Текст книги "Выстрел, который снес крышу"

Владимир Колычев
Выстрел, который снес крышу

Часть первая

1

Молоточек влево-вправо, молоточек вверх-вниз, слева направо, круговое движение, диагональное. Он даже волос не коснулся, но застучало в висках, зарябило в глазах и закружилась голова.

– Неважно, неважно, – обеспокоенно и с упреком заключила женщина-врач, опуская свой молоточек.

– Не фонтан, если честно, – признался Павел Торопов и закрыл глаза, чтобы унять головокружение.

На вид ему было тридцать лет. Молодой мужчина с высоким лбом и ранними залысинами; широкие скулы, узкий с горбинкой нос, глаза светло-карие, чуть асимметричные, глубоко посаженные. Взгляд грустный, на тонких губах – ироничная улыбка. Роста он был выше среднего, сухопарый, жилистый, одним словом, прочного телосложения, поэтому могло показаться удивительным то, что на ногах он держался, мягко говоря, неуверенно.

– Сотрясение мозга у вас. Легкой или даже средней тяжести. Думаю, вас нужно направить на обследование в обычную поликлинику…

– А у вас необычная поликлиника? – улыбнулся Торопов.

– Я смотрю, вы мужчина с юмором, – строго, но с капелькой кокетства во взгляде заметила женщина.

– Работа у нас такая, без юмора никак.

– Да, работа у вас такая…

Врач вернулась за свой рабочий стол, взяла служебное удостоверение и с каким-то непонятным сожалением прочитала:

– Торопов Павел Евгеньевич, майор милиции, старший оперативный уполномоченный уголовного розыска… Назовите мне номер своего служебного телефона, и я позвоню вашему начальству, скажу, чтобы вас забрали.

– Вы мне лучше мой сотовый телефон верните. Я сам позвоню.

– Телефон мы, конечно, вернем, но позвонить по нему вы не сможете. Нулевой уровень сотового сигнала. Как вы сами понимаете, Павел Евгеньевич, медучреждение у нас необычное, поэтому и место выбрано соответствующее, вне зоны покрытия…

И снова женские губы тронула кокетливая улыбка. И в глазах на несколько мгновений зажглись лукавые искорки.

Эльвире Тимофеевне было слегка за сорок, но для своего возраста она выглядела замечательно.

– Шутить изволите? – Торопов правильно понял ее настроение. – Ваше учреждение когда строилось? Лет пятьдесят назад? А сотовая связь когда в нашу жизнь вошла?

– Думаю, у вас легкая степень сотрясения, – с мягкой иронией проговорила она. – Голова соображает, значит, беспокоиться не о чем.

– Тогда бы я хотел продолжить работу.

– Ваше право… Но…

В свои годы Эльвира Тимофеевна умудрилась сохранить былую красоту, но все же в молодости она была ярче и краше, чем сейчас. Наверняка мужчины вились вокруг нее как мухи. И дрались из-за нее, и сходили с ума…

Торопову она чем-то напоминала его жену. Черты и даже овалы лица разные, несхожие, но у них был общий типаж красоты. Пышные темно-русые волосы, высокие надбровья, яркие светло-серые глаза, сочные чувственные губы, обе высокие, сухопарые. И одинаково обаятельные. Будь Эльвира Тимофеевна помоложе, Торопов мог бы и влюбиться в нее.

Восемь лет назад его Маше было двадцать четыре. И сейчас ей столько же. И через годы ничего не изменится. Быть ей вечно молодой в его памяти… А Эльвира Тимофеевна будет и дальше стареть. Потому что она жива и умирать не собирается. Да и не за что ее убивать. Ну, смотрит она сейчас на Торопова как на своего пациента, и что? Ведь он и сам когда-то проходил обследование в психиатрическом диспансере закрытого типа.

А Машу он убил. Восемь лет назад. Вместе с ее любовником. Ее застрелил из одного ствола охотничьего ружья, его – из другого. Она умерла сразу, а он – уже в больнице, на операционном столе…

– Что «но»? – Торопов настороженно посмотрел на врача.

Не нравился ему ее взгляд. Очень бы не хотелось ему казаться психопатом в глазах этой симпатичной женщины, но…

– Вы же взрослый человек, Павел Евгеньевич. И вы прекрасно знаете, где находитесь. И утверждаете, что какой-то клоун перелез через забор и скрылся на территории нашего учреждения…

– Причем этот клоун убил человека.

– Вот видите, вы и сами осознаете абсурдность вашего утверждения.

– Осознаю… – кивнул Торопов. – Но клоун был. Рыжие волосы, зеленый лоб, синие щеки, красный нос. И костюм на нем желто-зеленый… Я за ним гнался, он убегал от меня. Он так ловко перелез через забор, как будто проделывал это сотню раз. Я полез за ним, но он уже не убегал. Он ждал меня… Даже не знаю, чем он меня ударил.

Торопов огладил рукой шишку на затылке. Проклятый клоун…

– А может, это был его сообщник? – предположил он.

– Сообщник? – странным взглядом посмотрела на него Эльвира Тимофеевна.

– Ну да, – неуверенно сказал Торопов.

– На территории психиатрического диспансера?

– Э-э, ну, я не утверждаю…

– Да. Но вы утверждаете, что клоун убил человека.

– Да, убил, это верно. Я своими глазами видел, как он убил человека. Застрелил из пистолета… И у него был как минимум один сообщник.

– На территории нашего диспансера?

– Нет, на месте преступления. Жертва выходила из машины, из «шестьдесят пятого» «Мерседеса», она направлялась в клуб, на деловую встречу, и в это время прозвучал взрыв…

– Значит, это была женщина?

– Кто женщина?

– Человек, которого убил клоун. Вернее, взорвал. Хотя вы утверждаете, что он ее убил…

– Не ее убил, а его…

От излишка эмоций Торопов мотнул головой, что вызвало у него боль и тошноту. Но это вовсе не повод, чтобы сдаваться.

– Мужчина это был.

– Но вы называете ее жертвой.

– Не ее, а его…

Торопов пальцами сжал виски. И с болью так легче совладать, и голову от встряски нужно удержать, ведь эмоции не улеглись, скорее наоборот.

– Мужчина это был, – повторил он. – А жертва, потому что его убили…

– Тогда кто принес его в жертву? – спросила врач, даже не пытаясь осознать несуразность своего вопроса.

Да и зачем ей это? Ведь она хотела усмотреть в поведении оппонента несуразность. И, судя по всему, ей это удавалось.

– Кого в жертву?

– Мужчину, о котором вы говорите.

– Никто не приносил его в жертву. Его просто убили.

– Взорвали?

– Нет. Застрелили.

– Но вы же сами сказали, что его взорвали.

– Я не говорил, что его взорвали. Я сказал, что прозвучал взрыв. Это был своего рода отвлекающий маневр. Это была обычная ракета, из фейерверка, она взлетела в воздух, взорвалась, и это отвлекло охрану и саму жертву. А в это время с другой стороны к ней подошел клоун, с шариками… Много шариков было. Красные, зеленые, желтые. И они были прикреплены к его пистолету…

– Шарики? К пистолету?!

– Нет, пистолет находился в кулаке. Большой такой надувной кулак размером с мою голову, даже больше. Он когда выстрелил, этот кулак сдулся. А потом и вовсе улетел. Вместе с шариками. И пистолет улетел…

– На шариках? – Эльвира Тимофеевна сдерживала себя, чтобы не засмеяться.

А сдерживать себя она умела, ведь она – профессиональный психиатр, и работа с душевнобольными – ее хлеб.

– А что здесь смешного? Шарики с газом, их подъемной силы достаточно для того, чтобы поднять в воздух предмет весом в один килограмм…

– Как же ваш клоун целился, если шарики тянули пистолет вверх?

– Он целился с учетом этого вектора силы. Я не думаю, что прицелиться было сложно. Возможно, он тренировался до этого… И, между прочим, очень удобно. Выстрелил – и тут же избавился от пистолета. А шарики поднялись высоко в небо…

– Вы видели, как высоко поднялись шарики в небо?

– Да, видел.

– Так вы за шариками следили или за клоуном?

– За шариками следил, а за клоуном бежал… Он очень быстро бежал.

– Не удивительно. В цирке с плохой физической подготовкой делать нечего.

– Логично. Только я не думаю, что этот клоун из цирка. Да и не клоун он был, а киллер. Высококлассный киллер. А клоунский наряд – это маскировка…

– Допустим. Но почему он бежал к нашей больнице?

– Вот это я и хочу выяснить.

– И через забор, вы говорите, он перелез очень ловко, – вспомнила женщина.

– Да, как будто много раз это делал.

– То есть вы хотите сказать, что наша больница – прибежище для киллеров? – заключила Эльвира Тимофеевна.

– Я бы не сказал…

– Значит, прибежище для клоунов?

– Нет. Ваша больница – филиал уголовного розыска, – натянуто улыбнулся Торопов.

Нужно было как-то выкручиваться из той, мягко говоря, неловкой ситуации, в которую он попал. Клоун, воздушные шарики, пистолет в надувном кулаке… Не самая удобная тема для разговора с психиатром.

– Такое ощущение, что не я веду следствие, а вы.

– Скажите, а вам никогда не приходилось иметь дело с душевнобольными людьми? – сощурившись, деловито спросила женщина.

– Этого добра везде хватает, что у нас, что у вас… Помню, приходил к нам один товарищ, уверял, что пытался, но так и не смог убить свою тещу. Отрубит, говорит, голову топором, а у нее новая вырастает. Отрубит эту, новая отрастет… Угадайте, куда мы его отправили?

– К нам вы его отправили. Но прежде чем сделать это, вы его допросили. А потом с ним в таком же ключе разговаривали и у нас. Логично?

– Я понимаю, к чему вы клоните. Понял это с самого начала…

– Неприятное это ощущение, когда вас держат за душевнобольного человека?

Эльвира Тимофеевна мило улыбнулась, но взгляд остался холодным и незыблемым, как обледенелая скала.

– Да, но зато приятно иметь дело с человеком, который вызывает такое ощущение, – нашелся Торопов.

Он должен был склонить эту зрелую красавицу на свою сторону. Ему нужно найти убийцу своего шефа, и он должен остаться на территории этой психиатрической лечебницы. Но в статусе гостя, пусть и не самого почетного.

– Особенно если это красивая женщина…

– Если это комплимент, то спасибо, – нехотя отозвалась Эльвира Тимофеевна.

Она поблагодарила его так, как будто он действительно был ее пациентом, причем тронутым на почве сексуальных страданий.

– Но ведь это всего лишь ощущение. А на самом деле я точно знаю, что киллер перелез через забор вашего заведения. Возможно, он до сих пор находится здесь…

– И чем я могу вам помочь?

– Во-первых, я должен связаться с начальством. Во-вторых, я бы хотел остаться здесь, чтобы разобраться с ситуацией, так сказать, на месте…

– Вы так уверены, что ваше начальство согласится с вашим решением?

– В городе произошло заказное убийство, и я единственный, кто пытался преследовать киллера, кто взял его след. И кому, как не мне, заниматься расследованием…

Торопов осекся, споткнувшись о жесткий, как мрамор, взгляд Эльвиры Тимофеевны. Она стояла возле своего стола, холодно смотрела на него и рукой показывала на телефон. Она ясно давала понять, что на какое-то время он мог стать хозяином ее кабинета. А когда Павел Торопов снял с рычага трубку, женщина так же молча вышла в коридор.

2

Пышные кусты шиповника с шорохом качались на ветру, создавая эффект надвигающейся на берег морской волны. Торопов не боялся утонуть в них, но все-таки воспринимал их с опаской. Вчера, преследуя киллера, он опрометчиво нырнул в шиповник, колючая ветка больно хлестнула его по щеке. А если бы в глаз?..

Сейчас, продвигаясь по тропинке, он аккуратно раздвигал ветки, а еще внимательно смотрел под ноги. В нескольких десятках метров от забора шумела шоссейная дорога, может, какой-то водитель совсем недавно побывал под этими кустами. Но все чисто, и можно не опасаться за санитара, с отрешенно-пренебрежительным видом шедшего позади. Вид у этого щекастого здоровяка был настолько глупым, что Павлу казалось, будто в медперсонал диспансера его взяли из числа бывших пациентов. Бывают же тихопомешанные олигофрены, не представляющие особой опасности для общества. Так это или нет, но Торопов почувствовал вдруг обязанность заботиться об этом парне. А может, Эльвира Тимофеевна внушила ему это чувство, когда навязывала сопровождение? Ведь он был благодарен ей за то, что ему позволили вести расследование.

Еще он обследовал ветки кустарника, нашел одну сломанную, другую, и обе на уровне лица. Первая ветка могла ударить по лицу его, вторая – киллера. Если так, то их можно взять на анализ, ведь на них остались микрочастицы кожного покрова преступника. Еще есть анализ ДНК, но это сложно, а в его положении и вовсе невыполнимо.

Но вместе с мыслью об анализе у Торопова возникло предположение, что на лице киллера могла быть такая же отметина от ветки, как у и него – бледно-розовая полоса через всю левую щеку.

Павел подошел к высокому забору из бетонных плит, плотно сомкнутых между собой. В том месте, где киллер преодолел преграду, в плитах имелись как будто специально сделанные выбоины, достаточно широкие для того, чтобы с ходу и с прыжка попасть в них ногой. Попасть, зацепиться, перенести вес тела на руки, чтобы затем схватиться за верхний срез плиты. Именно так вчера и поступил киллер, уходя от погони. И Торопов повторил его путь; правда, ему пришлось сдать назад, разогнаться… Взять это препятствие он смог только с третьей попытки. Еще вчера, переваливаясь через преграду, он успел заметить, что по верху забора натянута колючая проволока, и только в этом месте она отсутствовала. Вне всякого сомнения, ее срезали те, кто пользовался этой лазейкой. И если киллеру известен этот путь, значит, диспансер для него – дом родной или что-то вроде того. Может, он работает здесь, а возможно, лечится, симулируя душевное расстройство. А возможно, он и настоящий псих, помешанный на убийствах. Но где он тогда взял пистолет? И кто запустил в небо ракету?..

– А у вас здесь кто лечится? – спросил Торопов у санитара.

– Кто лечится?! – с инфантильным каким-то удивлением посмотрел на него парень. – Люди лечатся.

– Понятно, что не звери. Обычные люди или, может, под следствием которые? Ну, на обследовании там.

– А Эльвира ничего не сказала?

Голос у санитара тонкий, высокий, как у евнуха, что резко контрастировало с его крупным телосложением. Но, может, он потому и подался на работу в психиатрическую больницу, что комплексовал из-за этого недостатка. А так, среди ненормальных, он выглядел чуть ли не совершенством, чем и тешил свое самолюбие.

– Да как-то не дошли до этого, – пожал плечами Торопов.

– Ну, и я тогда ничего не буду говорить.

– Эльвиру боишься?

Павел поднял с земли пустую и поблекшую от непогоды пачку «Явы», потянулся к сломанной пыльной расческе. Вряд ли эти предметы обронил киллер: слишком долго пролежали они на земле, но все равно надо бы все собрать, спрятать куда-нибудь, чтобы не исчезло.

– Почему боюсь? Просто полицаев не люблю. И разговаривать с тобой не хочу.

– А чего ж ты нас так не любишь? Натворил что-то? – с едкой усмешкой глянул на санитара Торопов.

– Чего это натворил? – напыжился парень.

– Тебе виднее.

– Не было ничего!

– Да ладно, не было! У всех что-то было. С кем-нибудь когда-нибудь дрался? А это уголовное преступление! Пьяным за руль садился? Это уже почти преступление… А может, документы подделывал? От уплаты налогов уклонялся?..

– Какие документы? – разволновался санитар. – Какие налоги?

– Тебе виднее… Может, бабу какую-нибудь изнасиловал. Она заявлять не стала, и тебя не тронули. А может, убил кого-то по случаю. Разругался с другом по пьяному делу и пырнул ножом почем зря. Или подругу. Труп в подвале закопал. Или, может, на части порубил да в мусорку выбросил! – наседал Торопов.

– Никого я не убивал! И не рубил! – побледнел парень.

– Тогда остается баба. Кого ты там изнасиловал? Подругу школьных лет или так, случайную?

– Не насиловал я, – не очень уверенно мотнул головой санитар.

– Тогда что? Может, кто-то другой насиловал, а ты присутствовал?

– Да пошел ты!

– А вот это ты зря! Я ведь и всерьез могу за тебя взяться. Друзей твоих поспрашивать, знакомых; с одного бока зайду, с другого – глядишь, и найду склеп в твоем подвале… Поверь, у каждого есть такой склеп. Ну так за что ты нас не любишь?

– Прилип как банный лист, – опустив голову, подавленно буркнул парень.

– Зовут тебя как?

– Гена.

– Ну вот, уже и на вопросы отвечаешь. Лед, как говорится, тронулся… Лишь бы ты сам не тронулся, с такой-то работой.

– А что? Работа как работа!

– Да, но ты же в тайны мадридского двора играешь. Одно можно говорить, другое нельзя, третье – как начальник скажет. Запутаешься в том, что нельзя говорить, и свихнешься. Или нет?

– А чего путаться? Чего скрывать?

– Ну, ты большой, тебе видней… Что тут у вас за клоуны через забор прыгают?

– Клоуны?! Через забор?! – прыснул в кулак Гена.

– А что, в дурдоме не может быть клоунов?

– Да нет, хватает… В принципе у нас тут каждый второй клоун. Один под Гитлера косит, другой под Сталина, Клинтон тут недавно заезжал, Монику Левински искал…

– А кто в Горуханова стрелял?

– В какого Горуханова?!

– Ты в Ульянове живешь?

– Да.

– И не знаешь, кто такой Горухан?

– Не знаю.

– Ну как же не знаешь? Он раньше весь город держал. Братва, бригады, стрелки, разборки…

– Ну, было такое. Только я тогда совсем пацан был, в школе учился…

– Да это и сейчас есть. Бандиты никуда не делись. Только ведут себя чуть потише. И Горухан особо не высовывался. У него в Ульянове легальный бизнес остался, он за него взялся, тихо все было, спокойно, ну, до вчерашнего дня…

– Не знаю я, кто такой Горухан.

– Его вчера убили. На Фабричной улице… Что, не слышал?

– Не-а, не слышал.

– Но теперь-то в курсе?

– Теперь да, теперь в курсе, – с инфантильным видом кивнул Гена.

– Его клоун какой-то убил. Вернее, киллер, который под клоуна рядился. Теперь понимаешь?

– Понимаю. Клоун его убил.

– Пусть будет клоун. Он через этот забор перелез… – не поднимая головы, движением пальца Торопов прочертил крутую траекторию, по которой киллер преодолел преграду на своем пути. – А я за ним…

Теперь нужно было показать место, где преступник подкараулил его и нанес удар по голове. Но для этого нужно было перелезть через забор.

– Боюсь, что повторить подобное я не смогу.

Торопов посмотрел вверх, и голова у него сильно закружилась, пришлось опереться рукой о заборную секцию. А ведь ему нужно было попасть на территорию больницы. Что ж, придется возвращаться к воротам контрольно-пропускного пункта, а оттуда идти к месту, куда спрыгнул преступник. Но сначала надо припрятать пачку из-под сигарет, расческу… К этим предметам добавился запыленный пузырек из-под йода, пакет из-под молока, сломанная зубная щетка со срезанной щетиной и цоколь разбитой лампочки. Все это Торопов спрятал под кустом шиповника.

– Значит, клоунов у вас здесь хватает, – небрежно сказал он, с хлопаньем потирая ладони, чтобы сбить с них пыль.

– Да, хватает, – хмыкнул Гена, с колкой иронией глянув на Павла.

– Кто там у вас? Гитлер, Ленин… А где Наполеон?

– От старости, говорят, умер. Гитлер и Ленин помоложе будут, поэтому пока что еще живут…

– Шутник ты, однако, Гена. Только не знаешь, что Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить.

– Ну почему не знаю? Он мне сам лично об этом говорил. И еще он сказал, что живее всех живых.

– Кто сказал?

– Ну, Ленин. Из семнадцатой палаты… А ты что подумал?

– Да мало ли, вдруг ты с духами общаешься.

– Нет, мне с духами по инструкции общаться не полагается.

Они вышли из полосы кустарника, по старой тротуарной и густо поросшей травой дорожке вдоль забора направились к въездным воротам. Торопов и санитар уже подходили к ним, когда за спиной, в отдалении, Павел услышал истошный хохот. Обернувшись, он увидел вдруг вчерашнего клоуна. Высоко выбрасывая вверх колени, он бежал тем же путем, что и вчера, только в обратном направлении. И распрямленные ладони он выкидывал вверх в такт своему фиглярскому бегу. Копна рыжих волос, синие щеки, зеленый лоб, красный шарик носа, клоунский костюм.

Не раздумывая, Торопов бросился за ним.

– Эй, ты куда? – удивленно протянул вслед Гена.

Но Павел даже не попытался что-либо объяснить. Расстояние до клоуна метров семьдесят-восемьдесят, сам он находился не в лучшей физической форме, одним словом, глупо было тратить силы на разговоры, сбивать дыхание…

Впрочем, далеко Торопов не убежал. Голова снова закружилась, почва ушла из-под ног, небо поменялось местами с землей, и он сильно ударился головой обо что-то твердое…

3

Эльвира Тимофеевна слушала внимательно, но, похоже, не воспринимала Павла всерьез. И как оказалось, у нее были на то причины.

– Вы говорите, что побежали за рыжим клоуном, но санитар Котов не видел никакого клоуна.

– Санитар Котов? Гена? Он ничего не видел? – ошеломленно протянул Торопов.

От волнения он приподнялся на локте, но Эльвира Тимофеевна осадила его движением руки.

– Лежите, лежите, вам сейчас никак нельзя вставать. Надо было сразу определить вам постельный режим, а то пошли у вас в поводу…

Она заботливо поправила под Павлом подушку, и он лег, удобно разместив на ней голову.

Торопов смутно помнил, как его в полусознательном состоянии доставили в эту одноместную палату, положили на койку, сделали укол, после чего он провалился в глубокий сон. Ему нужен был покой, и он его получил, но какой ценой? Может, ему вкололи какое-то психотропное лекарство, да и не один раз? Может быть, он проспал сутки, а может, и неделю?

– Давно я здесь?

– Один день вы провели здесь после первого клоуна и трое суток после второго. Только был ли клоун?

– Я видел его собственными глазами.

– У вас было сотрясение мозга, а это само по себе причина для возникновения всякого рода галлюцинаций.

– Эта галлюцинация бежала и смеялась.

– Галлюцинации бывают и зрительные, и слуховые, – парировала врач.

– Ну, может быть, – не смог противиться ей Торопов.

Действительно, у него кружилась голова и рябило в глазах; возможно, хохочущий клоун ему привиделся.

– Но ведь первый клоун тоже был.

– И он тоже смеялся? – совершенно серьезно спросила Эльвира Тимофеевна.

– Нет, он не смеялся. Он бил! Он бил меня по голове! – распалился Торопов.

– Павел Евгеньевич, вам нужно успокоиться, – менторским тоном проговорила женщина. – Вам сейчас нельзя волноваться.

– Ну да, у меня же проблемы с головой.

– Нет в медицине такого диагноза «проблемы с головой».

– Да, но проблемы есть.

– А проблемы есть, – кивнула Эльвира Тимофеевна. – У кого-то сотрясение мозга, у кого-то сотрясение души, и от всего этого страдает в первую очередь голова…

– Но с душой у меня все в порядке.

– Охотно верю.

– И тем не менее вы общаетесь со мной, как с душевнобольным.

– Если бы я считала вас своим пациентом, я бы не позволила вам покинуть территорию больницы. Но я предоставила вам условия для работы, для сыскных… Или как это у вас там называется?

– Для оперативно-разыскных мероприятий.

– Мы создали вам условия для таких мероприятий, но, как выяснилось, сделали это зря, – с сожалением сказала врач. – Вам надо было отлежаться денек-другой…

– Да, но у меня работа, у меня начальство.

– Работа, начальство… – эхом отозвалась женщина.

– Тем более вы говорите, что я здесь уже третьи сутки.

– После второго клоуна.

– Да, после второго клоуна… Интересный у нас какой-то отсчет времени, первый клоун, второй, – нервно усмехнулся Павел.

Не нравилось ему, что в глубине души Эльвира Тимофеевна держит его за идиота. Как бы аминазиновую терапию ему не назначила.

– Это как у алкоголиков, допиваются до белой горячки, а потом теряются во времени, – продолжал Торопов. – Так и живут, от одной белки до другой… Но я не алкоголик!

– Никто и не говорит, что вы алкоголик.

– Я – майор милиции! Я – старший уполномоченный уголовного розыска! Я разыскиваю особо опасного преступника! – ожесточенно чеканил Торопов. – Я разыскиваю киллера, который скрылся на территории вашей больницы. Возможно, этот преступник находится среди ваших пациентов. А может, и среди медицинского персонала! И вы, Эльвира Тимофеевна, как главный врач медицинского учреждения, обязаны предоставить мне, как представителю закона… вы обязаны предоставить мне условия для плодотворной работы.

– Я с вами полностью согласна, Павел Евгеньевич, – кивнула врач. – Поэтому вы здесь, а не в городской больнице, куда мы могли бы вас отправить с диагнозом «сотрясение мозга». Учитывая вашу повышенную работоспособность и эмоциональную возбудимость, я взяла смелость прописать вам легкие транквилизаторы, стимулирующие здоровый сон. Ваше состояние не внушает мне опасений, но сегодня, пожалуйста, соблюдайте постельный режим. А завтра с утра можете приниматься за работу…

– Опять в сопровождении Котова?

– Геннадия я приставила к вам потому, что вы выразили желание обследовать территорию диспансера. Здоровье у вас еще слабое, и кто-то должен был наблюдать за вами. Кстати, если бы не Котов, как бы мы узнали, что вы упали, погнавшись за клоуном? Так бы и лежали без сознания.

– Так за клоуном я погнался или за галлюцинацией?

– Не знаю, вам виднее, – сдержанно улыбнулась врач.

– Не понял.

– Возможно, клоун-убийца, за которым вы гнались, покинул территорию нашего учреждения. Перепрыгнул обратно через забор, и все…

– Ваш забор обнесен по периметру колючей проволокой, и преодолеть его можно только в одном месте. И клоун знал это место. Значит, ваш диспансер для него не чужой. Он сюда проник, он здесь и остался…

– Вы сами в это верите? – вежливо спросила Эльвира Тимофеевна.

– Да, верю.

– Мне кажется, вам не хватает уверенности. Возможно, потому вам и привиделся смеющийся клоун. Он смеялся над вашей неуверенностью. Он убегал из вашего сознания. Убегал, но не убежал…

– Из моего сознания… Но не убежал…

– Хотел убежать, но не смог. Поэтому вы и продолжаете свои поиски. Что ж, препятствовать вам не имею права… Но и сегодня вы не должны работать. Это единственное мое условия. А завтра с утра вы получите свою одежду, удостоверение и сможете обойти территорию диспансера, опросить людей, которые вызывают у вас подозрения… У вас есть на примете такие люди? – как бы невзначай спросила врач.

– Я слышал, у вас тут и Гитлер есть, и Ленин.

– Ну, как же без визитной карточки?

– Может, и Олег Попов есть? Или Юрий Никулин?

– Ни того, ни другого…

– Может, кто-то просто клоуном рядится?

– Если бы я знала, я бы вам сказала…

– Да, и еще вопрос. У вас обычные пациенты или есть и подследственные, ну, которые проходят обследование на вменяемость?..

– Нет у нас таких. У нас обычная психиатрическая больница, так что нет ни подследственных, ни осужденных. И соответствующей охраны тоже нет. Несколько человек из ЧОПа и санитары – вот и вся наша сила, так сказать, – мягко, успокаивающе улыбнулась Эльвира Тимофеевна.

– И еще вопрос…

– Завтра. Все вопросы завтра, – шелестяще-завораживающим голосом тихонько сказала врач. – А сейчас вам нужно хорошенько выспаться…

Она мягко провела рукой по плечу Торопова, и ему стало так приятно, что слегка онемели пальцы.

– Но я только тем здесь и занимаюсь, что сплю, – прикрыв от удовольствия глаза, умиротворенно сказал Павел.

– Но вы должны спать. Сон – лучшее лекарство.

– А если я не хочу спать…

– Я сейчас. – Эльвира Тимофеевна вышла из палаты, но скоро вернулась. В руке она держала шприц, заполненный жидкостью.

– Это снотворное, обычное снотворное, – предупреждая вопрос Торопова, мило сказала врач.

Снотворным мог оказаться сильный транквилизатор или даже психотропное лекарство, но Павел даже не пытался возражать. При всей своей внешней строгости эта женщина не вызывала тревоги. Она умела быть мягкой и завораживающе-обходительной…

Эльвира Тимофеевна сделала укол и ушла, оставив после себя ощущение своего присутствия. Во всяком случае, Торопову почему-то казалось, что он засыпает в ее объятиях…

Павел не видел препятствий, чтобы увлечься этой удивительной женщиной. Не было у него ни перед кем деликатных обязательств, некому было хранить верность. И даже память о покойной Маше не казалась сдерживающим фактором. Ведь она предала его, изменила ему…

Засыпал он с мыслями об Эльвире Тимофеевне, а проснулся от пристального взгляда, который устремила на него погибшая жена.

Маша сидела перед ним с распущенными волосами, уперев руки в бока. Глаза не злые, но сердитые, досада в них и осуждение. И губа нижняя закушена…

– Маша?! – оторопело протянул Торопов, приподнимаясь в изголовье.

Он осмотрелся. Знакомая палата, вечерние сумерки в окне, тусклый свет под потолком. Ни врачей, ни санитаров, только он и Маша. Только он и привидение.

Разглядывая его, Маша не отвечала. Ну да, призраки не могут разговаривать. Сейчас в палату войдет Эльвира Тимофеевна и видение исчезнет… Видно, хорошо приложился киллер к его голове: то клоун смеющийся померещится, то покойная жена…

– Зачем ты пришла?

– А зачем ты глазки ей строишь? – вопросом на вопрос ответила она.

Павел вздрогнул, больше от страха перед сверхъестественным, чем от неожиданности. Призрак говорил с ним, причем до боли знакомым голосом.

– Кому, ей?

Он слышал и свой собственный голос, и от этого ему еще больше было не по себе.

– Эльвире Тимофеевне.

– Не строю я глазки… А если бы и строил, тебе какое дело? Ты мне изменила, между нами все кончено…

– Я тебе изменила, а ты в меня стрелял. По-моему, мы квиты… Между прочим, ты мог меня убить.

– Мог убить?! А разве ты…

– Ты видел меня мертвой? – завывающим, как сирены, голосом перебила его Маша.

– Ну как же не видел? Я выстрелил тебе в сердце!..

Он хорошо помнил тот день, когда вернулся домой из командировки. Сначала он услышал женский стон из спальни, а затем снял со стены в гостиной ружье. Маша восседала на своем любовнике спиной к нему и лицом к двери, поэтому сразу заметила вошедшего в комнату мужа. А Павел долго разбираться не стал. Она тянула к нему руки, взывая о пощаде, а он выстрелил ей в грудь. Он видел, как пуля пробила ее плоть, как из раны хлынула кровь, как Маша замертво скатилась с кровати на пол. Следующим на очереди был ее любовник…

– Ты выстрелил мне в сердце, – кивнула она. – Но сердце остановилось раньше. От страха. От стыда… Поверь, мне было очень стыдно. Очень-очень… И хорошо, что мое сердце остановилось. Хорошо потому, что оно снова забилось. Но уже в морге… Ты видел меня мертвой, но не видел, как меня хоронили…

– Не видел. Я в это время сидел в камере. Но ведь похороны были…

– Кто тебе сказал? Следователь?

– Да, следователь…

– Нашел, кому верить… Тебя же в убийстве обвиняли, и ему нужно было тебя посадить.

– Да, но меня не только в убийстве обвиняли. Меня за убийство посадили. За двойное убийство. И я видел на суде твою маму. Она была в черном платке, и она плакала…

– Когда тебя судили? Через год после убийства? В черном платке, плакала, – передразнила его Маша. – За год она бы все слезы выплакала. Мама просто притворялась, чтобы тебе, Паша, больше дали… А твои родители ничего не могли тебе сказать. Потому что у тебя нет родителей и никогда не было…

– Когда-то были, но я их не помню.

До двенадцати лет Павла воспитывала тетка, а после того, как она преставилась, его отправили в детский дом. Это был первый круг ада из тех, что ему предстояло пройти. Ничего, выдюжил и очень многому научился…

– Это демагогия, Паша. Были, не были, какая разница? Главное, что ты никому не нужен. Мне был нужен, а сейчас ты один как перст…