Текст книги "Шпион вышел вон"

Вихри враждебные веют над нами, – напевает он негромко.

Мы-ы-ы к торжеству коммунизма веде… – мурлычет он.

Товарищ, – плачет Лунини.

Мой любимый писатель это Стейнбек, – плачет он.

Он был коммунист, как ты, товарищ, – плачет он.

Сквозняк распахивает двери в комнату. Анатолий, улыбнувшись, плюет на ладонь, после чего вдруг очень медленно ложится лицом Аккуратно в ложбинку между ягодицами Лунини.

М-м-м-м, товарищ?! – удивленно говорит Лунини (в кадре только его лицо).

Так вот что ты, оказывается, имел в виду, – говорит он.

За головой Лунини в комнате появляется несколько фигур в униформе, на их головах шлемы с фонариками, в руках оружие, фигур все больше, кто-то с видеокамерой… Камера объезжает Лунини, стоящего на четвереньках и затылок Анатолия, уткнувшегося лицом в зад американца. На затылке – маленькое пулевое отверстие, оттуда толчками бьет кровь.

…де старуха? – слышен голос из-под шлема.

…де дипломат? – говорит голос.

…анной спряталась, – говорит кто-то.

Звук выбиваемой двери. Визг старухи.

Пидарасы, – кричит она.

Товарищ Сталин сказал, в Америку! – кричит она.

Блядей и шампанское, – кричит она.

Хуй вам а не денег! – кричит она.

Я под Курской дугой кровь блядь пролива… – кричит она.

Убить без суда и след… – кричит она.

Как товарища бен Ладен… – кричит она.

Несколько хлопков. Молчание. По помещению мечутся огоньки фонариков, кто-то срывает занавеску, сразу становится светло. Пол в крови, свечи из-за сквозняка гаснут… Лунини говорит

Блядь, ребята, – говорит он.

Чистая работа, – говорит он.

Такое только в фильмах бывает, – говорит он.

Я уж думал, все, – говорит он.

Кто-то подходит к нему сзади, слышен голос:

Так и правда всё, – говорит голос.

Лунини дергается, раздается хлопок, тело агента обмякло, упало на пол. Камера поднимается под потолок. Мы видим всю комнату сверху: перья и пух принесенного в жертву голубя, голый Лунини с пулевым отверстием в затылке… уткнувшийся ему в зад лицом мертвый Анатолий с пулевым отверстием в затылке… мертвая старуха, чья рука лежит на пороге комнаты… свечи… кровь… телевизор в углу и проигрыватель, который снова начинает крутиться и в комнате звучит речь Сталина.

Бойцы спецназа от неожиданности застывают и картинка постепенно затемняется. Мы слышим напоследок лишь:

Братья и сестры, – говорит Сталин.

Дорогие товарищи, – говорит он.

Кружащийся черный диск пластинки…

ХХХ

Мы видим несколько черных точек на белом фоне.

Картинка становится четче, и мы понимаем, что перед нами поле, огромное поле. Вероятнее всего, это русское поле, потому что оно заснежено. Гигантская равнина покрыта толстым слоем снега, о толщине которого мы можем судить благодаря людям – это и были черные точки, – которые бегут по этому полю. На людях – белые маскировочные халаты, но из-за того, что это старые, поношенные халаты, они все равно на фоне чистого снега выглядят серыми, даже черными. Камера резко разворачивается вправо и мы видим, что издали к людям, бегущим цепочкой, приближается – стремительно, – несколько точек, которые оказываются волками.

Замыкающий цепь бегунов человек резко оборачивается, хватает пистолет, – он был на бедре, – и делает четыре прицельных выстрела. Волки кубарем катятся по снегу, оставляя кровавый след. Человек улыбается, мы видим его лицо, и узнаем в нем – но отдаленно, это времена молодости, – генерала ФСБ РФ, ликвидированного агентом ЦРУ в кишиневской явочной квартире. Внизу экрана бежит надпись.

«Тренировочный центр спецназа ФСБ, Карелия»

Генерал Альбац, оглянувшись еще раз, сует пистолет в кобуру, и продолжает бег. Скрип снега под ногами, звук особо резких порывов ветра. Внезапно Албац начинает петь:

Идет охота на волков, идет охота, – поет он.

На серых хищников, матерых и щенков, – поет он.

Идет охота на волков, идет охота, – поет он.

Кричат загонщики и лают псы до рвоты, – поет он.

Кровь на снегу и пятна блядь флажков, – поет он.

Мы видим отражение картинки перевернутым. Отъезд камеры. Это рысь, огромная рысь из лесочка по соседству, наблюдает за мужчинами, лежа на толстой ветке дерева, и свесив одну лапу. Рысь мигает. Она похожа на рано поседевшую, погрузневшую и разочаровавшуюся в жизни и мужчинах пантеру Багиру. Камера стремительно несется от рыси к бегунам, которые приближаются к лесу. Генерал Альбац все поет. Мужчины, которые бегут впереди, оглядываются, их суровые лица, покрытые инеем, оживают. Они начинают подпевать, камера поднимается над полем, и мы слышим в чистом, морозном воздухе Карелии мужской хор:

Не на равных играют с волками, – поют мужчины.

Егеря, но не дрогнет рука, – поют они.

Оградив нам свободу флажками, – поют они.

Бьют уверенно блядь, наверняка! – поют они.

Фон тускнеет, камера опускается, мы видим, что мужчины поют песню Володи Высоцкого про волков, сидя вокруг костра, в руках они держат фляжки, сам генерал Альбац сидит на шкуре рыси, она явно свежесодранная – кое-где шерсть спеклась от крови, но рысь выглядит все такой же недовольной, – и задумчиво глядят на искры костра… Фоном – черный лес. Все мужчины – молоды, среди них единственный в возрасте – какой-то Чин лет 60, огромный пузатый, в комбинезоне танкиста, но без знаков отличия. Он говорит, глядя на искры.

Так и мы, ребята, – говорит он.

Мелькнем в космосе огоньком, – говорит он.

И исчезнем, – говорит он.

А как, куда, что и почему… – говорит он.

Хуй его знает, – говорит он, и разводит руками.

Мужчины сдержанно кивают. Гигант в комбинезоне улыбается.

Вот вы, лейтехи, думаете, товарищ генерал вам Селигер разводит? – говорит он.

Как бы не так, Селигер… – задумчиво говорит он.

Я, ребята, вам жизнь раскладываю, – говорит он.

Всю, как она есть, – говорит он.

И мелькнете вы в ней, как и я, на миг, – говорит он.

Так что же теперь, нет смысла в ней, в жизни? – говорит он.

Как думаете, ребята, – говорит он.

Глядит внимательно на всех лейтенантов, щурится.

Слушатели напрягаются, до них доходит, что речь идет не об отдыхе у костра, а об экзамене, пусть и не таком простом, как пробежаться по заснеженной равнине с волками и убить рысь голыми руками… Один из лейтенантов – мы узнаем молодого Альбаца, – говорит:

Разрешите высказаться, товарищ генерал? – говорит он.

Товарищи блядь на хуй в Совке пидарском остались, – говорит генерал.

Господин генерал, – говорит он.

Так точно, виноват, – говорит лейтенант.

Саечка за испуг! – хохочет генерал, щелкает лейтенанта по подбородку.

Товарищ, товарищ… ведь все мы товарищи здесь, ребята, – говорит генерал.

Значит, мысль такая, что… – говорит лейтенант.

Стой, Вася, – говорит генерал.

Выпей сначала, – говорит он.

Разведчик должен четко формулировать мысль даже после принятия алкоголя, – говорит он, произнося «алкоголь» с ударением на первую «а».

Все выпивают из фляжек, лейтенант Альбац делает особенно большой глоток под одобрительным взглядом генерала. Оглядывает внимательно коллег. Игра света, отблески пламени, тающий снег в маленьком рву, которым окаймили костер, ветви деревьев, похожие на лапы рыси из-за налипшего на них света… камера чуть поднимается, потом начинает кружить вокруг костра, как искра… гаснущая на ветру искра, символизирующая жизнь простого лейтенанта ФСБ… Мы слышим голос лейтенанта Альбац, который звучит уже сверху. Он говорит:

Я думаю, товарищ генерал… – – говорит он.

Камера поднимается все выше, мы уже не слышим отчетливо, что говорит лейтенант. Слышны только обрывки фраз, слова.

«Поскольку… девятнадцать по сорок… еще Айвазовский… очереди за луком… в рот его и в ноги… а расстрел парламента? что касается утки… отчего бы не добить… ребята еще в прошлом финансовом отчете… касаемо Карзая… доблестные молодогвардейцы… хотят ли русские войны… блядь, а если сапогом по пизде?!.. то-то и оно, что хуем в щи не лапти… теорема Ферма как доказатель…»

Камера показывает с высоты птичьего полета лес, костер с окружившими его мужчинами выглядит сверху маленькой искоркой (что, несомненно, тоже Символизирует – В. Л.). Постепенно, камера начинает опускаться, медленно, – как и поднималась, – кружа. Общий план костра, людей, докладчика. Он как раз заканчивает. Он говорит:

И если жизнь простого лейтенанта ФСБ, – говорит он.

Как совершенно верно отметил товарищ генерал, – говорит он.

Можно сравнить с искоркой костра, – говорит он.

То, говоря о таких уважаемых людях, как например, – говорит он.

Генерал ФСБ, – говорит он.

Мы не можем не признать, что речь идет пусть и о быстротечности бытия, – говорит он.

Но в совершенно очевидно бОльших масштабах, – говорит он.

Вроде вот этого полена, – говорит он, показывая на большой тлеющий сук в костре.

Который еще многие часы будет дарить тепло нам, людям, – говорит он.

И давать путевку в жизнь сотням… нет, тысячам маленьких искорок-лейтенантиков! – говорит он.

Садится (говорил стоя, вытянувшись по швам). Коллеги смотрят на лейтенанта с плохо скрываемой ненавистью, как днем – догонявшие группу диверсантов волки. Это нормальное чувство любого коллектива в адрес чересчур выдающегося, в самом плохом смысле этого слова, индивидуума.

Соснул хуйца, пидар, – шелестит кто-то сзади.

Генерал, отпив немного спирта из фляжки, говорит:

Хорошо загибаешь, Петя, – говорит он.

На СМИ тебя, что ли, поставить, – говорит он.

У нас как раз шарага новая открылась, – говорит он.

«Нью-таймс» называется, – говорит он.

Как прикажете, товарищ генерал! – говорит, волнуясь и радуясь, лейтенант.

Снова черный лес за спинами мужчин. Затемнение…

…на темном фоне брезжит что-то красное. Оно становится ярче, мы видим огонек. Слышим шепот.

Альбац, Альбац, вставай, – говорит голос.

Вставай, лейтеха, – говорит он.

Свет фонарика – мы уже видим, что это фонарик, различаем даже лампочку в нем, – падает на говорящего. Это человек с лицом министра чрезвычайных ситуаций РФ, Шойгу. Он даже картавит, как Шойгу.

Пгосыпайся, чегт тебя деги, – говорит человек.

А… что.. кто… – говорит Альбац, барахтаясь в спальном мешке со сна.

Общий план. Лейтенанта спят вокруг костра. Человек с лицом и голосом министра Шойгу зажимает рукой рот Альбацу, чтобы тот не шумел спросонья. Говорит:

Дурачок, это же я, товарищ генерал, – говорит он.

Да но.. почему… – говорит лейтенант.

Выгляжу по-другому? – говорит товарищ генерал.

Эх, новички, новички, – говорит он.

Если мы, разведчики, – говорит генерал.

…не будем каждые пару месяцев выглядеть По-Другому, – говорит товарищ генерал.

То нас любая сявка раскусит, и опознает, – говорит он.

Вот так-то, ебаный в гот, – говорит он.

Лейтенант садится, и глядит на товарища генерала с восторгом и восхищением.

А я…? – говорит он.

Конечно, – шепотом говорит генерал.

И тебе придется сразу по-другому выглядеть, – говорит он.

Где ты блядь, видел стройного, подтянутого чина ФСБ, – говорит он.

Да еще и с умными глазами, – говорит он.

Но это потом, Серега, – говорит он.

Товарищ генерал, а почему вы все время… – шепчет лейтенант.

Почему разными именами меня называете? – шепчет он.

Так, ебана в рот, по тем же причинам, – шепчет генерал.

Чтобы сбить с толку прослушку, – шепчет он.

А она есть? – шепчет Альбац.

Вова, блядь, не разочаровывай меня, – шепчет генерал.

Она всегда есть, мы же разведчики, – шепчет он.

И фамилию, кстати, тебе поменять придется, – шепчет он.

И не раз, – шепчет он.

Первую твою отдадим пизде какой-нибудь… – шепчет он.

Ну, пусть будет та, что в «Нью Таймс» – шепчет он.

Понял, Пиздокрылов? – шепчет он.

Так точно, товарищ генерал, – шепчет бывший лейтенант Альбац.

Хорошо, – шепчет генерал.

Запомни, никто твою настоящую фамилию знать не будет, – шепчет он.

Потому что ее у тебя и не будет, – шепчет он.

Ну, кроме американцев, – шепчет он.

А почему они? – шепчет лейтенант.

А им положено, – шепчет генерал.

Американцы все знают, – шепчет генерал.

Все вопросы у тебя… или еще будут? – шепчет он.

Лейтенант виновато замолкает, оглядывается. Его коллеги лежат вокруг костра, – ногами к огню, – образуя что-то вроде звезды, у которой они – в роли лучей. Слышен треск сучьев в огне, храп чей-то…

Поздравляю тебя, Альбац, – говорит генерал.

Ребята, значит, конкурс ни хуя не прошли, – шепчет генерал.

Кто на матчасти срезался, кто обоссался с пристрастием допрашивать, – шепчет он.

А кто блядь вообще был подослан к нам вражескими разведками, – шепчет он.

Один ты, лейтеха, проходишь дальше, – шепчет он.

Служу Российской Федерации, – шепчет лейтенант.

Это ты брось, – шепчет генерал.

Служить надо Фирме, – шепчет он.

Какой? – шепчет лейтенант.

Генерал снова смотрит на него, как на недомерка. Лейтенант краснеет.

Последнее задание по вступительным тебе, – шепчет генерал.

Последний, так сказать, тур, – шепчет он.

Ликвидировать не прошедших экзамен, – говорит он, и протягивает лейтенанту нож.

Да ты не ссы, мы тела в закрытых гробах домой отправим, – шепчет он.

С сопроводиловкой, мол, так и так, погибли, исполняя долг на Северном Кавказе, – шепчет он.

Товарищ генерал, это провокация? – шепчет бывший лейтенант Альбац.

Это жизнь, сынок, – шепчет генерал.

Многие знания, многие печали, – шепчет он.

Ты давай не выебывайся, а вали лохов, – шепчет он.

Нам к утру надо в пункт « Б» к вертолету, – говорит он.

Пятьдесят километров идти, – произносит он километры с ударением на «о».

Не парься ты, думаешь, кто-то из них бы сомневался, – шепчет он.

Да ты бы мог быть на месте любого из них, – произносит он сакральную фразу.

Я даже не… – шепчет лейтенант.

Генерал делает вид, что встает, чтобы уйти. Лейтенант быстро выбирается из мешка, и по-пластунски подползает к первому (всего их двенадцать) товарищу. Шепчет:

Прости, Генка, – шепчет он.

Зажимает нос Генке, – тот вскидывается, мы успеваем увидеть его вытаращенные глаза с отблесками костра в них, – и быстрым, решительным движением прочерчивает ножом под подбородком. Геннадий несколько раз изгибается в руках бывшего лейтенанта Альбац, после чего затихает. Лейтенант тупо глядит на тело, и расплывающуюся из-под него на снегу лужу крови (черное скрадывает белое, это выглядит, как наступление моря на сушу в прилив – В. Л.).

Ну, хули ждем? – говорит генерал шепотом.

Между первой и второй перерывчик, хе-хе, – говорит он.

Лейтенант переходит ко второму коллеге, и ликвидирует его таким же способом, что и первого. Это выглядит отвратительно и страшно. Камера, словно отвратившись, разворачивается, и мы видим только костер, искры… улетающие вверх искры, которые уносят сейчас в ночное небо Карелии жизни двенадцати незадачливых лейтенантов ФСБ.

О происходящем вокруг костра мы можем догадываться лишь по хриплому дыханию убийцы, и легкому шуму, который издают жертвы перед смертью.

Камера словно ложится в костер, и мы видим столп огненных искр, поднимающихся в небо. Они распыляются по нему… Мы видим просто – звездное небо. Чарующая картинка несколько секунд не меняется. Потом – грубый голос генерала, который уже не шепчет.

Молоток, Максимка! – говорит он.

Общий план поляны. Двенадцать трупов, ритуально разложенных вокруг костра, в спальных мешках. Опрокинутые фляжки. Консервы… Лейтенант бывший Альбац, во весь рост, с перекошенным от ужаса лицом, пустыми глазами, и ножом, с которого стекает кровь. Руки в крови крупно. Форма в крови. Общий план фигуры. Его трясет.

П-пп-п-п-охоже, – говорит он.

На жж-ж-жертвоп-п-п-п-ринош-ш-ше-нни-е, – стучит он зубами.

Так это блядь и есть жертвоприношение, Егорка, – говорит товарищ генерал.

Залезает в свой спальный мешок, – лейтенант напрягается, становится боком, как если бы генерал решил вдруг его пристрелить, это движение не ускользает от генерала, тот усмехается, и разворачивает свой мешок Демонстративно (показать все в доли секунды – В. Л.), – и достает оттуда бубен и маску.

Шаманская, с Тувы пгивез, – говорит он.

Надевает маску и начинает бить в бубен.

Крупно – вытаращенные глаза лейтенанта. В них мы впервые видим сомнение в том, стоила ли возможность крышевать киоски, – а по мере карьерного роста и заводы, – таких ужасов и страданий.

Отъезд камеры. Мы видим, что лейтенант сидит в вертолете, у него вид новобранца, который попал во Вьетнам, – в самый разгар боев, – и чудом уцелел (да, как главный герой фильма «Взвод», молодец возьми с полки пирожок, придурок – прим. сценариста для особо въедливого читателя-киноманов). Стрекот лопастей. Проносящийся под вертолетом лес, озеро, поле… Снова бегут волки… В другом углу вертолете спит генерал ФСБ с лицом и голосом министра Шойгу. В кадре возникает лицо одного из летчиков. Он кричит:

Чего притих, лейтеха?! – кричит он.

Лейтенант молча смотрит на летчика и переводит взгляд на стену.

Чего, напугал товарищ генерал? – кричит летчик.

Обряды, небось, были? – кричит он.

Лейтенант слабо кивает. Летчик смеется.

Ты не сцы, – кричит он.

Пошутил он, – кричит он.

Он бубном вертолет вызывает, – кричит он.

А маска эта… тувинская? – говорит лейтенант.

Так для конспирации! – кричит летчик.

Хлопает по плечу, смеясь, отходит.

Крупно – лицо генерала-шамана, который спит с открытыми глазами.

ХХХ

Отъезд камеры. Мы видим, что генерал-шаман сидит у радиоприемника. Он одет, как советский генерал на пенсии. Спортивные штаны, тапочки, свитер грубой вязки… Из носа генерала торчат волоски, плешина на голове тщательно прикрыта волосами, зачесанными с боков. Радиоприемник – новый, но стилизован под старинный, ламповый. Размером он примерно с маленький чемодан или большой советский магнитофон (из тех, что поколение дворников и сторожей – еще более педерастического, чем поколение хипстеров и пидарасов, – таскало на одном плече, прогуливаясь во дворах – прим. Сценариста).

На одной из сторон приемника надпись.

«Сделано в Китае».

Генерал бормочет.

Ишь, черти, чего удумали, – бормочет он.

Ну, послушаем вражеские бля голоса, – шепчет он.

Ишь пидарасы, Свобода у них не затиха… – бормочет он.

На полвтулку и мега-короткой волне и пидарас сможет, – бормочет он.

Общий план помещения. Это просторная комната с евроремонтом, много, что называется, «девайсов», – вроде плазменного телевизора на всю стену, тостера, ноутбука, айфона… так что китайский приемник выглядит, скорее, старорежимной блажью генерала. Но слишком уж Показно ведет себя генерал, слишком Нарочито. Это понятно всем (и сценаристу и читателю, благодаря подсказке сценариста – В. Л.), кроме женщины лет 40, статной, красивой, ухоженной, одетой в красивое платье и шубу – из меха рыси, – и дорогие, качественные туфли.

Она появляется в проеме двери и говорит:

Вася, опять ты радио свое слушаешь, – говорит она.

Снова давление поднимется, солнышко, – говорит она.

А что делать, Нинок, – говорит, показно сокрушаясь, генерал.

Работа не ждет, – говорит он.

И-и-и-и, трудяга ты мой, – говорит женщина с интонацией актрисы дневных сериалов ОРТ («Семеновна спасет Кузьмича от пьянки и они строят в деревне город-солнца, смотрите 1235-ю серию «Березового Спаса» для тех, кто в обед дома – В. Л.)

Шел бы со мной на фитнес, – говорит она.

Мне, Нинка, на полигонах, такой фитнес устраивают, – говорит генерал ворчливо.

Что аж жопа болит, – говорит он.

Женщина ласково ерошит волосы супруга, целует его, уходит. Звук закрывшейся двери. Генерал, оглянувшись, несколько секунд ждет. Потом наклоняется над радиоприемником и говорит:

Л и Цы, Ли Цы, прием, – говорит он.

Прием, Ли Ци, – говорит он.

Л и Ци… – говорит он.

Ну что же ты, малыш… – говорит он горько.

Прием… – говорит он.

Ну я прошу тебя… я умоляю… – говорит он.

Прием, прием, Ли Ци… – говорит он.

Мы слышим шумы, шорох… Из радиоприемника раздается, наконец, голос.

Моя заебаться ждать когда твой уйти от эта сука, – говорит голос.

Сколько можно ждать?! – говорит голос.

Нинок сюда, Нинок туда… Нинок заебать мой мозг! – говорит голос.

Если твой любить Нинок, пусть твой хуй сосать Нинок! – говорит голос.

Ебать меня, а женить Нинок! – говорит голос.

Голос очень жесткий, сварливый… При каждой фразе генерал съеживается, как от удара. Но – как ни парадоксально, – постепенно его взгляд теплеет (ведь как и все госслужащие, он мазохист и поклонник ролевого садо-мазо – В. Л.), и генерал, можно сказать, Течет.

Солнышко… ну потерпи, – говорит генерал в приемник.

Мой терпений как хуй у жид, – говорит голос из радиоприемника.

Совсем в обрез, – говорит он.

Ну сколько раз я говорил… еще годик, до пенсии, – говорит генерал.

А потом развод и домик… в Карелии… только ты и я… – говорит он.

А, Ли Ци? Как собирались?! – говорит он.

Ну пожалуйста… – говорит он.

Ладно, не ныть, старый мудак, – говорит голос.

Твоя принести мне хоть что-то сегодня? – говорит он.

Да, да, солнышко, – говорит генерал.

Надевает очки как у Вуди Алена (такие же нелепые, не смешные и идиотские, как сам Вуди Ален, который только за счет сисек Йохансон и выезжает – В. Л.) и трясущимися руками берет со стола какие-то бумаги.

Значит, тут по центру космическому, – говорит он.

И по железной дороге, что к Амуру… – говорит он.

Есть еще по той шахте, что наши для урана приберегли, – говорит он.

А потом значит, боеголовку туда, – говорит он.

Спрятать? – говорит голос из шахты.

Ну конечно, – говорит генерал-шаман.

Хорошо… – говорит голос после небольшой паузы.

За каждый новость про боеголовка, – говорит он.

Моя делать хорошо твоя головка, ха-ха, – говорит голос.

Да, солнышко, спасибо, – говорит генерал.

Ну и еще по мелочи, целлюлоза, тигры, химвойска, – говорит генерал.

Просматривает листки, стучит ими по столу (собирает), и сует в щель в приемник. Говорит умоляющим тоном.

Можно заглянуть? – говорит он.

Можно, – ворчливо отвечает голос.

Генерал приоткрывает крышку. Мы видим в приемнике не радистку-карлика, как мог вообразить читатель-фантазер (я понимаю, почему, но мне это совершенно безразлично – В. Л.). В радиоприемнике мы видим настоящий маленький кабинет, абсолютная – пусть и миниатюрная – копия того центра командования спецоперациями, что находится в Лэнгли. Маленькие экраны, микрофоны, огромный стол, вокруг него – люди в военной форме… Они что-то увлеченно обсуждают, бегают посыльные с бумагами… В углу помещения сидит девушка в белой рубашке и юбке до колена, у нее в руке микрофон. Судя по нежному взгляду, который на нее бросает генерал, это с ней он разговаривал, когда приемник был закрыт. Все, в общем, настоящее. За одним исключением.

Люди в приемнике по 2– 2, 5 сантиметра ростом

(крупно – рука генерала на краю приемника, чтобы мы видели пропорции).

И все эти маленькие люди – китайцы.

То есть, как мы понимаем, схожесть их центра с тем, что в Лэнгли, не случайна – и тут не обошлось без легендарного китайского контрафакта.

Генерал тактично покашливает. Говорит:

Ну, здравствуйте, – говорит генерал.

…мои гарантийные китайские человечки, – говорит он.

Один из участников совещания поднимает голову. Глядит на огромное лицо генерала (камера показывает его из приемника) с презрением и гортанно говорит:

Гхань хгунь гунь гвань! – гавкает он.

А? Чего? – говорит генерал.

Пошел на хуй отсюда – говорит девушка-переводчица.

…и шлюху свою забирай, – переводит, покраснев, девушка.

Встает, потупив голову, и ждет, пока генерал не вынет ее из приемника. Остальные обитатели центра, демонстративно не глядя на девушку и генерала, продолжают заниматься своими делами: маленькие генералы обсуждают что-то, радисты стучат машинками, офицеры – работают у компьютеров, уборщица в синем костюме моет пол…

Генерал прикрывает приемник крышкой.

Раздавить бы тебя, гнида, – с ненавистью цедит он.

А деньга твой получать от кто станет? – говорит девушка горько.

Поздно, снявши целка по пизде не плакать, – говорит она.

Видно, что девушка расстроена. Генерал ставит ее на стол, и кладет подбородок сюда же, чтобы хорошо видеть радистку.

Л и Ци, да не парься ты, – говорит он.

Год еще до пенсии, а потом Карелия, озеро, рыбалка, – говорит он.

Женюсь на тебе… вот увидишь, – говорит он.

На такой аномалий как я? – говорит девушка.

Нас никто не любить, – говорит она.

Даже компалтия Китай… – говорит она.

…слава КПК!!! – кричит она.

Даже компалтия Китай ссылать нас… – говорит она.

…с глаз долой из селца на хуй, – говорит она.

Мы, русские, любим сердцем, – говорит генерал с внешностью тувинца Шойгу.

Ну, и еще кое чем, – игриво говорит он.

А, Ли Ци? – говорит он.

Л и Ци смущенно улыбается, снимает с себя рубашку. Мы видим, что она без лифчика, и у нее большая, красивая грудь. Генерал кончиком дрожащего пальца прикасается к ней, девушка томно тянется и стонет.

Твой знать что мой заводиться от сиська, – говорит она, прерывисто дыша.

Заводиться сразу давай еще грязная старикашка ебать твой хуй, – говорит она.

Начинает онанировать (да, под юбкой у нее тоже ничего не было). Мы видим, что у нее небритые подмышки и промежность. Говорит:

ДавайдавайдавайДАВАЙ, – говорит она.

Ебать мой матка, ДАВАЙ, – говорит она.

Генерал слюнявит палец и легонько трогает им соски девушки. Та идет пятнами – буквально, то есть, о симуляции не может быть и речи, – и стонет.

Русская ебанашка варвар борода уметь сделать Ли Ци хорошо, – стонет она.

Давать внутрь, – стонет она.

Генерал трясущимися руками, – рассыпав, – раскрывает коробок спичек, хватает одну, слюнявит и вводит в Ли Ци. Та начинает кончать, извиваясь, и колошматя кулачками по столу.

Да-да-да, ебать и грабить! – кричит она.

Ебаить копать, ебать колотить! – кричит она.

У, ух, ух, у, ах на-нах!!! – кричит она.

Кончив несколько раз, сползает со спички, отдувается. Крупно – вся комната со стола, как бы глазами Ли Ци. Генерал заискивающе говорит в камеру:

Малыш, а я? – говорит он.

Обслужишь папочку? – говорит он.

В это время из приемника раздается тявкание.

Л и гхы гунь кхунь нань! – слышно из приемника.

Л и Ци виновато говорит:

Моя не обслужить папочка, – говорит она.

…пока твоя не сказать кое-что, – говорит она.

Ну? – говорит генерал, расстегиваясь.

Что твоя будет делать в Молдавия? – говорит она.

У генерала лицо человека, получившего удар под дых. Но девушка улыбается и облизывает губы. Картинка начинает как будто пульсировать, мы слышим тяжелое дыхание… в общем, видим все глазами человека под 60, который очень возбужден и у которого повысилось давление.

Ну хорошо, хорошо, скажу, – бормочет он, возится в ширинке.

Опять подслушали, черти узкоглазые, – бормочет генерал, расстегиваясь.

Да ерунда, Ли, поскакушечка ты моя, – бормочет он, выкладывая на стол хозяйство (мы успеваем заметить татуировку якоря и надпись «Североморск 1978—1982»).

Не стоило бы и шантажировать, я бы и так ска… ДАДАДАБЛЯДЬ, ДА! – говорит он.

Мы видим, как девушка, поплевав на руки, разбегается и прыгает на головку члена генерала.

Обхватив его руками и ногами, она пытается залезть на него, как (примечание голосом голосом журналиста провинциального бюро центрального ТВ) «на столб намазанный маслом, на котором осетинские богатыри проверяют свои силы, и умение добраться до самой верхушки, к которой привязана настоящая живая овца, в дни праздника весеннего сева!».

Генерал мелко трясется.

И что дарьше? – говорит девушка.

А? – говорит генерал.

Дальше лезь в уздеч.. – хрипит он.

Дарьше пло Мордавия сталичок! – говорит девушка.

А, бля, да какой-то там чемоданчик с ура… – говорит генерал.

Застывает. Крупно – его вытаращенные глаза. Постояв чуть-чуть, медленно падает ничком. Крупно – пулевое отверстие в затылке. За генералом стоит бывший лейтенант Альбац. Он уже выглядит так, каким мы его увидели с двумя проститутками в Кишиневе. Он старый, грузный, у него большой живот, прожилки на лице… То есть, он и правда очень изменился, несмотря на то, что экзамены сдал всего несколько недель назад.

Лейтенант смотрит в камеру, и держит перед собой пистолет с глушителем.

Значит… на Пекин, – говорит он холодно.

Девушка, едва успевшая соскочить с члена, поворачивается к приемнику и кричит:

Бунь дань ху! – кричит она.

Хань дзу ца! – кричит она.

Полундра на хуй! – кричит она.

Крышка приемника слетает и мы видим, как оттуда врассыпную бросаются по столу десятки, даже сотни, человечков. Сверху они неотличимы от тараканов. Лейтенант Альбац одним прыжком оказывается на столе и начинает прыгать на нем. Кровь, крики, вопли, стоны… Камера поднимается вверх по фигуре лейтенанта, мы видим его сведенное ненавистью лицо, он танцует на столе, выбивает чечетку, вытаптывает каждый сантиметр. Он приговаривает:

Ах вы ебанные бляди… – говорит он.

Пекин значит, КПК, – говорит он.

И хуесосы на живца пойма… – говорит он.

Ну блядь, прогресс, – говорит он.

Постепенно умолкает. Сгорбился. Слезает со стола – он одет в костюм, так что ему не очень удобно, приходится опереться рукой, она вся в крови… Говорит в рукав.

Двенадцать, сто, пять шесть два, – говорит он.

Отличная работа, Кац, – говорит голос.

Что делать с заданием? – говорит лейтенант.

Его выполните вы, – говорит голос.

Езжайте в Кишинев, развеетесь, – говорит голос.

Там самые дешевые бляди, – говорит голос.

Вас понял, – говорит лейтенант.

Окинув взглядом стол – передавленные мертвые тела, настоящее побоище, – берет спичку, чиркает о коробок, и поджигает занавеску. Общий план дома снаружи.

Из окна вырываются языки пламени.

Дым…

…отъезд камеры. Мы видим, что дым шел от курительных палочек, которые китайцы в фильмах про кун-фу жгут перед портретами покойных предков. Китаец на коленях. Бесстрастное лицо, традиционный халат, но на нем – значок. «Член высшего бюро КПК». Портрет девушки из радиоприемника. Коробок спичек. Китаец раскрывает его, мы видим в коробке две крошечные ручки. На коробке – надпись на языке «мандарин», причем с ошибками.

Чурки узкоглазые, – написано на коробке.

Две руки… вот и все, что осталось от вашей пизды, – написано на коробке.

Разве жизнь не мимолетна? – написано там.

Ебанные русские дикари, – шепчет китаец.

Три ошибки и несоблюдение ритма, – говорит он.

И при чем здесь хокку? – шепчет он.

Хокку это же блядь японцы, а мы китайцы, – шепчет он.

Это же СОВЕРШЕННО разные люди, – шепчет он.

А не то, что эти ебанные белые дикари, на одно лицо, – шепчет он.

Да еще и ошибки.. – повторяет он.

Легче обезьяну научить ебать собаку, – говорит он.

Чем русского – писать на правильном китайском, – говорит он.

Тяжело вздыхает, смотрит на надпись с отвращением (теперь мы примерно представляем, почему Конфуций не любил двоечников – В. Л.).

Но мы отомстим за тебя Ли, – говорит он.

Ты думала, мы ненавидим тебя и таких как ты, за ваше уродство, – шепчет он.

Что КПК предало вас, маленький народ хань, – говорит он.

Ты ошибалась, маленький человечек, – шепчет он.

Мы, народ и Коммунистическая Партия Китая, – говорит он.

…высоко оценили твой вклад в развитие обороны Китайской Народной республики, – говорит он.

И мы хотим наградить тебя высшей честью… – говорит он.

Снимает с себя значок.