Текст книги "Убийство в Ворсхотене"

– Да, но торгуем-то российской нефтью и российским оборудованием! Кроме того, ты что же, думаешь, Москва будет в сторонке наблюдать за происходящим и не будет вводить санкции в ответ?

– Но ты-то решишь все проблемы в Москве?

– Это же может не от меня зависеть. Если начнутся секторальные санкции и правила будут устанавливаться для целых секторов бизнеса, то исключений не будет. Но повторюсь, если Запад в итоге решит ввести эмбарго или ограничения на российские нефть и газ, то мы пострадаем в любом случае, вне зависимости от связей и лоббизма. А ты мне предлагаешь сейчас кредиты брать!

Макс был явно недоволен итогами беседы, но перечить начальнику не стал, понимая бесполезность этой затеи. Голландец был незаменим в вопросах принятия каждодневных решений, но стратегия развития компании была по-прежнему делом исключительно Лазарева.

Нестерпимо хотелось спать. Он с досадой глянул на кофейный аппарат и махнул рукой – жаль было времени на то, чтобы снова возиться с ним. В холодильнике было пусто, если не считать привезенных из Москвы банок с икрой. Ни свежего хлеба, ни масла для икры. Он вспомнил, что обещал Тане купить все это, но бежать в магазин тоже не хотелось – завтра с утра все купит, до приезда Димаси из школы.

Порывшись в шкафу, Лазарев нашел банку какой-то тушенки. Срок годности вроде бы был еще нормальным. Владимир давно уже отказался есть подобным образом «на скорую руку». Мало того, познакомившись с Татьяной, он вдруг открыл в себе доселе дремавший талант кулинара – он находил настоящее удовольствие в том, чтобы лакомить свою девушку и особенно Диму, любителя вкусно покушать. И всегда старался находить свободное время, чтобы приготовить им чего-нибудь «такого этакого». Но, во-первых, сегодня не было времени на кулинарию, а во-вторых, надо признаться, никакого удовольствия от приготовления пищи для себя он не испытывал, делал это исключительно ради того, чтобы побаловать родных ему людей.

Пока открывал банку и жадно ел тушенку, закусывая ее макеевским маханом, услышал краем уха по телевизору новость о том, что король с королевой готовятся к юбилею свадьбы. Машинально отметил для себя, что надо бы уточнить дату – обычно праздничные мероприятия во дворце сопровождались перекрытием единственной дороги, ведущей к его дому. Поэтому желательно было знать заранее график этих перекрытий, дабы не встрять.

И вдруг его мысли как будто бы споткнулись сами о себя: «Постой, как юбилей! Какой юбилей!» Лазарев отчетливо помнил день свадьбы короля (тогда еще, разумеется, наследного принца). Это наверняка была зима! Он помнил пятиметровый свадебный шлейф будущей принцессы, который все время поправляли довольно тепло одетые дамы в красном. Да, в Амстердаме тогда был яркий солнечный день, но это точно был то ли январь, то ли февраль! Какой же год это был? 2001-й? 2002-й? Ну да, точно было начало 2000-х. Какой же юбилей, да еще и летом? Не настолько ж он впал в старческий склероз!

И хотя времени уже особо не было, на улице быстро темнело, но Лазарев знал, что теперь не успокоится, пока не разберется в вопросе. Потому он полез в Википедию. Ну да, точно, февраль 2002 года. Владимир стукнул себя по лбу: «Боже, Семен Семеныч!» Сколько уже лет он, казалось бы, живет в Голландии, а до сих пор не может привыкнуть к сугубо голландской традиции «медной свадьбы», то есть празднования двенадцати с половиной лет совместной жизни. Он вспомнил, что сравнительно недавно поздравлял бухгалтера своей компании с этим странным «юбилеем». Ну да, сопоставив даты, Лазарев действительно обнаружил, что в начале августа будет аккурат половина четверти века. «Боже мой, двенадцать с половиной лет! – подумал он. – А кажется, все было только вчера».

Раздосадованный своей забывчивостью, Лазарев засобирался в дорогу – желательно оказаться в лесу, пока еще не совсем стемнеет. Он надел спортивный костюм темно-синего цвета, черные кроссовки, взял с собой только ключи, отложив в сторону все мобилки: если что, не надо было, чтобы кто-то смог вычислить его местонахождение в этом лесу по пути его смартфонов. По этой же причине он внимательно осмотрел салон своего «Субару», перед тем как двинуться в путь – чтобы в машине случайно не завалялся никакой телефон или «навигатор».

Это были стандартные меры предосторожности, перед тем, как двигаться за «посылкой». Лазарев терпеть не мог данную процедуру, считал ее анахронизмом – в наш-то век Интернета и 3D-принтеров. Но в Центре по-прежнему считали, что передача подобных «посылок» резиденту является старым и проверенным методом. Тем более что крупную сумму денег, которую планировал получить Лазарев, ему через границу лучше было не перевозить.

На всякий случай разведчик попетлял по дорогам, выехав из Гааги. Он опять-таки понимал, что это лишнее, но правило «береженого бог бережет» оставалось незыблемым. Лазарев уже и забыл, когда за ним последний раз был «хвост». Нет, поначалу его проверяли более чем серьезно. С ним проводили и соответствующие собеседования, и подвергли более чем солидной проверке, когда он официально оформлял гражданство. Но с тех пор, когда он стал известным, уважаемым голландским бизнесменом, «вхожим в лучшие дома», фактически публичной фигурой, время от времени раздающим комментарии СМИ по поводу нефтегазового рынка или отношений с Россией, – с тех пор его никто не вел. Если кто-то и слушал, то наверняка ограничивались смартфонами да айпадом. Во всяком случае, Лазареву хотелось в это верить.

Уже совсем темнело, когда серебристая «Су-бару» въехала в элитный городок Ворсхотен, находящийся аккурат между Лейденом и Гаагой. Огромные виллы спрятались между старых деревьев – иногда лишь по огонькам между листьями удавалось угадать, что за рощей, выходящей к дороге, просматриваются какие-то строения. Выехав за пределы рощи, напичканной домами миллионеров (а значит, и камерами вдоль дороги), и почти уже подъехав к Лейдену, чьи многоэтажки виднелись впереди, «Субару» резко свернула вправо, по направлению к озерам.

Лазарев лично выбрал это место для приема/ передачи «посылок», считая его наиболее подходящим и сравнительно безопасным. Вечерами здесь практически никого не было, находилось оно в удалении от жилых районов и в то же время сравнительно недалеко от Гааги. В случае чего, всегда можно было объяснить появление здесь прогулкой и пробежкой. Что немаловажно, в приозерный парк был очень удобный и малозаметный въезд именно со стороны Ворсхотена, а не с оживленной трассы Амстердам-Гаага. За несколько лет использования этого леска для «почтальонных» целей Лазарев только раз наткнулся с этой стороны на заброшенной, заросшей стоянке на авто, в котором самозабвенно совокуплялась парочка студентов. Порой попадались заблудшие парочки в самой роще, но в основном место было пустынным.

Как обычно, Лазарев въехал на стоянку задом – с тем чтобы можно было сразу выехать с нее (еще один пункт из вечного правила о «береженом»). Он тихонечко прикрыл дверь, дабы не спугнуть птиц. Это место вечно кишело стаями зеленых попугаев. Еще когда Владимир появился в Гааге, его всегда поражало наличие этих тропических птиц в данных широтах. Говорят, они появились здесь впервые в 50-60-е годы. Но даже на памяти Лазарева за последние полтора десятилетия их число значительно выросло. В этой роще их было особенно много, причем стоило их спугнуть – трескотню они поднимали неимоверную.

Лазарев слегка пробежался по аллеям северной стороны озера, внимательно всматриваясь в темноту – не хотелось пропустить какую-нибудь любовную пару, залегшую под кустом. Вроде бы все было тихо. Затем он вышел на прибрежную полянку и сел на скамейку, стоящую практически на берегу, но в тени большой березы. Теперь надо было сосредоточить внимание на том берегу, где под тускло горящим фонарем располагалась точно такая же скамейка. Под ней Лазарев отчетливо увидел тень «камня», служившего той самой «посылкой». Традиционно разведчик выжидал 10–15 минут и, если убеждался в отсутствии посторонних, переходил по небольшому узенькому мостику через пруд и садился уже на южной поляне.

Вот и сейчас он выждал положенное время и уже собирался вставать, дабы перебраться на другую сторону озера. Внезапно попугаи затрещали и на узкой аллее, ведущей к южному берегу, отчетливо замигали огоньки подъезжающих фар.

– Этого еще не хватало! – в сердцах чертыхнулся Лазарев.

Он, бывало, натыкался тут на заезжих отдыхающих, на любителей кемпингов, которые располагались сравнительно неподалеку и забредали на ночь полюбоваться видами озера. Но первый раз видел, чтобы со стороны трассы по пешеходной аллее ехал какой-то транспорт. Не дай бог, это окажутся какие-нибудь туристы с прицепом для кемпинга, решившие разбить палатку на этом озере. Тогда «посылку» придется забирать завтра. «Эх, пришел бы минут на десять раньше – и уже б ехал домой», – с досадой подумал разведчик. Но что оставалось делать? Только ждать, не привлекая внимания.

На поляне появилось авто – похоже, «Опель» темного цвета (в темноте было трудно разобрать, то ли он черный, то ли синий, то ли еще какой). На секунду высветился номер. «Ага, похоже, иностранцы, раз номер белый, а не желтый, – заметил Лазарев. – Блин, точно туристы». Затем, когда «Опель» подъехал ближе к скамейке и фонарю, отчетливо мелькнули красные цифры – стало быть, бельгийцы. Но уже хорошо, что без прицепов. Однако это «хорошо» длилось недолго – почти сразу за «Опелем» появился минивэн, опять-таки с бельгийскими номерами.

Лазарев впервые за долгие годы пожалел, что он не носит часы. Он их терпеть не мог еще с юности. Когда во второй половине 90-х у него появился первый пейджер, Владимир скинул с руки ненавистные часы, сдавливавшие запястье, и с тех пор ни разу не надевал их. Он не понимал ни тех, кто, имея часы на разных гаджетах, по-прежнему сдавливает ремнем себе руки, и тем более не понимал новой моды на всякие там «умные часы» от Samsung и ожидаемые iWatch от Apple. Но сейчас у него под рукой не было ни смартфонов, ни пейджеров. Он примерно представлял, что время уже где-то между десятью и одиннадцатью. То есть время до встречи еще оставалось, но кто знает, сколько еще должно продлиться ожидание. Для себя Лазарев решил обождать с полчасика, а потом думать, ждать ему дальше или уезжать – благо под тенистой неосвещенной березой в темном спортивном костюме он был незаметен (Лазарев поблагодарил себя за то, что догадался надеть костюм без ярких лампасов).

Из «Опеля» вышли два человека – молодой и постарше. Тот, что был постарше, заметно прихрамывал и опирался на большую трость. Даже издали бросался в глаза то ли золотой, то ли позолоченный массивный набалдашник трости. Ее обладатель вышел прямо под свет фонаря и на золоте набалдашника между пальцев на секунду отчетливо сверкнул какой-то синий огонек – то ли перстень, то ли еще что-то.

Но самое неожиданное началось после этого. Водитель минивэна, выйдя из машины, открыл задние двери, из которых массивный человек в черной мусульманской одежде и в черной маске вытолкал связанного седого мужчину в ярко-оранжевом просторном балахоне. Во всяком случае, оторопевшему от неожиданности Лазареву сначала показалось, что это балахон. Однако когда пленника поставили на ноги, оказалось, что это – что-то вроде наряда узников Гуантанамо или пленников исламистов. На глазах у седого была черная повязка. Лазарев ожидал увидеть что угодно, но только не эту картину. С этого момента он стал сожалеть, что не взял с собой ни телефона, ни фотокамеры или хотя бы бинокля – чтобы рассмотреть номера автомобилей. И уж теперь появился особый резон затаиться и не делать резких движений.

«Золотая трость», явно главный среди этой компании, что-то сказал на языке, показавшемся Лазареву знакомым до боли. Ну, конечно! То ли чеченский, то ли ингушский – Владимир наслушался этих диалектов сначала в армии, а затем в ходе долгих «цветочных» разборок 90-х. Немало у него осталось зарубок после тех «разговоров». Вспомнив это, разведчик почесал едва заметный шрам на подбородке.

Подручные «золотой трости» забегали, что-то доставая из машин. Водитель «Опеля», сравнительно молодой парень, по виду до тридцати (насколько Лазарев мог разобрать, вглядываясь в игру теней на том берегу), достал из легковушки видеокамеру и начал возиться с ней. Здоровяк в черной одежде джихадиста держал за шкирку пленника, который тихонько поскуливал. Водитель минивэна достал какие-то черные коробки, из которых извлек автомат (вроде бы калашников – издали было не разобрать) и некий предмет, сверкнувший на мгновение в его руке.

Пленника выволокли в круг света от фонаря и сняли с него маску. Тот испуганно осмотрелся. Увидев здоровяка в черной одежде, он жутко завыл и начал что-то торопливо объяснять «золотой трости» все на том же чеченском языке. Его никто особо не слушал – вся четверка продолжала какие-то зловещие приготовления, переговариваясь между собой. Лазарев уловил и несколько слов на вполне приличном русском языке с явным кавказским акцентом. Водитель «Опеля» отчетливо произнес, обращаясь к главному:

– Умар, мне лучше снять с ногами или больше близкий план?

– Что? – на неплохом русском ответил Умар с тростью. – Слушай, не задавай ерунды, да? С ногами, без ног – какая ему теперь разница?

Вся четверка дико заржала, а пленник снова заговорил с Умаром на своем языке. Обладатель трости резко осадил его, видимо велев заткнуться, и что-то добавил, после чего его подручные снова загоготали.

Узника поставили на колени в кругу света, а сзади расположился громила в черном. В руке его теперь отчетливо был виден тот предмет, который ему передал водитель минивэна. Это оказался немалых размеров кинжал – точь-в-точь такой, как на роликах исламистов из Сирии и Ирака. Водитель бусика в это время взял в руки калаш (теперь, когда он ближе подошел к кругу света, сомнений в марке автомата не было) и направил на заливавшегося слезами пленника.

– Пикнешь – пристрелю, как бешеный собака, – громко и спокойно произнес обладатель автомата, тоже на ломаном русском. Пленник слегка притих, продолжая сотрясаться в беззвучных рыданиях.

Водитель «Опеля» с камерой встал прямо перед узником, спиной к Лазареву, приготовившись к съемке. Громила схватил пленника за волосы и по команде главного, направив кинжал в сторону камеры, прокричал на плохом английском:

– Мы, воины Аллаха, приговариваем предателя к смертной казни. Мы…

Он запнулся и что-то начал спрашивать по-чеченски. Главарь взорвался руганью и гневно начал что-то втолковывать боевику. Пленник снова начал периодически повизгивать и получил по шее от своего мучителя.

Начался дубль два. На этот раз джихадист говорил без запинок:

– Мы, воины Аллаха, приговариваем предателя к смертной казни. Он ослушался приказов командования, он попытался выдать нас, воинов джихада, неверным, он подверг риску операцию по подготовке священной войны в Европе. И за это подлежит немедленной казни. Это первая жертва той священной войны, которую мы переносим сюда, к неверным. Он станет первым, кто ответит за злодеяния христианских убийц в Сирии, за ваш крестовый поход против наших братьев. Но он будет не последним. Европа, мы пришли сюда, мы отомстим. Аллах акбар!

На этих словах джихадист резко ударил кинжалом по горлу пленника, держа его за голову. Узник издал дикий гортанный звук, а из горла потекла темная вязкая жидкость. Лазарев, до последнего надеявшийся, что перед ним разыгрывается какой-то дурной спектакль, резко дернулся при этой жуткой картине, задев ветку березы. С неимоверным треском с ветки взвились попугаи, подняв за собой стаю своих зеленых соплеменников.

Все собравшиеся на лужайке на другом берегу озера (разумеется, кроме пленника, бьющегося в конвульсиях) дружно обернулись на звук и увидели темную фигуру, метнувшуюся вглубь рощи. Лазарев бросился бежать в сторону своей машины. И услышал сзади громкий одиночный выстрел. Он пригнулся и начал бежать не по прямой, а стараясь заскакивать за деревья, возникавшие перед ним – так, чтобы за спиной всегда было какое-то прикрытие. Выстрелов он больше не услышал, но, на секунду обернувшись, увидел, что по мосту через озеро за ним уже бежит один из убийц.

У Лазарева было солидное преимущество. Он на ходу мысленно поблагодарил сам себя за столь удачно выбранное место передачи «посылки». Каким бы молодым и прытким ни был его преследователь, у него не было шансов достичь разведчика до того, как тот заведет машину. Выбегая на место парковки, Лазарев заранее нажал дистанционный пульт, открыв машину и даже запустив двигатель. Уже запрыгнув в нее, он увидел, как сзади на ту же поляну выскакивает один из чеченцев.

Лазарев сразу ударил по газам, направившись в сторону дороги. В зеркало заднего вида он отчетливо увидел красный огонек прицела и завилял машиной, стараясь уйти от пули. Но выстрела не было. Уже выезжая на дорогу, Владимир обернулся и увидел на поляне того самого молодого водителя «Опеля», который держал на плече камеру – это ее огонек разведчик принял за лазерный прицел. Лазарев понял, что чеченец снимает номера его машины…

– Черт! – только и крикнул Владимир, несясь уже в сторону Лейдена по узенькой дорожке между лесами и озерами. Он знал, что вплоть до элитных коттеджей Ворсхотена камер не будет, а значит, пока можно было не волноваться. Знал он также, что чеченцам его не настичь, даже если бы они очень захотели. Они в лучшем для себя случае сейчас выруливают на трассу Амстердам-Гаага. Она хоть и является скоростной, но с нее никуда не свернуть до самого города, в который они въедут с разных сторон (при этом чеченцы наверняка даже не уверены, поехал он в сторону Гааги, Лейдена или Схевенингена). Так что спешить уже смысла не было.

Тем более что он не считал себя мастерским водителем. Нет, их, конечно, учили в Школе вождению и легкового, и грузового транспорта. Но это было начало 90-х, уроки были больше теоретические (тогда не хватало бензина даже для оперативного транспорта). В Голландии Владимир свое авто использовал раз-два в неделю – когда в выходные ездил в гипермаркет, дабы закупиться на ближайшие семь дней, и свозить Таню с Димой куда-нибудь на море или в какой-нибудь городок. В остальных случаях предпочитал передвигаться пешком, общественным транспортом или, если выпадал бизнес-трип, на корпоративной машине с водителем… Так что сейчас важнее всего было не слететь в кювет на узенькой дорожке между рощицами и каналами.

Лазарев сбавил скорость и остановил авто на ближайшем съезде с дорожки. Надо было отдышаться и решить, как неприметнее выехать на коттеджную дорожку в Ворсхотене – дальше уже начинались камеры. Разведчик усмехнулся: «Да уж, неприметнее. Сам ведь купил себе такую “неприметную” машину». Дело в том, что вплоть до нулевых годов он ездил на скромном «Опеле», который ему никогда особо не нравился – уж чего-чего, а «опелей» в Голландии пруд пруди. Когда пришло время выбирать новое авто, он уже почти остановился на «Мерсе». Но его переубедил Потапов, купивший накануне новенькую «Субару Импреза» и вовсю нахваливавший ее. Поддался этой неприкрытой рекламе и Лазарев. В принципе машиной-то он был доволен, даже полюбил ее, но уже после покупки он вдруг выяснил для себя, что является чуть ли не единственным водителем на «Субару». В отличие от Москвы, где эта марка давно уже была раскручена, встретить ее на дороге в Нидерландах было чем-то необычным… Так что придется неприметно выезжать на вполне приметной машине.

Лазарев покопался в багажнике и нашел пакет с антирадарной пленкой, привезенной из Москвы. Когда-то Анжела подарила ему комплект, заявив, что часто пользуется такой. Разведчик понятия не имел, работает это или является байкой, но на всякий случай решил нацепить – все-таки если затем следователи начнут анализировать, кто в это время ехал по трассе, хотя бы номера, может быть, не считают. Нацепив пленку, Владимир сел в машину и как можно более аккуратно выехал на дорогу, ведущую в коттеджный поселок. К счастью, она была пустынной, фактически до Гааги он не встретил машин ни в ту, ни в другую сторону. Уже в городе он заехал в одну из подворотен и сорвал пленку.

Приехав домой, Лазарев припарковал машину и хотел было открыть дверь. Но рука с ключом предательски дрожала. Владимир плюнул, вышел на улицу Ноордайнде, где располагалось множество кафе и ресторанчиков, и заглянул в ближайший кубинский бар. Тот был забит до отказа орущей и поющей молодежью. Он пробился к стойке и заказал тройной неразбавленный ром – слава богу, никто на этот раз не ссылался на федеральный закон, запрещающий коктейли. Честно говоря, это было нарушением одного из почти незыблемых принципов Лазарева: он позволял себе пить в одиночку только перед самолетом, но никогда дома или в ресторанах. Однако сейчас ему это было необходимо.

Выпив напиток почти залпом и даже не запив, под удивленные взгляды сидевшей рядом молодежной компании Владимир, слегка пошатываясь, направился к выходу. По всему было видно, что он пьян. Через три минуты он уже вошел в дом и сразу же «протрезвел». Все-таки он был уверен, что внутри у него никаких «жучков» нет. В свое время он периодически проверял дом на предмет прослушки или камер – для «бывшего кагэбэшника», как бы опасающегося бизнес-конкурентов, это выглядело вполне натуральным. Но потом плюнул на эту затею, считая ее бесполезной. Во всяком случае – пока.

Была уже полночь. Соответственно в Москве был час ночи или два? (Лазарев совсем запутался в этих бесконечных российских переходах на летние и зимние времена – туда-сюда-обратно.) Надо было срочно решать, какой сценарий действий следует сейчас избрать. Нет, конечно, он даже не рассматривал вариант со звонком в полицию. «Шпионский камень» находился прямо под скамейкой, возле которой произошло убийство – Лазарев не сомневался, что жертва уже обезглавлена. Не сомневался он также в том, что криминалисты тщательно прочешут (если уже не занимаются этим) все пространство вокруг места убийства – что-что, а уголовный розыск в Нидерландах был развит в техническом плане очень хорошо. Шансы на то, что «камень» не заметят или проигнорируют, были очень малы. Особенно учитывая тот факт, что любой подобный предмет будут рассматривать как теоретически возможное орудие преступления.

И вот криминалисты открывают этот «камень», находят там кругленькую сумму денег, пленки с непонятной абракадаброй и несколько листков с шифрами, написанными симпатическими чернилами (Лазарев лишь примерно догадывался о содержании «посылки», если не считать денег). В предназначении этих предметов никто не засомневается. Соответственно, сразу будут подключены контрразведчики из AIVD – голландского аналога ФСБ. Вопрос лишь в том, догадаются ли они о том, что речь идет о российской разведке. Но конечно же, в нынешних условиях Россия будет «номером один» в числе потенциально причастных. А значит, начнется охота за резидентом, которому эта «посылка» предназначалась. Как верно заметил Потапов, он, Лазарев, находился в списке «обычных подозреваемых». С него, может, и начнут.

Согласно всем инструкциям, в таких вариантах резидент должен был лично выбрать один из двух возможных сценариев. Первый – прекращение миссии и срочная эвакуация. В таком случае это был бы финал, вернуться он уже не смог бы. Все, что создавалось им в течение последних десятилетий, пошло бы прахом. И Танечка… Сердце Лазарева больно сжалось. Как же он любил эту девочку! Владимир представил, как он звонит из Москвы и просит Таню перебраться с ребенком к нему, провалившемуся шпиону, и тем самым похоронить всю ее карьеру, выстраивавшуюся с таким трудом… Кстати, а почему в Москву? У Лазарева там не было ничего. Где-то там на секретный счет ему перечисляли все эти годы зарплату офицера… Может быть, перечисляли. Во всяком случае, так говорил Потапов. Сколько там может быть денег? Возможно, хватит снять угол до завершения массы проверок и обустройства на работе. Все, что у него было – это мама и большая просторная квартира в самом центре Донецка, квартира его детства. Еще года полтора-два назад она стоила немалых денег. Сейчас, когда вокруг падают бомбы, за нее и гроша ломаного никто не даст…

«Боже, о чем ты сейчас думаешь! – разозлился сам на себя разведчик. – Соберись! Сейчас надо принимать одно из важнейших решений в жизни!»

Итак, сценарий эвакуации отбрасывать было нельзя. Но есть ли у него основания для этого? Во-первых, не факт, что место убийства будет обнаружено… Нет, это невозможно. Джихадисты снимали видео не для домашнего просмотра, они наверняка выложат его в Сеть, дальше скандал, расследование и место это легко вычисляется. Плюс был выстрел, который почти наверняка услышали в кемпинге. Так что в полицию скорее всего уже сообщили.

Во-вторых, не факт, что оперативно разберутся с «камнем» и тут же начнут действовать. В-третьих, он все-таки действовал осторожно, и обнаружить его связь с этим местом и этим «камнем» будет очень сложно. Улик на месте он не оставил, до лужайки с камнем не доходил. Его авто стояло довольно далеко, на совершенно другом конце рощи. Вряд ли кто-то будет тщательно прочесывать весь лес до самого конца, а значит, вряд ли кто-то обратит внимание на свежие следы «Субару». Тем более что джихадисты оставили массу следов, ведущих в обратную сторону – по ним следствие и бросится, проверяя все, что двигалось именно на шоссе Амстердам-Гаага. Скорее всего, «камень» и убийство будут связаны воедино. И следствие, возможно, поначалу начнет разрабатывать ложный след – о причастности джихадистов к шпионажу. Россия, разумеется, будет в числе приоритетов, но вряд ли кто-то быстро сможет напрямую увязать «камень» именно с «российским следом». Таким образом, сворачивать всю миссию, обрубая все концы, было бы преждевременным.

Вторым сценарием было «залечь на дно», выждать, заморозить все контакты с Центром и агентурной сетью. Это был единственно правильный вариант на нынешний момент. Для реализации этого варианта нужно было немедленно воспользоваться своим «пьяным состоянием» – собственно, для этого он демонстративно и пил.

Лазарев достал «российский» телефон и набрал Анжелу. Он знал, что она, завидев его номер, обязана поднять трубку, где бы и под кем бы она ни находилась. Судя по ее сбившемуся, запыхавшемуся дыханию, он действительно вытащил даму из-под кого-то. «Из-под? Анжела такая искусная затейница, что этот “кто-то” мог быть и под, и над, и сбоку, и внутри», – успел подумать Владимир, пока Анжела здоровалась:

– Алё, привет. Все хорошо?

– Милая, знала бы ты, как я по тебе соскучился, – голос Владимира звучал пьяно, язык явно заплетался. – Вроде бы виделись сегодня. А представляешь, уже скучаю.

На той стороне телефона повисла пауза.

– Прости, я сейчас не совсем могу говорить.

Анжела дала отбой. Владимир не сомневался, что клиент куртизанки уже отодвинут в сторону, а сама она срочно вышла «попудрить носик» для того, чтобы передать сигнал срочно в Центр. Он посмотрел на часы. Вот сейчас и проверим оперативность реакции.

Он прилег на кровать и врубил на айпаде интернет-радиостанцию, которую он обычно включал в периоды отдыха, перед сном и т. д. Это были советские песни 60-70-х годов. Лазарев не был уверен, слушает ли кто-нибудь, кроме него, этот канал. Но внешне все это выглядело вполне правдоподобным – почему бы выходцу из СССР не проявить свою ностальгию подобным образом? Именно сейчас пел тот самый Бен Бенцианов, которого Владимир упоминал в разговоре с начальником и о котором, если честно, он до данной радиостанции ни разу не слышал. Если Анжела сделала все по инструкции, то ровно в час ночи, а затем в два и в три должна прозвучать песня «Долго будет Карелия сниться». Почему именно она? Да кто ж знает!

Владимир попытался расслабиться. С одной стороны, он чувствовал бешеную усталость. Но с другой, напряжение было еще большим, мыслей было множество и вздремнуть хотя бы минут двадцать шансов не было.

Ровно в час ночи певица Клемент запела о Карелии. Значит, Анжела свою задачу выполнила. Лазарев представил, что сейчас творится. Потапов и ряд его сотрудников Департамента уже подняты с постели, высшему руководству Управления доложено. Сотрудник Управления, работающий в Голландии под дипломатическим прикрытием и имеющий непосредственный контакт с Лазаревым, уже наверняка вызван на завтра на «совещание» в Москву и вряд ли появится в Гааге до того, как ситуация разъяснится. Агентам, имевшим связи с Центром, уже отправлен сигнал временно залечь на дно. И само собой, начата срочная подготовка всех трех возможных каналов эвакуации.

Но на размышления времени уже не оставалось – надо было собираться в «Табу», на встречу с Арендсом. Опасна ли подобная встреча в нынешних условиях? Вряд ли опаснее, чем до сего вечера. Если криминалисты и прибыли уже на место убийства (в чем разведчик сильно сомневался), то им потребуется время и на обнаружение тайника, и на его вскрытие, и на анализ содержимого. А значит, контрразведка будет подключена не ранее завтрашнего дня, а то и послезавтрашнего. Действовать ему надо было так, как будто бы ничего не случилось, отмена встречи была бы еще более подозрительной. К тому же у него был приказ ускорить вербовку.

Оставался вопрос с деньгами, которые предназначались Арендсу, но теперь лежали в «посылке» недалеко от лужи крови в лесу Ворсхотена. Лазарев открыл сейф, вмонтированный в шкаф за книгами, и достал 20 тысяч евро. Это меньше того, на что аналитик рассчитывает, но в качестве первого взноса сойдет. Владимир посмотрел, сколько у него оставалось «налички». Сейчас, возможно, она понадобится. Чуть больше 80 тысяч. В принципе, должно было хватить хотя бы на первое время.

Владимир нацепил джинсы и темно-синюю рубашку с длинными рукавами, вновь проверил, чтобы все гаджеты остались дома. Выйдя на улицу, слегка поежился. Лета уже как не бывало – было градусов пятнадцать и даже слегка накрапывал дождик. До «Табу» было минут пять ходьбы. Пройдя по платановой аллее до музея Эшера и свернув в сторону монумента героям Ватерлоо, Лазарев оказался у входа в клуб. Он был уверен, что хвоста за ним не было. Но все-таки постоял минуту-другую у входа в заведение, всматриваясь в темноту аллеи и убеждаясь, что никто за ним не следует.

Дождь чуть стих, где-то по ракушнику, устилавшему аллею, прошуршал велосипед. Напротив клуба, за памятником Ватерлоо, недружелюбно ощерилось бойницами уродливое мрачное здание американского посольства, совершенно не вписывающееся в этот квартал с его вычурными историческими зданиями «золотой эпохи» Нижних стран…