Текст книги "Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России"

Конечно, богатому крестьянину было легче решить проблему с разрешительным документом, хотя бы потому, что у него, скорее всего, не было недоимок (долгов), на что особенно обращал внимание закон: «Сельские обыватели, за коими числятся недоимки по тем из государственных, земских и мирских сборов, поступление которых обеспечивается круговою порукою подлежащих сельских обществ, могут получать паспортные книжки лишь с согласия обществ, к коим они приписаны».[273]273
  Новый закон о видах на жительство. Спб., 1897. С. 17. www.rsl.ru


[Закрыть]

Справедливости ради надо сказать, что и недоимщики (должники) могли получить паспорт, что было особенно важно для тех, кто уходил на отхожий промысел, но тогда в нем делалась отметка о наличии недоимки, которую они должны были погасить до конца года. В противном случае паспорт им не продлевался (то же самое относилось к мещанам и ремесленникам – ст. 60 «Закона о видах на жительство»). А нанимать работников без паспорта помещики или фабриканты не имели права. Таким образом, и богатые, и бедные крестьяне (а также мещане и ремесленники) ограничивались в правах на свободное передвижение исключительно по сословному признаку.

Именно так закон трактовал и сам документ – это не только удостоверение личности, но и право «на отлучку из места жительства в тех случаях, когда это право должно быть удостоверено».[274]274
  Там же. С. 7. www.rsl.ru


[Закрыть]

Ограничивались они в правах и той самой круговой порукой, которая была формально отменена лишь в 1903 году, но просуществовала фактически до 1917 года, и общинной формой землепользования, которая в том или ином виде существовала до начала сталинской коллективизации вопреки так популярным сегодня столыпинским реформам. До 1903 года крестьян можно было пороть по закону. Так, в одном месяце 1885 года по приговору Глежевского волостного суда под Санкт-Петербургом «было высечено в одном обществе из 45 домохозяев 25, в другом из 45–23, в третьем из 35–26, в четвертом из 41–32, в пятом из 51–35, в шестом из 108–38».[275]275
  Дубровский С. М. Очерки русской истории. М., 1923. С. 32. www.rsl.ru


[Закрыть] Какое уж тут равенство, свободы тоже немного.

То есть товарные отношения в деревне к концу XIX века, конечно, нарастали, но можно ли их назвать по-настоящему капиталистическими? В своей знаменитой работе «Развитие капитализма в России» В. И. Ленин пришел к выводу, что «обломки дореформенного строя (прикрепление крестьян к земле и уравнительное фискальное землевладение) окончательно разрушаются проникающим в земледелие капитализмом».[276]276
  Ленин В. И. Развитие капитализма в России. ПСС. Т.3. С. 72. http://leninism.su/.


[Закрыть]

С ним трудно спорить. Эта работа до сих пор считается образцом научной мысли и ценным источником по аграрным отношениям конца XIX – начала XX века. Но ведь и до установления крепостного права на Руси, и при крепостном праве был рынок со свободными хлебопашцами, были арендаторы, были поденщики, были богачи и бедняки. Масштабы, правда, не те – средневековье, да и населения было меньше. Хорошо известно, что с древнейших времен, повторимся, собственность вообще, рынок вообще и товарные отношения вообще существовали в том или ином виде всегда и везде.

Не случайно Макс Вебер отмечал, что «стремление к предпринимательству», «стремление к наживе», к денежной выгоде, к наибольшей денежной выгоде само по себе ничего общего не имеет с капитализмом. «Это стремление наблюдалось и наблюдается у официантов, врачей, кучеров, художников, кокоток, чиновников-взяточников, солдат, разбойников, крестоносцев, посетителей игорных домов и нищих – можно с полным правом сказать, что оно свойственно all sorts and conditions of men (людям всякого рода и состояния, – В. М.) всех эпох и стран мира, повсюду, где для этого существовала или существует какая-либо объективная возможность». Подобные наивные представления о сущности капитализма принадлежат к тем истинам, от которых раз и навсегда следовало бы отказаться еще на заре изучения истории культуры. Безудержная алчность в делах наживы ни в коей мере не тождественна капитализму и еще менее того его «духу». Но, подчеркивал он здесь же, капитализм безусловно тождественен стремлению к наживе в рамках непрерывно действующего рационального капиталистического предприятия, к непрерывно возрождающейся прибыли, к рентабельности.[277]277
  Вебер Макс. Протестантская этика и дух капитализма / Макс Вебер. Избранные произведения. Пер. с нем. М.: Прогресс, 1990. С. 46–47. http://www.kara-murza.ru/books/Veber/index.html


[Закрыть]

Сомневаться в рентабельности помещичьего хозяйства, нам кажется, было бы наивно. Она была заложена в условиях освобождения крестьян, ставших особенно выгодными именно для помещиков. Конечно, владения у всех были разные, было множество мелких и убыточных поместий, да и не все помещики оказались эффективными хозяевами даже в этих стерильных для них условиях. К тому же серьезный удар по освобожденным помещичьим хозяйствам нанес кризис «хлебных цен» конца XIX – начала ХХ веков. Но кто хотел заниматься своим хозяйством, имел все шансы достичь успеха. Ведь Освобождение 1861 года, отменив последнюю сословную обязанность помещиков перед государством – социальную защиту крестьян, окончательно и по-настоящему свободными сделало только их и только в 1861 году. Эта обязанность достаточно серьезно мешала помещикам, не давая им насладиться всей полнотой свободы образца 1785 года. Так, один из поборников дворянских прав писал накануне Освобождения: теперь «мы будем платить за работу, и не будем содержать тунеядцев», «законного требования на нашу щедрость уже более не будет».[278]278
  О настоящих обязанностях русского дворянства. Париж, 1861. С. 5. www.rsl.ru


[Закрыть]

Какова была барская щедрость, можно представить себе хотя бы из школьного курса литературы; у А. С. Пушкина, например, было стихотворение «Деревня», помните: «Приветствую тебя, пустынный уголок», а дальше:

 
Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.[279]279
  Пушкин А. С. Деревня. http://rvb.ru/pushkin/01text/01versus/0217_22/1819/0046.htm


[Закрыть]
 

«Неумолимый владелец», помещик, живший чужим трудом, себя тунеядцем не считал, ему были обязаны все, а он – никому. Это и есть настоящий барин, настоящее русское барство, некоторые проявления которого можно обнаружить даже сегодня. Не зря же глава администрации Президента РФ Сергей Иванов как-то сказал: «Государственным служащим всех рангов нельзя барствовать; нужно подавать личный пример безупречного поведения и скромности».[280]280
  Иванов призвал чиновников подавать пример скромности, а не барствовать // Взгляд. 29 января 2015. http://vzglyad.ru/news/2015/1/29/726806.html


[Закрыть] Вот так, ни много, ни мало – барствовать нехорошо, с другой стороны, законом не запрещается!

А крестьяне, получив личную свободу, попали теперь уже в социально-экономическую несвободу, в кабалу, благодаря которой помещики стали на них неприкрыто наживаться. При этом раньше, даже если судить по цитате о «тунеядцах», закон им этого не позволял (ст. 1900 «Уложения о наказаниях» 1845 г. на сайте РГБ). Наживались буквально на всем, на искусственно устроенной чересполосице, на несправедливых нарезах крестьянской земли, на временно обязанном положении крестьян и на многом, многом другом.[281]281
  Троицкий Н. А. Россия в XIX веке: Курс лекций. М.: Изд. Высш. шк., 1997. С. 198. http://scepsis.net/library/id_1421.html


[Закрыть]

Благодаря этому, как писал в начале ХХ века известный просветитель и экономист Н. А. Рубакин, «в руки первенствующего сословия после 1861 г. перешло не менее 10 миллиардов рублей, не считая того, что получили, закладывая свои имения, другие частные землевладельцы. Правда, за последние 40–50 лет земельные богатства уходили и уходят от них, но в то же время в громадных размерах притекали и притекают, в силу определенных условий русского уклада жизни, богатства денежные; и те, кто до этого времени жил, отчуждая неоплаченный труд под видом земельной ренты, имел возможность и после продажи, отчуждения или залога своего имения продолжать это свое дело его отчуждения, но лишь под видом % на капитал, как бы (выделено В. М.) свалившийся ему с неба».[282]282
  Рубакин Н. А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы. СПб.: Изд. «Вестник знания», 1912. С. 139. http://istmat.info/node/24767


[Закрыть]

Не отставало от них и государство. Только по выкупным платежам крестьяне переплатили к 1906 году почти три цены (по рыночным ценам 1861 г.), выкупив таким образом не только землю, но и самих себя в трех поколениях. Мало того, они оплатили еще и дворянский долг в размере 425 млн 503 тыс. 61 руб., который был включен в выкупные платежи.[283]283
  Там же. С. 194–198, 136


[Закрыть] Один из ведущих специалистов этого периода профессор Н. А. Троицкий утверждает, «крестьяне были обмануты и ограблены, вышли из рабства у помещиков в кабалу к тем же помещикам».[284]284
  Троицкий Н. А. Россия в XIX веке: Курс лекций. М.: Изд. Высш. шк., 1997. С. 199. http://scepsis.net/library/id_1421.html


[Закрыть] А современник реформы и революционер Н. П. Огарев прямо называл Освобождение «новым крепостным правом» («Разбор нового крепостного права» на сайте РГБ).

Но можно ли считать грабеж капитализмом, где здесь «непрерывно действующее рациональное капиталистическое предприятие», где «дух капитализма»? Рентабельность еще может как-то присутствовать даже в грабеже, но с рационализмом проблема: постоянный грабеж истощает источник собственной рентабельности, это все равно что пилить сук, на котором сидишь.

В. И. Ленин называл пореформенное время переходным периодом и доказывал, что к концу XIX века на селе установились вполне капиталистические отношения – «Капитализм впервые порвал с сословностью землевладения, превратив землю в товар».[285]285
  Ленин В. И. Развитие капитализма в России. ПСС. Т.3. С. 310. http://leninism.su/.


[Закрыть] Все верно, земля стала товаром, но только сословность никуда не делась. Для помещиков земля и до Освобождения была товаром, они ее свободно покупали и продавали, а у крестьян ее как до освобождения не было, так и после не много прибавилось, так как субъектом поземельных отношений стала сельская община. А надельной земли, которая находилась в личной собственности, многим не хватало даже на прокорм. Фактически крестьянские наделы оставались в сословном владении, хотя формально земля стала их «золотой» (судя по выкупной цене), но на самом деле ничего не стоившей собственностью.

Большая же часть земли оставалась в собственности дворянского сословия. Так, к концу XIX века 10,5 млн бедных крестьянских хозяйств (примерно 50 млн человек) имели 75 млн десятин земли, и практически столько же (70 млн десятин) приходилось на 30 тыс. крупных помещичьих латифундий (примерно 150 тыс. человек).[286]286
  Троицкий Н. А. Россия в XIX веке: Курс лекций. М.: Изд. Высш. шк., 1997. С. 225. http://scepsis.net/library/id_1421.html


[Закрыть] Существенный рост крестьянских земель наблюдается в период революции 1905 года, который был вызван скорее массовым исходом из села помещиков, чем развитием капитализма («паническая распродажа дворянских земель»[287]287
  Коцонис Янни. Как крестьян делали отсталыми. М.: Нов. лит. обозрение, 2006. С. 108. http://bookfi.org/book/760825


[Закрыть]). Тем не менее, и после революции дворянское землевладение составляло порядка 62 % всей частновладельческой земли.[288]288
  См.: Дворянство / История России с древнейших времен / В. Ю. Халтурин, С. П. Боброва, О. Е. Богородская, Г. А. Будник и др. Иван. гос. энерг. ун-т. Иваново, 2003. 340 с. http://interpretive.ru/dictionary/375/word/dvorjanstvo


[Закрыть]

В какой-то степени способствовали развитию капитализма в деревне, конечно, и столыпинские реформы, и деятельность Крестьянского поземельного банка, который взвинчивал цены при покупке дворянских земель и перепродавал их крестьянам под свой, разорительный для них, процент. Видимо, поэтому даже современники не считали его деятельность капитализмом: по их мнению, банк просто скупал «по повышенным оценкам, т. е. по хорошим ценам, земли дворянские, которые с выгодой для Банка перепродаются им крестьянам в кредит, за который идут ему проценты, а крестьяне, нуждаясь в земле, идут на явно невыгодные для них покупки… Деятельность Банка… перешла в конце концов в земельную спекуляцию, но зато стало легче дышать дворянскому землевладению».[289]289
  Рубакин Н. А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы. СПб.: Изд. «Вестник знания», 1912. С. 136. http://istmat.info/node/24767


[Закрыть]

Капиталистические отношения на селе, несмотря на «освобождение», действительно, как считал Н. П. Огарев, сильно напоминали крепостные, потому что в ответ на волну массовых выступлений крестьян против выросших за двадцать пять лет на 300 % цен за аренду помещичьей земли правительство Александра III установило уголовную ответственность за отказ от ее оплаты.[290]290
  Мартов Ю. О. Современная Россия. Женева, 1898. С. 6. www.rsl.ru


[Закрыть] Благодаря этому заниматься собственным хозяйством помещикам стало просто бессмысленно, зачем – сдаешь все в аренду (при аграрном перенаселении проблем с арендаторами не было) и получаешь гарантированный уголовным правом доход (порядка 500 млн. руб. в год). Да еще Дворянский банк придет на помощь, живи себе на процент от капитала: как говорил Н. А. Рубакин, крестьянин все оплатит.

Получается, что принятые во всем мире свободные рыночные отношения труда и капитала у нас регулировались тюрьмой, а капиталистическую рациональность помещичьего хозяйства обеспечивал обобранный до нитки и бесправный арендатор (наши с вами прадеды, между прочим).

Нередко капиталистические отношения в деревне напоминали простое ростовщичество, известное в истории с древнейших времен. Например, когда после Освобождения государство с опорой на земство долго пыталось внедрить на селе кооперацию, то никто не мог понять, почему она не достигает тех успехов, которые были очевидны в Европе, главным образом в Германии. Оказалось, что богатые крестьяне, кулаки, частенько пользуясь темнотой и неграмотностью своих односельчан, брали ссуду в кооперативе только для того, чтобы отдать ее беднякам под бо́льшие проценты. А бедняки использовали эти деньги не для того, чтобы вкладывать их в развитие своего хозяйства, а для того, чтобы закрыть какие-то долги или просто потратить на текущие расходы – суммы были незначительные, даже попировать на радостях, и попадали в вечную кабалу к «мироедам», расплачиваясь остатками своих наделов и батрачеством.[291]291
  Коцонис, Янни. Как крестьян делали отсталыми. М.: Нов. лит. обозрение, 2006. С. 35–37. http://bookfi.org/book/760825


[Закрыть]

Крестьяне вообще с недоверием относились к кооперации, рассуждали обычно таким образом: «Зачем мне общественная лавка, когда купить не на что?.. Если плуг приобресть, что им пахать? – земли нет. За что ни хватись… Банк завести, из банку брать будем, а отдавать, чем? Не оттого ли происходят всякие аграрные беспорядки?.. Если у нас не будет увеличения земли никакие кооперации не помогут…».[292]292
  Новое крестьянство. Очерки деревенских настроений. Москва, 1905. С 43. www.rsl.ru


[Закрыть]

Не случайно к 1914 году само понятие капиталист превратилось на селе в бранное, практически в нецензурное слово. Как писал один кооперативный журнал, «общий враг у земства и кооперативов – капитализм, потому необходимо полное объединение земств и кооперативов в один союз для борьбы с капитализмом».[293]293
  Коцонис, Янни. Как крестьян делали отсталыми. М.: Нов. лит. обозрение, 2006. С. 234. http://bookfi.org/book/760825


[Закрыть] (Интересно, что земства были сословной дворянской администрацией, управлявшей земельными отношениями в волости и уезде по поручению государства и часто за его счет).

Но и чисто капиталистические, по Ленину, кулацкие хозяйства накануне Первой мировой войны составляли лишь 15 % всех крестьянских хозяйств (некоторые авторы считают, что их было три процента, а остальные – «просто зажиточные»[294]294
  Орлов А. С. История России / А. С.Орлов, В. А.Георгиев, Н. Г. Георгиева, Т. А. Сивохина. М.: Проспект, 2006. С. 293


[Закрыть]). А если говорить в целом о доле капиталистического сектора в социальной системе государства, то сельская буржуазия вместе с помещиками, крупной и средней городской буржуазией и торговцами составляла 16,3 % населения, а крестьяне, кустари и ремесленники (без пролетариата) – 66,7 %.[295]295
  Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование вовремя войны / Н. Д. Кондратьев. Предисл. Н. К. Фигуровская. М.: Наука, 1991. С. 43


[Закрыть]

Видимо, 66,7 % – это и есть те самые пережитки феодализма, о которых пишут и говорят сегодня все, даже самые авторитетные историки. Однако понять, каким образом «пережитки» многократно превосходят бурно растущий капиталистический сектор, нормальный человек не в состоянии, у всех в головах еще со школьной скамьи какая-то каша. В любом издании по истории мы найдем немало цифр, которые свидетельствуют именно о бурном росте капитализма, о его невероятных темпах и о немыслимых объемах производства, которым мешали какие-то пережитки. Например:

«От темпов роста индустрии в России в то время просто дух захватывает»,[296]296
  Красильщиков В. А. Вдогонку за прошедшим веком: развитие России в ХХ в. с точки зрения мировых модернизаций. М.: РОССПЭН, 1998. С. 22


[Закрыть] сообщает нам В. А. Красильников, бывший научный сотрудник Института теории и истории социализма при ЦК КПСС, сегодня известный как специалист по процессам модернизации.

Более трезвую, и в то же время противоречивую оценку в свое время давал доктор исторических наук А. И. Уткин: «Россия стала четвертой индустриальной державой мира, шестой торговой нацией. И все же не следует предаваться преувеличениям в отношении индустриального развития России. Ко времени революции 1917 г. общий капитал промышленных и торговых компаний (за исключением банков и железных дорог) составлял примерно 2 млрд долл., что составляло одну девятую капитала, инвестированного в США только в железные дороги. Капитал лишь одной американской «Юнайтед Стил корпорейшн» равнялся совокупному капиталу всех индустриальных и торговых компаний России (совокупный капитал компаний Англии, страны с населением в три раза меньше России, составлял 12 млрд долл.). В России накануне революции было 2 тыс. акционерных компаний, в то время как в Англии – 56 тысяч».[297]297
  Уткин А. И. Первая Мировая война. М.: Алгоритм, 2001. С. 19. http://militera.lib.ru/h/utkin2/index.html


[Закрыть]

Какой-то парадокс – четвертая индустриальная держава мира и ничтожная доля капитализации торговых и промышленных компаний (за исключением банков и железных дорог). Похоже, как раз эти цифры и дают некоторым чувствительным академикам ощущение того, что «мы были богатые, процветающие и шли вперед». Но, как утверждает популярный академический учебник по истории, «при всех несомненных достижениях капиталистического хозяйства социальная трансформация общества происходила очень медленно. Деятельность капиталистических компаний затрагивала интересы лишь небольшой социальной группы, включавшей представителей нескольких сотен (выделено В. М.) известнейших купеческих семей, десятки (выделено В. М.) дворянских родов, небольшое число лиц из инженерного корпуса и профессуры. Они составляли основной контингент держателей акций и пополняли ряды членов советов и директоратов фирм».[298]298
  История России. XX век / Институт Российской истории РАН. Отв. Ред В. П. Дмитриенко. М.: АСТ, 1998. С. 16


[Закрыть]

А современники прямо называли цифры – не более 4,5 тыс. человек «являются хозяевами правительственной машины, а, значит, и главными акционерами гигантских капиталистических имуществ и предприятий, с нею нераздельно связанных».[299]299
  Рубакин Н. А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы. СПб.: Изд. «Вестник знания», 1912. С. 67. http://istmat.info/node/24767


[Закрыть] В целом, «по переписи 1897 г., во всей империи жило «доходами с капитала и недвижимого имущества» всего 328,513 чел.».[300]300
  Там же. С. 101


[Закрыть] В 1913 году «крупная буржуазия, помещики, высшие чиновники и пр.» составляли 2,5 % населения или 4,1 млн человек.[301]301
  Социальная структура России в 1897 и 1913 гг. Таблица 3. http://protown.ru/information/hide/6620.html


[Закрыть]

Как же так? Получается, масштабы капиталистического сектора в Российской империи были до смешного малы.

Если взглянуть на капиталистические отношения с другой стороны, со стороны рынка труда, например, то и тогда картина будет не лучше. Так, в 1899 году помещик и бывший предводитель дворянства А. Плансон, говоря о бедственном положении крестьян, отмечал, что в Западной Европе лишившийся лошади и обедневший крестьянин мог легко найти себе пропитание на фабрике или заводе. У нас же «из 25 русских (т. е. центральных, – В. М.) губерний, только в 3–4 есть фабрики».[302]302
  Плансон А. Сословия в древней и современной России, их положения и нужды. СПб, 1899. С. 12. www.rsl.ru


[Закрыть] Допускаем, что после 1899 года, в начале ХХ века, объем капитальных вложений в промышленное производство в связи финансовой реформой С. Ю. Витте заметно вырос, но все равно, разве это капитализм, если к 1914 году им было охвачено 16,3 % населения, и где здесь пережитки – 66,7 %? Видно, темпы роста, от которых «просто дух захватывает», это еще не капитализм, и степень его развития вглубь и вширь не зависит от темпов.

Сегодня считается, что капитализм – это некая абстрактная идея, которая в чистом виде почти нигде не встречается, всегда есть какие-нибудь пережитки предшествующих социальных укладов. Но даже если это и так, то все равно 66,7 % – это совсем не пережитки; абстракцией их тоже не назовешь, это очевидные доминирующие социальные отношения. И, конечно, доминирующие экономические отношения. Получается какой-то парадокс: капиталистический сектор в размере 16,3 % переживал бурный рост, а «пережитки» в размере 66,7 % – прогрессирующий… кризис.

Тот же А. Плансон утверждал, «теперь в коренной России до 32 % крестьян безлошадных (в Рязанской 40 %, в Елецком уезде 38 %)…». Для сравнения отметим, что при Борисе Годунове в начале XVII века и через несколько лет после разгула опричнины на одного крестьянина приходилось 2–3 лошади, а на одно хозяйство в среднем 3–6 лошадей.[303]303
  Коломиец А. Г. Финансовые реформы русских царей. М.: НП «Редакция журнала «Вопросы экономики», 2001. С.43


[Закрыть] А к концу XIX века, по словам А. Плансона, Россия могла «похвастаться» еще и немалым количеством «безкоровных (в Елецком уезде 42 %), т. е. нищих, не имеющих ни своего хлеба, ни молока для ребенка и для улучшения своей скудной пищи, а часто повторяющиеся голодовки и бегство в дикие страны от неблагоприятных условий на родине, убивает, губит хотя не моментально, но неизбежно громадное количество крестьян».[304]304
  Плансон А. Сословия в древней и современной России, их положения и нужды. СПб, 1899. С. 12. www.rsl.ru.


[Закрыть] То есть в лихую годину безвременья и смуты русские крестьяне имели в среднем по пять лошадей на двор, а в условиях капиталистической экономики до 32 % стали безлошадными, а значит, не могли вести собственное хозяйство.

Здравый смысл нам подсказывает, что массовое разорение крестьян совсем не означает автоматическое превращение их в пролетариев, как это происходило в Европе в соответствии с теорией К. Маркса, и как считали большевики, записавшие в своей Программе 1903 года, что в России «капитализм уже стал господствующим способом производства».[305]305
  Программы Русских политических партий пред Учредительным собранием. М.: 1917. С. 26. www.rsl.ru


[Закрыть] По нашему мнению, разорение крестьян не означает развития капитализма, это «всего лишь»… разорение крестьян. Причем разорение, которое с самого начала планировалось либеральными авторами крестьянского освобождения как некий заданный алгоритм.

Фокус в том, что крестьяне, делившиеся при Освобождении на государственных, удельных и помещичьих, освобождались на разных условиях. Худшими условиями награждались помещичьи крестьяне – в среднем 3,2 десятины на ревизскую душу (а более 720 тыс. дворовых освобождались вообще без земли), что было в два раза меньше, чем наделы государственных крестьян, и значительно меньше того количества земли, которым помещичьи крестьяне пользовались до Освобождения. Из них 42,6 %, по свидетельству Н. А. Рубакина, «получили наделы недостаточные»,[306]306
  Рубакин Н. А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы. СПб.: Изд. «Вестник знания», 1912. С. 149. http://istmat.info/node/24767


[Закрыть] т. е. с них невозможно было прокормиться. Нетрудно заметить связь между этой цифрой и 30–40 % безлошадных и бескоровных, которых тридцать лет спустя после Освобождения А. Плансон назвал нищими. Фактически они стали нищими не потому, что разорились в ходе естественного экономического отбора, в ходе процесса пролетаризации, а в результате того, что их отцы были буквально назначены либеральными реформаторами 1861 года «на должность» пролетариев. Быть нищими стало их сословной повинностью, которая передавалась по наследству.

Были и другие крестьяне, обладавшие излишками земли – 13,9 % бывших помещичьих крестьян «получили наделы выше нормы».[307]307
  Там же


[Закрыть] И здесь тоже можно заметить некоторую корреляционную зависимость с количеством кулацких хозяйств, составлявших накануне Первой мировой войны 15 %. Похоже, и отцы кулаков получили свое назначение «на должность» капиталистов в момент освобождения крестьянства. Быть сельскими капиталистами стало их сословной повинностью и одновременно правом.

При этом бурно развивавшийся капиталистический сектор империи, находившийся, скажем прямо, в зачаточном состоянии, даже отчасти не мог поглотить избыток свободных и неквалифицированных крестьянских рук, обреченных на нищенство алгоритмом сословных повинностей времен Освобождения. Решить эту проблему, в частности, пытался П. А. Столыпин, организовав переселение крестьян в Сибирь, но, как уже давно признано в науке, его реформы не увенчались успехом – численность ушедших за Урал составила всего 18 % от естественного прироста сельского населения.[308]308
  История России. XX век / Институт Российской истории РАН. Отв. Ред В. П. Дмитриенко. М.: АСТ, 1998. С. 101


[Закрыть] А из общины выделялись не крепкие кулацкие хозяйства, на которые делало ставку правительство в борьбе с той же общиной, а наоборот, «слабые, подрывавшие последние надежды правительства на зарождение капитализма (выделено В. М.) в деревне».[309]309
  Рубакин Н. А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы. СПб.: Изд. «Вестник знания», 1912. С. 170. http://istmat.info/node/24767


[Закрыть]

Получается, что царская Россия, вопреки убеждениям большевиков и современных исследователей, была исключительно аграрной страной с сословным государственным строем и лишь с элементами (16,3 %) капиталистических отношений, которые проявляли себя в разных местах по-разному – на южных и западных окраинах больше, в центре – меньше, если говорить о географии. А в социальном отношении – только внутри отдельно взятых сословий.

Тогда, наконец, можно понять, откуда взялся ничтожно малый процент капитализации русских предприятий – несколько сотен купеческих семей и десятков дворянских родов были просто не в состоянии дать большего.

Тот же академический учебник утверждает, в этой среде считалось в порядке вещей устраивать свое финансовое благополучие при помощи «акул капитализма» и получать доход от частновладельческого хозяйства.[310]310
  России. XX век / Институт Российской истории РАН. Отв. ред В. П. Дмитриенко. М.: АСТ, 1998. С.15–16


[Закрыть] Но только хозяйства эти были многократно заложены-перезаложены. Благодаря этому огромная ипотечная задолженность сближала интересы помещиков и «буржуазии» (более 1 млрд руб. на 1 января 1916 года)[311]311
  Осипова Т. В. Российское крестьянство в революции и гражданской войне. М.: Стрелец, 2001. С. 6–7. http://www.osipova-rossiyskoe-krestyanstvo.blogspot.ru/2008/07/1.html


[Закрыть] и в целом вела к развитию банковского спекулятивного сектора, создавая иллюзию финансового роста.

В. И. Ленин в свое время отмечал, говоря о развитии империализма в мире, что слияние банковского и промышленного капитала в связи с образованием капиталистических монополий сделало и в России громадные шаги.[312]312
  Ленин В. И. Империализм как высшая стадия капитализма. ПСС, издание 5-е, т. 45. М.: Изд. полит. лит., 1969. С. 350


[Закрыть] До сих пор считается, что «вместе с развитыми странами Запада ее экономика вступила в стадию монополистического капитализма», и что «по степени монополизации Россия не отставала от развитых стран Европы и США».[313]313
  Мунчаев Ш. М. История России / Ш. М. Мунчаев, В. М. Устинов. М.: Норма, 2013. С. 200. Орлов, А. С. История России / А. С. Орлов, В. А. Георгиев, Н. Г. Георгиева, Т. А. Сивохина. Ист. фак. МГУ, учебник. М.: Проспект,2006. С. 287


[Закрыть] Действительно не отставала и действительно делала громадные шаги, но только среди представителей нескольких сотен купеческих семей и десятков дворянских родов, защищенных в своей капиталистической деятельности сословными привилегиями.

В. И. Ленин и сам фактически признает это, говоря о России как о наиболее отсталой в экономическом отношении стране, «в которой новейше-капиталистический империализм оплетен, так сказать, особенно густой сетью отношений докапиталистических».[314]314
  Ленин В. И. Империализм как высшая стадия капитализма. ПСС, издание 5-е, т. 45. М.: Изд. полит. лит., 1969. С. 378


[Закрыть] По нашему мнению, он был не «оплетен», а встроен, буквально вмонтирован в систему сословных привилегий, что принципиальным образом отличало Россию от других монополистически развитых стран. (С критикой экономических взглядов В. И. Ленина можно подробнее познакомиться, например, в книге М. С. Восленского «Номенклатура».)

В противном случае просто невозможно понять, каким образом многие, даже убыточные предприятия получали огромные прибыли. А секрет известен и очень прост – они работали не только под заказ государства и под его покровительством, но и… на его деньги.

Как отмечал Н. А. Рубакин, «Гос. банком поддерживаются некоторые заведомо гнилые предприятия. Так, Ленскому золотопромышленному обществу уже к концу 1902 г. было выдано свыше 10 миллионов, а между тем известно, что Общество это с 1896 г. работало в убыток, и если предприятие продолжало работать, то «только потому, говорил государственный контролер в Гос. Совете, – что оно работало не на свои средства, а на деньги Гос. банка»».[315]315
  Рубакин Н. А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы. СПб.: Изд. «Вестник знания», 1912. С. 112. http://istmat.info/node/24767


[Закрыть] (Хотя, по воспоминаниям Б. Г. Бажанова, Ленские прииски принадлежали английской компании «Лена-Гольдфильдс».)

Государственные заказы являлись поистине золотым дном для растущей русской промышленности, совершенно справедливо утверждает и наш современник В. А. Красильщиков. «Так, заказы для железнодорожного строительства размещались по ценам, вдвое превосходившим рыночные. Характерно, что даже те железные дороги, которые формально были частными, строились и действовали потом преимущественно на казенные деньги».[316]316
  Красильщиков В. А. Вдогонку за прошедшим веком: развитие России в ХХ в. с точки зрения мировых модернизаций. М.: РОССПЭН, 1998. С. 25–26


[Закрыть] И именно поэтому отечественных «капиталистов» мало волновала рыночная конкуренция, сбыт или цены, им не нужна была техническая модернизация, их также мало интересовали отношения с наемными работниками, потому что за все отвечало государство.

Как ни странно, но и сегодня тоже многие добиваются высот материального благополучия за счет госзаказов, раздаваемых «по блату» на определенных условиях, проявляя при этом «низкую мотивацию к инвестиционной деятельности, если она не связана с извлечением рентной сверхприбыли»[317]317
  Владимир Филатов. Экономика России: кто виноват и что делать? http://regnum.ru/news/polit/1882420.html


[Закрыть] (настоящими инвестициями в России обычно занимаются иностранцы, если, правда, опустить сталинскую индустриализацию). Область этого привилегированного бизнеса можно отнести не только к особо выгодному, но и к высококонкурентному, где страсти по сверхприбылям протекают по самым жестким сценариям криминальных боевиков. Наверное, поэтому кто-то из так называемых успешных бизнесменов периодически бежит в Лондон, пополняя ряды «политических» беженцев, которые сразу же начинают обличать кремлевский режим в диктаторских замашках, хотя до бегства на Запад их все устраивало.

Не случайно история, в том числе и новейшая, убедительно показывает, что наши капиталисты, особенно крупные, всегда жили и богатели в основном за счет государства, сами по себе они ни на что не годны («ё-мобиль» помните?). Пожалуй, наиболее отчетливо эту мысль озвучил один из депутатов Государственной думы, министр юстиции и государственного призрения Временного правительства И. Н. Ефремов: «Нам чрезвычайно трудно признать, что промышленность – не есть дело промышленников, что промышленность это есть одна из функций государственной жизни, без которой не может быть нормального питания государства…».[318]318
  Стенографический отчет частного совещания членов Государственной Думы. Гос. Типогр. Петроград, 1917. С. 15. http://leb.nlr.ru/edoc/313993/Стенографические-отчеты-Частного-совещания-членов-Государственной-думы-четвертого-созыва


[Закрыть]

И все же непонятно, какой смысл государству брать на себя убытки частных компаний и содержать их за счет казны: просто чтобы у государства было «нормальное питание»? Наши современные исследователи лишь констатируют факт – было вот так. Но при этом мимоходом подмечают, что «процесс индустриализации шел противоречиво», и что широкое распространение получила «выдача казенных заказов предпринимателям на длительный срок по завышенным расценкам».[319]319
  Мунчаев Ш. М. История России / Ш. М. Мунчаев, В. М. Устинов. М.: Норма, ИНФРА-М, 2013. С. 199


[Закрыть]

И никого это не смущает, никто не задается вопросом, почему. Дело же не только в том, что государство обеспечивало таким образом высокорискованные и масштабные проекты, каковым, например, было строительство железных дорог, долг которых в 1879 году превысил государственный бюджет в два раза.[320]320
  Даниельсон Н. Ф. Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства. СПб., 1880. С. 57. www.rsl.ru


[Закрыть] Это была система, она вообще так работала, неэффективно и по старинке. Как говорил депутат Государственной Думы А. А. Бубликов весной 1917 года о казенной железной дороге, «без заботы о восстановлении, без отчислений на погашение и восстановление имущества», на станках 1837 года выпуска.[321]321
  Стенографический отчет частного совещания членов Государственной Думы. Гос. Типогр. Петроград, 1917. С. 9. http://leb.nlr.ru/edoc/313993/Стенографические-отчеты-Частного-совещания-членов-Государственной-думы-четвертого-созыва


[Закрыть]

Мы же, в целом поддерживая Энтони Гидденса, хотим знать, почему на протяжении полутора сотен лет госзаказ у нас является источником успеха частного предпринимательства, не государства вообще, в целом, а именно частного предпринимательства. Не ответив на этот вопрос, невозможно понять нашу историю; не поняв и не познав историю, мы не можем понять и современность, не можем понять самих себя. Потому что государство и сегодня активно поддерживает крупный, вернее, очень крупный частный бизнес, закрывая его долги перед кредиторами за счет госбюджета, снижая тем самым его предпринимательские риски и обеспечивая высокую доходность. И как следствие, отмечают специалисты, «в результате бесконечных поглощений, слияний и разделов выводятся за рубеж немалые средства. В том числе и кредитные деньги. Это классика нашей экономической политики – капитализация прибыли и национализация убытков (выделено В. М.)».[322]322
  Подайте бедному олигарху // Свободная пресса. 26 ноября 2013. http://svpressa.ru/economy/article/78025/


[Закрыть]

А мы добавим: точно так же, как это было в конце XIX – начале ХХ века. Точно так же, как это было и при советской власти – списывать долги убыточных предприятий тогда тоже было нормой. Империи нет, советской власти нет, кругом высокие технологии и так называемое постиндустриальное общество, а хозяйственная практика России остается прежней (усиление патернализма особенно бросается в глаза в условиях действия западных санкций).

Похоже, время не властно над ней и над ее социальной природой, и тогда капитализация прибыли и национализация убытков – это специфический признак социально-экономического уклада нашей экономики. Здесь очевидно прослеживается связь прошлого с настоящим. Об исторической преемственности экономической системы России написано немало научных работ. Наиболее интересной из них, на наш взгляд, стала монография В. А. Мау «Реформы и догмы. 1914–1929», изданная еще в 1993 году довольно крупным тиражом. Но ни она, ни исследования других авторов по этой тематике (например, Е. Г. Гимпельсон, А. Г. Трукан, В. А. Шишкин) не дают ответа на вопрос «Почему?». А это значит, что у каждого автора, у каждого исследователя есть свой особый взгляд на дальнейшие пути экономического развития России, и они понимают их по-разному. Но без ответа на вопрос «Почему?» мы не можем познать причину происходящих в стране исторически устойчивых экономических процессов, а любое прогнозирование или планирование в этой области вряд ли можно назвать научно корректным.