Текст книги "Картель"

Глава 7

Севастьян старался не садиться за руль даже под маленьким градусом. Не важно, может он управлять машиной в состоянии легкого опьянения или нет. Не положено, и точка! Но эти его принципы не помешали ему развернуть машину через сплошную полосу. И скорость он превысил без всякого сожаления. Его поведение привлекло внимание, когда он выехал на Енисейскую улицу. За ним увязался экипаж дорожно-постовой службы, но Севастьян не подчинился их требованию остановиться. Так, вместе с «хвостом» и заехал во двор дома, где жила Василиса. Как оказалось, правильно сделал.

Он перегородил путь желтому «Фольксвагену» Стояновой, вышел из машины и попытался открыть дверцу, за которой находилась Василиса.

Она никак не реагировала на происходящее, только тупо смотрела куда-то вперед, медленно и невменяемо покачивая головой. Дверь была закрыта, Стоянова заблокировала ее.

Из полицейского «Форда» выскочили двое, но Севастьян успел вразумить их еще до того, как они попытались ткнуть его носом в капот. И представился, и удостоверение показал, и на словах объяснил, что за рулем «Гольфа» находится человек, подозреваемый в совершении тяжкого преступления.

Со двора можно было выехать только в одном направлении, которое и перекрыл Севастьян, поэтому Стоянова оказалась в безвыходном положении, и ей пришлось выйти из машины.

– Что вы себе позволяете? Что это за хулиганство? Товарищи полицейские, примите меры!.. – Глаза горят, а лицо бледное. Понимает, что вляпалась по самое некуда.

Севастьян открыл другую дверцу, взял Василису за руку и легонько потянул на себя. Она ничего не соображала, но все-таки подчинилась ему. Выходя из салона, чуть не упала – так сильно ее качнуло. Глаза стеклянные, невменяемые – уж кому, как не гаишникам, знать, что это означает.

– Это похищение, лейтенант, – сказал Глушков молодому, еще только начинающему бриться офицеру. – С применением наркоза, причем в отношении заведомо несовершеннолетнего. Статья сто двадцать шестая, пункт два, до десяти лет лишения свободы.

– Какое похищение?! – визгливым голосом возмутилась Стоянова. – Девчонка сама ширнулась, я ее в наркологию везу!

– Да нет, Ольга Сергеевна! Вы и в первый раз ее похитили! Теперь вот снова! Давайте, ребята, в машину ее и в отделение. Благодарность за содействие в задержании особо опасного преступника вам гарантирована.

– Какого особо опасного преступника! – взвыла Стоянова.

– А разве убийство Мелихова – не ваших рук дело?

Слово «убийство» подействовало на гаишников, как заклятие. Они посадили Стоянову в свою машину, затем один из них вернулся, отогнал в сторону ее «Фольксваген», чтобы не мешал проезду.

Севастьян посадил Василису в свою машину, по пути сделал вызов на «Скорую помощь», а когда Стоянову доставили в отдел внутренних дел, оформил там задержание.

Стоянову закрыли в камере временно задержанных, а Василису отправили в ближайшую наркологическую клинику. Ей сделали укол, возможно, это был все тот же морфин, причем в недопустимо высокой дозе. Возможно, ее жизни угрожала опасность. Возможно, спасти Василису могла только медицина…

Свет в кабинете обычный, рассеянный, но Стоянова щурилась так, будто ее слепил яркий луч, направленный в глаза.

– Значит, в наркологию Василису отвозили? – спросил Севастьян с насмешкой, обозначающей несогласие с ожидаемым ответом.

– В наркологию. А что, нельзя?

– Благородный поступок. Но будет еще благородней сказать, чем именно вы укололи Василису.

– Я уколола? Да она сама!

– И кто вам поверит?

– Суд поверит! А вы ответите за незаконный арест!

– Ареста еще нет. Но будет. Как только Василиса показания даст, так и будет. А она даст.

– Конечно, даст! Легче вину на няню свалить, чем самой признаться! – капризно поджав губы, жалобно хлюпнула носом Ольга.

– Не хотите признаваться, Ольга Сергеевна? Так я могу помочь. Сам расскажу, как было дело, а вы со мной согласитесь.

– Вы ничего не знаете! – скривилась Стоянова.

– Ну, может, где-то в чем-то и преувеличиваю, но вы уж меня поправьте… Вот я, например, не знаю, на рыбалку поехал Павел Валерьевич или на охоту. Но знаю, что в пятницу восьмого июля его не было дома. Вы этим и воспользовались. Отвезли Василису на вечеринку к ее друзьям, сами же ее и забрали. Только не домой отвезли, а куда-то в район Черноголовки. Я не знаю, что там у вас, но вы подскажите, пока следствие само не вышло на ваш притон.

– Какой притон? Какая Черноголовка? Не было ничего такого! И на вечеринку я Василису не отвозила! И обратно не забирала.

– Значит, кто-то сделал это за вас… Возможно, тот человек, следы которого я сегодня обнаружил в квартире Мелихова. В квартире, которую вы, Ольга Сергеевна, уже, возможно, считаете своей… Сколько вы с вашим сообщником просили за дочь?

– Я не понимаю, о чем вы говорите!

– Я говорю о том, что вы похитили Василису. И пытались продать ее Мелихову. Я не знаю, на какую он там мафию работает, но он вашу аферу просчитал, вышел на ваш притон, там вас и прижал. Но что-то для него пошло не так, и вы смогли справиться с ним. Но при этом упустили из виду Василису, которая смогла воспользоваться переполохом. Я не знаю, как было дело, знаю только, что она сбежала. А потом к ней стала возвращаться память. Она вспомнила, что отца убили, но кто это сделал – пока не помнит. Но ведь память возвращается, поэтому вы, Ольга Сергеевна, и попытались избавиться от Василисы… Куда вы ее везли, в Черноголовку?

– А там есть наркологическая клиника?

– Все пытаетесь выкрутиться? Вряд ли у вас это получится…

– Не получится. Потому что я не выкручиваюсь.

– У вас красивые пальцы, Ольга Сергеевна.

В этом Севастьян нисколько не лукавил. Хитрость заключалась в том, что он взял ее за руку. Она решила, что следователь увлекся ею, и, видимо, стала прикидывать в уме, какие выгоды из этого можно извлечь. Пока она соображала, он задрал полукороткий рукав ее туники и обнажил рваный порез, который уже зажил настолько, что можно было обходиться без повязок и пластырей. Этот порез Севастьян заметил, когда Стоянову сажали в машину ДПС.

– Что это у вас такое?

– Порезалась я, – нервно отдернула руку Стоянова.

– Где?

– Дома. Морковку на плов шинковала, а что, нельзя?

– Вы пользуетесь тупыми зазубренными ножами?

– Нет, я пользуюсь современными керамическими ножами.

– Эти ножи не оставляют таких ран. Края у ран от них ровные, а у этой рваные…

– Ну, значит, бывают исключения.

– А еще из этой раны кровь вытекала. И эта кровь могла что-нибудь испачкать, например куртку Василисы. Короткая такая замшевая куртка с бахромой, и на ней следы крови обнаружены. Что, если это ваша кровь, Ольга Сергеевна?

– Моя кровь? На куртке? – еще больше занервничала Стоянова.

– Как ваша кровь могла оказаться на куртке? – подстегнул ее Севастьян.

– Может, у меня кровь из носа пошла…

– А где именно это произошло?

– Ну, дома. У меня часто кровь носом идет. Может, случайно на куртку капнуло…

Забегали глазки у Стояновой – верный признак неправды. Выкручивается она, выуживается. С раскаленной сковородки хочет соскочить, но только еще глубже погружается в кипящее масло.

– Когда капнуло? Когда вы Василису на вечеринку провожали?

– Ну да, она куртку надела…

– Так она же, как вы говорите, сбежала?

– Ну, не сбежала… Эта версия для Паши была… Я Василису понимала, сама в шестнадцать лет погулять любила…

– Может, и такси сами вызвали?

– Ну, было такое…

– А почему сами не отвезли ее к Дубенским?

– Ну-у…

– Светиться не хотели. Вы ее на обратном пути забрали, а потом в Черноголовку отвезли.

– Не знаю я никакой Черноголовки! Что вы пристали ко мне со своей Черноголовкой? – заистерила Стоянова.

– Ну, может, не в саму Черноголовку, а где-то рядом.

– Не знаю ничего!

– А я вот почему-то думаю, что знаете. Знаете же, что это ваша кровь была на курке у Василисы.

– Я знаю?!

– Вы, Ольга Сергеевна, даже оправдание нашли. Кровь у вас носом пошла… Если вы не знаете, то я скажу – экспертиза может определить, откуда кровь шла, из носа или из раны. Так что плохи ваши дела…

– Я ничего не знаю! Я требую адвоката!

– Будет вам адвокат. Как только предъявим вам обвинение, так и будет. Но тогда уже поздно будет чистосердечно во всем признаваться. Не сможете вы смягчить свою вину… Да, и еще не забывайте, что к Василисе обязательно вернется память. Она вспомнит, кто ее похитил и кто убил ее отца.

Стоянова хотела что-то сказать, даже импульсивно привстала со своего места, но вдруг тяжело опустилась на стул, уронила голову на грудь и зажмурила глаза.

– Подумайте, Ольга Сергеевна, хорошо подумайте.

Думала она долго. Севастьян успел заполнить шапку протокола и углубиться в основную часть.

– Я Мелихова не убивала, – не поднимая головы, выдохнула наконец Ольга.

– А кто это сделал?

– Не знаю. Мы были в доме, неожиданно ворвался Мелихов, я испугалась, решила, все. А тут вдруг кто-то выстрелил сзади, он упал. Я думала, что нас сейчас убьют, схватила Василису в охапку, мы спрятались. Я еще руку порезала, тогда кровь ей на курку и натекла… Человек в сарай зашел, ходил, нас искал. Василиса не выдержала, побежала, прошмыгнула мимо него. Он за ней побежал, а я осталась…

– Что за человек?

– Не знаю. Может, киллер, который Мелихова выслеживал. Паша нас искал, а киллер за ним шел.

– Кого искал?

– Ну, меня и Василису. Мы же от Паши сбежали…

– Зачем?

– Ну-у…

Севастьян смотрел на Стоянову так, словно у него разом разболелись все зубы. Он был почти уверен в том, что сейчас на него обрушится кадка с нелепицами.

– Паша узнал, что Василиса не его родная дочь. А она ему очень нравилась, ну, как женщина нравилась. Он пьяный был, позвонил мне, сказал, что с Василисой поговорить хочет. Я все поняла…

– Что вы поняли? – Теперь у него, казалось, невыносимо болели все части тела. Как будто его кислотой облили, а не словесным поносом.

– Ну, что Мелихов изнасилует свою дочь.

– И вы поехали к Жене Дубенскому, забрали Василису с вечеринки.

– Не забрала, она сама ко мне вышла, вернее, выбежала. Как будто за ней гнались…

– Стечение обстоятельств.

– Это вы о чем?

– Дубенский наркотики ей предложил, она испугалась, убежала. А тут вы, добрая няня. Увезли ее в Черноголовку, спрятали от бешеного папы, так я понимаю?

– Да, все правильно.

– А чтобы Василиса не боялась папу, вы сделали ей укол морфина. Там, у Дубенских, наркотики и у вас наркотики. Вот я и говорю, стечение обстоятельств…

– Не колола я ее наркотиками!

– И сегодня тоже?

– Ну-у…

– Не верю я вам, Стоянова, не верю. Не собирался Мелихов насиловать свою дочь. Как вам вообще такая чушь в голову пришла? Похищение было. С какой целью, не знаю, но у вас есть возможность меня просветить…

– Я не похищала Василису! Я прятала ее от отца!

– Ну да, Мелихов убит, в свое оправдание сказать ничего не может… Кстати, кто его убил? Ваш сообщник?

– Какой сообщник? Не было у меня никакого сообщника! И вообще, я отказываюсь говорить! Я имею право молчать! – Стоянова вызывающе вскинула голову и скрестила руки на груди.

– Ладно, допустим, я вам поверил. Допустим, вы действительно прятали Василису от ее отца. Допустим, вы не знаете, кто его убил. Но место, где вы прятали Василису, показать можете?

– Могу.

– Труп Мелихова еще там?

– Не знаю. Я убежала. Убийца пошел за Василисой, а я села в свою машину и уехала. Что там было дальше, не знаю…

– А кто сегодня гостил в вашей квартире? Кому вы звонили, кого предупреждали, что я еду к вам?

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Ольга Сергеевна, вот скажите, на что вы рассчитывали, когда увозили Василису? Въезд во двор дома не охраняется, но в подъезде была консьержка, она видела, как вы уводили девушку. Она бы безвозвратно исчезла, и как бы вы это все объяснили? Сказали бы, что девочка сбежала?

Севастьян смотрел на Стоянову, но спрашивал не столько у нее, сколько у себя. Действительно, как бы она выкрутилась? В принципе, можно было бы сказать, что Василиса сбежала от нее за пределами двора. Поехали в магазин, а она сбежала…

А может, Стоянова готовила какое-то другое объяснение. Может, Василиса должна была «сбежать» из дома. Но тогда Ольге нужен был сообщник, чтобы отвлечь внимание консьержки. Она позвонила ему, поделилась своими соображениями, он подъехал, обеспечил ей безопасный подступ к машине… И по пути от школы к дому она могла ему позвонить. Если так, то в памяти ее телефона должен быть его номер. И номер этот стоит скорее всего первым в списке исходящих звонков.

– Зачем ей сбегать? Мы ехали в наркологию…

– Ну да, ну да…

Севастьян спустился в дежурную часть и вернулся в кабинет с ее мобильником.

– Кто такой Тим? – спросил он, глядя на дисплей телефона.

Именно это имя стояло в списке исходящих и входящих звонков. Сначала Стоянова позвонила этому Тиму, затем он связался с ней, потом снова произошел обмен звонками. И все это происходило как раз в то время, когда она выводила Василису из дома. И еще она звонила этому Тиму, когда возвращалась из школы.

– Ну, друг мой, а что?

– Он гостил у вас дома?

– Гостил. А что, нельзя?

– А это ваш дом? Или уже ваш?

– На что вы намекаете?

– На корыстный интерес. Сначала погибла мать Василисы, потом ее отец. Сегодня должна была погибнуть она сама. Вернее, она должна была погибнуть после гибели Мелихова… Или вы не собирались убивать Мелихова? Может, вы просто хотели получить с него выкуп за Василису?

– Это все ваши домыслы!

– Что ж, будем бить вас фактами…

Севастьян заполнил протокол допроса и заставил Стоянову подписаться под показаниями, в которых смешались правда и ложь. К этому времени подъехал подполковник Шепенков. Ему Стоянова и рассказала, где находится сарай, в котором содержалась Василиса.

Глава 8

Пепелище на месте деревянных строений, выжженная поляна, обугленные деревья на опушке леса. Что-то в этом роде и ожидал увидеть Севастьян. Не только сарай сгорел, но и все стоящие рядом деревянные сооружения. И лес загорелся.

– Пожарные здесь работали, – сказал Шепенков, разглядывая поднятую с земли головешку. – Если бы они труп нашли, это бы по сводкам прошло.

– Так не видно трупа, – покачал головой Севастьян.

Пожар был сильным, но вряд ли его силы хватило, чтобы сжечь труп дотла. Череп должен был бы остаться, фрагменты костей, но ничего такого на пепелище не наблюдалось… Или все-таки дотла тело Мелихова сгорело, а прах смешался с пеплом?..

– Или сгорел, или вывезли. Скорее второе.

– Сама бы Стоянова с этим не справилась.

– Не справилась бы, – согласился Шепенков.

Наружность у него невзрачная, такие люди легко теряются в толпе. Но личность он незаурядная. И голова у него умная, и хватка железная, и работу свою любит. Если бы начальство по достоинству оценило его заслуги, он бы уже был как минимум полковником.

– Сообщник у нее был, – подсказал Севастьян.

– Наверняка.

Время уже позднее, начало одиннадцатого – темнеет. Поэтому Шепенков повернул к машине. Ему домой надо: у него семья. Это Севастьян беспризорный, но ведь и ему не мешало бы отдохнуть. Что ни говори, веселый сегодня денек выдался.

– Завтра группу пришлю, – сказал напоследок Шепенков. – Может, мы что-то не так поняли.

Стоянова подробно нарисовала схему – асфальтовый завод, заброшенные склады в непосредственной близости от него. Кирпичные склады вплотную подступали к заводу, их эксплуатировали, а деревянные находились в некотором отдалении. Они давно уже пришли в негодность, ими никто не пользовался, но и сносить их пока не торопились. К этим складам с внешней их стороны примыкал сарай, в котором Стоянова и держала Василису.

Сарай и примыкавшие к нему склады сгорели, но Стоянова об этом ничего не сказала, хотя наверняка знала о пожаре. Может, и сарай она не тот показала. Может, труп Мелихова находился в одном из сгоревших складов…

А может, и нет ничего, и именно поэтому Стоянова не побоялась показать свой схрон, знала, что там все выгорело дотла, вот и сделала признание.

– Значит, Стоянова девчонку от отца-извращенца прятала? – усмехнулся Шепенков, усаживаясь в машину.

– И попробуй докажи, что это не так, – в тон ему отозвался Севастьян. – У Василисы посттравматическая амнезия, плюс угнетенность центральной нервной системы от наркотиков. Одноклассников она вспомнила, учительницу вспомнила, а как убивали отца, помнит очень смутно. Потому что под дозой находилась… Как ее Стоянова с вечеринки увозила, вспомнит, как ее укололи, тоже может вспомнить. А что дальше? Воспоминания в наркотическом тумане? Человек какой-то был, растекающийся, как сливовое желе. Про кого она это говорила? Про Стоянову? Или про ее сообщника?

– Ну, может, она и Стоянову вспомнит, и сообщника…

– Может, и вспомнит… Тим его зовут, сокращенно, от Тимофея. Фамилию его Стоянова якобы не знает.

– Узнаем.

– И фамилию узнаем, и его самого найдем. А вот сможем ли привлечь? Ну, если Василиса его не опознает. Стоянова баба неглупая, она понимает, что Василиса может ее опознать. Тогда она и Тима своего сдала бы, если Василиса смогла бы его опознать. Могла, но не сдала…

– Все правильно, за групповое похищение больше дают.

– Всего на два года. До десяти лет вместо восьми…

– Но ведь она как бы и не похищала Василису. Она ее спасала…

– А кто Мелихова убил? Она же не отрицает, что его убили…

– А где труп? Сказать все, что угодно, можно…

– Я думаю, она знает, где труп.

– Я тоже так думаю, – кивнул Шепенков.

– Колоть Стоянову надо… И за Василисой наблюдать. А вдруг она все-таки видела этого Тима? Может, Стоянова не только за себя боялась, когда Василису пыталась убрать, но и за него… Как бы он к ней в больницу не пришел, – вслух подумал Севастьян.

– Да нет, до этого навряд ли дойдет, – как-то не очень уверенно произнес Игорь Семенович.

– Все не так просто. Стоянова говорит, что Мелихов на криминал серьезно завязан. Что, если правда? Что, если Стоянова со своим Тимом из той же среды? Вдруг там какие-то внутриклановые разборки произошли, Тим пошел против Мелихова, выкрал у него дочь, тот узнал об этом, вышел на него… Стоянова говорила, что Мелихова убил киллер. Может, Тим и был киллером, и это межклановые разборки. Тим заманил Мелихова в ловушку с помощью его дочери, там и расправился с ним…

– Слишком сложная схема, – покачал головой Шепенков. – Если Стоянова была заодно с киллером, она бы сама разобралась с Мелиховым. Есть масса смертельных, но безопасных для отравителя ядов…

– Значит, здесь что-то другое.

– Корысть. Обыкновенная корысть. Я думаю, Стоянова собиралась получить за Василису выкуп.

– Тогда почему она засветилась?

– Не знаю. Может, случайно. А может, она вообще не собиралась возвращать дочь отцу живой… В любом случае произошло похищение, и Стоянова должна за это ответить. А Мелихова подадим в розыск…

Севастьян почему-то не сомневался в том, что вина Стояновой будет доказана. Но что же дальше будет с Василисой? Мать погибла, отец, похоже, тоже, родные о себе знать не дают. Осиротела девчонка. И еще, возможно, ей угрожает опасность.

Может, и не связан был дружок Стояновой с мафией, и потому не представлял собой никакой опасности, но из ОВД, куда привез его Шепенков, Севастьян прямым ходом отправился к Василисе.

Девушка находилась в палате интенсивной терапии, и Севастьяна пропустили к ней не сразу. Ему пришлось объяснить дежурному врачу, что девчонке угрожает опасность не только от интоксикации, только тогда его впустили в палату, где он и остался с больной до утра.

Палец выдвинулся откуда-то со стороны и прилепил к глазку видеокамеры жвачный шарик.

Это было сделано вчера. Перед тем, как Стоянова вместе с Василисой вышла из подъезда. Потому и не смогла засечь ее видеокамера в момент, когда она выходила из подъезда и садилась в свою машину.

А видеокамера как будто нарочно размещалась на такой высоте, что наклеить жвачку на ее глазок мог даже школьник. Руки бы таким техникам-установщикам поотрывать…

С видеокамерой понятно, но кто-то же должен был отвлечь и консьержку, которая могла увидеть Василису в компании со Стояновой.

Севастьян сидел в консьержной комнатке, просматривая вчерашнюю запись. Нашел нужный ему фрагмент, промотал его до момента, в котором какая-то женщина отдирала жвачку.

– Кто это? – спросил он у консьержки, которая сидела рядом и с интересом наблюдала за происходящим на экране.

– Лариса Дмитриевна это, она вчера дежурила, я ее сегодня сменила.

Вид у Ларисы Дмитриевны был недовольный, она еще и ругнулась, с брезгливостью отбрасывая жвачку.

– То есть вас, Антонина Евгеньевна, вчера здесь не было?

– Нет, не было.

– И как Ольга Сергеевна Стоянова выходила из дома, вы не видели?

– А кто это такая?

– Она работала няней у Василисы Мелиховой, в тридцать шестой квартире.

– У Василисы? Ну, как же знаю… Няней, говорите, работала? А я думала, что она хозяйка квартиры. Важная вся такая, нос до потолка, – осуждающе покачала головой маленькая, будто высохшая женщина. Лет семьдесят ей, не меньше.

Севастьян показал фотографию, снятую им с мобильника Стояновой. На одном из нескольких снимков она красовалась в одиночестве – волосы распущены, рот широко растянут в белозубой улыбке, ворот блузки щедро распахнут… Что ни говори, а выглядела она очень соблазнительно – как на фото, так и в жизни.

– Она?

– Она.

– А это кто? – Севастьян предъявил фотографию парня, которого Стоянова запечатлела на фоне фонтана «Дружба народов» на ВВЦ.

Лет двадцать пять ему на вид, может быть, чуть больше. Роста чуть выше среднего, не сказать, что атлетического сложения, но плотный, тяжеловесный. Черты лица грубые, угловатые, как будто лобзиком выпилены, но правильно подобранная прическа, казалось, сглаживала эти внешние дефекты. Приталенный пиджак поверх модной рубашки, стильные джинсы. Он явно следил за собой, но на пижона не походил. Взгляд у него не простой – не то чтобы мудрость в нем, но какой-то жизненный опыт, познать который дано далеко не каждому. Он улыбался, но выглядел при этом очень серьезно.

– Ну, видела я такого… – кивнула консьержка. – Ходил тут.

– К кому ходил?

– Ну, в тридцать шестую квартиру и приходил. Я его хорошо запомнила. Видный парень, улыбчивый, комплименты мне говорил, – зарделась вдруг она.

– К Ольге Сергеевне приходил?

– Ну да, кажется, к ней…

– Комплименты говорил?

– Ну, не то чтобы комплименты, но говорил со мной уважительно…

– Знакомиться не пытался?

– Как же без этого! – улыбнулась женщина и раскрыла рабочий журнал. – Вот, тридцать шестая квартира, четырнадцатое июля, Сорокин Тимофей Алексеевич.

– Тимофей Алексеевич? – удивленно посмотрел на нее Севастьян.

Не думал он, что ларчик откроется так просто. Этот Тимофей и в телефоне у Стояновой засветился, и фамилию свою консьержкам выдал. Или в этой простоте какой-то подвох заключен, или этому парю нечего скрывать от правосудия. Стоянова вроде не знала его фамилию, а тут пожалуйста.

– Он сам вам это сказал или вы в паспорт смотрели?

– Ну, как же без паспорта? У нас тут, конечно, не политбюро живет, но все равно люди серьезные.

– Место регистрации вы, конечно, не записываете?

– Прописку, что ли? Ну, на прописку мы смотрим. Москвичу, оно доверия больше. Но нет, адрес не записываем… Но прописка у него московская. Я тут крестиком отмечаю, если московская…

– Крестик поставили, но адрес не записали… Ладно, разберемся. Значит, он двенадцатого июля в первый раз появился?

– Ну да, тут записано. Раньше я его не видела…

Двенадцатого июля Мелихов был уже мертв, и Сорокин мог беспрепятственно гостить у него дома. Или даже устроиться на постоянное место жительства.

– Точно, раньше не видели?

– Не видела. Я бы такого запомнила… Он ведь и потом приходил. Пройдет, улыбнется…

– А Лариса Дмитриевна ничего вам про него не говорила? Ну, может, вчера его видела?

– Не знаю, не говорила… Да вы сходите к ней, я вам адрес дам, она сейчас дома должна быть. Тут недалеко.

Лариса Дмитриевна действительно была дома. И Сорокина она вспомнила. Оказалось, что этот парень появился вчера как раз в то время, когда Стоянова выводила из дома Василису. Завел с женщиной разговор, отвлек ее внимание, после чего поднялся в тридцать шестую квартиру, но вскоре вернулся. Оказалось, Ольги не было дома, о чем Сорокин и сообщил консьержке. А та даже не знала, что сказать, потому как прошляпила и Стоянову, и ее пленницу…

Севастьян позвонил Шепенкову, рассказал про Сорокина, поделился своими соображениями, после чего отправился в больницу к Василисе.

Не нравился ему Сорокин. Судя по всему, этот тип умел влезть без мыла в любую щель. Значит, он мог играючи проникнуть и в палату к Василисе, со всеми отсюда вытекающими…