Текст книги "Третий должен уйти"

Чисто на территории завода – и кирпич вывезен, и даже обломки. И с мусором я разобрался – три дня его собирали до кучи, потом вывезли все. Даже вокруг завода порядок навели. А что еще делать, когда производство стоит? Технологическая линия в рабочем состоянии, но газ отключили полностью, а на электричество ввели жесткий лимит – только на освещение помещений и хватает. Чего я боялся, то и случилось.

Не работает завод, не пылит. И рабочим нечем заняться, поэтому и блестят окна в зданиях. И правый кулак у меня ноет. Позавчера впервые за все время пришлось применить силу. Рабочие сидячую забастовку решили провести. Забили на работу, собрались в курилке, нажрались, я к ним подошел – ноль реакции. А заводилой у них был Яша Баранов, двухметровый детина с вечно недовольным выражением лица. Я начал с ним по-хорошему, а получил в ответ щедрую порцию мата. Дескать, я никто и звать меня никак – и все это в трехэтажном оформлении. Сдержаться в такой ситуации мог только слабак, а я себя таковым не считал. И ударил от всей души. После глубокого нокаута Яша со мной теперь только на «вы» и по имени-отчеству. И никто больше не бастует, правда, и работать люди не хотят, но это из-за отсутствия стимула. Товар вывезен, а отдачи никакой. Две недели прошло с тех пор, как Леший забрал первую партию товара, а денег до сих пор нет. Я с ним разговаривал, а в ответ – сплошные «завтраки»…

Чисто на территории, а на душе сплошные завалы. А тут еще и Козьмин из больницы выписался.

Он уже все знал и без моих объяснений: Митрич доложил. Да он и сам знал о сделке с Лешим, даже добро дал на это дело, правда, под полную мою ответственность.

– И что делать будем? – глядя куда-то мимо меня, спросил Платон Андреевич.

Он и раньше выглядел неважно, а сейчас и вовсе сдал. Бледный весь какой-то, рука ледяная. Дела на заводе – хуже некуда, но ему нельзя волноваться, вот он старался не выходить из себя, поэтому и смотрел мимо меня.

– С газом и электричеством не все так страшно, – сказал я. – Завтра свет будет, а послезавтра газ. По бартеру рассчитаемся, договоренность есть.

– Завтра свет?

– Завтра.

– И газ?

– Послезавтра.

– Ты договорился?

– Ну, пошли навстречу. Все понимают, какая ситуация в стране. Да и кирпич людям нужен. Если по бартеру… Запустим линию, дадим стране угля…

– А людям чем платить?

Я опустил голову. С зарплатой полный швах. И ничего съестного нет, чтобы хоть как-то с рабочими рассчитаться.

– Леший деньги вернул? – Козьмин старался держать себя в руках, но голос уже задрожал.

– Нет… Кинул меня Леший.

Лично я в этом уже не сомневался, но поверит ли мне Платон Андреевич? Я ведь мог быть в доле с бандитами, ничего удивительного, если он так думает.

– И что теперь делать?

– Я накосячил, мне и решать.

– Как?

– Пойду разбираться.

– С кем, с Лешим?

– С ним.

– Не боишься?

– Боюсь.

Страшно было выяснять отношения с бандитами, но я все-таки решился. Платон Андреевич уже во мне разочаровался, и я больше не «пан». Но еще и не пропал. Может, и вынесет нелегкая…

Жаркий выдался денек – мертвый покой в небе, звенящий зной на земле. Так было днем, но и к вечеру ничего не изменилось, хоть бы облачко на небе появилось.

А Лешему хоть бы хны. В баньке он с братвой закрылся, отдых у него – холодное пиво, женщины. Он должен был ждать меня в летнем кафе у кинотеатра, но там я увидел его знакомого качка, который когда-то вырубил Миху. Вася Кайло смерил меня надменно-спокойным взглядом, пренебрежительно усмехнулся и повел к машине. Через четверть часа я уже был в бане, которая находилась на территории торговой базы.

Зашел в раздевалку с одной стороны, а Лиза появилась с другой. Туника на ней из простыни, волосы мокрые, лицо без косметики.

– Привет! – поздоровалась она со мной как со старым знакомым.

– А Леша где? – спросил я.

– В парилке. Тебя ждет… Раздевайся.

Лиза подошла к шкафу, достала и подала мне простыню.

– Да мне бы с ним поговорить.

– Там и поговоришь, – кивнула она в сторону закрытой двери и спросила: – А ты директором на кирпичном?

– Ну, пока да…

– Леша тебе деньги не отдаст, – сочувствующим тоном сказала Лиза.

И не понятно, то ли за меня переживала, то ли за мою несостоятельность как директора целого завода. Директор завода – это круто, но я уже, считай, бывший начальник. А бывшие не в цене…

– Ты знаешь? – спросил я, чувствуя, как холодеет под коленками.

– Я много чего знаю… Ну, чего застыл? – усмехнулась она. – Леша ждет.

– Так он же не отдаст…

– А вдруг?

– Ну, хорошо. Не бойся, не сбегу, – сказал я, выразительно глянув на нее.

И пояс на джинсах расстегнул.

Лиза фыркнула, смерив меня кокетливо-пренебрежительным взглядом, и скрылась за дверью. Я разделся, обмотался простыней и зашел в трапезную, где за столом вразвалку сидела Лиза. Больше никого здесь не было. Стол накрыт, водка, пиво. Три тарелки, столько же кружек. Похоже, здесь соображали на троих. Лиза – одна персона, еще двое в парилке.

– Ну, чего встал? – усмехнулась она, взглядом показав на дверь, за которой находился сейчас Леший.

Если он там не один, то с ним кто-то из его братвы. Впрочем, и без того было ясно, что Лешу ничуть не смущало присутствие Лизы в толпе разгоряченных водкой и сауной парней. Я бы, например, ни за что не стал париться со своей девушкой в компании с другими мужиками. Если бы, конечно, я дорожил этой девушкой…

В моечной никого не было. Я прошел мимо небольшого бассейна с манящей прохладной водой, открыл дверь в парилку и увидел там девушку с длинными черными волосами, хлеставшую веником Лешего.

Он медленно открыл глаза, кисло посмотрел на меня:

– Чего пришел?

– Ну, насчет денег…

– Деньги – это зло. А женщины – добро… Я люблю делать людям добро, – поднимаясь с полока, сказал он. – А доброту помнить надо… Укладывайся! Лелька тебе щас вжарит!

Он освободил место для меня, но я как-то не очень хотел его занимать. Мне бы лучше в бассейн, там сейчас хорошо, а здесь Экваториальная Африка. Такая тяжелая духота, что даже женщина не возбуждала.

– Да жарко здесь.

– Так это парилка, здесь должно быть жарко, – удивленно посмотрел на меня Леший.

– Ну, вообще жарко…

– Я не понял, ты что, обидеть меня хочешь? – возмутился он.

Я бы и хотел его обидеть, но это чревато. Да и не так уж страшна Лелька, скорее наоборот.

Осуждающе глянув на меня, Леший вышел из парилки.

– Ну, давай, ложись, – нехотя махнула веником Лелька.

– Ну, если ты настаиваешь.

– Да не настаиваю.

– Тогда и не надо.

– Ну да, ты Лешему скажешь, и…

– Что, и?

– С ним лучше не шутить, – вздохнула она.

– Да я не скажу… Скажу, что путем все было.

– Все равно ложись. Надо так.

Я скинул простыню, постелил ее на полок, лег, и тут же на меня обрушился шквал хлестких ударов. Я не мазохист, но такое избиение мне понравилось, и даже останавливать девушку не захотелось.

Она остановилась сама, я слышал, как бросила веник в тазик.

– А глаза почему не открываешь? – спросила Лелька. – Я тебе чем-то не нравлюсь?

Я открыл глаза, окинул ее взглядом с ног до головы. И лицо у нее довольно-таки симпатичное, и тело – кровь с молоком. Все хорошо, только вот не возбуждала она. И дело не в ней, а в ситуации.

– Нравишься.

– Так, может, местами поменяемся?

Я поднялся, а она легла, с усмешкой глянув на мое унылое лицо.

– Что-то не так?

– Да проблемы у меня, – скривившись, ответил я.

Как бы объяснить ей, что не до баб мне сейчас?

– С чем?

– С кем… Денежный вопрос.

– Будут тебе деньги, – проговорила Лелька. – Все будет. Расслабься. И получай удовольствие.

Я взял веник, сбрызнул на раскаленные камни, шлепнул им Лельку по спине и сказал:

– Да ты не переживай, я тебя не трону, а Лешему ничего не скажу. Валила бы ты отсюда…

– Куда? Догонят и – на круг. На ментов надежды нет. У Лешего там все схвачено. Была тут одна, сунулась в ментовку, – язвительно усмехнулась Лелька. – Так ее саму там чуть не раскуканили… Ладно, чего уж там… Что делать будешь?

– Ничего. А Лешему скажу, что у нас было все.

– Ну, хорошо, – благодарно кивнула она.

Я вернулся в трапезную с видом усталого, но страшно довольного человека.

– Ну как? – спросил Леший.

– Нормально, – буркнул я, невольно глянув на Лизу.

Она сидела все в той же позе, в какой я ее оставил.

– Нормально – это никак. Значит, Лельки тебе мало. Может, ты Лизку хочешь? – с наигранным возмущением спросил бандит.

– Да нет, – мотнул я головой.

– Лизка, он тебя не хочет! – засмеялся Леший.

Ничего смешного я в этом не видел. И, судя по всему, Лизу это шоу тоже не веселило.

– Оставь человека в покое, – тихо и не очень смело сказала она. – Ему сейчас не до тебя. Он за деньгами к тебе пришел…

– За деньгами?! – удивился Леший. – За какими деньгами? Разве мы не в расчете? Тебе не стыдно мне тут предъявлять?

– Мне стыдно?! – вне себя от возмущения выпалил я.

– Жадный ты, Вадик, нельзя так, – с издевательской ухмылкой попенял мне бандит. – Жадность фраера сгубила.

– Это не мои деньги. Это заводские деньги. Людям зарплату платить надо.

– Сколько их там у тебя, этих людей?

– Много.

– Хорошо, Лелькой расплатишься, всех забесплатно обслужит. Отвечаю.

– Издеваешься?

– Мы с тобой в расчете! – отрезал Леший, глядя на меня исподлобья.

– Нет!

Он резко поднялся, но я не сдвинулся с места, хотя меня и смутило это агрессивное движение.

– Пошел на хрен!

Я вышел из трапезной, но только для того, чтобы одеться. Не хотел я уходить отсюда без денег. Лучше уж пусть меня вынесут вперед ногами, чем уйти как побитая собака.

Я оделся, сел на скамейку. Вскоре появился Леший.

– Не понял! – посмотрел он на меня налитыми кровью глазами.

За его спиной появилась Лиза. Она махала мне рукой, показывая на дверь. Хотела, чтобы я уходил – или за меня переживала, или своему подонку дружку подыгрывала. Впрочем, не до нее.

– Я не уйду, пока не получу свои деньги!

– Не уйдешь? – свирепо спросил бандит.

– Нет!

– Ну, смотри!

Леший вышел из бани, громко хлопнув дверью.

Лиза с восхищением посмотрела на меня, но это не помешало ей покрутить пальцем у виска.

– Он же тебя сейчас убьет!

– Пусть!

– Давай сюда! – схватила она меня за руку и потянула за собой в трапезную. – Там окно в сортире! Решетки нет!

Но я не позволил ей увести себя, как быка на веревочке. Не тот я сейчас человек, чтобы спасаться бегством. Удила я закусил, теперь меня могла остановить только пуля. А к этому, похоже, все и шло.

В трапезную ворвался Вася Кайло, а с ним еще один «бык». Лиза глянула на меня как на покойника, над которым уже нависла крышка гроба, и вышла. Дверь за ней закрылась с таким звуком, с каким опускается на гроб крышка.

Кайло ничего не сказал. Он с ходу запустил в меня свой кулак-молот, но промазал. Я уклонился от удара, ответил ему хуком, который он, казалось, и не заметил. Он ударил снова, я отошел назад и оказался в углу. Кайло схватил меня за голову и мощно ударил коленкой в бок. И тут же добавил локтем в челюсть. Перед глазами у меня все поплыло, пол закрутился под ногами, но каким-то чудом я смог боднуть Васю лбом. Но это было все, чем я смог ему ответить.

Разъяренный, Вася обрушил на меня град ударов и сбил на пол. А еще к нему присоединился его дружок…

Я уже терял сознание, когда откуда-то издалека до меня донесся голос Лешего:

– Братва, сюда!

И тут же все прекратилось. Для меня. А для бандитов, как я понял, все только начиналось.

Они оторвались от меня и бросились на голос. Послышались крики, стоны, кто-то упал. Похоже, на улице шла бойня, но, возможно, это были фантазии моего умирающего воображения. Может, я уже и не живой, а мозг все еще работает…

Но вот перед глазами стало темнеть, сознание – тухнуть. Одно из двух – или я терял сознание, или окончательно умирал.

Голова тяжелая, гудящая, трескучая, перед глазами мутная качающаяся пелена с прорубями в ней, сквозь которые виднелось чье-то знакомое лицо.

– Вадик, ты, что ли? – спросил Миха.

Я сидел на полу, а он держал меня за грудки.

– Я.

Лицо распухло от ударов, один глаз почти затянулся, губы разбиты, нос, похоже, сломан, но зубы, кажется, все на месте. И язык послушный.

– За что они тебя?

– Деньги. Леший должен мне…

Слова давались легко, но сознание лежало, казалось, на саночках, которые вот-вот могли съехать с крутой горки в кромешную тьму. И каждое слово как будто сдвигало эти саночки с точки равновесия.

– Сколько?

– Много…

– Он ему должен, – донесся до меня голос Лизы.

– А ты заткнись, шлюха! – заорал на нее Миха.

Забыв обо мне, он разжал руки – я грохнулся на пол и сильно стукнулся затылком. И саночки покатились…

Салазки с шумом въехали на горку, и я увидел себя в машине, на заднем сиденье. Я слева, Лиза справа, а Миха – посередине. Впереди ехали какие-то парни с бритыми затылками, мощными шеями и широкими плечами.

– Я тебе этого никогда не прощу, поняла? – Голос Михи оглушил меня – в ушах зазвенело, голова разболелась.

– Ой, да ладно! – хмыкнула Лиза.

– Что, ладно? – возмущенно протянул парень.

– Если бы не простил, высадил бы…

– И высажу!

– Не высадишь… Ты в меня как лох втрескался!

– Кто лох?! – простонал Миха.

– Я сказала, как лох…

– Я не лох!

– Так никто и не говорит!

– Я твоего Лешего с дерьмом смешал!

– Замочил?

– Замочил!

– А где труп?

– Ну, я не в том смысле…

– А я в том! Может, и вломил ты Лешему, но он ушел. И теперь спрашивать с тебя будет.

– Задолбается пыль глотать!

– Леший не главный. За Лешим Серебряк, а он на положении. Не в законе, но почти… Зря ты все это затеял!

– Всех, на хрен, порешим! – Миха повернулся ко мне и взволнованным голосом спросил: – Оклемался?

– Да есть чуть-чуть.

– Они бы убили Вадика, если бы не ты… Вадик, скажи Михе спасибо! – скорее в шутку, чем всерьез произнесла Лиза.

– Да я не гордый, я скажу.

– Не гордый! Говорила же, сваливать надо было! А если бы замочили?

– Летела бы сейчас душа в рай.

– Рано еще в рай. Еще здесь пожить надо…

Машина въехала на территорию больницы, остановилась у приемного покоя.

– Давай, Вадик, выходи! – распорядился Миха.

– Зачем? – не понял я.

– Ты на себя в зеркало смотрел? – спросила Лиза. – У тебя вся башка отбита! Тут в больницу надо.

– Да нет, не надо.

– Надо! – отрезала она.

– Да нет! – Я качнул головой и скривился от боли.

А еще меня сильно затошнило. Похоже, без сотрясения мозга не обошлось. Но это вовсе не повод, чтобы ложиться в больницу.

– Миша! – повысила голос Лиза.

– Врач сказал в морг, значит, в морг! – Миха открыл дверь и чуть ли не вытолкал меня из машины.

Он сам проводил меня в приемный покой, там и оставил. Мною мог заняться следователь – допросить, снять показания против Лешего, и Миха это понимал. Но на прощание он мне ничего не сказал.

Может, он хотел, чтобы я сдал Лешего? Но тогда я мог рассказать, как Миха со своими друзьями отбил меня, переступив через закон. Но я ничего не скажу. Во-первых, это верх свинства, сдавать Миху. А во-вторых, я мог только догадываться, что происходило в бане.

Но и Лешего я сдавать не хотел. Мне лишние проблемы с бандитами не нужны…

Мозги встали на место, сломанный нос вправлен, ребра срослись, опухлости с лица сошли. Осталась последняя процедура, и после обеда я мог ехать домой.

А что дальше? Этот вопрос держал меня за горло.

Козьмин приезжал ко мне в больницу, говорил правильные слова. Дескать, он и уважает меня за мою смелость, и даже гордится. Но все это слова. Возвращаться на завод он меня не просил, хотя и не говорил, что я уволен. Я должен был понять это сам.

Но, может, я не так все понял. Может, мне нужно возвратиться на завод и продолжить работу… А если нет? Если меня там ждет официальный приказ?..

Я собирался идти в процедурную, когда в палату вдруг зашел Миха. Мощный, внешне грозный, но при этом добродушный изнутри, как хрестоматийный медведь Михаил Потапыч. Полиэтиленовый пакет у него в руке, но не похоже, что там апельсины, не те формы просматриваются. Что-то прямоугольное там…

– Ты еще здесь? – пожав мне руку, спросил он.

– Как видишь. Сегодня выписывают.

– Все нормально?

– Ну, если выписывают, то да…

– Я не о том… – нахмурился Миха. – Леший не заявлялся?

– Да нет. А может?

– Ну, он в бегах сейчас… Менты его ищут.

– Из-за меня?

– Да нет, там и без тебя за ним «косяк». Но ведь он и на тебя может подумать. Ну, вдруг это ты его сдал…

– Так он же меня не бил. И команду не давал. Вернее, давал, но я не слышал…

– Ну, может быть… Короче, Леший уже никто и зовут его никак, – расплылся в улыбке Миха.

– А кто за него?

– Я!

– Да ну!

– Со мной такие пацаны! Ну, да ладно… Короче, если вдруг какие-то проблемы, это теперь ко мне!

– Значит, Леший в бегах?

– В бегах.

– А Серебряк?

– Ну, мы с ним договорились. Нормально там все… – не очень уверенно сказал Миха. – Я пацан правильный, беспредела за мной нет… В общем, нормально все… А Леший – беспредельщик, баб насиловал. Тебя вот на «бабки» кинул… Да, кстати! Это тебе! – Он положил на койку пакет. – Деньги здесь. Ну, за кирпичи, которые Леший у тебя увел.

– Ты это серьезно? – Я не мог поверить своим ушам.

– Я же говорю, что Леший уже в прошлом. А его беспредельные долги в настоящем. Такие долги нужно возвращать.

– И много уже вернули? – неожиданно для себя спросил я.

Вдруг захотелось узнать, кому я обязан таким чудом – Мишиному благородству или подсказке Лизы. Вдруг это была ее идея – вернуть мне украденные у завода деньги… А может, она всего лишь подсказала Михе, как и на сколько кинул меня Леший…

И еще Лиза могла сдать Лешего ментам. Сказала, какой грех за ним есть, и его объявили в розыск. И Миху она с его молодыми волками могла к власти привести. Криминальные расклады она знала, и к Серебряку подходы, возможно, имела… Баба она не простая…

– Я не понял, это прикол такой? – нахмурился парень. И даже потянул руку к пакету, чтобы его забрать.

– Да нет, я серьезно. – Я опередил Миху и забрал пакет. – Если я один такой счастливчик, на одном углу крикну. А если не один, то на всех углах буду кричать.

– Это ты о чем? – напряженно посмотрел он на меня.

– А все должны знать, что ты не какой-то там бандит, а народный заступник. Завод от разорения вот спас.

– Завод? От разорения?! Ну да, спас! – просветленно улыбнулся Миха. – Ну да, все об этом должны знать!

– Если скажешь, в газету напишу. – Я и сам толком не знал, в шутку говорю это или всерьез.

– В газету? Нет, в газету не надо… – Миха в раздумье мотнул головой.

– Тогда передам по «сарафанному» радио.

– Одна бабка сказала? – догадался он.

– Точно!

– Давай через бабок. Я ведь реально за народ…

– За простой народ или за всех? – Казалось, сам бес тянет меня за язык.

– Это ты о чем? – Миха не понял тонкости моего юмора.

– Ну, бизнесмены – это же не простой народ. С них деньги брать можно.

– Деньги? С бизнеса?! – озадачился он. – Ну, так принято… Слышь, а ты чего здесь умничаешь? Думаешь, я с тобой тут вась-вась?.. Я ведь и за Лизку спросить могу!

– С меня?! – растерянно посмотрел я на Миху.

В природе медведи вовсе не такие добрые, как их рисуют на картинках, и я должен был это понимать. Так нет же, раздразнил Потапыча. Он хоть и простоват с виду, но не тупой.

– А чего ты к ней клеишься?

– Я клеюсь?

– А откуда я знаю, что у вас там… Короче, увижу тебя рядом с Лизкой, считай, что ты уже калека!

– Не увидишь. Нет между нами ничего.

– А чего тогда… Ладно, все! – оборвал себя Миха. – Поеду я! Смотри у меня!

Вся его злость ушла как вода в песок, успокоился он и, уходя, даже весело мне подмигнул. Но руки на прощание не подал…

Стакан воды на столе, рядом цилиндрик с таблетками. И вид у Козьмина неважный, как после приступа.

– Платон Андреевич, с вами все в порядке? – спросил я.

– Да нормально все, отпустило, – сказал он, ладонью массируя лоб. – Жарко что-то стало…

Дождь на улице вторые сутки льет, холодно, ветер, но у Козьмина свой микроклимат. Хреново ему, видно, что мужик на ладан дышит.

– Может, в больницу вам надо?

– Да? А работать кто будет?

– Ну, я вроде бы вышел…

– Вроде бы… – вздохнул он. – Ты, Вадик, парень хороший. И водку не пьешь, и работать умеешь…

– А деньги ушли.

– Ты сам все сказал… И сам все должен понимать… Люди тут на тебя жалуются.

Все-таки получил я от ворот поворот, как и должно было случиться. Но ведь я бы и не пришел на завод, если бы не имел на руках сильный козырь.

– Ну, жалуются бездельники. А деньги… Деньги приходят и уходят. Сегодня вот, например, пришли.

Я положил на стол пакет, осторожно перевернул его вверх дном и вытряхнул содержимое. Денег было много, и все в рублях, но затрат на производство проданного кирпича они не покрывали. Тут и грабительские комиссионные, и бандитский налог плюс прожорливая моль гиперинфляции. Но лучше что-то, чем ничего.

– Все-таки выбил? – обрадовался Козьмин.

– Ну, братва решила уладить это дело миром. – Я решил не вдаваться в подробности.

– Значит, не зря дрался!

– Значит, не зря.

– Зарплату выплатим… – Козьмин сгреб деньги в пакет, сунул их в сейф. Оттуда же достал початую бутылку «Наполеона». – За газ и электричество ты договорился, натурой потихоньку выплачиваем. Это хорошо, что договорился… А Яшу за что ударил?

– Народ он баламутил.

– Нельзя так… Но иногда можно… И по пять капель тоже не возбраняется, – улыбнулся Козьмин.

– Может, не надо? – предостерегающе посмотрел я на него. – У вас же приступ только что был.

– Да нет, все хорошо уже.

– Вам в одиночку придется пить.

– Не понял! Почему в одиночку?

– Не знаю, как вам, а мне точно нельзя. Таблетки я пью, их нельзя мешать с алкоголем, – соврал я.

– Точно? – не поверил мне Платон Андреевич.

– Точно.

– Ну, в одиночку я не буду… – Он вернул бутылку на место, закрыл сейф. – Хороший ты парень, Вадим. И не женатый.

– Не женатый.

– А у меня дочь на выданье, – выразительно посмотрел на меня Козьмин.

Намек я понял, именно поэтому и растерялся. Платон Андреевич мужик хороший, душевный, но внешними данными, мягко говоря, не блещет. И если дочь пошла в него… Я представил пучеглазое, щекастое, жирное существо, и мне стало не по себе.

– Так ей же всего пятнадцать, – сказал я, выдавливая из себя благодушную улыбку.

– Раньше и в пятнадцать выходили.

– Ну, так то раньше…

– Ничего, подождешь… Я завод на дочь отпишу. Если женишься на ней, завод твоим будет.

– Долго ждать.

– Недолго. Два года – это для меня вечность, а для тебя – пролетит и не заметишь… В моем возрасте годы пролетают быстро, как пули. Я и сам бы не заметил, как эти два года пролетят, но столько не протяну. Неважные у меня дела, Вадик, неважные. Сегодня живой, а завтра что будет, не знаю…

– Сто лет еще проживете, Платон Андреевич.

– Ну, сто лет не проживу. А годик, думаю, протяну. Мы еще с тобой поговорим об этом… Знаешь, поеду я. – Козьмин приложил руку к груди. – Домой поеду. Мне там лучше. А ты деньги в бухгалтерию сдай, разберись там, что и куда… Я знаю, ты справишься… Завод еще твоим будет…

Платон Андреевич вызвал машину и отдал мне деньги. Он уехал домой, а на следующий день я узнал, что его положили в больницу. На этот раз с инфарктом…

Директор завода не должен ездить на рейсовом автобусе, но ничего не поделаешь: нет у меня персональной машины. И у Козьмина нет служебного автомобиля, но ему проще, он ездит на личной «Волге» – когда с водителем, когда сам.

А будь у завода директорская машина, я бы, пожалуй, рассмотрел вопрос, как снять ее с баланса. Не до жиру, когда каждая копейка на счету.

Производственные дела вроде бы наладились. И качество товара повысилось – за счет полного и бескомпромиссного соблюдения технологического процесса, и устойчивый спрос появился. Надо было увольнять за ненадобностью Митрича и Агапова, но я оставил их на четверть ставки. Один, как и прежде, занимался кадрами, а другой – техникой безопасности, но делали они это в свободное от основной работы время. Они у меня работали рекламными агентами, ездили по строящимся объектам, предлагали товар. Где-то их посылали грубым текстом, где-то вежливо, но иногда им удавалось выйти на сделку. И в газету рекламный текст мы давали, и объявления на столбах расклеивали.

Нельзя сказать, что производственная линия работала бесперебойно, случались и простои, но все-таки дело двигалось. Я уже всерьез стал задумываться, как оптимизировать процесс – производительность повысить, а себестоимость кирпича понизить. Без этого и устойчивого сбыта рентабельности нам не видеть как собственных ушей.

И еще – нас не трогали рэкетиры. Месяц прошел с тех пор, как Леший подался в бега, а на его место встал Миха со своей командой. Как там у него дела, я не знаю, но на завод к нам не ходят и деньги не требуют. А бандитский налог – это камень на шею. Без этого дела всерьез можно рассчитывать на реальный доход даже без двойной бухгалтерии, от чего я совсем не прочь был уйти. Это ведь бомба замедленного действия, сегодня все в порядке, а завтра взрыв. Как ни крути, а уклонение от налогов – уголовная статья…

Обо всем этом я сегодня говорил с Козьминым. Он по-прежнему в больнице. Перезванивались мы с ним каждый день, а раз в неделю я ездил к нему на доклад. От него как раз сейчас и возвращался…

Я еще не прочувствовал завод «от» и «до», но уже видел перспективы развития. Цеха, оборудование, обученный персонал – все это было, и с этой базы я мог вывести производство на новый уровень. Желание имелось, но не хватало частнособственнического, в хорошем понимании этого слова, стимула. Будь завод моей собственностью, я бы работал с большей отдачей, чем сейчас. Но чтобы заполучить завод, надо было жениться на дочери Козьмина. Сегодня в больнице он снова завел об этом разговор и даже взял с меня обещание познакомиться с его дочерью. А когда я уходил от него, во дворе больницы столкнулся с ней. Навстречу мне утиным шагом шла юная толстушка – чуть ли не точная копия Платона Андреевича. Я сделал вид, что не заметил ее, а она вцепилась в меня взглядом, словно ей были известны отцовские планы. Я бежал от нее как от пожара, волнение до сих пор не улеглось…

Можно было отправиться на автостанцию, но это лишний крюк, гораздо проще выйти на дорогу, по которой в Архиповку шел автобус. Это недолго, всего пять минут пешком. Можно, конечно, воспользоваться услугами такси, но это деньги, а зарплата у меня пока небольшая. Хорошо, что вообще удавалось деньги зарабатывать.

Я шел по тротуару, когда из-за поворота вдруг выскочила девчонка на мопеде. Волосы распущены, глаза по пять копеек, рот разинут, подол платья развевается на ветру. Все бы ничего, но наездница не вписалась в поворот. Мало того, что мне пришлось отпрыгивать в сторону, так она еще зацепилась задним колесом за дерево. Девчонка закричала, разжимая руки, центробежная сила отбросила ее в сторону от линии движения, а мопед помчался дальше – проехал метров пять и остановился.

Она сидела в траве и терла коленку. И такой у нее был жалкий и беспомощный вид, что у меня сжалось сердце. А может, это произошло, потому что девчонка была красивая. Нежные черты лица, глаза как у Мальвины – ясно-синие и невинные, милый носик, маленький ротик. И не такая уж маленькая она, как мне показалось. Лет шестнадцать ей, хотя с первого взгляда можно было дать всего двенадцать… Невинность в каждой нежной черточке, непорочность. Максимум женственности при минимуме чувственности. Глядя на это чудо, не возникало даже мысли о сексе.

– Так и убиться можно, – сказал я, подавая ей руку.

Девчонка покачала головой, отказываясь от моей помощи, поднялась сама и, хромая, направилась к мопеду, двигатель которого с треском крутил колесо.

Я опередил ее, поднял мопед, заглушил двигатель и спросил:

– Где ты живешь?

– Ну, тут, недалеко… – Она смотрела на меня настороженно, но на губах уже проклевывалась улыбка.

Девчонка увидела во мне симпатичного парня, и это вызывало у меня приятное волнение. В любовь с этим чудом я играть не собирался, но все равно мне импонировал ее интерес. Но ведь с ней можно поиграть в дружбу. В кинотеатр, например, сходить. Без всяких поцелуев. В кафе-мороженое сводить…

Это с дочерью Козьмина я не хотел никуда ходить и всяческим образом избегал знакомства с ней, а сейчас готов был взять на себя заботу о малолетке. Глупенькая она еще, бестолковая, а потому беззащитная, и кто-то должен оберегать ее от жизненных невзгод. Для этого у нее были родители, но я тоже хотел защищать ее. Сам того еще не осознавая, хотел…

– Как зовут, недалеко?

– Недалеко как зовут? – не поняла она.

– Тебя как зовут?

– Ну, Сима…

– Отец дома?

– Нет его. А что?

– Это хорошо. Мне бы отец за такое дело всыпал. Не можешь ездить – за руль не садись.

– Я умею.

– Видел, как ты умеешь…

Сима опустила глаза, но тут же глянула на меня из-под бровей – с прицеливающимся лукавством и невинным кокетством.

– А тебе не все равно? – спросила она.

– А может, мне жаль тебя?

– Может?

– Ну, если честно, сейчас не жаль. А если бы разбилась, тогда бы стало жалко.

– Жалко у пчелки!

– И у нее тоже…

Вдоль дороги тянулись небольшие кирпичные и бревенчатые домики, а на улице, откуда выехала Сима, я заметил несколько больших двухэтажных строений. К одному такому дому она меня и подвела. Высокий забор из такого же кирпича, который производил наш завод, железные, выкрашенные в синий цвет ворота.

Сима открыла калитку, приглашая меня зайти, я закатил мопед во двор. Ко мне с ревом бросилась немецкая овчарка, но цепь ее удержала. Рычание сменилось злым, неистовым лаем. Честно говоря, мне стало не по себе. А если бы цепь не выдержала? Если бы овчарка вцепилась в меня зубами? Собак я люблю, но не до такой же степени, чтобы с радостью скармливать им себя.

– Густав, фу! – Голос у Симы тонкий, нежный, таким собаку не напугаешь.

Но пес присмирел. Сел на задние лапы, вперил в меня грозный взгляд, выставил уши торчком.

– Ладно, пойду я.

– Ну да, – вздохнула Сима.

Похоже, она не хотела, чтобы я уходил. А мне надо было идти. Меня смущали ее родители. Мать могла выйти из дома, отец – с работы вернуться. Мне двадцать три, а Симе максимум шестнадцать, я уже взрослый, а она – почти ребенок. Как бы не погнали меня поганой метлой…

– Коленка болит?

– Да нет уже. Йодом помажу… – Она лишь вскользь глянула на свою рану, а если точнее, ссадину.

Повезло Симе: отделалась легким испугом. А могла бы убиться… Об этом не хотелось и думать.

– Твой мопед?

– Да валялся. – Она взглядом показала на приоткрытую створку гаражных ворот.

– Если отец узнает, что будет?

– Ну, будет…

– Он сам ездит?

– На мопеде? Нет.

– Ну, тогда ему все равно…

– Что все равно? – не поняла Сима.

Но я ей объяснил. Вырвал бронепровод и сказал, что вряд ли ее отец меня за это проклянет.

– И что мне теперь делать? – возмущенно спросила она.

– Сначала так научись ездить, а потом воду запустим.

– Какую воду?

– Водную… Если скучно, в кино сходи.

– С кем?