Текст книги "Мрак в конце тоннеля"

Глава третья

1

Бабочка в безумном танце порхала вокруг лампочки под потолком, билась об нее, обжигала крылья. Ее тень металась по серым, потрескавшимся стенам отсека, в конвульсивной пляске проносилась перед глазами. Мое сердце и сознание пульсируют в том же судорожном ритме.

Я лежал на железной койке в подземном отсеке без окон, но почему-то со шторами на стене. Возможно, за ними скрывалась какая-то стратегическая карта… Ведь в мире идет война, и все, что уцелело, должно быть подчиненно военным интересам…

Хоть и смутно, но я помнил, как какие-то люди выносили меня из катакомб. В пути я несколько раз терял сознание, поэтому и не заметил, как меня доставили в это подземное убежище. Но когда в очередной раз пришел в себя, почувствовал, как мягкие женские руки обрабатывают рану на моей голове. Кажется, мне даже сделали рентгеновский снимок… Видимо, убежище серьезное, поэтому и оснащено медицинской техникой…

И как перевели меня в этот отсек, я тоже не помнил. Очнулся на койке под солдатским одеялом. Матрас настолько мягкий, что я мог лежать на раненой спине, почти не испытывая боли. Левое плечо в бинтах, на голове повязка. Лампочка под серым в разводах потолком, бабочка, непонятно, как залетевшая под землю. И еще толща земли надо мной, и московские руины. Но это меня почему-то совсем не пугает, и на психику не давит. После того, что со мной случилось, мне уже ничего не страшно.

Бабочка вдруг застыла перед моими глазами, распылалась по ширине, растянулась по высоте. Ничего страшного, просто я теряю сознание…

В чувство меня привел яркий свет из расшторенного окна. Не успел я открыть глаза, как мое истерзанное сознание выдало безумную мысль, и мне взбрело в голову, что это световое излучение атомного взрыва. Но здравый смысл не оставил меня в беде. Ядерную вспышку можно увидеть в окно, а как окно могло оказаться в подземном помещении?

Разум продолжал торжествовать, и я понял, что нет никакого взрыва, зато есть окно. Самое обыкновенное окно, из которого – в рамке из деревьев по нижней кромке и двух высотных зданий по бокам – отчетливо было видно синее, слегка подернутое кисельными облачками небо. И солнце ярко светит откуда-то свысока, наполняя мою душу невообразимым восторгом.

Дома, те, что я видел в окне, стояли как невесты в свадебном наряде. Стены белые, незакопченные, стекла в окнах целые, не выбитые ударной волной. И макушки деревьев ярко-зеленые, листва необожженная… Значит, не было никакого ядерного взрыва! Значит, Москва нерушимо стоит на своих семи холмах!

На экране мысленного взора вдруг всплыло торжественно-загадочное лицо Болгарова. Я требовал от него объяснений по гамма-излучению, и он собирался его дать.

«Должен же я был вас как-то успокоить, – приглушенно-звонко прозвучал его голос. – Я вам даже больше скажу, прибор не работает… То есть он работает, но там встроенный источник радиации…»

Он не договорил: помешал крик Нины. Но когда я привел Славу в чувство и потребовал суда над ним, Болгаров снова собрался нам все объяснить.

«Не надо! Хватит!… Я вам сейчас все объясню! Дело в том, что…»

Но в этот раз договорить ему не позволили ворвавшиеся в бункер упыри. И он не смог объявить, что ядерная война была вымышленной.

А объявить об этом он собирался как раз в ночь на последний день нашего пребывания под землей – по плану экскурсии. Дескать, извините, что шоу зашло слишком далеко; войны никакой нет, и по случаю столь замечательной новости туристов, преступивших закон, неплохо бы отпустить. Чтобы не чернить репутацию заведения и чтобы следующая группа туристов не лишилась удовольствия вкусить прелестей ядерной катастрофы… Мы бы встретили слова Болгарова бурными овациями, собрали бы свои вещи, а утром после завтрака отправились бы по домам.

Не было никакой войны… А ведь я должен бы сам догадаться, что это был всего лишь розыгрыш. Я же оперативник с приличным стажем, у меня аналитический склад ума… Но что-то мешало мне искать и находить правильные ответы на вопросы, время от времени возникающие в моем сознании. А ведь они были, эти вопросы. Например, мне почему-то не очень верилось, что Болгаров со страху заблокировал дверь. И еще подозрение вызывала неисправность индивидуальных дозиметров, которые могли бы показать уровень полученной радиации. И Валера меня порой настораживал. Иногда казалось, что он играет какую-то роль. И еще, слишком он много знал… Но что-то мешало мне сосредоточиться на своих подозрениях. Как будто какой-то зомбирующий сигнал поступал в мое сознание…

Ядерная война оказалась мистификацией. А мутанты? Ведь они были! Я точно знаю, что были!!! Или я сошел с ума?

В палату зашла врач, средних лет грузная женщина с тройным подбородком. Ни ватно-марлевой повязки на лице, ни противогаза, а вместо защитного костюма – обычный белый халат… Точно, нет никакой войны.

Ничего не говоря, она подсела ко мне, заглянула в глаза, затем поводила рукой перед лицом. И наконец низким грудным голосом поинтересовалась моим самочувствием. У меня болела и кружилась голова, подташнивало, и я не стал это скрывать. А она в ответ поделилась со мной своими соображениями. Черепная коробка выдержала удар камня, не треснула, но сотрясения мозга избежать не удалось. Предположительно у меня была третья степень, потому что я терял сознание. Рентгенографию уже провели, трещин в черепе и смещения шейных позвонков не выявили. Направление на энцефалографию и эхоэнцефалоскопию выписано, и я должен пройти эти труднопроизносимые процедуры в течение дня. К тому же мне нужно было побывать и у окулиста, чтобы тот осмотрел мое глазное дно.

Рана на спине, как оказалось, вообще не вызвала у врача тревог. Острие неглубоко проникло под кожу, и крови я потерял совсем немного. И сепсис мне вроде бы не грозил.

Врач прописала мне постельный режим на пять суток, назначила болеутоляющий седалгин, от головокружения – танакан, для сосудов – кавинтон и ноотропил. Ну и, разумеется, витамины для бодрости тела.

О том, что со мной произошло, спрашивать она меня не стала. Этим занялся следователь из местного ОВД, капитан милиции. Вместо предисловия он показал мне пустую обойму из-под «макарыча», которую обнаружили в моей одежде вместе с документами и прочей наличностью. Видимо, я автоматически сунул ее в карман, перезаряжая пистолет.

Бояться мне было нечего, ведь оружие травматическое, но в душе тревожно заныл больной нерв.

– Что это такое?

– Это от «макарыча».

– Так, посмотрим…

Он достал из своей папки все мои документы, выложил их на тумбочку. При этом на пол упал мой паспорт. Он потянулся за ним, но смахнул рукавом служебное удостоверение. «Корочки» упали за матрас между стенкой тумбочки и моей подушкой. Разумеется, говорить ему я об этом не стал. И приподнялся на подушке, будто для того, чтобы удобней было разговаривать, но при этом закрыл ею документ, который запросто могли назвать незаконным.

Следователь поднял паспорт, положил его рядом с удостоверением личности частного детектива, но при этом с его колена упала сама папка. Она ударилась о пол и раскрылась, листы бумаги полетели под кровать.

Он производил впечатление серьезного и даже основательного человека, но каким же неловким он оказался! Я нервно зачесался, наблюдая, как он укладывает в папку последний лист бумаги. Сейчас меня все раздражало. Как говорится, я не злой – я просто трезвый. Граммов сто чистого медицинского спирта мне бы сейчас нисколько не помешали. Но, увы, спирт в курс лечения не входил.

Наконец он нашел среди моих документов разрешение на ношение травматического оружия.

– Да, есть такое… – сказал он с видом человека, сделавшего важнейшее открытие в своей жизни, а может, и в мире. – «Макарыч», «макарыч»… Такой ствол вчера в бункере нашли.

– В каком бункере? – внутренне встрепенулся я.

И это не укрылось от внимания капитана.

– Да есть тут одно место… И тебя под землей нашли, в катакомбах, так? – спросил он, пытаясь просверлить меня взглядом.

– Знаю я это место. В районе «Баррикадной».

– Да, да, именно там! – Капитан приподнялся и напряженно застыл как пес, учуявший добычу.

Он даже не заметил, как папка снова свалилась с его колена, как из нее посыпались бумаги.

– Подземный узел связи, – уточнил я.

– Да, что-то вроде того… Чей там пистолет нашли?

– Мой.

– Ну вот, что и требовалось доказать! – просиял следователь, видимо, представляя, как министр МВД вешает ему на шею медаль за раскрытие особо опасного преступления.

Не было такой медали, но ведь ее можно придумать.

– Что там произошло? – затаив дыхание, спросил я.

– Это бы я от вас и хотел услышать! – грозно нахмурил брови капитан. – Трупы там… Много трупов…

Хотелось бы, чтобы это было не так. Лучше признаться себе в том, что я сошел с ума на почве треволнений, чем снова окунуться в ужас, который мне пришлось пережить.

– Трупы… Много трупов, – подтвердил следователь.

– Сколько?

– А сколько тебе нужно?

– Не смешно, – с упреком посмотрел я на капитана. – Кто ведет это дело? Я готов дать показания…

– Ну, зачем же кого-то звать?

Он долго возился с бумагами, искал протокол допроса. Наконец положил бланк на тумбочку.

– Мы сами примем признательные показания, да, гражданин Молочков?

– Боюсь, что за признательными показаниями вам, капитан, далеко придется ходить… – раздраженно скривил я губы. – В такое гнездо, что вам и не снилось… Я свидетель, капитан. И потерпевший…

Следователь ушел, оставив мне мои документы и портмоне с деньгами. А спустя время меня направили к окулисту. Чувствовал я себя неважно, но это не помешало мне на своих двоих дойти до глазного отделения, что находилось этажом ниже. И еще я совершил прогулку по территории больницы, даже вышел за ее пределы – сходил к ларьку, где продавали пиво. Это должно было и успокоить меня, и поднять настроение.

В палате меня ждал моложавый, подтянутый подполковник юстиции. В глазах азартный блеск, золотые звезды на погонах сияют на солнце, новенькая с иголочки форма отутюжена, ни единой складочки на кителе, стрелки на брюках наглажены до бритвенной остроты, форменные туфли сверкают как у кота глаза в темноте. Лицо сытое, холеное, на пальцах рук бесцветный маникюр. Я вспомнил изъеденные коростой лица безумных землекопов, их грязные до несмываемой черноты руки, и на моих губах невольно появилась грустная усмешка. Хотелось бы посмотреть, как этот пижон будет гоняться за ребятами из подземелья. Хотя еще вопрос, кто за кем будет гоняться…

– Что-то не так? – заметив мою усмешку, покосился на меня подполковник.

– Не так. Люди погибли. С некоторыми из них я успел познакомиться. И теперь их нет… Кого-то забили кирками, кого-то утащили под землю…

– О чем это вы? – напряженно посмотрел на меня следователь.

И я внутренне напрягся, в предчувствии большого подвоха. Сейчас окажется, что никаких трупов под землей нет, а подполковник пришел ко мне совершенно по другому делу. И недавний разговор со следователем милиции мог оказаться моим больным вымыслом.

– О подземном узле связи.

– Как вы туда попали? – выстрелил вопросом подполковник.

Но я ответил не сразу. Мысленно прожевал вопрос, пробуя его на вкус. Интерес в нем, причем острый, соленый… Значит, все-таки был и бункер, и трупы.

– По билету, вместе со всеми.

– Что за билет?

– Обычный, экскурсионный, на три дня…

– Сколько вас было?

– А сколько трупов вы нашли?

– Вопросы здесь задаю я.

– Тогда извините, у меня очень болит голова.

– Шесть трупов, – немного подумав, ответил следователь.

– Я думал, будет больше. Но все равно много… Да и еще есть, только вы их не найдете…

– Вы их так надежно спрятали?

Я с раздражением и с сожалением посмотрел на подполковника. Вроде бы неглупый человек, а ведет себя так грубо и примитивно.

Разочарованно вздохнув, я лег под одеяло, закрыл глаза.

– Я не услышал ответа на вопрос, – навис надо мной следователь.

– На глупые вопросы не отвечаю. Когда ваши вопросы поумнеют, тогда и приходите. А сейчас у меня болит голова…

– Голова у вас может болеть и в тюремной больнице.

– Неумно. И не смешно, – не открывая глаз, с кривой усмешкой на губах отозвался я.

– Напрасно вы иронизируете.

– За что меня сажать в тюрьму? За то, что на месте преступления нашли мой травматический пистолет?.. Людей там кирками убивали…

– Кирками?!. Да, раны рублено-колотые и рублено-резаные. И кто их убивал?

– Смотря кого…

Не берусь утверждать, но я мог убить одного как минимум землекопа. И его труп мог находиться среди других.

– Если нормальных людей, то их убивали ненормальные… Вы бы мне фотографии с места преступления показали, я бы вам все рассказал, – сказал я, окончательно сменив гнев на милость.

А следователь в свою очередь отказался от грубого давления на меня. Во всяком случае, я так подумал, когда он протянул мне пакет со снимками.

На первой фотографии я увидел коридор первого блока, уходящий в темнеющую даль к запасному выходу. На полу лежал труп «лейтенанта». Голова проломлена киркой, лицо в крови, и на груди след от удара, который предназначался мне… Значит, все-таки были мутанты, и я в самом деле спасался от них. Значит, я еще не тронулся умом, разве что самую малость.

На следующем снимке труп был запечатлен с более близкого расстояния; и пролом в черепе лучше виден, и предсмертное страдание на окровавленном лице просматривалось более отчетливо.

Еще я увидел труп «гавайца». Вместо носа – пробоина, в груди несколько дырок, живот разворочен… Выбитая дверь в семейный блок валялась на полу, труп «гавайца» лежал в комнате, где он жил с Ниной.

Был убит и Олег Михайлович, муж похищенной Татьяны Викторовны. Его убили одним-единственным ударом по голове…

Еще два покойника лежали в столовой, дверь в которую также не смогла сдержать натиска бешеных землекопов. Лицо Болгарова было так изуродовано, что я с трудом узнал его. Чуть поодаль, обхватив руками ножку перевернутого стола, лежал на животе человек в новеньком камуфляже. Самих ран я не увидел, но из-под головы на пол натекла большая лужа крови. Видно, по лицу кайлом получил… Этого человека я узнал по габаритам и бритой голове с хвостиком на затылке. Будь этот парень спортивного телосложения, может, я бы и не обратил внимания на его хвостик, но комплекция у него будь здоров, ожирение в неслабой степени, поэтому этот его атрибут смотрелся как женское платье на мужчине. Звали его, кажется, Виктор…

Шестого покойника я знал не в пример лучше. Это был Геннадий Ефимович, и тело его лежало в отсеке, где я жил. Лежало на ковре, который он принес из санчасти. В объектив даже попала моя сумка, что стояла на полу между лежаком и тумбочкой.

И еще на одном снимке я увидел выбитую дверь аварийного выхода, весь пол возле нее был в крови.

– Что вы на это скажете? – внимательно смотрел на меня следователь.

– Я надеялся, что этот кошмар мне приснился, но…

– Это действительно кошмар… Значит, вы находились в бункере в составе группы?

– Да, на правах частного лица.

– Но группа состояла… – подполковник заглянул в свои записи. – Группа состояла из девятнадцати человек.

– Да, и четыре человека обслуги. Они разыграли весь этот спектакль с ядерной войной. Они смогли убедить нас в том, что началась ядерная война. Возможно, нас подпаивали транквилизаторами… – предположил я. – Но все это такой пустяк по сравнению с тем, что началось потом…

– И что началось потом?

– Может, сначала я обследуюсь у психиатра, а потом все вам расскажу? А то вы еще подумаете, что я сошел с ума, – с горькой усмешкой сказал я. – Кто не видел, тот не поверит…

– Что не видел?

– Нас было двадцать три человека, шестеро погибли… Куда делись остальные?

– Ну, один человек выжил.

– Кто? – оживленно спросил я.

– Князьев.

– Знаю такого.

Я не считал Сергея Павловича худшим представителем нашей группы. Во-первых, он помогал мне, а во-вторых, неизвестно, как бы повел на его месте любой другой… К тому же он хоть и косвенно, спас меня, закрыв дверь перед моим носом. Семейный блок не устоял перед напастью, зато я смог найти выход из положения. Но все же руки ему при встрече не подам. Если, конечно, нам придется встретиться…

– И что он говорит?

– Ничего. Он сейчас в коме. Острая черепно-мозговая травма…

– М-да…

– И я бы хотел узнать, куда делись пятнадцать человек…

– Что это, по-вашему? – ткнул я пальцем в последний снимок. – Это кровь. Следы людей, которых затаскивали в этот проход…

– Кто затаскивал?

– Люди, которые напали на нас. Только это не совсем люди. Это зомбированные существа, грязные, оборванные, с кирками… Они взорвали дверь, напали на нас, убивали и калечили. Убитых они оставили, а раненых забрали с собой. И не только раненых…

Я сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, и рассказал, как было дело. Как бегал от безумных землекопов, как спрятался от них в их же подкопе, как попал в каменоломни, а затем в больницу. Следователь слушал меня внимательно, но в его глазах я видел сомнение.

– Я же предупреждал, без справки от психиатра лучше ничего не говорить, – с невеселой улыбкой сказал я, видя его недоверие.

– Действительно, в это трудно поверить…

– Но можно проверить. Разобрать завалы, пройти по следу подземных людей…

– Ладно, допустим, они существуют, но зачем им понадобились… э-э, земные люди?

– Я думаю, чтобы превратить их в людей подземных. Это несложно. Провести психологическую обработку, накачать наркотиками. Существуют специальные методики зомбирования…

– Но это все из области фантастики.

– Ну да, и шахидки в метро тоже оттуда.

– Так то шахидки…

– Шахидки реальные, и трупы тоже настоящие… А куда делись живые люди?

– Куда?

– Я уже сказал, куда. Или повторить?

– Может, лучше придумать что-нибудь другое? Например, сказать правду.

– Хорошо, уговорили, – с самым серьезным видом сказал я. – Людей убивал я. На самом деле мой пистолет стрелял не резиновыми пулями, а железными кирками. Кого-то я убил, а кого-то просто ранил. Известное дело, трупы в пищу не пригодны, но если человек еще живой, то его можно есть. Вот я и устроил трапезу… Мне сейчас в одно место нужно, я смывать не буду, вы потом за мной сходите; вдруг там зуб чей-то непереваренный увидите или хрящик ушной, например…

– Только давайте без иронии, – поморщился следователь.

– Ну а вдруг?

– Хватит!

– Как вы узнали, что произошло в бункере?

– Хозяин этого аттракциона сообщил. Спустился вниз, а там…

– Понятно, значит, двери не были заблокированы. Так оно и должно было быть…

Жаль, что мы не успели выйти на поверхность до того, как на нас напали. А ведь оставалось совсем чуть-чуть. Но тогда подземные люди напали бы на следующую группу. Хотя какое мне до этого дело? Я – частное лицо и в ответе только за самого себя. Хотя, конечно, с удовольствием вцепился бы в горло тому, кто устроил всю эту жуть… Поверить невозможно: шесть человек убиты зомбированными существами, а пятнадцать – исчезли в глубинах подземелья! Впрочем, следователь мне не верит. И я, если честно, его понимал.

– А хозяин бункера кто?

– Полыхаев Михаил Дмитриевич…

– Он сам-то обо всем этом что говорит?

– Не имеет представления… Э-э, что-то я не понял, – встрепенулся следовать. – Кто у нас тут вопросы задает?

– А у нас разве допрос? Где протокол? Где формальности?.. Кстати, вы даже не представились.

Следователя звали Михаилом Георгиевичем, фамилия – Мурзин. Он достал из папки бланк протокола, заполнил «шапку», предупредил меня об ответственности за дачу ложных показаний. Но не стал просить меня, чтобы я повторил свою историю. Он всерьез рассчитывал узнать от меня другую правду. Хорошо, что я заправился пивом, иначе бы он вывел меня из себя и был бы отправлен по известному адресу. Но хмельная плотина сдерживала волны раздражения.

– Вы сами подумайте, куда могли деться пятнадцать человек?

– Я не знаю, может, они еще раньше покинули убежище.

– Исключено. Дверь была заблокирована. Вернее, нам это внушили…

– Кто может подтвердить ваши слова?

– Не знаю… Может, хозяин заведения. Наверняка он знает, по какому сценарию мы провели в бункере три дня.

– Возможно, сценарий был изменен…

– Да, скорее всего, появление подземных людей в этот сценарий не входило…

– А они были?

– А кто, по-вашему, вышиб дверь аварийного входа? И сделано было это с применением тротилового заряда. А потом был обрушен проход от каменоломен до бункера. Опять же тротиловый взрыв…

– Нет никакого прохода, – покачал головой следователь.

– И завала тоже нет?

– Завалена вся галерея аварийного входа.

– Ну вот!

– И взрыв был.

– А я о чем?

– Завал разберут. И если в галерее окажутся люди…

– Чтобы попасть в галерею, совсем не обязательно разбирать завал. Можно выйти через аварийный выход третьего блока…

– Вы хорошо разбираетесь в ходах и выходах, – не без сарказма усмехнулся Мурзин.

– Я изучал схему.

– Зачем?

– Разумеется, чтобы замуровать в галерее людей…

– Дело в том, что в галерее третьего блока тоже обвал. Там тоже был взрыв…

– Хотел бы я знать, откуда у них столько взрывчатки… – вслух подумал я.

– У кого, у них?

– У подземных людей.

– Вы же неглупый человек. В недавнем прошлом майор милиции, старший уполномоченный уголовного розыска…

– А вы – следователь прокуратуры, подполковник. Неужели вы думаете, что я смог бы убить шестерых и замуровать пятнадцать человек?..

– Почему пятнадцать? Может, меньше. Может, из этих пятнадцати несколько человек стали вашими сообщниками?

– И где они сейчас?

– Вам лучше знать.

– А если у меня были сообщники со стороны?

– Кто?

– Пьяные шахтеры. Они прорыли ход в бункер, помогли мне уничтожить группу туристов, а потом благополучно скрылись…

– Почему пьяные?

– А песню помните? Раз пошли на дело, выпить захотелось… А за пахана у нас была Мурка, у нее еще «наган» из-под полы торчал… «Наган», кстати, незаконный. Так и запишите…

Записывать следователь ничего не стал, но долго с упреком смотрел на меня, качая головой.

– Вы, Молочков, сами пьяны.

– Так у нас в банде все такие…

– А кто именно?

– Да все, говорю. Первый номер, второй, третий… Мы все пронумерованы. Так удобней, и конспирация опять же…

– Как эти люди проникли в бункер? – вполне серьезно спросил Мурзин.

– Пьяные?

– Может, и пьяные. Это сейчас не так важно…

– А если опьянение наркотическое?

– Ну, может быть и так…

– А если еще и без сознания?

– Без сознания человек ничего не может делать…

– А эти, представьте, могут. Только делают, ничего не соображая. И кто-то ими управляет… Был подземный ход. И я там был… Ход взорвали, и я через каменоломню выбрался… Как я, по-вашему, в каменоломне оказался?

– Вам видней.

– Надо разобрать завал, обследовать проход. Искать людей нужно…

– Ищем. Список у нас есть, работаем по адресам.

– И ничего, – продолжил я за следователя.

– Почему вы так уверены? – с торжеством победителя спросил он. – Знаете, что они не могут быть дома?

– Они где-то под землей. Где-то глубоко-глубоко… А списка у вас нет. Кто его составлял? У нас не было путевок, были только билеты. Купил билет, и в бункер. По воздушной тревоге паспорта не спрашивают… Болгаров список составлял, для графика дежурств. Фамилия, имя, отчество. Но без адресов, это я точно знаю. У нас тогда у всех один адрес был… И сейчас у тех, кто выжил, один адрес. Только нам туда не добраться…

– Кому они там под землей нужны? – вздохнул Мурзин, набираясь терпения, чтобы слушать мои нелепые объяснения.

– Я знаю только то, что видел. А свои догадки, позвольте, я оставлю себе… Могу показать ход, по которому они ушли. Да вы и сами можете его найти. Туда ведет кровь несчастных…

Я щелкнул пальцем в снимок, на котором видны были бурые разводы и просто пятна на полу перед аварийным выходом.

– Все это слова.

– А на мне крови нет. На мне только моя кровь… Хотя, может, что-то плеснулось мне за шиворот, когда я ударил киркой землекопа… Кстати, кирку я потерял, так же как и пистолет… На ваших фотографиях я вижу трупы, кровь, но не вижу кирок. Там была хоть одна кирка?

– Нет.

– Значит, они все с собой забрали. Кроме убитых ими людей…

– Еще они оставили ваш пистолет…

– А зачем он им? Пистолетом ход в земле не пробуришь. А кирки им нужны. Они дальше подземные ходы рыть будут…

– Зачем?

– Может, до станции метро дороются, может, там кого-то убьют. Если это случится, вам новое звание присвоят.

– Не случится.

– Кто знает, кто знает… Эти ребята роют быстро. От работы, как говорится, кони дохнут, но ведь коней и сменить можно. Пятнадцать человек в запасе. Наркотой накачают – и вперед…

– Это все ваши фантазии.

– У вас есть шесть трупов, но их крови на мне, уверяю вас, нет. И пистолет мой к делу не подошьешь. Так что фантазируете вы, пытаясь меня в чем-то обвинить. Я сам пострадавший. У меня на спине след от удара киркой, голову мне пробило камнем. У меня содраны ногти на руках, потому что я рыл ими землю… – Я растопырил пальцы, чтобы Мурзин видел бинты на некоторых из них. – Можете фантазировать дальше. Но только меня не трогайте…

– Мы обследуем вашу одежду, – угрюмо, исподлобья глянул на меня подполковник.

– Флаг вам в руки и ветер навстречу… Я устал, у меня кружится голова…

– Я понимаю. И все-таки вы должны рассказать мне, как все было на самом деле.

В ответ я закрыл глаза и повернулся на бок, спиной к нему. Да, я понимал, что в здравом уме поверить в мою историю трудно, и все равно было обидно.

Напрасно Мурзин взывал ко мне, я ни слова ему не сказал. Но он не уходил. Полчаса корпел над протоколом – вносил в него мои показания. Я молча все прочел, под роспись подтвердил, что с моих слов записано все верно, и так же безмолвно показал ему на дверь.

2

Темная жирная туча тяжело, с одышкой поднималась из-за горизонта, наползая на солнце. Вдалеке к земле от нее тянулся дождевой след, чем-то похожий на ножку смерча. Может, потому и напрашивалось сравнение с гигантским ядерным грибом. А может, об атомном взрыве я подумал потому, что мое сознание до сих пор находилось под впечатлением пережитого.

Но нет, это обычная туча. И не радиоактивными осадками она выпадет на землю, а живым проливным дождем. И не ударная волна накатывает на меня, а порывистый предгрозовой ветер. Сейчас все вокруг потемнеет, сверкнет молния, громким недовольным бурчанием покатится гром. Но мне совсем не страшно.

И Оксана не торопится уходить. Мы сидели с ней на скамейке в больничном парке, смотрели, как наша Катюшка носится по газону за мопсом Чучей. Весело дочке. И Оксана ликует в душе, но это радость утопающего, по щучьему велению вдруг вынесенного на берег. Тут и восторг, и страх одновременно.

– Даже не представляю, что со мной сейчас было бы, если бы мы с Костей туда сунулись.

От переизбытка чувств Оксана взяла меня под руку.

– Я, если честно, тоже…

– Это не люди… – сказала она, адресуя свое негодование безумным землекопам. – Они же могли нас убить. И тебя….

О происшествии в подземном бункере показывали по телевизору, но Оксана ничего об этом не знала. И то, что со мной случилось, стало для нее новостью. Мой рассказ напугал ее: ведь она с Костей могла оказаться на моем месте, если бы не отказалась от билетов.

– Еще не отлили такую кирку, которая могла бы меня убить, – пошутил я.

– Ты сильный, ты выкрутился. А я слабая, меня бы эти уроды сожрали… Брр!.. Напиться бы и забыться.

– Так в чем же дело? – Я легонько хлопнул по пакету, где в традиционных для больницы апельсинах лежала бутылка виски.

Хорошо, что Оксана знала, в чем я больше всего нуждаюсь, но еще лучше, что она не забыла об этом. Фляжку мне уже вернули; заполню ее сегодня, буду цедить понемногу, бывшую свою жену добрым словом поминать…

– Я за рулем… Кажется, дождь начинается.

Она поднялась со скамейки, обеспокоенно шагнула к Катюшке, а ветер попытался задрать подол ее платья. Оксана вовремя придержала его руками и глянула на меня с тусклой извинительной улыбкой, как будто она была виновата передо мной в том, что чуть не обнажилась перед посторонними. Как будто я был ее мужем… Как жаль, что это не так.

Я сам подхватил Катюшку на руки, в горизонтальном положении вознес ее над землей и с ревом самолетного двигателя понес к машине. Дочка также изобразила звук пикирующего бомбардировщика и с разведенными в сторону руками отправилась в полет.

– Тебе же нельзя напрягаться! – засмеялась Оксана.

– Чепуха. Я уже почти здоров.

– Почти не считается…

Ее новенький жемчужно-белый «Лексус» находился на территории больницы, и мне совсем не обязательно было выходить за ворота, чтобы усадить дочку в специальное кресло на заднем сиденье. Только я пристегнул ее, как хлынул дождь. Чуча вовремя заскочил в салон, а то бы намок, бедняга.

– Давай в машину! – будто обрадовалась Оксана.

Похоже, она не хотела от меня уезжать, а я точно не желал расставаться с ней, поэтому занял пассажирское место справа от водителя…

Вот так и в жизни, она была водителем, а я пассажиром. Нашу семейную машину занесло на повороте, и я вылетел за борт. А были бы мы с Оксаной двумя половинками единого целого, так и жили бы сейчас вместе, и никакие беды не смогли размыть наш островок… Но сейчас она счастлива с другим, а я так и остался пассажиром, которого приятно подвезти, но не более того.

Дождь с грохотом барабанил по крыше, заливал ветровое стекло так, что «дворники» не успевали разгонять воду.

– Страшно мне, – поежилась Оксана.

– Чего?

Я невольно протянул к ней руку, чтобы обнять ее, а она, казалось, этого только и ждала. Прильнула ко мне, положив голову на одно плечо, а рукой касаясь другого. И я обнимал ее за талию, жалея о том, что за спиной сидит и смотрит на нас дочка. Не будь здесь Катюшки, мы бы, наверное, смогли бы согрешить с ее мамой. Как в старые добрые времена.

И Оксана вспомнила про Катюшку, поэтому не задержалась в моих объятиях.

– Что, уже не страшно? – с ласковой улыбкой спросил я.

– Страшно… В прошлом году дождь сильный был, так в Крылатском дорога под землю провалилась…

– Ну, скажем, не вся дорога.

– Но ведь было!

– И что?

– А если сейчас под нами земля провалится?

– Мама, я не хочу, чтобы земля проваливалась! – замотала головой Катюшка.

– Не бойся, дочка, папа вас наверх вынесет, – весело подмигнул ей я.

– Папа у нас очень сильный, – улыбнулась Оксана.

Но я с ней не согласился.

– Не сильный… Когда нам сказали, что к Москве летит американский сюрприз, я хотел бежать за вами. Но не побежал.

– Почему? – пистолетом направив на меня указательный и средний пальцы правой руки, весело, но все же с легкой досадой спросила она.

– Потому что я не всесильный. Да и дверь уже заблокировали… Ну, я думал, что заблокировали…

– Главное, что ты подумал о нас.

– Кто не бегал в противогазе, тот не знает цену воздуха. Кто не был на войне, тот не знает цену жизни. А я побывал на такой войне, в которой сгорает все… Пусть эта война была вымышленная, но я многое понял по-настоящему.