Текст книги "Сказка о Борще-богатыре"

Сказка о Борще-Богатыре

Кто бывал в Опорске-городе, тот историю эту знает, а кто не бывал и даже мимо не проезжал, тот садись да слушай…

На самом юге земли русской, рубежом с империей кирзунской, течет могучая и быстрая река Ус. Воды в ней широкие, светлые да скорые, рыбой разнообразной богатые. А на самой середине реки буйной образовался большой остров, длинный и широкий, берегами высокий, лесом поросший, камнем ограненный. И видится так, будто вся Россия на остров опирается. Оттого и назвали его Опор.

Издавна селились на Опоре люди служивые да торговые, смелые да отчаянные и головы за Отечество не жалеющие. Выстроили белый город-крепость Опорск, со стенами высокими, палатами просторными и улицами широкими.

Промышляли жители рыбой и зверьем, ремеслами и искусствами, выращивали фрукты и овощи, жили мирно и счастливо, в ссорах да пьянстве замечены не были. А соседство с империей кирзунской научило людей Опорских всяким оружием владеть, с луков метко стрелять и мечи крепко в руках держать.

Кирзуны – народ мелкий, коренастый, многочисленный и каверзный, лицами желтый, а душой черный. Жили кирзуны воровством да грабежом, городов отродясь не строили, обитали в хижинах из шкур. Было у каждого кирзуна по сорок жен и сорок лошадей, а кто побогаче, так всего по семьдесят.

Немало бед земле русской приносили кирзуны. Пакостили всё мелко да гадко, а поймаешь кирзуна за занятием недобрым, так он в крик, мол, не я это и вообще меня здесь не было.

Бывало, захотят хитрые кирзуны рыбки нашей половить да соболей опорских промышлять, как весь город вставал на защиту и давал подлым отпор. Оттого завели в Опорске постоянное войско, где служили богатыри. А воеводой над ними назначен был чудо-богатырь Борщ Иванович.

Ростом Борщ Иванович был до облаков, красотой своей на всю Россию известный, –руки, как деревца толщиной, ноги, как столбы точеные. И силушкой обладал небывалой, – на правое плечо кобылу садит, на левое жеребца и даже не подогнется. Служил Борщ-богатырь исправно, воеводил славно и судил справедливо. Было бы все хорошо, кабы не случай один.

А свершилось это в начале лета.

Город-Опорск проснулся поутру, окна растворил, улицы вымел и приготовился ко дню обычному, как вдруг послышались крики страшные:

– Караул! Убивают! Ой, люди добрые, помогите!

Бежала по улице любимая жена Борща Ивановича, красавица писаная Ксения и голосила на весь Опорск. И от крика ее громкого и пронзительного даже воробьи попрятались.

Народ дела побросал, из домов повыскакивал, купцы лавки от страха закрывают, не воры ли? Мастеровые ей под ноги бросаются, остановить хотят, а та мчится без оглядки, так что пыль коромыслом. Такого переполоха навела Ксения.

Наконец удалось людям остановить беглянку.

Окружили ее мужики да бабы и спрашивают, что стряслось-то, отчего учинила сумбур и ералаш?

Упала к людям в объятия Ксения, плачет, захлебывается, причитает и ни слова не понятно – бульканье одно да сырость.

Вышел тут видный купец Соловец свет Емельянович да как гаркнет:

– Цыц, дуреха! А ну утрись и говори, что за беда?

Примолкла сразу Ксения от крика Соловецкого и давай рассказывать:

– Муженек мой Борщенька с катушек двинулся, бесится как ретивый бык!

И опять в нытье ударилась, как медведица подраненная, у-у да у-у!

Соловец хлюпанья Ксениного не замечает и снова за допрос принимается:

– А с чего Борщ Иванович такой? Не ты ли напроказила?

Чуть примолкла Ксения и молвит:

– Что ты, что ты, я не виновата! Я его с ног до головы обхаживаю, себя не жалея, в любви он у меня всегда и в ласке!

И вновь на весь город завыла. Что ты будешь с глупой бабой делать!

Понял Соловец, что дело надо на месте решать, да созвал весь народ к Борщеву дому идти и воеводу всем миром успокаивать.

А по городу уже слухи недобрые поползли, как мыши серые, по углам да подворотням, по подвалам да поддувалам. Шу-шу-шу, шу-шу-шу. Борщ-де Иванович, женушку свою отлупил, дом спалил, а сам к кирзунам сбег. Кто думал, война началась, кто говорил, сглазили богатыря нашего, что тот хулиганить начал! Ну, смех от глупостей берет!

Собрал Соловец народу в сотню, взял Ксению за руку, и направились они выяснять, какая бешеная собака укусила воеводу.

Пришли к хоромам Борща Ивановича. А вокруг избы такой бедлам, будто дрались две хмельные дружины. Горшки да чашки разбросаны, сундуки да лавки раскурочены и все стеклом битым усыпано и лоскутьями одежными. Пес сторожевой в будку схоронился, дрожит и нос прячет. А на крыше служка Борщевский сидит в лошадином хомуте, плачет, и спуститься боится. Люди ему руки подают, а он только жмется и глаза выпучивает. Во как прихватило малого со страху!

Вышел из толпы Соловец, сжал шапку в кулаке и крикнул во всю мощь своей купеческой глотки:

– Ну, здравствуй, Борщ Иванович! Что же ты, гражданам мирным, такой разбой показываешь? Ты ж нам брат старший, защита наша и мудрость! Выйди к людям, разъясни!

А из дома рев львиный и бой посудный!

Народец Опорский попритих. Где это видано, чтобы воевода так бесчинствовал? Да и кто смелости наберется его успокоить, когда Борщ кулаком дубы валит?

Но купец Соловец сам роста немалого, глотнул воздуху свежего и еще зычнее крикнет:

– Выходи, воевода, с народом говорить, али трусишь за гадство свое ответить?

Тут что-то дивное стало происходить – утихомирился дом и на крыльцо вышел сам Борщ Иванович. Щеки красные, глаза слезные, сам в одной рубахе, а в руках кочерга, изогнутая вензелем.

Бросил Борщ искалеченную кочергу на землю и упал на колени. За щеки схватился и завыл пуще Ксении:

– Прости меня, народ Опорский! Нету умысла в моей беде! Зубы у меня болят! Нету сладу с болью!

Что тут стало! Будто триста тысяч ветров подуло, так народ с облегчения выдохнул!

Подбежала Ксения к мужу, обнялись они и зарыдали, как две белуги. Тем временем, двор воеводин прибрали и служку бедного с крыши сняли.

Решил Соловец, что воеводу оставлять в нездоровье негоже и бросил клич по всей земле Опорской, чтоб нашли лучшего лекаря и зубодера.

А народ опорский отзывчивый и на добрые дела скор.

Поскакали во все стороны шустрые гонцы-молодцы на поиски лучших лекарей и через два дня доставили их к дому Борща с дюжину.

Были тут разные, и молодые и старые, и лысые и бородатые, и кто в Академиях зарубежных отучился, и кто от прабабки мудрости врачевания постиг. Каждый с порошками-зельями, растеньями-кореньями и приговорами-заговорами. Стояли на пороге, шушукались, и книжки пролистывали.

Купец Соловец всех щедро серебром одарил да наказал, чтоб знаний своих медицинских не таили и лечили Борща Ивановича по совести.

Неделю выводили лекари зубную хворь из воеводы, пятеро щипцов о зубы погнули, двести локтей веревок измочалили, сто потов пролили, тысячу страниц в труху стерли, а не выходит болезнь, хоть ты тресни! И зубы не рвутся, и порошки не берут! Ну, наказание какое-то!

А Борщ Иванович совсем обезумел, рычит, как вепрь дикий и никого кроме Ксении узнавать не желает!

Стали тут голоса трусливые подначивать людей на смену воеводы, мол, поставить своего какого, пока из столицы Российской нового не пришлют. Но таких народ быстро обнаружил и указал, в каком месте и чего им надобно отведать, чтоб языки поганые заткнуть.

Порешил народ городской, что пока жив Борщ Иванович, мы стараний не остановим и всю землю обойдем, а средство от недуга тяжелого отыщем!

Прознали тем временем хитрые кирзуны о несчастье Опорском и снарядили на остров шайку лазутчиков.

Взяли гадкие шпионы лотки коробейников, прикинулись торговцами бродячими и тайно перебрались на русский остров. Ходили по улицам, шныряли по рынкам да ярмаркам, слонялись меж домов городских и вынюхивали, выспрашивали, выслушивали что, да как, да где, да почему.

Вызнали они, что болен сильно воевода Борщ Иванович, что войско без начальника тоскует и все жители заняты тем, что ищут чудо-снадобье от зубного недуга.

О том императору своему и доложили.

Император кирзунский был человечишка мелкий, ростом по стремя, а злобный по всю холку. Носил он имя-прозвище Марусс-Девятиглазый. Прозвали его так оттого, что имел император магический Звездный Пояс, и, выложив его в круг, мог все о своей империи увидеть.

Никто в кирзунской империи не мог от взора Девятиглазого скрыться, все жили в страхе и ужасе. И правил так Марусс уже сто лет и ни болезнь его не брала, ни печаль, и даже волос с черной бороды не выпадал!

Созвал император в шатер командиров с колдунами да министрами и открыл большой совет. А на совете вопрос поставил, какую выгоду может принести кирзунской империи неодолимая хворь русского богатыря Борща Ивановича?

Десять быков зажарили к совету, пятьдесят бочек пива наварили, тысячу человек прислуги назначили и держали совет пять дней и пять ночей. Думали лучшие кирзунские умы, какую подлость Опорску учинить и придумали. От радости и хохота затрясся императорский шатер так, что деревья покачнулись.

Встал император Девятиглазый, вышел из шатра и велел созвать глашатаев и известить население кирзунское:

– Повелеваю своей императорской властью! Собрать посольство богатое числом во сто сёдел, с дарами и товарами, шелками да мехами, со сладостями и пряностями и отправить сие посольство в Опорск-град. Разбоя не творить, люд русский приветствовать всячески, желать добра и подарками одаривать. А Главному Колдуну моему быть при том посольстве лекарем и предложить воеводе Опорскому Борщу Ивановичу снадобье, от коего недуг зубной выйдет! Клянусь властью своей имперской, Звездным Поясом и именем своим, будет так!

Но не ведала земля Опорская, какой подлостью веет кирзунский ветер, каким горем дни грядущие обернутся! Тяжела твоя доля, славный город Опорск, жестоки твои страдания, великий народ русский!

Десятый день хворал зубами знатный воевода и с каждым днем уходила из него сила. Уж все слезы выплакала красавица Ксения над мужем.

Лежит Борщ Иванович в доме на широкой кровати, лицом болезненным желтеет, телом слабеет, взором гаснет и от немощи слова вымолвить не может. Лекари вокруг него вьются, словно пчелы вокруг улья, и все их старанья тщетны. Слабо искусство врачебное против тяжкого недуга Борща Ивановича и, как сахарные головы под дождем, тают надежды на выздоровление.

Внезапно засвистел ветер с чужого берега реки Ус и принес волшебные ароматы пряностей и благовоний. Послышалась музыка. Звучали рожки и дудки, гремела дробь барабанная и разливались свистки.

Со стен крепостных закричали наблюдатели и увидели горожане, что десять лодок кирзунских под яркими флагами императора Марусса направляются к Опорскому берегу.

Горожане удивлялись, что за диво приключилось? Что за наваждение? Флот кирзунский, не страшась, открыто пристает к Опорску-крепости! Эка новость!

А меж тем кирзунские лодки под музыку чудную одна за другой причаливали к берегу напротив ворот городских и малорослые кирзуны выгружали товары на землю.

Сходили по мосткам ряженые музыканты, конники с флагами выводили лошадей убранных в праздничные попоны, скатывали коляски расписанные узорами.

Лица стыдливо прикрывая платками, спускались на берег кирзунские жены, в нарядах блестящих.

Выходили строгим порядком воины кирзунские численностью ровно в сотню в острокрылых шапках мехами отороченных, при кривых саблях и кинжалах, в ремнях скрипучих и накидках длинных.

Сошли все с лодок, построились в ряд ровный да широкий и расступились.

И тут, на носилках золотых и драгоценных двадцать рослых рабов вынесли самого главного господина.

Сидел тот в высоком кресле, на шелковых одеялах, в одеждах богатых. Халат расписан звездами да планетами, на шапке месяц серебряный, на груди ордена сверкающие. А толст он был так, что любая свинья позавидовала бы. И был с господином на носилках старичок плюгавенький да бедненький, в шубейке драной, с кувшинчиком глиняным в руках.

Вышел купец Соловец под стены Опорска и крикнул посольству:

– По какому делу вы, сыны кирзунские, к нам пожаловали?

Остановилось шествие красочное, смолкли барабаны да дудки. Поднял руку богатый господин кирзунский, встал на ноги и рявкнул так, что ивы прибрежные наклонились:

– Я главный посол великой империи кирзунской – Баргур явился с миром! Пришел говорить с воеводой вашим Борщем!

И достал из одежд свитки с печатями.

А Соловец, руки в боки, и отвечает:

– Нету нынче Борща Ивановича, на охоте он промышляет! Я за него! Чего надобно?

Тут старичок тот самый в шубейке что-то на ухо послу шепнул. Улыбнулся посол зубами белыми и молвит:

– Ай, купец, зачем неправду говоришь? Знаю я, что Борщ Иванович болезнью тяжкой мается, вот и пришел с сочувствием, здоровья ему пожелать!

Сжал губы купец от досады, но не растерялся.

– Прав ты, приболел наш воевода, а со мной что же, ты говорить трусишь?

Вновь заулыбался посол и говорит:

– Всяк знает о смелости народа кирзунского, и не вижу я, кого мне тут бояться! Ты, купец, лучше нас в палаты воеводины веди, потому как подарки мне вручить надо!

– Нет, посол, к воеводе не пущу, а торговлю веди, и город смотри, а я уж тебя не обижу и веселье обеспечу!

Жители на стенах городских притихли и слушают речи купеческие да посольские, и про себя размышляют, кабы хитрости какой не задумали кирзуны, с них станется!

Велел Соловец дружинникам ворота открыть, посольство пропустить да поглядывать, чтобы чего не вышло.

Снялись гости с места и вошли в Опорск.

Долго ли коротко ли гостили кирзуны в Опорске, может день, а может и десять, мы не ведаем, да только ничем дурным не прославились. Как подменил их кто – с людьми русскими сдержаны, в речах приветливы, во взорах дружественны, а товары все лучших сортов.

Соловец всегда с послом рядом и глаз с него не спускает. Глянет вроде посол, нет купца, а только моргнет – вот он! Бдителен с кирзунами.

Скоро кончились подарки, и велел Баргур посольству город покидать и на лодки грузиться. Говорит Соловцу:

– Хорош твой город, купец, чист, светел да приветлив, и сам ты хозяин радушный, но вот получается, что ехал я на море, а попал на озеро. Дай ты мне с Борщем Ивановичем увидеться?

Нахмурился купец:

– Вот вроде с тобой говорю, а вроде как не с тобой! Нельзя к воеводе, вот поправится, тогда приезжай!

– Эх, купец, хотел я тебя обрадовать, да видно не судьба. Есть со мной лекарь знатный, по всей империи кирзунской первый. Истинный кудесник! Ты когда-нибудь слышал, чтобы наш император болел?

Соловец честно молвил:

– Да с детства, сколь себя помню, живет ваш Девятиглазый долго и всегда здоровее быка!

– Во-от, купец! Может, коль дружба такая между нами, дашь ты моему лекарю с Борщем повидаться, а я уж так и быть, с тобой побуду?

Подумал Соловец и решил, была – не была, пусть кирзун под охраной дружинников зайдет к воеводе, да сразу и выйдет без задержек. Ведь сколько уж средств перепробовали, а все не впрок!

Свистнул Баргур в толпу и вышел тот самый старичок. Скромненький, бедненький, с бородкой жиденькой. Стоит, на ветру качается и не смотрит даже, только кувшинчик свой облезлый к груди прижимает.

Повели дружинники городские кирзунского лекаря, а тот еле плетется, да все что-то в кувшинчик приговаривает. Заметил это десятник, тряхнул старика так, что кости брякнули:

– Ты, что, бестия, там шепчешь, а?

А тот съежился как цыпленок под дождем и отвечает дрожащим голосом:

– Хароши слова гаварю, здаровье гаварю, здаров бык будет ваевода.

Пришли они в дом Борща, стали в горнице перед входом в спальню. Старичок сразу приосанился, обутки дряхлые скинул, и из-за пазухи коврик вытащил.

Расстелил он коврик пред порогом и опрыскал из кувшинчика. Тут у всех, кто рядом стоял, глаза на лоб полезли. Коврик засветился сиянием красочным, заискрился и обратился в ткань мягкую дорогую с вышивкой.

Бережно кирзун коврик поднял, встряхнул и повернулся к дружинникам:

– Захадить можно?

Велел десятник опочивальню Борщевскую от лекарей да прислуги освободить. Затолкали старичка ребята в спальню и двое с палашами вслед вошли.

Лежал Борщ Иванович на трех перинах, на трех подушках, от болезни сизый, и стонал басом. Рядом Ксения верная вся в слезах.

Кирзунский лекарь подскочил к воеводе, словно рысь, набросил свою тряпицу на тело богатыря. И забормотал что-то непонятное с шипением да придыханием.

И тут чудо случилось!

Поднялся с постели Борщ Иванович, глаза в удивлении, руками лицо щупает и понять ничего не может. А тряпица волшебная словно приклеилась к нему, тело обвивает и цветами разными сверкает.

– Что за диво? – басом молвит воевода – это как же, братцы? Чую, силы ко мне возвращаются! Эге-гей!

А старик кирзунский проворно коврик с тела Борщева снял и с поклонами украдкою из избы вышел.

Встал с постели Борщ, подушки скинул и жену обнял:

– Отмучился я, любимая Ксения, нет теперь во мне хвори! Готов хоть с тигром бороться!

Налетели тут дружинники к воеводе, ликуют, по плечам широким хлопают, а тот и рад, как ребенок.

А тем временем старик с волшебным ковриком да кувшинчиком серой мышкой по улочкам проскользнул и на лодках кирзунских затаился.

Соловец с Баргуром распрощались и заверились, что впредь вражды меж ними не будет. Слово твердое скрепили рукопожатием крепким.

Погрузилось посольство кирзунское и отчалило.

На следующее утро, едва петухи подъем отпели, решили горожане устроить большой праздник во здравие Борща Ивановича. Созвали на площадь центральную скоморохов да кукольников, гармонистов да дудочников. Поставили столб с подарками для удалых молодцов, лавки со сладостями для девиц и стали поджидать воеводу.

А тот все не едет и не едет. Уж было хотели посыльного в дом Борща Ивановича отправлять, как пришла недобрая весть.

Не судьба народному веселью быть, не ликовать люду Опорскому! Видно, год такой, что только от бед отмахиваться да волосы с досады драть.

Прибежал от дома Борщевского молодчик из дружины, сам плачет, рукавом утирается. Его народ спрашивает, что, мол, да как?

– Злое коварство кирзуны над воеводой учинили! Лечение оказалось колдовством! Зубы у Борща отошли от боли, а вот душа-то его и сердце окаменели! Лежит он, бедный, и рук от бессилья поднять не может! Умирает, батюшка Борщ Иванович!

Эх, не зря молва народная о кирзунах ничего хорошего не сказывала!

Вновь собрался народ подле дома воеводы, да только не как в первый раз. Не слышно было ни ругани, ни звонов посудных – тихо, как на погосте.

И опять-таки купец Соловец – голова мудрая – слово взял:

– Люди добрые, зайду я в дом, расспрошу Ксению, что да как, и все вам, как на духу поведаю!

А народ головами кивает, выручай, брат-купец, иди, разведай.

Вышел купец быстро. Обратился к народу:

– Братья вы мои, видно бог нас добром не жалует, раз опять наказывает. Вышло колдовство кирзунское на воеводины плечи. Жизни в нем теперь на горошину! Ксения-красавица ни жива, ни мертва, овдовела! Эх, я виновен в том, допустил к Борщу подлого старикана! Хотите – секите меня мечами, хотите – жгите меня огнями, богатство мое разоряйте, дом мой по бревнам разносите, а сможете простить – простите! Но кары мне не избежать! Повинен я!

Сел на землю купец, руками голову обхватил и заплакал.

Загалдела толпа, вышли вперед кой-какие мужики:

– Всех в этом вина есть, не кляни себя, Соловец! Мы тоже, как дети неразумные в кирзунский силок впутались! Всем и ответ держать.

Против колдовства надо колдовством действовать, это и корове ясно, да только где этого волшебства взять? Магией-то в городе никто не баловался! Собрали люди совет на площади, стали выяснять, кто что о колдунах ведает?

Прознали, что на самом краю земли, в дремучем лесу, средь кустов можжевеловых да дубов столетних живет в землянке дедушка древний. Говаривали, что дедушка по миру хаживал и чудеса всяческие изучал, что знал он законы магические и имел вещички волшебные. Да вот никто его уже лет пятьдесят не видывал.

Вызвал Соловец десять дружинников, крепких да опытных, и велел голов своих не пожалеть, а отыскать дедушку-колдуна и в Опорск доставить.

– А сам я за воеводу пока в городе побуду. Караулы надо теперь расставлять и провизией запасаться, чую, что не оставят кирзуны нас в покое и войной полезут на землю нашу!

Тут вышел из толпы юный дружинник, тот, что весть о смерти Борщовой принес, и говорит:

– Люди добрые, вы меня знаете, зовусь Алешкой, служу лучником в дружине нашей! Пустите меня на поиски колдуна! Не смотрите вы на года мои! Я годами молод, а рука, как молот! Не подведу и в тягость не буду! Я проходы лесные да пути по звездам знаю, дед родной меня премудростям обучил! Пусти меня, Соловец Емельянович, с дружинниками?

Не смог Соловец желанию такому противиться и назначил малого в поход.

Проводили смельчаков в дорогу и обещали молиться за их скорое возвращение.

А тем временем в империи кирзунской правитель Марусс в шатре пировал и слушал рассказ Баргура:

– Русский народ хоть и духом смел, а умом как сметана – кисл. Провели мы их, как лисица курицу. Главный Колдун приготовил зелье славное и зубную хворь богатыря вместе с силушкой забрал! Вот она его силушка, в узорах на ковре магическом! Повесь этот ковер, Марусс, у себя над ложем и ножи в него бросай, не страшен теперь Борщ-богатырь!

Потянулся сладко Марусс, отхлебнул вина из чаши ведерной и говорит:

– Ай, молодец Колдун, молодец и ты, Баргур, много песка в глаза русских насыпал, много дел хороших для империи сделал! Теперь проси, что хочешь!

Поклонился императору в ноги Баргур и сказал:

– Не надо мне награды, великий император, назначь ты меня лучше Командующим, соберу я армию многочисленную и пойду на Опорск войной! Земли русские к твоей империи присоединю! А за работу обещай мне лишь малость.

– Какую? Я должен знать.

– Отдай мне в жены красавицу Ксению, что нынче вдова Борщева?

Рассмеялся коварный Марусс:

– А, забирай Баргур русскую женщину! Мне такого добра не надо!

Утром по империи кирзунской огласили императорское распоряжение:

– Собирать войско в пятьдесят тысяч конных копейщиков и пятьдесят тысяч пеших лучников, идти войной на русский город Опорск! Командующим верного Баргура назначить! Да здравствует великая кирзунская империя!

Вот как кирзуны поганые в свою силу поверили! Как куражатся, подлые! Эх, Борщ-богатырь, как пригодилась бы сила твоя земле русской!

Уходила ночка летняя, тускнел месяц криворогий, осыпались звезды.

Взлетел петушок на крышу высокую и Опорску-городу утро прокукарекал.

Пошли бабы-молочницы с кувшинами на базар, отворили люди торговые лавки и выставили товар, кто хлеб румяный, кто окорок кровавый, кто горшки глинные, кто ткани длинные. Начинался день рабочий да торговый.

А купец Соловец по должности военной отправился на стены караулы проверять да дружинникам наказы строгие давать. И восточные заставы проверил, и западные, и северные. А у стены южной рассказали ему воины, что неспокоен берег Уса, птицы не поют, а летают все тревожно над гнездами, словно спугнул их кто.

Присмотрелся Соловец, не увидел ничего. Говорит дружинникам:

– Что вы головы морочите, нет опасности там, а птахи глупые, неразумные, может, лиса там шурует или соболек гнезда зарит.

Подходит тут к купцу старый копейщик и говорит смело:

– Ты, купец, хоть и смел, а все ж купец! Глянь на вымпел наш крепостной, видишь, обвис он от безветрия, как сомовий ус, и не шелохнется?

– Ну, вижу – отвечает Соловец, – а дальше-то что?

– А теперь смотри на кусты прибрежные. Ветра нету, а ветви колеблются, словно медведь там балует, а рыка-то не слыхать!

Озадачился Соловец и велел дозор к берегу выслать, разведать, почему в безветренную погоду кусты так разбаловались.

Да не успели парни смелые выйти. Раздался свист громкий, пронзительный и обратились прибрежные кусты полчищем кирзунских лучников. Повыскакивали они из засад, из укрытий и давай стрелы пускать. Словно град обрушился на стены крепости, неба синего не видать.

Но не дрогнули ребята русские – в ответ стрельбу открыли, а Соловец крикнул, чтоб в набат били колокола и жителей всех на стены сзывали занимать оборону.

Выходили на стены жители, и старый и малый. С мечами и копьями, с топорами и кольями, с бревнами да оглоблями. Ремесленники бросили верстаки, купцы закрыли торговлю, похватали оружие. Все единым духом смелые, все одной бедою связанные. Кричали дружинники:

– Скидывай рубахи, ребята, жарко будет, эх!

– На, вражина, получай по загривку!

– Землю нашу топтать никому не позволим!

Так началась война меж жителями Опорскими и хитрыми кирзунами, и никто в тот день не ведал, сколько длиться она будет и скольких смертей принесет.

А в другой стороне, событий страшных не ведая, продирался отряд поисковый сквозь чащу глухую, меж завалов древесных и кустов непролазных.

Поистрепались поисковики о ветви колючие, изодрали одежды в клочья, истоптали сапоги, изранили руки-ноги и мозолей множество набили. Спали редко, отдыхали и того реже. Бородами мохнатыми обросли, но шли с великой целью, о животах своих не думая.

Шел отряд уже десятый день, блуждал по земле, по местам неизведанным, по тропинкам звериным. А Алешка-молодчик большую прыть в поисках показывал. Топал он, не унывал и всех веселыми рассказами тешил. Тут подшутит, тут подтрунит, словом, парень не скучный. А дружинники идут, посмеиваются и усталости своей не замечают.

Под завершение дня десятого вышел отряд на невиданную полянку, скрытую дремучей чащей, средь высоких деревьев. Поляна небольшая, ясная, цветниками заросшая и огибает ее быстрый ручеек с водами кристальными. И зайчишки с белками тут и там прыгают, пришельцев не страшатся. Понравилось местечко дружинникам, и решили они разбить тут лагерь на ночлег.

Сбросили оружие на землю, нарвали травы под постели, а Алешку отправили добыть какую-нибудь зверюшку на ужин. Говорили, коль ты такой в лесу мудрый, да все знаешь, поймай зайчишку на зажарку.

Думал Алешка, что быстро справится, да не тут-то было!

Только он изловчится и к зайчишке подкрадется так, прыг! Нет зайца! Как растворился в траве. Обернется молодчик, а ушастый рядом вьется. Только приготовится к прыжку Алешка, хлоп! Опять исчез зверенок! Что ты будешь делать! В третий раз дружинник приноровился за зайцем, ан опять нет! Скрылся! Что за наваждение! И тут же в другом месте появился! А дружинники животы от смеха рвут, видя, как Алешку зайчишка серый дурачит.

Разозлился не на шутку охотник неудачливый, взял лук и только прицелился, как тетива звякнула, лопнула и одним концом Алешку прямо в нос щелкнула А зайчишка сидит, не дергается и травку щиплет.

Ну, нет, думает Алешка, ты от меня не уйдешь!

Только оглянулся – исчезло все зверье с полянки!

Чудеса какие-то!

Положил оружие на землю и опять удивился – и зайцы и белки, и даже енот полосатый появились в траве!

Взял лук – вновь скрылись звери!

Оторопь взяла охотника, говорит он мужикам-товарищам:

– Что-то неладное творится здесь, братцы! Видно, леший шалит!

А с неба голосок, тоненький и писклявый:

– Алешка – дурачок, умишко с пятачок!

Тут уж и дружинники диву дались, головы вверх задирают. А в небе только облака и никого более.

Страх начал пробирать их. Это ж где видано – в незнакомом лесу да голоса с неба! А дело-то к ночи!

Примкнули скитальцы друг к другу поплотнее, оружие в руки взяли, чем черт не шутит! Приглядываются к деревьям, не таится ли кто? Нет, не видать никого! И даже ветерок листьев не тревожит.

Говорит Алешка тогда громко да разборчиво:

– Эй, кто там голову нам морочит? Выходи, покажись! А коли мы тебя обидели чем, так разъясни, нечего чудить!

Вдруг хлопнуло что-то сзади, обернулись дружинники и увидели старичка махонького, как грибочек.

Стоял старичок морщинистый, с бородкой белой, в рубахе холщовой до пола, веревочкой подпоясанной, в ладошки хлопал да смеялся, чуть не падал.

– Ой, до чего же люди русские нерасторопные да боязливые стали! Ха-ха! Зайца поймать не могут, ха-ха-ха, и голосов пужаются!

Так смеялся старичок заразительно, что и дружинники заулыбались. И вправду, чего они напугались-то!

Подошли они к старичку, поздоровались. Спросил Алешка:

– Кто ты, дедушка, и что один одинешенек в лесу делаешь?

А старичок подскочил к нему, глазки выпучил, рожицу скорчил и говорит:

– Ты – Алешка, а я дед Сивошка, ростом с лукошко! Поиграем немножко?

– Нет, дедушка, некогда нам в игры-то играть, дело у нас важное.

А Сивошка опять припрыгнул, голову наклонил и прищурился:

– А какое дело у десяти лбов меж гнилых дубов?

И все вокруг Алешки вьется, то так подскочит, то эдак. Вертелся и Алешка за ним, объясняя:

– Да нужно нам волшебника отыскать и в ноги ему поклониться.

Забрался тут дед на ближайший пенек:

– Ну, тады кланяйся!

– Да что ты, дедушка, смеешься, я тебе правду говорю!

– Вот и я говорю, Алешка – дурачок, умишко с пятачок!

Тут поняли все дружинники!

Неспроста полянка эта дивная, неспроста зверье такое прыткое и не случайно голоса небесные! Дед-то необычный оказался! Как он имя Алешкино мог узнать? Как в этой чаще оказался? То-то! Это и был искомый колдун!

Обрадовались искатели, столько дней комаров кормили, руки-ноги калечили и брюхо голодом морили, а не зря! Откопали-таки колдуна!

Поклонились они в ноги старичку и стали хором рассказывать, что за беда у них стряслась. А Сивошка уселся на пенек и говорит:

– Не галдите, как вороны! Знаю я, ребята, про бедствие ваше, а вот вы-то не знаете, что пока вы здесь за зайцами моими охотитесь, напали кирзуны на Опорск-град! И битва там идет смертная!

Опечалились дружинники, а Сивошка дальше рассказывал:

– Борща вашего не лекарство испортило, а колдовство знатного кирзунского мага. Волшебная тряпица истощила силы богатырские и если не разрушить колдовство это до новой луны девятого кирзунского месяца, умрет воевода, а народ русский проиграет в войне!

– А скоро ли этот месяц настанет, дедушка? – спрашивают дружинники у колдуна.

– Это, братцы, считать надо. Вот, Алешка, разве что сможет?

– Рассказывай, дедушка, не томи.

Уселся дедушка поудобней, брови сдвинул и начал серьезно:

– Ну, слушай, брат Алешка: шла по крыше кошка, а за ней котятки, мохнатые ребятки, а котяток семеро и хвостиков семеро, да у каждой кошки по четыре ножки, а сколь всего на всех у котиков у тех?

Стали тут дружинники пальцы загибать, слагать да вычитать, да отгадку искать. Только и слышно было:

– Восемь… али десять?

– Да не дури, семь котов-то!

– А чего у них лапы с хвостами вместе?

А Сивошка со смеху с пенька скатился, лежит на травке и ножками дрыгает. Крикнул Алешка тогда мужикам:

– Хватит дурака валять! Срам-то какой, перед людьми стыдно! Простую задачку решить не можете! Сорок ответ, сорок!

Старичок кое-как поднялся, слезу смешливую утирает и хихикает, остановиться не может от озорства:

– Ай, хоть и глуп Алешка, а умишка есть немножко!