Текст книги "Время Мortido. Опасные связи"

Низвержение человека с пьедестала подобия Бога, венца природы и личности, его низведение до телесности, а потом тела без органов, пола и пространства с одной стороны, и до субъектности, а потом сингулярности и складки с другой, является содержательным исполнением приговора к смерти, который ему частично составил, а в основном зачитывает постмодернизм. Эти процессы инспирируются самой реальностью, ситуацией человека в ней. Но поскольку он, как мы уже удивлялись, продолжает жить, то возникают разнонаправленные желания: довести дело «до конца», найдя ему замену и называя ее кто «воскрешением», кто «позитивной смертью» или попытаться реформировать философскую антропологию с учетом вновь открывшихся обстоятельств. Появились авторы, которые хотят спасти человека. Для этого надо поставить историческую метафизику на более адекватные современности основания. Если деконструктивизм, в сущности, конструирует антиантропологию, то в противовес ему надо развивать другую антропологию. Самую значимую ее версию, по нашему представлению, предложил С.С. Хоружий4545
  Хоружий С.С. Заметки к энергийной антропологии. «Духовная практика» и «отверзание чувств»: два концепта в сравнительной перспективе. //Вопросы философии. 1999, № 3; Хоружий С.С. К антропологической модели третьего тысячелетия. // Философские науки.М., 2003. Вып.8.


[Закрыть].

Современная цивилизация, считает он, испытывает неотвратимое влечение к Антропологической Границе и заворожена ею как кролик удавом. Отсюда проистекают опасные проблемы и угрозы человеку, которые невозможно предотвратить, центрируясь на субъекте, как это происходит в рамках субстанциально-эссенциалистской метафизической антропологии. Потому что субъект действительно умирает: «этот род антропологизма потерпел крах»4646
  Хоружий С.С. К антропологической модели третьего тысячелетия. // Философские науки.М., 2003. Вып.8.С. 134.


[Закрыть] Вместо него остается «субъектная перспектива», которую надо, тематизируя, попытаться реализовать. Положение «Я есть субъектность, а не субъект» позволяет говорить об определенном консенсусе в отношении нынешнего антропологического кризиса. Важно найти корни, начала субъектности. Они не тождественны «Я», но тем или иным образом заключают его в себе – как направление деятельности и энергию, как сферу, в которой развертывается или умаляется наша идентичность. Такую возможность, будучи особой формой бытия, открывает Духовная практика. Она обладает синергийной природой приобщения к внеположенному повседневности источнику – Телосу. Опора на Духовную практику позволяет говорить о новой, сохраняющей субъектность «энергийной антропологической парадигме» как перспективе человечества на III тысячелетие.

Кроме принятия или непринятия энергийно-субъектной парадигмы, принципиальное значение имеет ее интерпретация. Например, в ареале энергийной по своей природе виртуальной реальности, человеческая субъектность остается недооформленной, «недородом», не говоря уже о самоидентификации. В стратегиях Бессознательного человек может обладать идентичностью, но она без топологического единства и цельности. Следовательно, ядром энергийной антропологии должна быть непосредственно персональная, личная Духовная практика, хотя и здесь есть одно «но». Как известно ее наиболее распространенными формами являются: христианский православный исихазм, когда в качестве телоса выступает «обожение» как соединение человеческой энергии с благодатью и древнейшие восточные практики погружения человека в нирвану, превращающие его сознание в поток дхарм. Возникающую альтернативу этих двух подходов, автор решает в пользу возведения субъектности в личность во все полноте ее идентичности.

Высоко оценивая этот замысел реформирования философской антропологии, решимся на его критическое обсуждение. Чтобы тематизировать влечение современного человека «к Границе» (а нам кажется возможным сказать решительнее: «к Иному», к самоотрицанию) предлагается поменять исходные категории традиционного метафизического мышления: перейти «от бытия к становлению» (от материи к энергии, от вещей к свойствам, от субъекта к субъектности). И так, чтобы это было «становление вверх», «возведение себя к Личности» – синергия с Богом. Неудача «самостояния» толкает к тому, чтобы искать внешние благодатные опоры. Ради спасения человеку надо стать Богочеловеком. Препятствием подобному направлению энергии видятся «разравнивание себя», восточные духовные практики и задержка с выбором у постмодернистского сознания, находящегося в «перманентной онтологической бифуркации». Думается, что это сильное облегчение и упрощение проблемы. Восточные духовные практики в моде, но они маргинальны, а постмодернизм вовсе не стоит на распутье. Переориентировавшись с бытия на становление, на энергию и субъектность, то есть на самом деле, как мы видели при анализе реконструкции субъекта, не отвергая, а используя энергийную парадигму, он, отталкиваясь от нее, пошел дальше: от становления к потенциализму и ничто (от свойств к отношениям, от субъектности к сингулярности). Становленческий принцип не уводит нас от иного, а приближает к нему. Иерархия китов, на которых мир держался в индустриальную эпоху – материя, энергия, информация, разворачивается в направлении нового субстанциализма и монизма – информационного. На третье тысячелетие явственно намечается не энергийная, а «информационная парадигма», которая, по оценке самого С.С. Хоружего, является антиантропологией. Но «анти» – это отрицательная характеристика. Постмодернизм на ней не останавливается и ведя речь о постчеловеке, предлагает развивать «постантропологию». Ее исходная категория – хаос (ничто, вакуум, виртуальность), вместо принципа тождества принцип различия и повторения, вместо вещей и свойств «граммы» или, на техническом языке, «биты». Вместо онтологии грамматология, т. е. вместо бытия, которое всегда определяло сознание, «битие», которое заменяет его программой, вплоть до «снятия», до сознания, вследствие чего мы все меньше отдаем в этом отчета.

Однако вернемся от общей картины мира к человеку, теперь, вернее, к постчеловеку. Насколько человек не равен субъекту, «теоретическому человеку», настолько и постчеловек не равен сингулярности или складке. Он в них «не вмещается». Как живое сознание не сводимо к конфигурации мозговых нейронов и не объясняется физикалистски, так информационизм не объясняет функциониррование складки и сингулярностей при их восприятии человеком. Складка должна интерпретироваться и иметь значение, поскольку информационная реальность соотносится с реальностью тел и вещей. Сингулярность есть некое единичное образование, но она не остается точкой без содержания и смысла. Выводимые на экран живого сознания информационные процессы поневоле приобретают понятийные формы. Даже у математиков и программистов. Доведя дело «до точки», до бессмыс(енн)(ов)ого абстрактного количества, приходится возвращаться к его какому-то качественному, семантическому или даже образно-чувственному наполнению. Это называется симуляцией бытия и воскрешением субъекта – на стадии afterpostmodtrnism-а. Когда речь идет о восприятии информации применительно к предметной реальности – это симулякры. Когда вещи и явления симулируются (воскрешаются) в контексте самой информационной реальности – это «тела мысли», концепты. Вся так называемая квантово-механическая онтология является, по-видимому, реальностью симулякров. Если симуля(криза)цией человека в предметном мире можно считать его превращение в «человеческий фактор», и в «гомутера» (гомо+компьютер), то концепт(уализация) человека в информационном мире конкретизируется через понятие: «персонаж». В целом это пост, точнее, after = транс-модернистские вариации на тему постчеловека, его замены на «иное» и превращения философской антропологии в «постчеловеческую персонологию».

Разумеется, такой последовательности, какую мы приписываем рождающему трансгуманизм постмодернизму, в развитии не было. Это не шествие гегелевского духа. Но она не навязывается, она просматривается «по законам чтения», сквозь временные несоответствия и противоречия подходов. Право читателя на другую, «более правильную» интерпретацию автора обосновано самим постмодернизмом в тех идеях, которые направлены на постижение, а не мистификацию происходящих процессов, когда ответственный историзм, освобождающий Джоконду от усов и возвращающий бороду Марксу, служит не только истине, но и благу. Дальнейшая логика нашего собственного текста заставляет сосредоточиться на судьбе человека, загоняемого или безвыходно попавшего в капкан информационной реальности и трансформирующегося в ней в «концепт» и «персонаж».

Постмодернистский концепт – это понятие, потерявшее изначальный гносеологический статус и ставшее неким видом бытия, «онтосом». Это – понятие и в таком качестве относится к «вещам», хотя не является вещью в (мета)физическом смысле слова. Ближе всего оно, по-видимому, к формам Аристотеля, когда подсвечник состоит из бронзы как материи и «подсвечниковости» как формы. За исключением того, что концепт-вещь не предполагает бронзы. Мир концептов – мир чистых бытийствующих форм, «подсвечниковостей», существующих самостоятельно, без «бронзы». Тогда может лучше подойдет аналогия с платоновскими эйдосами, идеями? Да, за исключением того, что в отличие от эйдосов, пребывающих в трансцендентном мире, концепты по своей природе имманентны. Они не являются образцами для «земных» вещей, хотя могут с ними соотноситься, (тогда, правда, это будут симулякры). Концепты свободно конструируются как некие множественности, хотя не всякая множественность концептуальна. Задача философии, таким образом, в том, чтобы «творить концепты», создавая из их совокупности самоценную имманентную реальность. Философы должны культивировать, всячески усиливая, свою миро-производительную потенцию.

А вот здесь, пожалуй, пора одуматься и при-тормозить. Концепты – вещь настолько тонкая, что мы рискуем быть обвиненными в том, в чем часто упрекают постмодернизм – в произвольной трансформации чужих смыслов. Описание концептов «со стороны» вызывает нарастающее недоверие даже у (о)писателя. Целесообразно поэтому дать слово оригинальным авторам концепции концептов. «Концепт, – полагают Ж. Делез и Ф. Гваттари, – лишен пространственно-временных координат и имеет лишь интенсивные ординаты. В нем нет энергии, а есть только интенсивности, он аэнергичен. Концепт – это событие, а не сущность и не вещь… Концепт определяется как нераздельность конечного числа разнородных составляющих, пробегаемой некоторой точкой в состоянии абсолютного парения с бесконечной скоростью»4747
  Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб., 1998. С.32.


[Закрыть]. Он реален без актуальности, идеален, но без абстрактности. У него нет референции; он (пересказываем идеи Делеза близко к тексту) автореферентен, а будучи творимым, одновременно сам полагает и себя и свой объект. В контексте метафизической картины мира, приводимые характеристики концептов ни на что не похожи или похожи на заумь (нет пространственно-временных координат, реален, но не действителен, не сущность и не вещь и т.п.). Если «модернистская» философия это не критикует, то либо из страха быть обвиненной в анти-плюрализме и консерватизме (смертный грех в инновационную эпоху), либо загипнотизированная настроением ко всему толерантного равнодушия. Что касается безоговорочно «принявших постмодернизм», то в большинстве случае они пересказывают его идеи без понимания, о чем речь («без референции»).

Представители индустриалистского научно-технического, в том числе «неклассического» и так называемого постнеклассического знания отмалчиваются, уходя от оценки концепт-философствования как от чего-то постороннего, их не касающегося, считая, что это проблемы, придуманные гуманитариями. Иногда, правда, берут на себя труд продемонстрировать их некомпетентность в науке. Известная книга Алена Сокала и Жана Брикмона «Интеллектуальные уловки». М., 2002 вся построена на примерах несостоятельности апелляций постмодернистских авторов к физике микромира и научной эпистемологии, в показе, что их ссылки на «бесконечные скорости», «парения» и «ординаты» в лучшем случае метафоры, в худшем субъективные фантазии. Действительно, все приверженные истине метафизические философы и ученые естественники, положив при чтении постмодернистских текстов руку на сердце (нередко в силу суровой необходимости), должны честно сказать, что это некая разновидность абсурдистской литературы. Со всеми ее типичными признаками. Однако если им предложить, перенеся руку с сердца на «мышь» компьютера, посмотреть на экран и хотя бы минимально рефлексируя, пересказывать, что и как там делается, они должны будут, возвратив руку на сердце, признаться в своей ошибке. Концепт-философия характеризует происходящие на (в) нем процессы вполне адекватно. Она не только не заумна и не абсурдна, она эмпирична, описательна и даже банальна. Делез не зря определял ее как «трансцендентальный эмпиризм». Трансцендентальный, но не трансцендентный. Трансцендентальный как иной по отношению к нашему миру. У нее есть референт. Им является информационная реальность, открывающаяся человеку при его присоединении к персональному компьютеру.

После квалификации постмодернизма в качестве философии computer science он становится «открытой книгой», которая свободно читается на любой странице. Применительно к человеку, к философской антропологии, концепт «разгадывается», конкретизируется как персона или «персонаж». Персона(ж) – эмпирический концепт личности, обозначающий то, что от нее осталось после вычета телесности и выпадения из реальных социальных связей. Личность имеет тело, а персонаж – «тело мысли». Личность предполагает внутренний центр, «Самость», а персона, начиная с Юнга, является символическим обозначение поверхностной стороны личности. Это маска, скрывающая действительную природу человека, или, применительно к современной ситуации, ее отсутствие. Личность живет в обществе, а персонаж на сцене, в кино или в персональном компьютере, в интернете. При электронной переписке, в виртуальных конференциях участвуют персонажи, часто анонимные, сталкиваются «интенсивности» отчужденных от человека мыслей. Персонажи – это некая активность, наделенная сознанием, или «артикулированное сознание». Они относятся к людям условно, «соотносятся» с ними, при том, если люди захотят их «приписать» себе как существам предметного мира. К поиску прототипов тех или иных персонажей, в случае их преступного поведения, приходится прилагать специальные усилия специальных служб. Их пытаются «натурализовать», очеловечить, но не всегда успешно. В отличие от архаического кино персонажи виртуальной реальности не зафиксированы неизменным образом. Вбирая в себя мысли человека, взаимодействуя с другими чистыми мыслями, они изменяются, развиваются. Делаются попытки полного сканирования содержания сознания с последующим его «культивированием» ради генерирования новых смыслов. Возникает «информационная синергия». Постчеловеческие (постприродные) и постличностные (постсоциальные) концепты начинают жить собственной жизнью, составляя, если опять вспомнить Ж. Делеза, не «народ-тело», а «народ-мозг», хотя и мозг здесь нельзя понимать буквально. Тем более жизнь. Это точки сборки информации, ее сингулярности, оформленные как «тела без пространства». Все остальное выносится за скобки.

…Если бы так! За скобки – еще полбеды. Драма человека в том, что постмодернизм не хочет ограничивать генезис концептов и персонажей информационной реальностью и стремится придать им статус всеобщности. Концепты вместо вещей и персонажи вместо людей везде – вот претензия! Постчеловек не намерен сидеть в компьютерной клетке и висеть в сетях интернета. Он пересматривает природу и историю как таковые. Он хотел бы расчеловечить всех, кто продолжает быть человеком: с «органами», чувствами, в культуре, способным к труду, любви, субъектному сознанию, быть личностью и верить в идеалы, если не «обожения», то хотя бы гуманизма. И развертывает соответствующую идеологию, предлагая ее на «третье тысячелетие». Не ту, не энергийную, о которой пишет С.С. Хоружий. Желая «концептуализировать» человека в целом и понимая на что замахиваются, Ж. Делез и Ф. Гваттари делают это, как мы убедились, завуалированно, на «эзоповском» мышлении. Это лидеры, первопроходцы. Эпигонам проще. Они выражают то, что еще недавно казалось немыслимым и непроизносимым. Такой откровенностью и претензией на фундаментальность среди такого рода подходов выделяется концепция «постчеловеческой персонологии» Г.Л. Тульчинского, «вмещающая в себя, – уведомляет аннотация к книге, ни много ни мало, – как философскую антропологию и культурологию, так и традиционную метафизику»4848
  См.: Тульчинский Г.Л. Постчеловеческая персонология. Новые перспективы свободы и рациональности. СПб,. 2002.


[Закрыть]. Учение о постчеловеке – наше все. Знай наших!

Воспроизводя основные идеи постмодернизма типа: «границы идентичности личности не совпадают с кожно-волосяным покровом» и в то же время считая главным делом – тело, он уверяет, что «так называемое «расчеловечивание» современной культуры и цивилизации, так пугающее иных записных гуманистов, в высшей степени плодотворно».4949
  Там же. С. 638.


[Закрыть] Открывающиеся перед человеком новые перспективы «открывают несущественность антропоморфности, человеческого. Можно сказать, что современная культура расчеловечивает – и слава Богу! Причем в буквальном смысле. Это расчеловечивание открывает важность постчеловечности, позволяет за тремя соснами увидеть лес и путь в нем.

Похоже, настала пора четкого различения понятий гуманизма и гуманитарности, включая в последнюю и постчеловеческую персонологию. Гуманизму, похоже, место рядом с экономизмом и национализмом – формами ограниченной гуманитарности. Гуманитарность же предстает персонологией свободного духа. Перспектива – постчеловеческая персонология»5050
  Там же, С.638.


[Закрыть].

Думается, что в свете столь захватывающих дух перспектив, от возгласов и восклицаний не может удержаться ни один живой человек. У традиционалистов, и религиозных, и светских с их представлением о человеке как подобии Бога и венце природы, они будут негодующими, испуганными и даже паническими. Особенно от этого: «И слава Богу!». Слабые души! Им всегда подавай какие-то подпорки и утешения. Вместо перспектив – надежды. Они, видите ли, хотят жить. Да поймите, вы, что «поэтика расчеловечивания (! – не удержался. – В.К.) помимо прочего открывает перспективу новой реаггрегации, возможность заново собрать человека и мир»5151
  Там же, С. 292.


[Закрыть]. «Вечно вчерашние», недоверчивые к прогрессу консерваторы все равно захотят разъяснений разного рода пустяков вроде того, какова будет судьба человека и его «обычного» феноменологического мира до аггрегации и по какому плану, какие «лего»-конструкторы его будут собирать заново. Зачем повторно собирать то, что было? Значит собирать будут нечто другое. Какое? Переведя дух, мы бы тоже решились вступить с этим ужасно прогрессивным автором в полемику.

…Если бы дело было в одном данном постчеловеческом персонаже. И если бы он сидел (висел) только в сетях Интернета.

Согласно Священной истории европейской культуры, Бог, сотворив Землю, поставил владычествовать над всем сущим на ней человека. Говоря профанным языком экономизма, заключил с ним договор аренды, а в качестве платы просил немного – благодарить и славить Его. Хорошо или плохо, в течение веков человек это делал, выполняя роль работающего менеджера, пока однажды не объявил себя единственным господином всего и Сам сел на трон владыки. Настала эпоха гуманизма, разума и прогресса, люди начали жить не «ради Бога», а ради себя. Мир богател и развивался, прогресс науки и техники вёл к постоянному облегчению их быта, способов господства. Окружающая среда, место, на котором сидел человек – трон = пенёк, табурет, стул, кресло непрерывно совершенствовались, кресло стало таким мягким, что в нём можно утонуть, дизайнеры трудились над его формой, подгоняя её научными, «эргономическими методами», под малейшие изгибы тела и капризы духа. Богатство, комфорт и свобода как отказ от служения чему-либо Высшему стали последней высшей целью цивилизации, а в центре, как То, вокруг кого и ради чего всё растёт, меняется и вращается, кого славят и превозносят, стоит Человек.

Вернее, стоял, примерно до второй половины ХХ века. Примерно до открытия микро и мега-миров, где он не по степени, как на Земле, с усилением мощи и самоцен(ль)ности технических средств, смещался из центра на периферию, а по сути положения перестаёт быть субъектом происходящих процессов. Хотя в их исследовании представал в виде творца, если отвлечься от определяющего инструментально-приборного характера этого творчества. В целом, и на поверхности Земли, и в глубинах/высотах Вселенной зримым образом нарастает зависимость человека от опосредующей любую его активность науки, техники, особенно после их синтеза в technosciense = технологию. Как на огромном стальном корабле магнитная стрелка вместо севера, чуть дрогнув, начинает неизменно показывать на его корпус, так цели и потребности человека начинают определяться возможностями используемых им техногенных средств. Парадокс в том, что по мере расширения этих возможностей, свобода его выбора сужается. Он получает предложения, от которых трудно или вовсе, под угрозой потери всего достигнутого, нельзя отказаться. Возможности, открывая дорогу одна другой, саморазвиваются, трансформируясь в необходимость, как и весь прогресс, который «не остановишь». После превышения определённой, обусловленной природой живого и опирающимся на неё разумом меры в способности регулировать всё усложняющуюся деятельность, она перестаёт быть собственно человеческой и субъект становится её объектом.

Соответственно, внутри теоретизирования, прежде всего, как ни странно, гуманитарного, происходит развенчание человека как автора, субъекта, творца. Наиболее определённо это выразилось в структурализме. «Задача науки, – говорил К.–Л. Стросс, – не воспроизводить человека, а растворить его». Возникает феномен антигуманизма, вначале «слабого», «теоретического», в виде приёма познания (русские формалисты в литературоведении, французские в историографии и марксизме), а потом всё решительнее и фундаментальнее – онтологического, концептуально-мировоззренческого. Происшедший в структурализме отказ от объектно-субъектной парадигмы означал отказ от признания особого положения человека в мире. Он такой же элемент его функционирования и развития как все остальные. Он больше не человек, а «человеческий фактор», не личность, а актор, или даже агент. Ставшая общим местом структурной лингвистики «смерть автора» в тексте коррелировала со смертью субъекта, его «факторизации» в социуме. Особое внимание смерти человека, но уже не в качестве субъекта и автора, а вообще, как мы видели и анализировали выше, уделяется в постмодернизме, где он деконструируется по всем параметрам, не только дегуманизируясь, а фактически деантропологизируясь.

Развенчание гуманизма в качестве ценностного понятия, несущего в себе представления о человеке как цели и смысле мирового развития, переплеталось и постепенно перерастало в отказ от онтологического антропоцентризма, антропоморфизма, антропологического мировоззрения как такового. «Гуманитарная парадигма» переживает внутреннее брожение, кризис, сопровождаемый предсказаниями или прямыми заявлениями о происходящей гуманитарной катастрофе. Стремясь учесть требования прогресса, её берутся модифицировать, но так, что от человека в ней мало что остаётся. Вместо гуманизма и антропологии предлагается, например, разрабатывать гуманологию, в которой человеческий разум уравнивается с техническим разумом, фактически искусственным интеллектом.5252
  См.: Эпштейн М. Знак _ пробела. О будущем гуманитарных наук. М., 2004.


[Закрыть] Однако поставленный на одну доску с машинным, человеческий разум вряд ли может с ним соревноваться, да и просто сосуществовать. Но это неважно, если радуются, что человеку как уникальному существу пришел конец.5353
  См.: Шеффер Ж.–М. Конец человеческой исключительности. М., 2010.


[Закрыть] Или выдвигается идея так называемой симметричной антропологии, в которой происходит уравнивание людей с вещами – любыми: природными, техническими.5454
  См.: Бруно Латур. Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии. СПб., 2006.


[Закрыть] Это тоже едва прикрытый риторикой слепок с положения человека в искусственной среде, его непрерывно умаляющейся роли. Не случайно, в компьютерных текстах исчезают имена собственные, которые теперь пишутся с маленькой буквы, ибо техника не отличает живое от неживого. Дальше – больше. Вместо антропологии, после соответствующей операции «расчеловечивания человека», вводится «персонология», личность в которой представляется как «сгусток свободного духа».5555
  См.: Тульчинский Г. Л. Постчеловеческая персонология. Новые перспективы свободы и рациональности. СПб., 2002.


[Закрыть] Сгусток этот, открыто объявленный уже постчеловеческим, бродит опять-таки по информационно-коммуникационным пространствам и даже терминологически совпадает с постструктуралистским представлением человека в виде концепта. В итоге или параллельно, эти и подобные абстрактные брожения увенчиваются идеей возникновения «виртуального человека», естественно, более прогрессивного в сравнении со старомодным, телесным, хотя ещё в рамках антропологии и гуманизма. В предметном мире человек тоже не обойдён вниманием передовых, занятых «сдвигом гуманитарной парадигмы» теоретиков. Ради него, для его блага развёртывается целое направление по «конструированию человека», правда, не ясно какого: нового или реконструированию «старого», рождённо-смертного.5656
  См.: Конструирование человека. Сб. трудов Всероссийской научной конференции. Томск, 2008


[Закрыть] Воодушевлённые достижениями Hi-Tech в области биотехнологий, конструкторы человека начинают воспринимать его как полигон для «redesigning-а» = самых разных манипуляций и модификаций, хотя отсталые из них, оговариваются, что они «против» ликвидации существующего вида, особенно в лице самих себя. Чего/кого тогда конструируют?

И, наконец, к началу ХХI века все эти двусмысленности, непоследовательности, самообманы, сопровождающие разложение гуманитарной парадигмы нашли своё разрешение в возникновении трансгуманизма как специфического социального движения. Хотя без самообмана он тоже не обходится (особенно более осторожный, российский), однако принципиальный шаг от человека к новосущему в нём сделан. Рубикон антропологии перейдён. В основе идеологии трансгуманизма лежит тезис, что человек не является последним звеном эволюции, а значит, может изменяться и совершенствоваться без каких-либо ограничений «до бесконечности». «Трансгуманисты хотят «не остаться людьми», а наоборот – перестать ими быть, став более совершенными существами, т.е. трансхьюманами, или же нелюдями. Трансгуманисты считают, что мы живём в эпоху переходного этапа от обычного человека к постчеловеку…»5757
  Электронный ресурс. Энциклопедическая справка // http//www.transhumanism-russia.ru/content/view/70/90


[Закрыть]. Условием непрерывной эволюции человека является его бессмертие. Трансгуманизм – это почти другое имя иммортализма. Поскольку в нём имеется в виду не просто отказ от гуманизма как некой ценности, а преодоление человека как Гомо сапиенса, то точнее его следовало бы называть «трансгоманизмом» или трансантропологизмом. Но «сердцу не прикажешь», тем более трансгу(о)манному, постчеловеческому. В вопросе, что делать с «традиционным человеком» довольно чётко прослеживается два подхода. При одном полагают, что развитие новационных, прежде всего космических и нано-технологий даст изобилие ресурсов и жизненного пространства для всех – «людей, транслюдей и постлюдей», другие считают, что тот, кто не хочет трансформироваться, должен уйти со сцены, освободив жизненное пространство и сняв нагрузку на ресурсы. В качестве примиряющей позиции высказываются предложения о выделении для этого «old-fashioned man», поистине ветхого Адама, специальных зон, резерваций или зоопарков (почему-то «зоо», хотя бы «гомо»), где он мог продолжать коснеть в своём живо(тно)м несовершенстве, смертности и нежелании воспользоваться потенциалом высоких технологий для своего непрерывного биотехнического (у)совершенствования. Так реально и намного фундаментальнее осуществилось высказывание Наполеона, оправдывавшего свои агрессивные походы, что «прогресс выше гуманизма».

Трансг(у)оманизм – это антропо(гумано)фагия, прямой вызов идентичности человека, какого мы знаем, какими в темпах живого и рождённого на его основе разума развивались миллионы лет или какими нас сотворил Бог, сказав: «Это хорошо».

Драматизм складывающейся ситуации в том, что пока на Земле миллиарды людей воображали и продолжают воображать себя венцом природы, надеясь на продолжение своего существования в обозримом будущем, прогресс создаваемой техники привёл к тому, что параметры их бытия начали его ограничивать. Исторически сложившийся традиционный человек и гуманизм как идеология его самоценности становятся тормозом ускоряющегося технического прогресса, который требует теперь подгонки не кресла под человека, а человека под кресло, «совершенствования» вместе с ним того, кто в нём сидит. Превратившись в трансгресс, он «переступает через человека», превращая его в элемент, фактор, агента в общем потоке преодолевшего устойчивость новационного развития. Существующий человек – это, по меньшей мере «недостаточно хорошо», если не совсем плохо, говорит нам наше новое божество – Конвергентная Технология НБИК (нано, био, инфо, когно). И заказывает, проектирует, моделирует Иное, при чём посредством самих людей, похищая их собственно человеческое сознание, заставляя мазохистски восхищаться тем, что их отменяет и заменяет. «Мы – биологическая протоплазма технической цивилизации, мы – носители прото–интеллекта, мы прото-машины, именуемые «организмами». Мы – робкие дебютанты на сцене технотрансформационной цивилизации. Вот это мироощущение я называю – debut de siecle», – провозгласил своё отношение к «гуманистическому человеку» М. Эпштейн, формально не входящий в трансгуманистическое движение, но наиболее авторитетно выражающий его идеи в русскоязычной литературе5858
  Эпштейн М.Н. Debut de siecle, или От пост– к прото-. Манифест нового века. // Знамя. 2001, №5. С. 184. Последние, новейшие аргументы этого автора в обосновании необходимости смерти человека см.: Эпштейн М.Н. Творческое исчезновение человека. Введение в гуманологию. // Философские науки. 2009. № 2. Или, для начала, несколько мягче: Аргонов В.Ю. Искусственное программирование потребностей человека: путь к деградации или стимул развития. // Вопр. филос. 2008. № 12. Из содержания статьи следует, что стимул развития. Но программирование потребностей – это программирование (зомбирование) личности. Вот каких высот/ низин достигла наука. К сожалению, редакции ни литературного, ни философских журналов не оговаривают своего отношения к подобным перспективам, так как всё чаще сталкиваясь с представителями пере(вы)рожденных форм человеческого сознания, они, по-видимому, уже не испытывают перед ними ужаса.


[Закрыть]. Отношение к Иному, напротив, восторженное, описывающее его как «человека-ангелоида», живущего в «церебрально открытом обществе». Иногда, правда, слегка опасливое. Подобные взгляды, как видим, не фантастика и даже не футурология, о чём свидетельствуют потоки сообщений из лабораторий мира о новых и новых успехах в манипуляции человеком, его генами, вживлении чипов, чтении мыслей и т.д. и т.п.

В кризисе гуманизма, в «сдвиге гуманитарной парадигмы», переросшем в трансгуманизм находят теоретическое выражение процессы появления на нашей планете, не из космоса, а на её поверхности, представителей новых форм сущего. Сначала переходных – человек-без-чувств, человек-в-компьютере, человек-зомби, интеллагент (таких уж много), потом гибридных – киборг, гомутер, e-Homo (единицы, но не гипотетические, а в экспериментах)5959
  См.: Gregory Stock. Metaman: The Merging of Humans and Machins into Global Superorganism. N.Y., 1993.


[Закрыть], потом «небелковый» Искусственный Интеллект как форма разума, полностью преодолевшего зависимость от человеческого мозга. «Новосущие» пока не составляют большинства, но это передовой отряд цивилизации, её реальность. Инопланетяне среди нас. Порождаются = высаживаются десант за десантом из разных отраслей науки и техники, захватывая внешние (быт, территория) и внутренние (сознание) миры людей. Они пришли. По телесному образу они подобны человеку, но их сознание трансформировано, «перезагружено» нечеловеческими силами. Микро и мега-космос опускается на Землю. Уничтожение природы, её вытеснение искусственной средой, «забывание» экологии, извращение идеи устойчивого развития, культивирование приоритета прав индивида над правами рода и общества, вакханалия новационизма – всё это проявление де(э)волюции человеческого бытия. На словах, в глобальной и национальной официальной идеологии, в образовании и пропаганде исповедуя гуманизм как благо человека, на деле человечество от него отказывается. Вооружённое могучей, подавляющей инстинкт самосохранения научной техникой, «преодолевая себя», оно движется по пути отрицания, к небытию, однако не в пустоту, не в хаос, а к самозамене, порождая новую, невиданную на Земле постчеловеческую форму сущего. Через 2–3 десятилетия эти мутанты объявят себя нормой, а всех не очипованных (и) не инвалидов недоразвитыми пережитками прошлого. И поведут борьбу с ними. Происходящее на наших глазах вытеснение гуманизма трансгуманизмом, интерес к которому распространяется, по заявлениям его выразителей (во что приходится верить) «экспоненциальными темпами», есть проявление Mortido как начинающего превалировать в наших чувствах и разуме влечения к танатосу. Человечество вступило в эпоху Вырождения.