Текст книги "Православная монархия"

В отношении этого флага можно привести и еще один интересный, по-своему символический, а в некотором роде – и знаковый факт. В Софийском соборе Киева, о котором мы уже говорили выше, сохранилась уникальная мозаика XI века. Христос Вседержитель на ней изображен в подкупольном пространстве в круглом медальоне, окольцованном десятью разноцветными ободками. Так вот, ближайшие к Спасителю ободки именно: белый, синий и красный.

Мало кто знает, что флаг сей, или, по крайней мере, его цветовое решение как символическое ядро, появился раньше флага корабля «Орел». Нам известно изображение цветного шитого военного русского знамени XVII века. На нем изображен св. князь Владимир с воинами, и – о чудо! – один из этих воинов несет над главой князя, увенчанной нимбом, его знамя: белый равносторонний крест в синем поле с красной каймой. Этот флажок с большого древнего знамени удивительным образом прообразовал эмблему Национальной Организации Витязей – организации русской молодежи, созданной Н.Ф. Федоровым в Зарубежье. Н.Ф. Федоров ничего не знал о древнем знамени, но его значок – почти копия флага князя Владимира, только весь рисунок вписан в ромб, а не в квадрат, как на древнем знамени. Но самое главное вот что. Ряд национально настроенных авторов желают видеть византийское наследие в цветовом решении черно-золото-белого флага Кене. Наследие, которого в этом символе в действительности нет. Сам Кене в брошюре для немецкой публики С.-Петербурга проговорился, что вдохновлялся при составлении рисунка флага цветовой символикой тевтонского ордена. Ничего собственно русского или византийского в этом флаге нет. Не случайно, что даже особая комиссия 1911 года, к чьей работе вообще можно предъявить массу претензий в плане игнорирования русской символической и исторической традиции, принимая черно-золото-белый флаг в качестве государственного, все же рекомендовала перевернуть его белой полосой кверху, чтобы он хотя бы соотносился с русскими военными георгиевскими цветами.

Флаг, утвержденный нашим последним Государем, был четко описан в указе от 11 сентября 1914 года, в котором предписывалось использовать: «…исключительно бело-сине-красный флаг и не допускать подъема… нового флага, содержащего в своем рисунке Императорский штандарт». Напомним, что за полтора месяца до этого указа Царь разрешил в частном быту использовать бело-сине-красные флаги с нашитым на две первые полосы квадратом желтого цвета с черным двуглавым орлом, т. е. с Императорским штандартом на полосах белого и синего цветов в крыже. Очень важно, что знаменитая ныне мироточивая икона Государя Николая Александровича, написанная в Русском Зарубежье, имеет кант из национальных бело-сине-красных цветов. Так вот, настоящие русские и, главное, византийские традиции стоят за бело-сине-красным флагом. Известна раннесредневековая византийская миниатюра, изображающая коронацию Императора Феофила в 829 году. За троном Императора – два сине-красно-синих флага. Флаги эти состоят из трех полос, прикрепленных к квадратному отрезку красной материи, на которой неясно изображен какой-то символ. Синий и красные цвета императорских византийских флагов не случайны. Именно эти цвета в византийской геральдической традиции при смешении давали пурпурный цвет, усвоенный для одеяний Императора.

Таким образом, наш триколор, совершенно очевидно, может рассматриваться не только как символ русских, но и как наследие, выраженное красным и синим цветом, заставляющее вспомнить о Византийской имперской традиции.

В действительности ничто лучше не может символизировать идею Царской власти и идею России как Третьего Рима, чем наш современный и одновременно очень древний Царский гербовый символ – золотой двуглавый орел на красном щите и бело-сине-красный флаг, отображающий священный идеал нашего национального бытия: Православие, Самодержавие, Народность.

Не настало ли время задуматься, каким образом наша политическая и повседневная жизнь могла бы быть приведена в необходимое соответствие с нашей древней священной символикой Царствия?

Мировоззренческая основа возрождения государственного сознания

Современность наша диктует нам крайнюю необходимость выработки совершенно однозначного политического мировоззрения, которое на современном языке сможет донести до россиян важнейшую истину о том, что у нас нет своей государственности в настоящем значении этого слова. А без истинного государства народ русский, как народ сверхгосударственный, не только по дарованиям, но и по исторической своей судьбе, обречен на гибель. Новое государственное мировоззрение должно объяснить гражданам, какая ценность для каждого из них содержится в том сложном, символико-мифологическом послании из прошлого, которое ныне определяется одним понятием – Традиция. Именно из Традиции вырастает национальная идеология, которая есть определенная сумма идей и норм, привычек жизни, коренящихся в религиозных представлениях народа и организующих нацию в органическое целое. Национальная идеология отличается от национальной религии тем, что является более широким, секуляризованным понятием религиозной этики, включающим в себя религиозные представления и нормы жизни в качестве своего смыслового ядра и дополняющим их идеями и нормами, имеющими политический, социальный, культурный и хозяйственный характер. Национальная идеология является главным смысловым языком нации. Это не язык слов и словесных конструкций, а язык более сложных, символически выраженных понятий, с утратой которых ее члены оказываются неспособными на взаимопонимание и разумную совместную деятельность.

Народ, утративший свою национальную идеологию, обречен на исчезновение из истории, если он не осозна€ет причины своего разрушения и не возродит те идеи и нормы, которые способны заново сплотить его из хаотического атомарного состояния в живой организм нации.

Мы обязаны преодолеть двойственность и антагонизмы современных политических доктрин самого разного толка и представить народу нечто целое, неделимое, которое только и может претендовать на звание истины.

Современная российская власть, имея сводный документ, где заключено ее кредо, в последнее время как-то стыдливо начинает этот документ замалчивать. По крайней мере, давно не слышно, чтобы власть вдохновлялась им, строила концепции развития, опираясь на него. Речь идет о современной Конституции. И такая стыдливость по отношению к «главному закону страны» не случайна. Не только теория, но и практика вопиют против нелепости бытования подобного свода законов в России.

Наша Конституция – это обличительное свидетельство того, что доморощенные либералы не способны учиться у истории, вообще не способны к творческой умственной работе, да и просто не могут делать выводов по причине клинической невменяемости. Кроме всего, наша Конституция сама по себе, вне политической оценки, есть документ, полный самых причудливых нелепостей, что обличает интеллектуальную убогость ее творцов.

В политическом смысле нынешняя Конституция как бы легализует те разрушительные начала, которые погубили историческую Россию и продолжают губить ее коренные народы. Творцы Конституции (серьезно или нет – не известно) полагали, что, копируя западные либеральные ценности, они принесут в Россию долгожданный прогресс. Опыт февральского бедлама 1917 года и последних пятнадцати лет показывает, что надежды эти утопичны. Современная Конституция не просто противоречит вековым основам национального бытия России, она вообще отстала от жизни как таковой, и не только у нас. Она, прежде всего, не отражала и никогда не будет отражать действительных чаяний людей, населявших и населяющих Россию. Наша Конституция совершенно не учитывает и изменений, произошедших в самое последнее время в сознании общества, которое, вопреки всем прогнозам, резко и по-настоящему правеет, становится национальным в подлинном, глубинном смысле. Защитники Конституции мнят ее гарантом единства государственного тела, игнорируя тот факт, что такое единство возможно только в форме национального единения народа в едином национально-государственном теле. Конституция же исходит из того, что крушение исторической России необратимо и гарантирует дальнейшее развоплощение государственности и самой русской идентичности. Она не в силах воспринять тот факт, что глубинные силы вновь просыпаются в народе и оборванные корни истории, пока незримо, срастаются в глубине народного духа.

Парадокс – Конституция современного государства служит государственному развоплощению, выхолащиванию самого понятия – государство. Наш народ долгое время был слишком аполитичным, чтобы понять, что без выработки настоящей и насущно потребной национальной идеологии нам не выжить в XXI веке, тем более, если Конституция наша есть памятник заблуждений веков XVIII и XIX.

Без единых для всех ценностей не может существовать ни одна политическая общность. Этих ценностей у нас нет, кроме пустопорожнего словоблудия про давно никем не соблюдаемые права личности, которую низвели до роли винтика в современных либеральных конструкциях. Без осмысления и восприятия вековых ценностных установок народ не в состоянии выполнять свою историческую миссию и сходит с дистанции истории. Усилия национал-патриотов за последнее десятилетие пробудить национальное сознание народа наталкивались на глухую стену отчуждения. Народ жил «сегодняшним днем», занимался хозяйственными делами и зарабатывал деньги. Людям казалось, что счастье столь близко и достижимо, что стоит только еще заработать деньжат, и…

Современное государство это вполне устраивало. Пока большинство населения страны было занято бесконечной гонкой стяжательства, не чувствуя жизненной пустоты, заполняющей пространство вокруг всех и каждого липкой субстанцией безысходности, государство или корпорация бизнесменов по приватизации бывшего СССР, назвавшаяся государством, работала на самих себя.

Постсоветский социум, лишенный государственной скрепы, вдруг оказался скопищем законченных индивидуалистов и эгоистов, которые не в силах сплотиться даже для решения своих жизненных задач по физическому выживанию. И совсем неудивительно, что это были те же самые люди, что с детства привыкли шагать строем, куда укажет партия и государство.

Долго так продолжаться не могло. Вдруг стало ясно, что собственно государства у нас нет. И в этот самый момент именно те, кто позиционирует себя его главными выразителями, стали лихорадочно имитировать его наличие. Тут и патриотическая риторика, и идеологический салат из Петра Великого, комиссаров в кожанках и гениальных полководцев из сталинского гнездовья, и имитация заботы о народе. Государству потребовалось хоть чем-то заполнить образовавшуюся пустоту между ним и подданными. Ему понадобилось, наконец, идеологически обосновать странную привычку своих подданных видеть в нем авторитет. Весь современный патриотизм постсоветского периода обречен. Он лжив и пуст. Он полон противоречий и недомолвок. Он не открывает народу главного: в чем его, народа, историческая ценность перед лицом вечности. Он не говорит, как ценности высшего порядка, которые априори реализуемы только посредством истинно государственной жизни данного народа, реализуются в плане земного бытия.

Истинное, традиционное государство всегда опиралось на Алтарь и Трон. Оно питалось живительными струями энергетических потоков, идущих из этих двух таинственных источников этносоциальной самоорганизации. Монархия брала поистине отеческую ответственность за сохранение формы, т. е. тела и жизни народной, оставляя индивидууму огромное социальное пространство для личной свободы и экономической самостоятельности.

Церковь пестовала и берегла его дух. Две сферы слились воедино: отечески земное дополнялось отечески небесным и возникало то нерасторжимое единство, которое только и может быть названо государством в истинном смысле слова.

Артур Меллер Ван ден Брук, известный немецкий мыслитель тридцатых годов прошлого века, выразил эту мысль в великолепной формуле: «Трон и алтарь гарантировали постоянство земных дел согласно надвременным установкам. И государство было их поверенным».

В государстве как таковом подданные видели сосредоточение определенного этического идеала, имеющего неземное происхождение, но находящего себе символическое отображение именно в государстве традиционного типа.

В чем же причины упадка, в том числе того, что привел к краху историческую Россию? Разве идеал был ложен?

Да нет же. Увы, но идеалу должны соответствовать и люди. Упадок и крах государственности начинается с падения одного человека, с умаления его духовных сил и волевых установок.

Дадим слово Артуру Меллеру ван ден Бруку, автору судьбоносного труда «Третья Империя», в котором он замечательно описал симптомы и протекание той болезни, которая сгубила Россию и может окончательно погубить и наш народ: «…С течением времени исходный смысл выветрился из обоих понятий (из понятий трона и алтаря. – Авт.), выветрился он и из патриотизма. Эти понятия… стали привычкой, а потому утратили свое предназначение».

Понятия стали обертками муляжей в сознании масс. Вера в святость традиционных государственных институтов в народе потухла задолго до революционного взрыва страстей в 1917 году.

Потеряв веру в истинность того, что почиталось самым святым, народ утратил всякую способность к пониманию добра и зла и пошел, со звериным гоготанием бесконечных «безбожных» карнавалов, к своему самоуничтожению как субъекта истории.

То, что мы до сих пор живы и осознаем себя русскими, т. е. законными наследниками истории Российской, есть несомненное чудо!

Казалось бы, русская историческая миссия окончена. Вернее, она осталась невыполненной по причине нашей национальной несостоятельности, проявившейся в предательстве исконных начал нашего национального бытия, нашего народного духа. И верно, в Промысле Всевышнего нам отводится еще один шанс вернуться в Историю не навозом для чужих цивилизаций и культур, но национальной личностью с осознанным предназначением и миссией.

Воскрешение монархии – консервативная утопия или революционное возрождение Традиции?

Для того, чтобы прояснить те позиции, на которых стоят современные православные мыслители-монархисты, и в частности для того, чтобы у читателей и просто интересующихся не возникло впечатление, что, когда мы говорим о монархии, речь в основном идет о чем-то невразумительном, не имеющем практического политического значения для современности, мы вынуждены были рассмотреть один документ, появившийся в Интернете в 2006 году.

Адрес сайта мы не будем называть по той причине, чтобы у читателя не создалось ложного впечатления, что мы переходим на личности. Ничего личного, только документ и оценка тех негативных последствий, которые он может спровоцировать.

Разбор тезисов, предложенных т. н. «правым манифестом», позволит читателю понять, что есть истинного и ложного в самой постановке вопроса о возрождении давно утраченных традиционных государственных институтов, уразуметь, утопией или реальностью самого ближайшего времени может обернуться обсуждаемая тема монархического возрождения. Важно, что после продолжительного бытования в электронной версии документ, который мы будем разбирать, был выпущен и отдельной брошюрой.

Сам пафос документа заслуживает уважения. Люди решили привести, путем декларирования бесспорных политических тезисов, всю современную разномастную «национал-патриотику» к единому знаменателю, договориться о единых принципах, знаковых символах и о единстве ценностных установок. Манифест русских консерваторов примечателен тем, что его авторы мнят себя яркими представителями национал-консервативного политического крыла современного патриотического лагеря. Но так ли это?

В плане эмоций это так. В плане идейного багажа авторов – нет!

Имеют ли ценности и идеалы, заявленные в манифесте, какое-то отношение к историческим ценностям русской нации? Местами это не совсем так, местами – совсем не так. И читатель себе должен четко представлять, что там, где истина и ложь сливаются в единое месиво, не может быть творческого акта возрождения священных начал национального бытия. К большому сожалению, мы имеем дело именно с таким идейным винегретом.

Тщательный разбор манифеста обусловлен тем, что у нас есть возможность, как говорится, от противного сформулировать те ценностные установки, которые действительно отражают традиционный политический идеал русского народа, за который он может и имеет право вступать в политическую борьбу единым фронтом.

Жаль авторов и подписантов документа, которые, без сомнения, будучи искренними патриотами, не нашли в себе силы тщательней проработать тезисы манифеста, чтобы не подставляться под убийственную критику наших оппонентов. Предвосхищая их рвение, возьмем на себя обязанность покритиковать соратников, тем более что эта критика поможет читателю лучше понять те мысли и исповедуемые нами идеалы, которые ему будут предложены в следующих главах книги.

После прочтения манифеста русских консерваторов в том виде, в котором он представлен на интернетовском сайте, создается впечатление, что его авторы не совсем верно представляли себе коренную суть той позиции, адептами которой они себя заявили.

Называя себя консерваторами и, очевидно, желая указать общественности на необходимость серьезной альтернативы либеральной идеологии, авторы манифеста продемонстрировали, что, несмотря на весь государственнический пафос и чрезмерное использование таких терминов, как «священный», «традиция», логика их «императивов», понятий и установок, да и весь терминологический аппарат, не выходит за пределы границ все тех же либеральных фетишей.

Трудно избавиться от впечатления, что авторы «манифеста» хотели понравиться всем и всякому и поэтому не сформулировали последовательной, хотя бы консервативной позиции, а наоборот, предложили некий экзотический салат из либеральных, коммунистических и правоконсервативных лозунгов. Будто бы и не подозревали, что современные, стоящие у руля власти неолибералы стремятся преодолеть свой совершенно очевидный мировоззренческий кризис точно такой же мешаниной из рыночных утопий и пафосного патриотизма.

Кушанье подобного рода готовится легко. Ведь и консерватизм, и либерализм, и фашизм, и коммунизм – есть лишь следствия или реакция на тотальный «прогрессизм». Это лишь различные проявления, манифестации наступающего антитрадиционализма.

Различия вышеуказанных проявлений ярки, но поверхностны, а глубинная суть, как и происхождение, едина.

Так что же нам предлагают? Некий акт политической правды или приглашение к участию в коммунальных склоках претендентов на очередную партию власти, занимающую по указке сверху заботливо приготовленную политическую лузу?

Будем исходить из того, что авторы «манифеста» взялись за написание его из лучших побуждений, и путаница в их головах не имеет под собой ничего нечестного, никакой игры.

Поэтому попробуем с позиций тех «граждан» России, которые действительно «объединены традициями», к кому, собственно, и обращен данный документ, тщательно, «по косточкам» разобрать этот «манифест».

Прежде всего, вызывает категорическое возражение непродуманное использование понятия «консерватизм».

Данный термин из английского политического словаря изначально, и всегда в дальнейшем, определял политическую группу лиц, которая видела благо социума в твердом охранительстве тех политических и экономических институтов, которые были в наличии на данный момент и являли собой некие законченные формы, имеющие долгую (или не очень) историю развития.

И здесь мы должны четко осознать, что на разных отрезках европейской истории консерватизм и традиционные ценности не всегда совпадали. Вернее, чем ближе к нашему времени, тем этих совпадений меньше.

Уже буржуазный консерватизм ратовал за сохранение таких порядков, которые далеко не согласовывались с традиционными институтами старой Европы.

Особенности его консерватизма были и в России. Тут они в еще меньшей степени соотносились с русскими традиционными духовными и государственными ценностями и идеалами. «Охранительство» добуржуазного периода Тихомирова, Леонтьева, Победоносцева и буржуазное, с определенной долей условности, «охранительство» Львова, Керенского и Гучкова есть вещи принципиально разные. Консерватизм Леонида Брежнева и Егора Лигачева вообще прямо противоречил духовным основам российской государственности. Так что же хотят законсервировать сегодняшние консерваторы? Есть ли в нашей современной жизни ценности, которые требуют бережного сохранения через консервирование, или нет – вопрос серьезный.

Фраза авторов «манифеста» о том, что традиции формируют консервативные ценности, по сути не корректна. Уже определенная иерархия ценностей и есть то, что подразумевается под традицией. Консервативные ценности могут опираться на традицию, а могут и противоречить ей в общем и в частностях. Например, исторически известные нам европейские консерваторы XX века никак не могут почитаться охранителями некоей древней духовной традиции матушки-Европы. Наоборот, по отношению к ней они были революционерами.

Политический консерватизм в России вообще не существовал. Была яркая консервативная политическая мысль: те же Леонтьев, Катков, Победоносцев, но политической организационной силы классического консервативного толка в России не было. Не считать же таковыми «октябристов», в самом деле.

Консерватизм – это далеко не открытость при устойчивости перед чужими влияниями, как утверждают авторы «манифеста». Консерватизм – это по возможности максимальная закрытость, в первую очередь от влияний внутреннего, зачастую – вполне объективного характера. Консерватизм – это глухая защита того, кто надеется в защитной стойке переждать напор противника и сломить его в затяжной схватке. Отдадим должное честности Победоносцева, который не пытался выдать консерватизм за этакого «тяни-толкая»: вроде как мы за все хорошее, но против всего плохого, – а честно призывал Россию подморозить, предчувствуя, что ветер перемен, пусть он теплый и нежный, с прекрасными ароматами надежды на лучшее, сметет Россию без остатка.

Надежда на то, что все «прошлое» можно оставить как есть и что «прошлое» можно «заново осознать и улучшить» за счет новых идей, новых веяний, что их можно контролировать и распоряжаться ими, выбирая «все хорошее» и отбраковывая все плохое, – надежда напрасная, смертельная иллюзия.

Новое надвигается единым девятым валом, где нельзя сразу и понять, что приемлемо, а что нет. Кроме того, этот вал нового всегда гомогенен и не поддается членению. Он или сметает старое, или разбивается об него. Компромиссы, на которые мне могут указать в истории, всегда носили лишь временный характер и всегда были не в пользу консерваторов. Как только революция набирала достаточную силу, она сметала остатки прошлого, или, в лучшем случае, совершалась подмена, когда над отжившим свой век политическим организмом или институтом оставалась одна вывеска безо всякого реального содержания. Примером могут служить все современные европейские монархии.

Неуместное использование термина «консерватизм» всегда будет загонять нас в логические ловушки.

«Консерватизм – это верность себе», – утверждают авторы «манифеста».

Консерватизм европейский – это, конечно, в определенном смысле верность себе. Но верностью себе является и сатанинская вера первых большевиков-изуверов в свое «правое дело».

Но вот верности историческим идеалам нации и ее духовным ценностям консерватизм, по определению, не обеспечивает, примером чему могут служить консерваторы Европы всего XX века, предпочитающие охранять хлам материального благополучия и не рисковать ничем ради Святых Истин.

Так что национальные интересы народа на данном историческом этапе и консерватизм правящего класса – вещи далеко не всегда тождественные. Консерватизм не всегда национален!

Поэтому любые разговоры о политической платформе консервативного характера для объединения русского патриотического лагеря могут быть политологически корректными, только если делается попытка реанимации недавнего прошлого в обертке национал-большевизма. Думается, авторы «манифеста» как раз этого-то и не желают.

Видимо, осознавая свои натяжки в определении консерватизма как некой панацеи национального спасения, они пытаются спрятаться за софизмы о том, что «консерватизм – это любовь к историческому облику», а «будущее – есть улучшенное прошлое».

Любой здравомыслящий человек сразу спросит авторов «манифеста», какое конкретно прошлое нужно улучшить, чтобы вышло непременно светлое будущее? К какому конкретно историческому облику мы должны испытывать трепетную любовь, кем мы хотим быть завтра: комиссарами в пыльных шлемах, павловскими гвардейцами с косами из пакли, стрельцами царевны Софьи или ушкуйниками? Хотелось бы уточнений.

Кстати, у современного либерализма в России тоже появилась тяга к «историческим обликам», т. е. историческому маскараду. Тут вам и приемы в Константиновском дворце под Питером, и гвардейцы кремлевского полка в мундирах XIX века – нате-с вам! – и дворянские собрания в столицах и по уездным городам.

А ведь ни для кого не тайна, что либерализму противостоит не консерватизм, а то, что называют традиционализмом, хотя и это понятие, по необходимости, заимствовано из западноевропейской историософской мысли, и оно, увы, тоже не способно описать всю полноту духовного и исторического опыта России.

Традиционализм тем и отличается как от либерализма, так и от консерватизма, социал-демократии, коммунизма, фашизма, глобализма, фундаментализма и, главное, от атеизма и религиозного индифферентизма, что имеет своим сокровищем и духоносным центром не ценности прошлых эпох и не ценности новые, «общечеловеческие», а ценности горние, ценности вечные. Он не просто признает «творческую силу своего народа», но и всегда, каким бы светским ни было общество, помогает видеть действие Силы вышней, Воли священной в делах повседневности, силы, определяющей как прошлое народа, так и его будущее.

Так что, если мы не хотим лукавить и притворяться, не хотим быть марионетками в чужой большой игре, то необходимо определяться, на какой стороне баррикад мы желаем оказаться в идеологическом противостоянии.

Только через это мы сможем поставить верный диагноз болезни нашего общества, предложить пути выхода и найти или, скорее, сформировать те силы, на которые мы сможем опереться.

Авторы «манифеста» обращаются к «патриотическим силам» с призывом «отложить споры о приоритетах и частностях» и объединяться. Дескать, и так «большинство граждан России объединены традициями».

Но под традициями не стоит понимать походы в баню с друзьями под Новый год. Необходимо всецело опереться на ту систему государственной, политической, хозяйственной, культурной, семейной деятельности человека и человеческих коллективов, органически вырастающую из коренных основ народной жизни, которая не просто прослеживается в продолжительном историческом периоде России, но дает поразительные исторические примеры реализации духовных и нравственных ценностей, нашедших свое оформленное воплощение в религиозной системе данного общества – в Православной вере русского народа. В ней до€лжно обнаруживать константу поведенческих мотиваций этноса во всех сферах жизнедеятельности. В этом и есть традиционная точка зрения правой политической системы ценностей.

Хочется спросить авторов «манифеста» и подписавшихся под документом лиц, какие именно «традиции» они имеют в виду и с кем именно на их основе можно объединяться?

«Большинство граждан» России давным-давно не только не объединены никакими традиционными связями, кроме застолий по бывшим советским праздникам, но и вообще не знают никаких истинных традиций, кроме хождения на кладбище с крашеными яйцами в Пасху, когда ничтожное меньшинство народа, имеющее хоть малейшее понятие о действительной традиции, стоит на праздничной службе в Церкви.

В России не осталось ни одного традиционного института, за исключением семьи и Церкви.

Сразу оговоримся, что и семья, как она понимается современным российским законодательством, и Московская Патриархия давно не являются всецело традиционными институтами. Их состояние сегодня можно назвать чрезвычайно болезненным. Семья стала у нас и в Европе, куда мы стремимся, лишь договорным союзом сексуального партнерства при экономической самостийности супругов и их исключительно индивидуальной связи с обществом и законами государства. Где уж тут говорить о традиционной семье как неделимой первичной ячейке традиционного социума, о православной семейной «малой церкви».

Много вопросов и с легитимной преемственностью РПЦ по отношению к Поместной Русской Православной Церкви Императорского периода. В определенном смысле мы можем говорить о параномии существования нынешних Церковных институтов в России и в Русском Зарубежье (имеется в виду Московская Патриархия и Зарубежный Синод).

Это состояние параномии усугубляется законодательным отделением Церкви от государства, что вообще немыслимо для традиционного общества, построенного на истинной церковности народа и христианских идеалах жизни.

Быть может, авторы манифеста согласны с современным публицистом С.Ф. Кара-Мурзой и считают СССР классическим государством традиционного типа?

Безусловно, некоторые функциональные общественные институты в СССР были построены в некотором подобии с традиционными институтами старой Европы. Переход маленького человечка из детского состояния в юношеское осуществлялся в школе путем принятия октябренка в пионеры, переход из юношеского состояния в состояние полноправного члена общества хотя и был связан с получением паспорта, но предварялся для многих приемом в комсомол. Во всем этом не сложно усмотреть симуляцию «традиционного посвящения», когда человек, пройдя определенные испытания, обретал через ритуал новое качество в рамках традиционного социума.

Вспомним, что были созданы профессиональные союзы писателей, художников и т. д. с попыткой возродить в новых, социалистических условиях некую феодальную цеховую этику. Была и попытка моделировать новые сословия путем поощрения преемственности профессии. Все мы помним время, когда прославлялись потомственные сталевары, врачи, военные. А чего стоит закрепление спортивных обществ типа «ЦСКА», «Спартак» или «Динамо» за определенными профессиональными институтами: за армией, за МВД и за профсоюзом пищевиков соответственно. Как тут не вспомнить Византию с ее партиями болельщиков, сходившихся на ипподром Константинополя, когда аристократы-«синие» болели за одних наездников, а мещане-«зеленые» – за других, а потом и те и другие били «красных» – не подумайте, что коммунистов, – вообще непонятно за кого болевших и на чьей стороне бывших.