Текст книги "Культурные различия и политические границы в эпоху глобальных миграций"

Восприятие оседлости как нормы и миграции как аномалии сложилось не так давно. Было время, когда к перемещению людей через границы относились иначе. Торговые люди Средневековья передвигались из страны в страну без паспортов и виз. (Любопытно, что в ту пору для обозначения сообществ иностранных купцов, временно обосновавшихся на территории государства, пользовались словом «нация»4747
    Этим же словом назывались студенческие землячества в университетах.


[Закрыть].) В раннее Новое время легко меняли место жительства люди искусства – художники, музыканты, артисты. И никто не упрекал их в нарушении паспортно-визового режима. Гендель, например, о котором известно, что он был «немецким композитором» (он и в самом деле писал оперы для оперного театра в Гамбурге), сделал карьеру в Италии, а последующие четыре десятилетия жизни провел в Англии (приняв, кстати, английское подданство).

Читатели, конечно, возразят, что это все относится к эпохе до модерна. По мере же того, как сословно-династические государства уступали место нациям-государствам Современности, прозрачные фронтиры превращались в строго демаркированные и охраняемые границы. И их пересечение, а также длительное проживание на территории наций-государств стали невозможными без специального разрешения властей. Это верно, однако и в эпоху Модерна был период, когда к транснациональной миграции относились вполне благожелательно. Это промежуток между второй половиной XIX столетия и началом Первой мировой войны. Особенно интенсивной глобальная миграция была начиная с 1870-х годов. Этот период не случайно получил название эпохи империализма: экспорт капитала сопровождался экспортом и импортом рабочей силы. Миграционные потоки приобрели гигантские масштабы. Люди сотнями тысяч переселялись из региона в регион и из страны в страну. Это было поистине планетарное –  и, заметим, вписывавшееся в логику развития глобальной экономики – передвижение человеческих масс из относительно бедных частей мира в относительно богатые. Из Италии, Португалии, а также из (в ту пору бедных) Германии, Бельгии и Швеции – во Францию, из Ирландии и многих стран континентальной Европы – в Англию, из (тогда бедной) Японии – в Бразилию и Аргентину, из Китая, а также из всей Центральной и Южной Европы – в США и Канаду.

Острая потребность в рабочей силе, которую в ту пору испытывали бурно развивавшиеся центры накопления капитала (Англия и Франция, США и Бразилия), имела своим следствием смягчение политики не только в отношении въезда, но и в отношении гражданства. Мигранты легко натурализовались, пополняя «народ» принимающей страны. Мало того, в этот период многие государства вообще отменили визы и паспорта. Их снова введут, причем в более жесткой форме, уже после Великой войны4848
    См.: Torpy J.C. The Invention of the Passport: Surveillance, Citizenship and the State. (Cambridge studies in law and society). Cambridge: Cambridge University Press, 2000.


[Закрыть].

Описанный выше процесс со всей очевидностью подпадает под категорию «глобализация». Почему же эта категория появляется в социальных науках с более чем столетним опозданием? Похоже, потому, что очки, именуемые «методологическим национализмом», столь прочно утвердились на переносицах обществоведов, что те этого процесса не замечали. А если последний и попадал в орбиту исследовательского интереса, то изучался с нацио-центричной позиции. Всемирные экономические обмены рассматривались исключительно как обмены между нациями-государствами, а глобальные перемещения населения (в первую очередь из мирового села в мировой город) – исключительно как эмиграция и иммиграция, въезд в одни государства и выезд из других. (В английском языке в этой связи употребляются красноречивые термины in-migration и out-migration.) При этом исследователи исходили из того, что миграции носят временный характер, не обращая внимания на то, что огромная часть трудовых мигрантов оседает в новой стране (даже если поначалу они такой цели и не ставили). Не изучали ученые и специфических форм самосознания, формирующихся у прибывающих групп. В той аналитической оптике, которая господствовала со времен чикагской школы вплоть до начала 1990-х годов, мигранты видятся представителями другого, чужого государства, которые подлежат ассимиляции в принимающем национальном сообществе. Правда, в определенный момент парадигму ассимиляционизма потеснила парадигма «мультикультурализма». Но и «мультикультуралисты» смотрели на мир сквозь призму методологического национализма. Они полагали, что мигрантов не следует ассимилировать – пусть они развивают свою «национальную идентичность». При этом считалось само собой разумеющимся, что данная идентичность полностью тождественна той, что характерна для страны, из которой происходят мигранты. Феномен гибридной идентичности – а именно такая чаще всего и формируется у мигрантов и тем более у их потомков – в поле зрения не попадал.

Народ и «раса»

Напряжение между двумя представлениями о народе: как о гражданском или как об этническом сообществе – характерно далеко не только для России. Возьмем, к примеру, все ту же Францию, считающуюся эталоном «гражданского» понимания природы национальной общности. Понятия «национальность» (nationalité) и «гражданство» (citoyenneté) во французском случае потому и могут выступать как взаимозаменяемые, что быть французом означает прежде всего быть гражданином Французской Республики. И все же от гражданина Республики ожидается не формальная принадлежность государству как политической единице, а содержательное членство в нации как культурном сообществе. Для того чтобы быть французом, мало обладать французским паспортом – надо интериоризировать «французскость» на уровне повседневных культурных практик. Относительная легкость получения французского гражданства (по закону от 1851 года, модернизированному в 1889 году) имела оборотную сторону: колоссальное ассимиляционное давление на приезжих. Зазор между формальной и фактической лояльностью (когда индивид сохраняет прежнюю этническую идентичность) не допускался. Но чем иным было требование полной ассимиляции мигрантов, как не требованием их растворения в народе как этносе? Поляки и итальянцы, португальцы и испанцы, со времен Третьей республики прибывавшие во Францию огромными массами, должны были как можно скорее стать французами, то есть забыть о своем происхождении. Франция последней трети XIX – начала XX века изобилует примерами самой неприкрытой ксенофобии и этнически мотивированного насилия. Эхо антиитальянских погромов, впервые произошедших в начале 1890-х, докатилось до конца 1950-х. Не укладываются в образ Франции как страны республиканской политической культуры и территориальной трактовки гражданства и расовые проекты, не раз возникавшие в близких к правительству структурах на протяжении всего XX века. В 1920—1940-е французский политический класс всерьез обсуждал возможность учета этнических категорий при приеме мигрантов. Одним из популярных авторов той эпохи был, например, Рене Мартиал, по убеждениям отъявленный расист. Он ввел «биохимические индексы» народов, по которым определял желательность или нежелательность тех или иных групп в контексте их способности к ассимиляции. Наиболее желательными в «расово-этническом» отношении он считал итальянцев, испанцев, португальцев, румын, франкоговорящих швейцарцев и бельгийцев (валлонов), «латинизированных славян» – поляков, а также голландцев, «у многих из которых течет в жилах французская кровь»4949
    Филиппова Е.И. Что такое Франция? Кто такие французы? // Национализм в мировой истории. С. 196.


[Закрыть]. Вместе с тем на англосаксов и венгров он смотрел как на «наименее желательных» с «психологической точки зрения», а евреев считал хотя и «ассимилируемыми» в политическом, интеллектуальном и экономическом плане», но трудно поддающимися «физической ассимиляции»5050
    Там же.


[Закрыть]. Мартиал был широко известен в 1930-е годы, выступал на конференциях, его охотно цитировали. Правда, французская бюрократия его всерьез не воспринимала, так что приведенные выше предложения в иммиграционной политике учтены не были.

А вот другой деятель со схожими взглядами – Жорж Мауко стал признанным экспертом по этому вопросу. Его рекомендациями относительно «ассимилируемости» тех или иных этнических групп до войны пользовались руководители французского автопрома. Мауко сотрудничал с вишистским правительством, а после войны (удачно скрыв это обстоятельство) – с правительством де Голля. Мало того, сам де Голль склонялся к тому, чтобы принять проект иммиграционной политики, основанный на учете расово-этнических критериев. Помешал этому Госсовет, где преобладали противники такого подхода5151
    См.: Weil P. Races at the Gate: Racial Distinctions in Immigration Policy. A Comparison between France and the Unites States // In Migration Control in the North Atlantic World: The Evolution of State Practices in Europe and the United States from the French Revolution to the Inter-War Period / Ed. by A. Fahrmeir, O. Faron, P. Weil. New York; Oxford; Berghahn Books, 2003. P. 271—300.


[Закрыть].

Не менее показательны и процессы, протекавшие в другой стране, обычно выставляемой в качестве примера гражданского понимания народа/нации, – в Соединенных Штатах. Представить американский народ в качестве этнического сообщества было – по историко-демографическим причинам – просто невозможно. Тем не менее и здесь имел место период, причем довольно длительный, когда народ воображался квазиэтнически. Миф об отцах-основателях породил образ американцев как потомков англосаксонских протестантов. Отсюда непростые отношения этого «этнокультурного ядра» с выходцами из Германии (считавшимися неассимилируемыми), евреями, итальянцами и ирландцами. Все, кто прибыл в Америку с более поздними волнами иммиграции (1880-е, а затем 1920-е), столкнулись с ксенофобией в самом прямом смысле этого слова5252
    В 1964 году Натан Глейзер и Патрик Мойнихан опубликовали исследование, которое произвело эффект интеллектуальной бомбы. Оно называлось «По ту сторону плавильного котла» и, как утверждали авторы, модель ассимиляции никогда не работала так, как предполагалось метафорой «плавильного котла». См.: Glazer N., Moynihan D.P. Beyond the melting pot: the Negroes, Puerto Ricans, Jews, Italians, and Irish of New York City. 2^nd еd. Cambridge: M.I.T. Press, 1970.


[Закрыть].

Образ «американского народа» был в ту пору не только этнизирован. Он был расиализирован. Быть американцем означало быть белым. «Цветные» a priori исключались из народа. Это касалось не только иммигрантов из Китая, которых рассматривали только как временную рабочую силу5353
    Акт Конгресса об исключении китайцев впервые был принят в 1881 году на десять лет, его действие затем дважды продлевался.


[Закрыть], но и местного чернокожего населения. De jure положение изменилось лишь в середине 1960-х. De facto – еще позже, благодаря, с одной стороны, борьбе чернокожих за гражданские права (кстати, многим стоившей жизни), а с другой – мужеству Джона Ф. Кеннеди, потеснившего WASP’ов (белых англосаксонских протестантов) на символическом поле. Видимо, 35-му президенту США надо было родиться ирландцем и католиком, чтобы, отвечая чаяньям «культурных меньшинств», заставить «культурное большинство» пересмотреть образ народа. Этот пересмотр продолжился и после убийства Кеннеди. В 1965-м Конгресс отменил расовые иммиграционные квоты. И хотя расовый вопрос по-прежнему будоражит умы американцев, новое поколение уже не отождествляет принадлежность американскому народу с белым цветом кожи. В наши дни лишь 9% опрошенных граждан США считают, что быть американцем означает быть белым.

Народ и класс

А теперь «нечто совсем иное», как говаривали создатели «Летающего цирка Монти Пайнтона». Рассуждать о народе в терминах класса с известных пор стало не comme il faut. Современное общество слишком стратифицировано, чтобы рассматривать его как некую целостность, противостоящую властвующим группировкам. Недаром в нашей стране выражение «антинародный режим» прочно ассоциируется с «дядей Зю» и вызывает скорее улыбку, нежели желание солидаризироваться с «народом», этим режимом угнетаемым.

Впрочем, все не так просто. Если в России марксистская фразеология после 1992 года вызывает, как правило, отторжение, то на Западе марксисты возглавляют кафедры в самых престижных университетах. Правда, до недавних пор к ним мало кто прислушивался. Но времена меняются.

В 2009 году вышел на волю бывший член «Ячейки Красной Армии» (RAF) Кристиан Клар, отбывавший пожизненное заключение по обвинению в террористической деятельности. По закону он имел право на помилование по истечении 22 лет, проведенных за решеткой. Но освобождение К. Клара несколько раз откладывалось, поскольку бывший «красноармеец» не только не желал каяться, но и сделал несколько заявлений для прессы, в которых обличал монополистический капитализм. Об освобождении Клара ходатайствовал знаменитый режиссер Клаус Пейман. Он даже обещал взять Клара в свой театр «Берлинер Ансамбль» рабочим сцены. Когда режиссера спросили, не смущает ли его то обстоятельство, что Клар не желает отречься от своих убеждений, он ответил, что смущаться здесь нечему, ибо точно так же, как Клар, думает большинство сегодняшних немцев. Пейман, конечно, несколько преувеличил, но не вызывает сомнений, что в Германии, как и во всей Западной Европе, антикапиталистические настроения распространены куда шире, чем в России.

Осенью 2010 года в Нью-Йорке зародилось движение «Захвати Уолл-стрит», вскоре перекинувшееся на десятки городов Америки, а также на более чем полторы тысячи городов по всему миру. Отвлекаясь от идеологической расплывчатости этого движения и неспособности его лидеров предложить конкретную политическую программу (об этом не писал только ленивый), отметим лишь одно обстоятельство: солидарность, к которой взывают его участники, есть солидарность на квазиклассовой основе. Людей с транспарантами «Мы – 99%» объединяет убеждение, что в кризисе 2008 года виноваты воротилы финансового рынка с их неуемными аппетитами, заинтересованные в сохранении порочной модели развития, а именно: экономики, основанной на бесконтрольном кредите. 99% – это опять-таки преувеличение, но тем не менее ясно: вера в безальтернативность капитализма пошатнулась, а марксизм получил новый шанс – рождаются новые утопии, способные захватить воображение масс. Майкл Буравой называет такие утопии «реальными». Речь идет, используя формулу гуру современных марксистов Антонио Грамши, о «политической идеологии, выраженной в форме конкретной фантазии, действующей на разъединенный и потрясенный народ, поднимая и организуя его коллективную волю»5454
    Цит. по: Буравой М., Райт Э. Социологический марксизм. Часть II // Социс. 2011. № 10 (330). С. 36.


[Закрыть]. Но это уже «народ», воображаемый вне всякой связи с национально-государственными границами.

Еще раз о российской нации

Дискуссиям о нации – о ее «сущности», о перспективах ее строительства в современной России, а также о правильном ее обозначении (русская или российская) – почти столько же лет, сколько Российской Федерации в ее нынешних границах. Автору этих строк приходилось в них участвовать – на стороне тех, кто предпочитает предикат «российский» предикату «русский»5555
    См.: Малахов В. Осуществим ли в России русский проект? // Отечественные записки. 2002. № 3 (4). С. 141—154.


[Закрыть]. Однако с тех пор чаша весов склонилась явно не в нашу пользу, что и побудило меня еще раз обратиться к изрядно заезженному сюжету, попытавшись заново сформулировать нормативные и теоретические основания в пользу позиции, высказанной более десяти лет назад.

Отечественные дебаты о природе наций

в международном контексте

На протяжении нескольких десятилетий XX века в международных публичных и академических дискуссиях устойчиво воспроизводилась контроверза, вызванная двумя различными трактовками природы наций. Согласно первой из этих трактовок, нация есть по преимуществу территориальное сообщество. Принадлежность нации определяется принадлежностью к государству, гражданами которого являются населяющие данную территорию люди. Как лапидарно сформулировано в авторитетном французском издании – «Словаре философского языка» П. Фулькье, нация – это «совокупность индивидов, родившихся в одной стране»5656
    Foulque P. Dictionaire de la langue philosophique. P., 1982. P. 467. Не менее красноречив и другой французский источник – «Философский словарь» А. Лаланда, согласно которому нация – это «совокупность индивидов, образующих государство». См.: Lalande A. Vocabulaire technique et critique de la philosophie. P.: Press Universitaire de France, 1983. P. 665.


[Закрыть]. Диаметральной противоположностью такому подходу является понимание нации как этнического сообщества. В этом случае национальная принадлежность обусловлена общностью происхождения и, как следствие, общностью языка и культуры. В Европе дольше всех на этническом (этнокультурном) понимании национального сообщества настаивали немецкие авторы5757
    Нация, согласно «Социологическому словарю» Рейнгольда, это «большая группа людей, дефинирующая себя (курсив мой. – В.М.) через общий язык, происхождение, место проживания, религию, территориальные границы, этническую принадлежность и общие ценностные представления». См.: Soziologie-Lexikon / (Hrsg.) G. Reinhold, S. Lamnek, H. Reсker. München; Wien: R. Oldenburg Verlag, 1992. S. 416.


[Закрыть].

В течение 1980—1990-х годов в мировой академической литературе эта контроверза была преодолена. Сегодня большинству ученых понятно, что и представление о нациях как (исключительно) политических, и представление о них как исключительно культурных (тем более этнических) сообществах страдают односторонностью. На самом деле эти два представления не исключают друг друга; напротив, они друг друга дополняют. Постепенно эта констатация становится общим местом и для российского экспертного сообщества5858
    В высшей степени примечательно, что это было ясно русским мыслителям первой половины XX столетия, например, Георгию Федотову, отмечавшему: «Нация, разумеется, не расовая и даже не этнографическая категория. Это категория прежде всего культурная, а во вторую очередь политическая» (Федотов Г.П. Судьба и грехи России // Избранные статьи по философии русской истории и культуры. СПб., 1992. С. 245). Цит. по: Межуев В.М. Глобальное и локальное в современной культуре // Россия в диалоге культур / Отв. ред. А.А. Гусейнов, А.В. Смирнов, Б.О. Николаичев. М.: Наука. С. 12 (курсив мой. – В.М.).


[Закрыть].

Итак, понимание наций как сообществ культурно-политических – первейшее условие продуктивности дискуссий о российской нации. Кроме того, в методологическом плане чрезвычайно важно исходить из понимания наций как динамических, развивающихся целостностей. Представление о них как о статичных сущностях заставляет смотреть на переживаемые ими изменения под углом зрения «кризиса» и тем самым мешает анализировать происходящие в национальной культуре изменения.

Терминологические ловушки, которые подстерегают российских авторов, пишущих на «национальные» темы, порождены некогерентностью советского идеологического наследия. Это наследие включает в себя две взаимно противоречивые логики: логику унификации и логику сегрегации, или, выражаясь в иных терминах, как универсалистскую, так и партикуляристскую логику. Первая из этих логик нашла выражение в формуле «формирование новой исторической общности “советский народ”», вторая – в формуле «развития “национальных культур”» (они же – культуры «советских наций»). И та и другая формулы сосуществовали в рамках проводимой государством политики. По сути, каждая из этих формул предполагала разнонаправленные политические мероприятия и финансовые вложения. Внутреннее противоречие этих программ камуфлировалось посредством риторических приемов («слияние советских наций», «развитие советской культуры – национальной по форме, социалистической по содержанию»).

Порвав с советской идеологией, элиты постсоветской России не порвали с заложенными в этой идеологии категориальными конструкциями. Именно эти конструкции определяют сегодня схемы восприятия социальной реальности. В частности, и в академическом, и в официальном дискурсе последних двух десятилетий устойчиво воспроизводится понятийный аппарат этнонационализма, нерефлексивное употребление которого было свойственно для коммунистического истеблишмента5959
    О советско-коммунистическом правлении как правлении (этно)националистов см.: Slezkine Y. The USSR as a Communal Apartment, or How a Socialist State Promoted Ethnic Particularism // Slavic Review. 1994. Vol. 53. № 2. P. 414—452.


[Закрыть]. Я имею в виду прежде всего активное использование примордиалистских представлений о нации, восходящих к известному «сталинскому» ее определению.

В рамках этих представлений нация мыслится как сообщество происхождения. В основе общности, как предполагается, лежит определенный набор объективных характеристик (от языка и обычаев до «психологического склада», или, в более современной редакции, – «менталитета», «культурного кода» и так далее). Тем самым происходит редукция национального сообщества к этническому сообществу6060
    По выражению одного из известных представителей данной позиции (Владимира Махнача), «нация есть этнос, и ничего, кроме этноса».


[Закрыть].

Этнонационалистические схемы восприятия социальной реальности чрезвычайно распространены и в массовом сознании. Об этом свидетельствует огромная популярность сочинений Льва Гумилева. Книги этого автора, мифопоэтические по своему содержанию, издаются тиражами, не сопоставимыми с циркуляцией монографий и периодики научного характера6161
    О содержании учения Л.Н. Гумилева и его рецепции в российском академическом сообществе постсоветского времени см.: Ушакин С. Жизненные силы русской трагедии: О постсоветских теориях этноса // Ab imperio. 2005. № 4. С. 1—43.


[Закрыть].

Вместе с тем в российском публичном пространстве (опять-таки как на уровне политического руководства, так и на уровне академического сообщества) присутствуют и другие концепты, унаследованные от советской идеологии. Это прежде всего концепция «многонациональности» и представление о России как о «семье народов». В формуле «многонациональный российский народ», вошедшей в Конституцию 1993 года, явственно слышны отголоски былого лозунга о «многонациональном советском народе». Инерцией советского мышления определяются и разного рода «Концепции государственной национальной политики Российской Федерации», начиная с опубликованного в 1996 году одноименного документа и заканчивая его новыми редакциями, о разработке которых спорадически появляются сообщения в прессе. Правда, после того как была ликвидирована ответственная за эту сферу властная структура (а именно Министерство по делам национальностей), подобная деятельность все с большей очевидностью выполняет преимущественно символическую функцию6262
    После расформирования Миннаца (2001) и последующего упразднения поста министра без портфеля, отвечавшего за «национальную политику» (2004), возвращение к теме формулировки такой политики происходит все реже. В течение 2004—2005 годов из недр Министерства регионального развития периодически поступала информация, что соответствующее подразделение данного органа разработало новую версию «государственной национальной политики». Главной задачей последней было объявлено «формирование единого многонационального российского общества при консолидирующей роли русского народа». Впоследствии выражение «консолидирующая» было заменено на «объединяющая». Согласование официального документа растянулось на семь (!) лет. В декабре 2012 года он был опубликован под названием «Стратегия национальной государственной политики».


[Закрыть].

Идеологические и концептуальные позиции

в российских дебатах о нации

В российских общественно-политических дискуссиях последних двух десятилетий можно констатировать сосуществование трех кодов общности – гражданского, этнического и имперского6363
    О коллизии национального и имперского дискурсов см.: Паин Э.А. Между империей и нацией: Модернистский проект и его традиционалистская альтернатива в национальной политике России. М.: Новое издательство, 2004.


[Закрыть]. В соответствии с этими тремя основными кодами группируются и позиции агентов академического и политико-идеологического полей6464
    Предметом нижеследующего обзора является только академический и публичный дискурс – официальный оставлен за скобками. Его подробный разбор читатель найдет в: Малинова О. Символическое единство нации? Репрезентация макрополитического сообщества в предвыборной риторике Владимира Путина // Pro et Contra. 2012. Май—июнь. С. 76—93.


[Закрыть]. На мой взгляд, возможна следующая типология этих позиций.

Первая из них может быть обозначена как либеральная. Термин «либеральный» употребляется здесь с большой долей условности и отсылает прежде всего к интерпретации нации как гражданского сообщества, или согражданства.

На академическом поле заметным представителем либеральной трактовки нации был ныне покойный академик Никита Моисеев, а в настоящее время эту трактовку энергично отстаивают философы Вадим Межуев и Алексей Кара-Мурза6565
    Моисеев Н. Время определить национальные идеи // Россия на новом рубеже. М.: Горбачев-фонд, изд-во «Апрель-1985», 1995. С. 13—38; Межуев В.М. Нация и государство // Россия на новом рубеже. М.: Горбачев-фонд, изд-во «Апрель-1985», 1995. С. 133—153; Он же. Диалог между цивилизациями и Россия // От диалога цивилизаций к сотрудничеству и интеграции. Наброски проблемного анализа. М.: Научный эксперт, 2006. С. 11—63; Кара-Мурза А.А. Россия в треугольнике «Этнократия – Империя – Нация». М.: Аргус, 1995.


[Закрыть]. При этом важно подчеркнуть, что, понимая нацию как согражданство, либералы не редуцируют национальную общность к чисто политической. Напротив, они не упускают случая подчеркнуть культурно-исторический аспект этой общности.

На политико-идеологическом поле понимание нации как согражданства заявило о себе с того момента, когда этот концепт был инструментализирован правящей партией6666
    Под эгидой «Единой России» стал выходить журнал «Вестник российской нации», где печатаются тексты выступлений как высших лиц государства и крупных чиновников, так и отдельных представителей экспертного сообщества.


[Закрыть]. Пожалуй, наиболее известным протагонистом либеральной трактовки нации в отечественных дискуссиях является Валерий Тишков. Последний находится одновременно на обоих из упомянутых выше полей, будучи и представителем академического цеха, и общественно-политической фигурой6767
    Одна из программных работ этого автора относительно недавнего времени: Тишков В.А. Самоопределение российской нации // Международные процессы. Май—август 2005. Т. 3. № 2 (8). С. 17—27.


[Закрыть]. Приведем характерное высказывание этого автора в интересующей нас связи:

«По инерции политико-правового мышления в Конституции Российской Федерации сохранилась формула “многонациональности”, хотя более адекватной была бы формула “многонародной нации”. Тем не менее Россия не может в третий раз совершать ошибку доктринального характера в ответственном вопросе определения сущности государства и идентичности народа. Исправить текст Основного документа очень сложно, но необходимо более последовательно утверждать понятия “нация” и “национальное” в общегосударственном и гражданском смысле»6868
    См.: Тишков В.А. Нация и национальная идентичность в России: Выступление на заседании Рабочей группы Президиума Генерального совета партии «Единая Россия» по подготовке предложений в сфере национальной политики и межконфессионального диалога на тему «Российская нация: этнокультурное многообразие в гражданском единстве» (28 февраля 2007 г.) http://www.rosnation.ru/index.php?D=60. Правда, В. Тишков тут же предлагает компромисс и добавляет к процитированному утверждению: «не отвергая существующую практику использования данного понятия в этническом смысле».


[Закрыть].

Вторую позицию можно назвать этноплюрализмом. Ее видные представители на академическом поле – Сергей Арутюнов6969
    Арутюнов С.А. НКА не может стать альтернативой территориальной автономии // Национально-культурная автономия: Проблемы и суждения. М., 1998.


[Закрыть], Леокадия Дробижева7070
    Национальное сознание и национализм в Российской Федерации начала 1990-х годов / Под ред. Дробижевой Л.М. М.: Мысль, 1994; Дробижева Л.М. Возможность либерального национализма // Реальность этнических мифов / Под ред. А. Малашенко и М.Б. Олкотт. (Московский Центр Карнеги). М.: Гендальф, 2000. С. 77—94.


[Закрыть], Михаил Губогло и другие7171
    Губогло М.Н. Языки этнической мобилизации. М.: Языки русской культуры, 1998; Он же. Может ли двуглавый орел летать с одним крылом? Размышления о законотворчестве в сфере межгосударственных отношений. М.: РАН, ЦИМО, 2000.


[Закрыть]. От адептов этноплюрализма нередко можно услышать предложения подумать о возможности адаптировать к России политические практики, известные под именем «мультикультурализм»7272
    Арутюнов С.А. Федерализм, этничность и политика аффирмативных действий // Профессионалы за сотрудничество. М., 1998. Вып. 2. С. 15—25; Дробижева Л. М. Этнические аспекты изучения социальной дифференциации // Социальное неравенство этнических групп: Представления и реальность / Авт. проекта и отв. ред. Л.М. Дробижева. М.: Academia, 2002; Она же. Завоевания демократии и этнонациональные проблемы России (что может и чего не может дать демократия) // Общественные науки и современность. 2005. № 2. С. 16—28; Хабриева Т.Я. Национально-культурная автономия в Российской Федерации. М.: Юридический дом «Юстицинформ», 2003; Щедрина О.В. Возможна ли мультикультурная модель интеграции мигрантов в России? // Социологические исследования. 2004. № 11. С. 67—75; Гарибян К. Размышления о перспективах реализации политического проекта мультикультурализма в постсоветском пространстве: Да или нет? // Гендерные исследования. 2008. № 18. С. 333—337.


[Закрыть]. Среди политиков сторонником данного подхода является Рамазан Абдулатипов7373
    См.: Абдулатипов Р.Г. О федеративной и национальной политике Российского государства. М.: Славянский диалог, 1995; Он же. Обустройство народов. Российская модель. М.: Славянский диалог, 1999.


[Закрыть]. Некоторые из «этноплюралистов» действуют одновременно и в качестве экспертов, и в качестве чиновников. Характерный пример – Веналий Амелин, занимающий пост заместителя министра культуры, общественных и внешних связей Оренбургской области7474
    См.: Амелин В.В. Вызовы мобилизованной этничности. Конфликты в истории советской и постсоветской государственности. М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 1997.


[Закрыть].

Третью позицию уместно обозначить как русский этнонационализм. Содержание этой позиции заключается в том, что после распада Советского Союза у России появилась возможность завершить проект строительства нации (в этническом понимании слова «нация»). Если количество этнических русских в бывшем СССР составляло чуть больше половины населения, то в современной России их 82%, а это значит, что они могут построить национальное государство в собственном смысле слова, а именно как государство русских, рядом с которыми живут этнические меньшинства.

В рамках данной позиции существует достаточно принципиальное различие. С одной стороны, это авторы, этнонационализм которых носит либеральный характер, такие как Александр Солженицын и его многочисленные поклонники или такие как президент Фонда «Русский мир» Вячеслав Никонов. Ученые и общественные деятели этого круга не видят проблемы в определении национального сообщества в этнических терминах. По их убеждению, если «русская нация» (то есть этнически русская часть населения России) будет чувствовать себя уверенно, то другие живущие в стране «нации» от этого лишь выиграют7575
    См.: Солженицын А.И. «Русский вопрос» к концу XX века // Он же. Публицистика. М., 1995. Т. 1. С. 616—702. См. также: Козлов В.И. Русский вопрос. История трагедии великого народа. М., 1995.


[Закрыть]. Характерная черта этой позиции – стремление отделить культурное содержание русского «национального начала» от (неадекватной) политической формы, в которую это начало была облечено со времен Петра I, то есть со времен строительства империи7676
    Единомышленником русских либеральных этнонационалистов является английский историк Джефри Хоскинг, работы которого активно издаются на русском языке. См.: Хоскинг Дж. Россия: народ и империя (1552—1917). Смоленск, 2000. Оригинал см.: Hosking G. Russia: People and Empire. 1552—1917. Cambridge: Harvard University Press, 1997.


[Закрыть].

С другой стороны, в лагере этнонационалистов влиятельно и глубоко антилиберальное течение. Здесь национальное сообщество понимается как общность крови. Сторонники такого понимания часто балансируют на грани расизма, а иногда и переходят эту грань. К их числу относятся Валерий Соловей, Евгений Троицкий, Константин Крылов, Егор Холмогоров, Александр Севастьянов и другие7777
    Соловей В. Кровь и почва русской истории. М.: Русскiй мiр, 2008; Сост. Е. Троицкий Е. Русская нация: историческое прошлое и проблемы возрождения. М.: АКИРН, 1995; Севастьянов А.Н. Время быть русским. Русский национализм на авансцене истории. М.: Яуза, 2006; Холмогоров Е.С. Русский националист. М.: Европа, 2006.


[Закрыть]. Проект строительства этнонации, реализовать который хотели бы носители данной идеологии, предполагает (либо имплицитно, либо эксплицитно) иерархию этнических групп. Иногда эта иерархия носит символический, а иногда и юридический характер – в форме законодательного закрепления особых прав этнических русских как «государствообразующего народа».

Наконец, четвертую позицию можно описать термином империализм. Ее сторонников отличают от этнонационалистов две черты. Во-первых, они не сводят нацию к этносу, понимая национальную общность как по преимуществу культурную. Этнически нерусское население – при условии его лояльности русской культуре – может быть включено в «русскую нацию». Во-вторых, приверженцы этой позиции решительно не готовы смириться с отпадением от России территорий, которые она потеряла после распада СССР. Русская нация немыслима вне империи, поэтому империя должна быть полностью или частично восстановлена. При этом в некоторых случаях речь даже идет о включении в состав возрожденной империи окраин, которые входили в нее во времена Романовых.

В рамках империалистической трактовки нации опять-таки немало существенных внутренних разногласий7878
    Исчерпывающий анализ употребления термина «империя» в российских общественно-политических дискуссиях проделан Ольгой Малиновой. См.: Малинова О.Ю. Тема империи в современных российских политических дискурсах // Наследие империй и будущее России / Под ред. А. Миллера. М.: Новое литературное обозрение, 2008. С. 59—102.


[Закрыть]. Часть ее приверженцев, которая строит «евразийский» миф, группируется вокруг Александра Дугина7979
    См.: Дугин А.Г. Абсолютная родина. М.: Арктогея-центр, 1999.


[Закрыть]. Другое течение представлено неосталинистами во главе с бессменным редактором газеты «Завтра» Александром Прохановым8080
    См.: Проханов А. Симфония «пятой империи». М.: Яуза, Эксмо, 2007.


[Закрыть]. Третье – демонстративным врагом коммунистической идеологии Владимиром Жириновским8181
    См.: Жириновский В.В. Иван, запахни душу! М.: ЛДПР, 2003.


[Закрыть]. Четвертое – «христианскими социалистами» типа Алексея Подберезкина8282
    См.: Подберезкин А. Русский путь. РАУ: Университет, 1999.


[Закрыть]. Кроме того, нельзя не упомянуть адептов идеи империи (и «культурного империализма») либерального толка, самый заметный из которых – Петр Щедровицкий8383
    См.: Щедровицкий П. Русский мир: Прогрессивная империя и культурный империализм // Со-общение. 1999. № 1; Он же. Русский мир и транснациональное русское. Выступление на гуманитарном семинаре в Риге 4 декабря 2004 года (XIV Чтения Seminarium Hortus Humanitatis). Доступно по адресу: http://shh.neolain.lv/seminar14/vtor.alm.chedrov.htm


[Закрыть].

Впрочем, строгие демаркации между двумя последними из обрисованных позиций не всегда возможны. Целый ряд фигур – например, Сергей Бабурин, Андрей Савельев или Наталья Нарочницкая – могут быть причислены и к этнонационалистам, и к империалистам8484
    Бабурин С.Н. От Российской Федерации к Российскому Союзу // Он же. Территория государства: Правовые и геополитические проблемы. М.: Изд-во Московского ун-та, 1997. С. 451—475; Неизбежность империи: Сб. по проблемам российской государственности / Под ред. А.Н. Савельева. М., 1996; Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. М.: Международные отношения, 2003.


[Закрыть].

Отдельного обсуждения заслуживает академический проект историков из Казани, объединенных вокруг Центра исследований национализма и империи. Издаваемый ими международный журнал «Ab imperio» представляет собой дискуссионную площадку, на которой можно встретить публикации сторонников разных направлений (при неизменно высоком качестве текстов)8585
    Исследовательская программа и методология этого научного коллектива сформулирована в книге: Новая имперская история постсоветского пространства / Ред. И. Герасимов, С. Глебов, А. Каплуновский, М. Могильнер, А. Семенов. Казань: Центр исследований национализма и империи, 2004.


[Закрыть].

Российская нация как культурно-политическое сообщество

Дискуссии о необходимости формирования нации в нашей стране представляются беспредметными. Нация в современной России существует в той мере, в какой населяющие ее люди (а) идентифицируют себя в качестве российских граждан и (б) соотносят себя с общим пространством коммуникации. Эти два обстоятельства – согражданство и соучастие в одном коммуникационном пространстве – позволяют жителям страны вообразить себя членами одного сообщества8686
    Определение нации как «воображаемого сообщества» (не в смысле фиктивности, вымышленности последнего, а в смысле невозможности «пощупать» его эмпирически) давно уже стало общим местом в мировой социально-гуманитарной науке. См.: Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М.: Канон-Пресс-Ц, Кучково Поле, 2001. (Английский оригинал опубликован в 1983 году.)


[Закрыть].

Что же касается периодически возникающих разговоров о том, что российскую нацию еще предстоит создать, то они, на наш взгляд, обусловлены не объективной необходимостью, а субъективными потребностями некоторых общественных активистов. Дело заключается в стремлении последних улучшить свои позиции в бюрократическом и/или политико-идеологическом поле. Агенты социального действия, инициирующие дискуссии на тему «нациостроительства», национального возрождения, развития «русской идеи», надеются посредством этих дискуссий аккумулировать символический капитал. При этом в одних случаях речь идет о «первоначальном накоплении» такого капитала, в других – о его умножении8787
    Первый случай представлен многочисленными сочинителями, идущими в фарватере уже упомянутого Александра Дугина и ему подобных авторов. Второй случай – это относительно известные (благодаря вниманию СМИ) публицисты и общественные деятели, пытающиеся за счет присвоения себе символа «нация» установить если не монополию, то олигополию на российском интеллектуальном рынке.


[Закрыть].

По моему убеждению, наиболее адекватным наименованием культурно-политического сообщества, существующего в сегодняшней России, является «российская нация». Предикат «российский» не может и не должен быть замещен предикатом «русский». Учитывая, что попытки проделать такую операцию постоянно предпринимаются – причем не только в качестве низовых инициатив, но и в качестве политических проектов властвующих групп8888
    В феврале 2007 года ряд активистов партии «Единая Россия», явно пытаясь перехватить инициативу у нереспектабельных националистов, выступили с так называемым «русским проектом». См.: http://old.er.ru/text.shtml?4/7840


[Закрыть], – на этом вопросе уместно остановиться подробнее.

На мой взгляд, замещение «российского» «русским» (а) нежелательно по нормативным причинам и (б) невозможно по практико-политическим причинам. Приведем аргументы в пользу такого взгляда. Аргумент первый: этнические коннотации термина «русский», которые последний приобрел в советский период российской истории. Аргумент второй: полиэтнический характер культурного пространства России (а значит, несводимость этого пространства к этнически русской его составляющей). Аргумент третий: специфика (пост)современной социокультурной ситуации, важнейшей чертой которой является борьба за признание.

Остановимся на каждом из приведенных аргументов.

1. Авторы, предлагающие интерпретировать предикат «русский» в сверхэтническом значении, апеллируют к ситуации, имевшей место в имперской России. В ту пору слово «русский» в самом деле означало (а) лояльность трону и (б) культурную – преимущественно конфессиональную – идентификацию. В той мере, в какой тот или иной подданный империи Романовых (будь его имя Бенкендорф, Лорис-Меликов, Багратион или Витте) считал себя верным трону и принимал православие, он считал себя русским. Его нерусское происхождение8989
    А подчас и нерусская вера: многие подданные Российской империи с немецким корнями оставались лютеранами (что не мешало им верно служить российской короне); они в буквальном смысле были «русскими немцами». Таким образом, важнейшим критерием принадлежности «русскому» обществу выступала политическая лояльность.


[Закрыть] ни в коей мере не препятствовало ни его самовосприятию в качестве русского, ни его восприятию в таком качестве внешним окружением.

Однако эта ситуация не может быть реконструирована в современных условиях, прежде всего потому, что термин «русский» за годы советской власти приобрел устойчивые этнические коннотации.

Произошло это по двум основным причинам. Первая и главная причина заключается в том, что в советский период этничность была превращена в институт. Этнические категории («национальность» в этническом смысле слова) использовались как средство (а) деления населения и (б) деления территории. С одной стороны, граждане страны жестко приписывались властью к той или иной этнической группе (фиксация «национальности» в паспортах). С другой стороны, территория государства была организована – наряду с собственно «территориальным» – по так называемому национально-территориальному признаку («национальные республики» внутри РСФСР).

На протяжении семи десятилетий правления коммунистов этнические категории служили средством регулирования доступа граждан к социальным благам. Принадлежность к «правильной» или «неправильной» этнической группе означала для индивидов либо наличие привилегий, пользование неким набором особых прав (например, квоты при приеме в вуз или занятие командных постов), либо, напротив, поражение в правах (ограничения в занятии определенных должностей или в получении образования, не говоря уже от таких вещах, как депортации). Этническая принадлежность индивидов – независимо от того, какова была ее значимость в их повседневных культурных практиках – имела огромную значимость в качестве социального и политического ресурса. И хотя после демонтажа советской системы эта значимость ослабела, различение индивидов по этническому признаку (и, в частности, «русских» и «нерусских») настолько устоялось, что воспринимается как нечто само собой разумеющееся.