Текст книги "Кукурузный мёд (сборник)"

Сын Ра

Крупнейшим специалистом мира по истории Древнего Египта молдавский тракторист Тудор Афанесеску стал не от хорошей жизни.

Если бы не сын, не быть бы Тудору тем, кем он стал…

Без сына, знал Тудор, никогда бы ему не расшифровать древние и загадочные иероглифы на Карийенской стеле – эти иероглифы были в отношении тех, что расшифровал Шампольон как глаголица Кирилла и Мефодия к современному кириллическому алфавиту, – не сделать поразительно точных выводов о влиянии этрусков на развитие мореходства в Нижнем Царстве, не сделать невероятно смелых и в то же время удивительно верных выводов о наличии в войсках фараонов боевых словно, и все это лишь по письменным источникам… В Египте, а тем более в древнем. Тудор не был. Но, как он сам не раз говорил ученикам и последователям, вовсе не обязательно трахать кошку, чтобы почувствовать себя униженным. Или что-то в этом роде, что Тудор слышал о кошке, художниках и авангардистах, просто пересказал эту пословицу в своем видении. К тому же, авторитет Афанасеску в мире египтологии был невероятно высок. Ему слали телеграммы, письма и поздравления, институт в Берлине жаждал узнать его мнение относительно Междуцарствования, исследовательский центр в Женеве высылал редкие криптографические знаки самого раннего царствия с униженной просьбой обратить внимание, когда – и если, – будет время…

Все страны мира, в которых были Египтологи, присутствовали на карте мира, наклеенной Тудором в большой комнате его просторной, всегда чистой мазанки. Не было на карте только Италии. Ее египтолог соскреб с карты мира бритвенным лезвием. Дело в том, что в Италии жила и работала бывшая жена Тудора, красавица Стелла. Жили они с Тудором всего два года, после чего она родила сына, – оправилась, и поехала на заработки, потому что Молдавия как раз выбрала путь независимости, свободы и процветания. По крайней мере, так говорили люди в костюмах в телевизоре, смотрел который Тудор все реже. С малым дитем на руках разве телевизор толком посмотришь? Только и хватало сил у Тудора на то, чтобы послушать радиоточку. Но там тоже говорили про свободу, независимость и демократию, и процветание, и от этих разговоров Тудор устал не меньше, чем от изнурительной работы в поле. Тем более, что платили за нее все меньше, а работы было все больше. Да и процветания, о котором талдычили люди в костюмах, все не было, да не было.

– Это потому что вы марамойцы мало работаете, – сказал бывший председатель колхоза.

– Привыкли как в совке баклуши бить, – сказал бывший председатель колхоза, а теперь зажиточный фермер.

– Привыкли пить, воровать, и не работать, – сказал он.

– Правильно Сталин стрелял за колосок, – сказал он.

– И не надейтесь, что снова все будет как при коммуняках и при Сталине вашем, – сказал он.

Тудор подумал, что, может, фермер и правда прав, и работать надо больше. Так что Тудор стал работать по 20 часов в сутки. От этого он возвращался домой, харкая кровью и согнувшись в три погибели, как раб с возведения пирамид Среднего Царства. Но Тудор тогда еще не был знатоком египтологии, поэтому он просто харкал кровью и шел, согнувшись. Дома его ждал любимый сын, чудесный мальчишка Петря. Он гукал, улыбался, и Тудор, взяв пацана на руки, забывал о своих легких и спине. Он платил няньке, – старухе с окраины села, – почти весь свой месячный доход. Стелла, к сожалению, перестала звонить и слать деньги сразу же, как только уехала в Италию. Это не очень удручало Тудора. Куда больше его расстраивало другое.

Мальчишка стонал без перерыва.

* * *

О том, что с мальчишкой что-то не так, Тудор догадывался с самого начала. Маленький Петря все время натужно стонал и кряхтел, но бабки в селе успокоили мужчину, сказав, что это от живота. А животом мучаются все мальчишки, сказали бабки. На всякий случай они посоветовали Тудору мазать живот мальчишки паутиной, снимать которую следовало в церкви, за иконами. Тудор, как человек, работающий с техникой, лишь отмахнулся от этих глупых суеверий. В церковь он пошел аж на пятый месяц жизни мальчика. Петря все эти пять месяцев стонал и кряхтел, чем едва не свел отца с ума. От боли губы ребенка были синими и поджатыми. Невесело выглядел маленький Петря, – и все стонал, стонал, да стонал без остановки, – когда Тудор, махнув рукой на свой атеизм, пошел в церковь, смести паутинок за иконами. Там-то его и подловил сельский священник, отец Паисий.

– Ая-яй, сын мой, – сказал он неодобрительно.

– Что же ты за иконами шаришься? – сказал он зычно.

– Выйди на свет, хочу посмотреть на того мудака, который решил нашу церквушку ограбить, – сказал он.

– Отец, вы все не так поняли, – сказал виновато Тудор.

И вкратце объяснил все священнику. Тот от этого нисколько не умягчился, а лишь рассвирепел.

– Потому мы и живем в говне, дети мои! – гремел он на всю церковь.

– Потому мы и отстали от всего мира на сто лет! – кричал он.

– Что занимаемся погаными вудуистскими обрядами и лечимся паутиной, – тряс он руками.

– И это в самом конце двадцатого века! – сказал он.

Тудор не видел укоризненного выражения лица отца паисия. Трактористу было стыдно, и он глядел в пол. Священник, горько повздыхав насчет темноты и безграмотности села, закрыл церковь и пошел в Тудору домой. Там он провел передовой обряд помазания младенца елеем, изгнал из него злых духов, плюнул мальчишке на лоб, помазал слюной нос и рот, дунул в каждую ноздрю, и обмахал веником.

– Дурные болезни сметаю, – пояснил он Тудору.

После этого пришла пора платить. Тудор отдал священнику последние запасы муки и масла.

Но мальчишка стонал не переставая.

* * *

Когда Тудор решился на крайние меры, сыну Петре – все стонавшему да стонавшему без перерыва, – исполнился год. Тудор, взяв пацана на руки, вышел к дороге. Там он тормознул попутную машину, и добрался до Кишинева, где очень долго искал больницу. Какую именно, он объяснить городским не мог, отчего одни очень нервничали, другие много смеялись, и все презрительно воротили нос от Тудора с пацаном, которые действительно не очень хорошо пахли. К вечеру Тудор больницу нашел, но было уже шесть часов, и холеный врач, закрывавший двери кабинета, сказал, что не может дольше задерживаться. Так что Тудор подождал до утра, держа мальчишку на руках. Он уже заметил к тому времени, что маленький Петря стонет от прикосновений к чему-либо. Мальчишка стонал от боли, и просил то попить, то чтобы перестало болеть, так что ночь пролетела как один миг. И утром, всего лишь после трех часов в очереди, Тудор попал, наконец, на прием. Небрежно осмотрев мальчишку, врач начал писать. Писал он долго, часа три. После этого сказал:

– Вот вам направление к врачу, который его посмотрит.

– А вы разве не врач? – спросил бестактный Тудор.

– Я тот врач, который выписывает направления к другим врачам, – с достоинством сказал врач.

У другого врача Тудор положил мальчишку – все стонавшего – на кушетку, и стал ждать. Микстуры бы нам, просраться, доктор, хотел сказать он. Но доктор, качавший печально головой, сказал, что дело вовсе не в животе.

– Hidrutyiis dahytero, – грустно сказал он.

– Я русский не очень хорошо знаю, – шмыгнул застенчиво Тудор.

– Это латынь, – грустно сказал доктор.

Вышел и вернулся с коллегами.

– Hidrutyiis dahytero, – сказал он еще раз.

– Hidrutyiis dahytero? – очень удивился второй.

– Да, Hidrutyiis dahytero, – подтвердил третий,

– Hidrutyiis dahytero без сомнений, – вынес вердикт четвертый.

– Hidrutyiis dahytero, – сказали они хором, как дети в школе.

После этого Тудора попросили сесть.

– Папаша, мальчик ваш неизлечимо болен, – сказали Тудору.

– Это редкая болезнь, которая развивается из-за отсутствия в организма особого вещества, – сказали ему.

– Благодаря ему в суставах есть жидкость, кожа эластичная, кости скрепляются, ноги ходят, глаза смотрят, – сказали ему.

– Чем дальше, тем больше кожа будет сочиться гноем, – сказали ему.

– И любое прикосновение будет вызывать адскую боль, – сказали ему.

– Но хуже всего то, что каждый день будет все хуже и хуже, – сказали ему.

Тудор – с очень прямой спиной и сцепленными между колен руками, – посидел молча, и спросил.

– Так а что делать?

– Давать морфий, чтобы не было больно, – сказали врачи.

– Хорошо, давайте! – сказал Тудор.

– К сожалению, система здравоохранения Республики Молдова не предполагает обслуживание таких пациентов регулярными дозами лекарство типа морфий, что связано с недостаточным обеспечением нужд медицинских учреждений на уровне запрашиваемых ими поставок, что, несомненно, будет исправлено в ходе демократических рыночных реформ в рамках программы по обеспечению населения доступными медицинского услугами в 2020 году, что предусмотрено в принятой правительством Программе по обеспечению населения доступными медицинского услугами в 2020 году – сказали ему.

– Что же делать? – спросил Тудор еще раз.

Врач потрепал его по плечу и сказал:

– Мужаться.

Тудор посмотрел на доктора, пробормотал «спасибо», неловко сунул в ладонь двадцатку, которую доктор неловко забрал, взял сына на руки, и вынес так из больницы – как жених невесту из ЗАГСа, – и поехал в село.

По дороге домой мальчишка стонал.

* * *

Спустя год Петря был все еще жив.

Тудор держал его на большом надувном матраце и бросил работу, чтобы ухаживать за сыном. Еду он просил у дальнобойщиков Христа ради, мальчишку каждый день протирал, и обмахивал огромным веером почти круглосуточно. Может быть, веер и натолкнул его на мысли о Древнем Египте. По крайней мере, Тудор видел такой в фильме про фараонов в своей прошлой жизни: когда в селе был кинотеатр, Дом культуры, и сюда приезжала «скорая». Так что Тудор, чтобы не скучать, пошел к сельской библиотеке, которая стояла заколоченной, и, вырвав дверь, набрал себе всяких разных книг по латыни и истории Древнего Египта. Чтобы не бездельничать, когда мальчишка спит, а он нет, потому что двигает опахалом. Помахивая им – сделанным из веника, длинной палки, и нескольких листьев лопуха, – левой рукой, Тудор держал в правой книжку и с увлечением и восторгом погружался в мир Древнего Египта. Книжку явно писал волшебник! Ведь в предисловии так и было сказано:

– «Благодаря этой книге вы погрузитесь в мир Древнего Египта и увлечением и восторгом».

И откуда они знали, думал с увлечением и восторгом Петря.

Спустя пару месяцев, когда он отлучился на часок к дороге попрошайничать, и вернулся, дома его ждала Стелла. Молодая, красивая, загорелая. На каблуках, в юбке, и блузке! Розовой, с бантом… Поглядеть на Стелуцу сбежалось все село.

– Пронто, пронто, – смеялась она.

– Белла е белла, – говорила она громко и уверенно.

– Эль пяно! – улыбалась она.

– Белло, чао, э чао, – говорила она.

– Фантастико, чао! – говорила она.

Тудор молча посмотрел на такую чужую и красивую женщину, снял резиновые тапки, которые ему были вместо осенней обуви, и сел на стул. Тудору было страшно неловко. Он робел Стелуцы.

– Спасибо что присмотрел за бэби, – сказала Стелуца.

– А сейчас я забираю его, – сказала она.

– Ты должен понять, что мы с Чиано будем ему более подходящие паринто, – сказала она.

– Да, я все понимаю, – сказал Тудор.

Скучающий Чиано – большой волосатый мужчина с золотой цепью на шее, – посмотрел на часы и зевнул. Ну что же, подумал Тудор, пора прощаться. Аккуратно вынес из соседней комнаты матрац. Старательно все объяснил: как ухаживать, как обмахивать, как мыть. Стелуца и Чиано выглядели очень удивленными.

– А, да, я же бинты не снял, – сказал Тудор.

Мальчишка из-за бинтов был похож на мумию из книги про Древний Египет. Тудор развернул Петрю, – мальчишка стонал громче, потому что от гноя бинты прилипли к коже, – и протер смоченной в дезинфекционном растворе губкой.

– Что же это? – спросила Стелуца с дрожащими губами и слезами на глазах.

– Hidrutyiis dahytero, – сказал грустно Тудор.

Стелуца, глазам не веря, плакала, прижимала голову Петри к себе, бормотала «сынок мой, сыночек», звонила знакомым в Италию, справлялась насчет хорошего врача, всю ночь стояла с опахалом у изголовья мальчишки, каялась, просила у него прощения – он еще не очень хорошо говорит, но все понимает, сказал Тудор, – целовала руки, и говорила, что теперь все будет по другому. Под утро мальчишка забылся, Тудор тоже от усталости и спокойствия – наконец-то в доме есть кто-то, кто посторожит ребенка, знал он, – уснул. А когда они проснулись, в доме было пусто. Стелуца и Чиано уехали, даже не сказав «чао». Тудор все понял и зла не держал.

Надо же ей и о себе подумать.

* * *

Когда в доме кончились продукты, Тудор начал воровать молоко для того, чтобы покормить сына, – от твердой пищи тот стонал еще громче и уже начинал плакать и жаловаться, – а сам пил только воду. Еще Тудор много читал. В тот день, когда ему открылась Истина, в дом забрел бродячий проповедник-баптист в костюме и с папкой.

– Сын мой, – сказал он.

– Я пришел принести тебе евангелие! – сказал он.

– Что с твоим мальчиком? – спросил он.

– Бог поможет! – сказал он.

– У него была возможность это сделать, – сказал ожесточившийся Тудор.

– Мальчику уже три с половиной года, – сказал он.

– Мы бедствуем и мой мальчик стонет от боли, – сказал он.

– А Бог? А что ваш Бог, – сказал Тудор.

– Я ходил в церковь, поп читал тут свои наговоры, и что? – сказал Тудор.

– Это плохой, православный Бог, – сказал баптист.

– А я пришел возвестить тебе правильного Бога! – сказал он.

– Христианского бога, – сказал он.

– Того, кто наслал беды на нечестивый Египет! – сказал он.

– И отравил воды его и перебил младенцев его! – сказал он.

После этого баптист почитал какие-то молитвы, поплясал у постели мальчишки – от удивления Петря даже стонал не так громко, – и ушел, оставив брошюрки. Тудор даже не стал их читать, и вернулся к большому труду Шампольона о Древнем Египте, перевернул страницу, и тут его осенило.

– А что если настоящие боги там? – сказал он негромко.

– А-а-а-а, – слабо сказал в ответ сын.

– Ведь они дают мне знаки, – сказал Тудор.

– А-а-а-а, – сказал сын.

– Опахало, сын, похожий на мумию, бог– враг Египта… – сказал Тудор.

– А-а-а-а-а-а, больно, – сказал сын.

– Потерпи сынок, – сказал Тудор. – Потерпи…

На этот – с уверенностью.

* * *

…в 2005 году Тудор стал крупнейшим специалистом Европы по Древнему Египту.

Он написал несколько научных трудов, развил три гипотезы, и создал научную теорию. К нему приезжали ученики из США, Канады и Южной Америки. Студенты жили в палатках у дома, и слушали курс лекций. Также они с удовольствием знакомились с сельским бытом Молдавии. Выискивали в головах вшей, со смехом устраивали родео на сельском ишаке Геше, отчего тот – тупая мерзкая и блохастая бездуховная скотинка, – тупо верещал, прижав уши к голове, и клал кучи теплого навоза. Одну за другой… Студенты фотографировали навоз и отсылали снимки домой по электронной почте, носили воду из колодца, и всячески опрощались. Сельские разбогатели на поставках еды для студентов, которые с удовольствием ели парные огурцы и помидоры из Турции, которые деревенские везли из Кишинева и выдавали за своё, с грядки.

Зайти в дом учителя никто не имел права. Да никто и не был бы рад, попади он в этом дом.

В большом – Тудору построили трехэтажный дворец – мрачном зале без света в специальной подвесной люльке на золотых цепях, обмотанный позолоченными бинтами, лежал Петря. Словно диковинная куколка заморской бабочки… Кожа мальчишки дико болела и от солнечного света, поэтому в комнате всегда был очень темно. В углу стоял алтарь с изображениями богов Гора, Ра, Сета. В углу ползал крокодил на серебряной цепи. Механические опахала, вздымаясь и опускаясь в регулярные промежутки времени, создавали в помещении ветерок. Тудор, – принявший новое имя, Тутмос, – совершал возлияния богам, после чего разговаривал с сыном. Мальчишка, который уже разговаривал, обожал отца и стонал все громче. Ему было все хуже. Но Тудор уже не очень беспокоился на этот счет.

– Только молдаване способны на такое, – писали про Тудора в репортаже журнала «ДжиКей».

– Только молдаванин может решить стать крупнейшим специалистом по истории Древнего Египта и стать им, безо всяких условия, предпосылок и т. д. – писал с ироничным стёбом, потому что их так заставляют, обозреватель газеты «Коммерсант».

– Люди мечты, – обозначил Тудора и ему подобных журнал «Огонек».

– За семь лет этот крестьянин поднял себя из ямы невежества, как барон Мюнхгаузен, – писал мужчина Усков с тонким и нервным лицом кокаиниста.

– Если бы все быдло в Рашке было таким, как Тудор, мы бы жили как в Европе, – писал он.

– И я обязательно напишу об этом исторический детектив, ведь я занимался историей до того, как заняться кокаи… пардон, журналистикой, – писал он.

СМИ рассыпались в похвалах Тудору. Особенно усердствовали итальянские. Стелла даже узнала о том, как Тудор выкрутился из создавшейся ситуации и написала письмо с требованием алиментов. «Нас ведь многое связывает» – писала она… Когда Тудор не ответил, она стала давать интервью за деньги. Даже попробовала написать книгу, «Как преодолеть боль». Но дольше названия не пошло: написать книгу, оказывается, было такой же работой, как вымыть три тонны посуды…

Тудору все это было безразлично. На самом деле, думал он, эти кретины из газет ничего не понимают. У него и в мыслях не было становиться специалистом по истории древнего Египта.

Тудор просто СТАЛ древним египтянином.

Он жил как древний египтянин, ел как древний египтянин и молился, как древний египтянин. Он даже одевался как древний египтянин, что списывали на экстравагантность ученого. А на самом же деле Тудор собрался стать древним египтянином, потому что он знал: если ты древний египтянин, то твои дети – древние египтяне.

Следовательно, думал Тудор под аккомпанемент стонов Петри, – получавшего уже вдоволь морфия за счет студентов из-за рубежа, – мой сын уже древний египтянин. Тудор даже предполагал, какой именно.

Он знал, что был такой фараон Аменхотеп, и он покусился на религию предков, снес все храмы, и ввел культ единого бога. Но после смерти Аменхотепа его тело сожгли, память прокляли, а имена его стерли. И за этот грех Аменхотепа и расплачивается его очередного воплощение на Земле, сын молдавского тракториста, мальчик Петря. Но чаше искупления преисполнена страданиями – черкал в блокноте иероглифами египтолог Тудор, – и его сын будет жить, и не умрет.

И, согласно религии древних египтян, он будет жить вечно.

Ведь смерть в Древнем Египте была не чем иным, как путешествием в другой мир. Причем пирамиды здесь были не при чем… Это в поздний период фараонов стали хоронить в пирамидах, знал Тудор. А в самом начале Египта, – когда система еще не прогнила, и вера была истинной, а не фокусами с крокодилами и шакалами, – египтяне знал НЕЧТО. И согласно этому нечто оно проводили последний обряд.

Фараонов пускали в этот путь на ладье, которая плыла по Нилу до тех пор, пока не скрывалась из вида жителей Египта. Что с ней было дальше, не знал никто. А Тудор знал. Ладья с телом Фараона выплывала в мире, – обросшая ракушками, с водорослями на бортах, – и плыла в страну Хуш. Для посторонних египтяне представляли ее современной Эфиопией. Но на деле, знал Тудор, переведший трактат об этом погребении, Хуш был страной, где встают мертвые. И страна эта лежит в конце каждой реки, главное, соблюсти правильность обряда.

И Тудор собирался это сделать.

…Тут Тудора отвлекли, потому что к нему приехал в гости какой-то кишиневский самозванец, который во дворе дома униженно ждал приема, простершись ниц. Самозванец представился «тоже археологом», директором «высшей антропологической школы» Кишинева, «марком ткачуком».

– Я, конечно, давно уже отошел от науки и занимаюсь коррупцией в органах государственной власти, – сказал он.

– Но в душе я все равно чувствую себя научным работником! – сказал он.

– Так чего тебе от меня нужно, раб? – спросил нетерпеливо Тудор.

– Хотелось бы стать таким же известным ученым, как вы, – сказал самозванец, – но есть одна проблема.

– Вы одеваетесь как древний египтянин, и изучаете Древний Египет, а за меня написали диссертацию по теме «ассенизация в средневековой Европе», – сказал он.

– А что, в Европе средних веков была ассенизация? – удивился Тудор.

– Нет, но не в этом дело, – сказал нетерпеливо самозванец.

– Что же мне теперь, как ассенизатору в средневековой Европе одеться? – сказал он.

– Я подумаю над твоей бедой, презренное говнище, – сказал Тудор спокойно.

Самозванец, счастливый, отполз. Тудор иначе и не разговаривал с посетителями и учениками, потому что воссоздавал для них аутентичную обстановку Древнего Египта. Тудор задумался. Ученики, галдевшие у ворот, смолкли. Тудору показалось, что он слышит какой-то слабый звук. Прислушался еще. Так и есть.

Из дома доносился слабый стон Петри.

* * *

За два часа до рассвета Тудор принес жертвы богам.

Люто косил красным глазом Сет, благосклонно кивал нахохлившийся Ра… Плясали в золотых цепях огоньки светильников.

– Сын мой, сейчас твое тело перестанет болеть, – сказал Тудор.

– Скорей бы, папа, – сказал мальчишка.

Тудор с любовью и жалостью оглядел его окровавленное тело – гноящееся мясо снималось уже кусками, – и поцеловал сыну руку. Потом поставил укол, еще один, и еще. На восьмом уколе с Петрей случилось то, чего не было ни разу за всю его несчастную жизнь гноящегося жалкого комка. Он уснул по-настоящему, без взвизгиваний и поскуливаний. Лицо его стало спокойным, пропали гримасы. Словно маска стало лицо Петри. Только тогда отец понял, что его сын был симпатичным мальчишкой. Отец полюбовался еще немного на профиль спящего сына, посидел рядом чуть-чуть…

После этого древний египтянин Тудор поставил сыну еще пять уколов.

Подождал пару минут и поймал последний вздох мальчика на зеркало, которое немедленно завернул в золотую фольгу.

Дальнейшее представляло собой дело техники.

Тудор выпотрошил тело, хорошенько смазал его благовониями – по ускоренному обряду, – и обмотал в тонкую золотую фольгу слоями. Скользкие от крови внутренности Тудор положил к ногам богов. Спустя два часа мумия была готова. Тудор положил на лицо сына прекрасную золотую маску фараона, и вышел из дома со свертком на руках. Студенты еще спали, так что Тудору не составило никакого труда зарезать пятерых из них – мальчику в новой жизни понадобятся рабы, – и оттащить к реке.

Там, покачиваясь в волнах течения, уже стоял прекрасный белоснежный корабль из папируса.

Студенты делали его сами, наивно полагая, что создают модель для путешествия через Атлантику, ну, что-то вроде «Контики».

– Контики, контики… – бормотал Тудор.

– А вот вам муики, – бормотал Тудор, осторожно положив тело сына в саркофаг.

После чего попробовал понять, что не так. Потом понял. Тишина. Не было стонов мальчишки, которые Тудор слушал восемь лет. Он знал, что стоны вернутся, но это будут лишь привидения.

Так что Тудор был спокоен, дожидаясь рассвета.

Он с улыбкой смотрел на мир: на суету в студенческом лагере, на несущийся на всей скорости полицейский автомобиль, а за ним еще один, и еще… Он с улыбкой смотрел на воды реки. Великой реки. Мать-река, отец-река… Сейчас узкий и стремительный Прут стал широким и величавым Нилом, знал Тудор. Тем Нилом, который унесет в страну Хуш его маленького фараона, и там он – фараон – встанет, отряхнет с себя гнойные бинты и воссияет в блеске и славе своих молодости, силы, счастья и красоты.

– Там я буду рабом у твоих ног, мой фараон, – сказал Тудор.

Тудор верил в это и знал это, отвязывая и поджигая лодку, и глядя на то, как она сначала медленно, – а потом все быстрее, – разгорается и плывет. К Тудору уже бежали люди с кольями и наручниками, но ему это было безразлично. Ведь он знал, что рано или поздно умрет, а когда проснется, то будет в стране Хуш. Той, где цапли стоят на берегах Нила, счастливые ловцы рыбы плещут сетями с лодок, и веселые пьяные боги ласково гладят по головам черноволосых мальчиков… В стране, где Тудор будет служить маленькому фараону Петре. Рассвет новой жизни, думал почему-то Тудор, когда его валили на землю, рассвет новой жиз… Уже со скрученными руками, за минуту до того, как на него обрушилась первая жердь, он сумел вывернуться и впиться взглядом в течение великой реки Нил.

…в тот момент, когда господин Ра позолотил своим касанием воды реки, лодка с телом сына скрылась с глаз Тудора навсегда.