.

Ствол у Стаса незаконный, как бы участковые на него не набросились. Ребята дикие, от них всего можно ждать.

– Бандиты? – медленно соображая, спросил старлей.

– Звони начальнику ОВД, дурень! Мотоцикл свой спасай!

– А-а, мотоцикл!

По дороге шла «десятка» с некрашеным капотом, старлей развернулся ей навстречу, раскинул руки, преграждая путь. Машина остановилась, офицер открыл дверь.

– А удостоверение? – крикнул Максим.

– Здесь будь!

Старлей сел в машину, сержант присоединился к нему, машина уехала, а Максим остался один. Без удостоверения и в наручниках. Он глянул по сторонам и усмехнулся. Хороший поселок, зеленый, клуб после ремонта, у Ильича чугунная лысина на солнце так празднично блестит. Обидно будет, если поселок в Идиотовку переименуют. А с такими участковыми все возможно.