Текст книги "Летчик. На боевом курсе!"

С утра поприсутствовал на совещании у Шидловского. Про мой вчерашний помпезный отъезд с аэродрома дружно промолчали и любопытных вопросов, к моему облегчению, не задавали. Наряду с производственными темами обсудили заодно и мои дальнейшие действия по облёту нового самолёта. Как раз к месту вспомнил свой вчерашний казус, когда на посадке зацепил поплавками землю. И сразу же рассказал об этой своей ошибке. Тут же откликнулся Сикорский:

– Представьте, у меня на посадке произошло то же самое.

Замолчал, задумался, медленно протянул после некоторой непродолжительной паузы:

– Конструктивный недостаток? Растяжки-амортизаторы поставить? Не выход. И они при посадке на воду навредят…

Меня словно кто под руку толкнул:

– Игорь Иванович, а зачем вообще эти поплавки нужны?

– Заказ Адмиралтейства, – обдумывая что-то своё, ответил на автомате Сикорский. Встрепенулся и внимательно на меня посмотрел. – Что вы этим хотите сказать, Сергей Викторович?

– Зачем на «Муромце» поплавки? С его-то дальностью полёта? Его что, собираются с воды использовать? Где? На Балтике или на Чёрном море? Так куда нужно он и без поплавков прекрасно долетит и благополучно вернётся. А поплавки… Это же нужна спокойная вода и… Лишний огромный вес? Да, вес! Если убрать этот вес, то сколько можно дополнительно бомбовой нагрузки на борт взять? А лобовое сопротивление? Вчера не стал говорить, а ведь из-за этих поплавков аппарат всё время нос норовит опустить, приходится постоянно в полёте штурвал на себя поддёргивать…

– Что замолчали-то, Сергей Викторович? – затеребил меня Сикорский. – Продолжайте.

– А если… Так, где у нас бумага? – перехватываю протянутый листок и карандаш, начинаю быстро рисовать. – Смотрите, на рулях высоты делаем небольшие отклоняемые поверхности. Примерно вот такие. Связываем их с кабиной тросами… Сюда ставим колёсики, с ними и связываем. Приблизительно вот так. Фиксацию ещё нужно предусмотреть… Да, всё верно! Так и нужно сделать!

Поднимаю взгляд на склонившихся над бумагой инженеров, откидываюсь назад, на спинку стула и довольно выдыхаю:

– Таким образом можно будет снимать все лишние усилия на штурвале. Ну, принцип ясен, дальше вы и сами справитесь. Да, ещё одно! Игорь Иванович, а почему бы не оборудовать колёса «Муромца» тормозами? Право слово, маневрировать на земле было бы гораздо легче. И амортизаторы на стойках поставить… А то ощущения на рулении, прямо скажем, весьма неприятные… Смотрите, это можно сделать вот таким образом… Дорабатываем педали и…

В полной тишине заканчиваю рисовать и пояснять. Паузу прерывает Игорь Иванович:

– Нужно пробовать! – внимательно смотрит на меня. – На вашем самолёте?

– Конечно, на моём! – подтверждаю и прокалываюсь в следующей фразе. – Тем более мне пока рекомендовано не покидать Петербурга.

Поднимаю голову и натыкаюсь на вопросительные взгляды Сикорского и Шидловского. Только Глебов вроде бы как сначала пропускает мою оговорку мимо ушей и не отрывается от бумаг. Наступившее в кабинете молчание заставляет его оторваться от изучения моих рисунков и быстро вникнуть в ситуацию.

– Сергей Викторович… – укоризненно тянет полковник и ловко соскальзывает с неприятной для меня темы. – Господа, надеюсь, что все здесь присутствующие отдают себе отчёт – эти рисунки являются собственностью Адмиралтейства?

Я проглатываю язык самым буквальным образом, Сикорский переводит взгляд с меня на рисунки, с рисунков на Глебова, непроизвольно тянет руку к бумаге. Но полковник успевает первым. Шидловский багровеет и внезапно для всех разражается громким весёлым смехом. Молчим, пережидаем приступ непонятного веселья у Михаила Владимировича. Наконец наш председатель успокаивается, просит у нас прощения за свою вспышку и поясняет:

– Да-а, господам инженерам из Адмиралтейства палец в рот не клади, они его по локоть откусят. Успокойтесь, Александр Фёдорович, в этом деле ни от нас, ни от вас ничего не зависит. Тут Сергей Викторович всё решает, его слово.

В какой-то мере понять недовольство Глебова можно. Раньше он лично во всех моих придумках партнёрствовал, а в этом случае мимо патентов пролетел. А я как-то даже и не задумывался о таком. Не воспринимал настолько всё серьёзно. Наверное, потому, что подсознательно не считал это своей заслугой, да и стыдно было в какой-то мере перед потомками за сворованные идеи. Всё равно это не я придумал-изобрёл, я только выхватил из головы кое-какие воспоминания и подал присутствующим в нужном виде. Так что – оформлять отныне всё на себя? Недостойно это, так мне почему-то кажется. А пусть тогда это будет коллективное изобретение? Точно, это самое лучшее решение и наверняка устраивающее всех здесь присутствующих…

Затянувшееся из-за моих внезапных идей совещание прервали на обед. После чего я уехал на аэродром, оставив отдуваться за себя полковника Глебова. Потому как дальше пошла его основная работа. Нужно было согласовать выполнение новых работ на моём аппарате, скалькулировать потребные расходы и оформить предварительные платежи…

Извозчик проехал мимо караульной будки и высадил меня ближе к самолёту. Я перепрыгнул через неглубокий ров, придавил вниз верхний ряд колючей проволоки и аккуратно перелез через хлипкую ограду. Вот ещё одна внезапная проверка эффективности аэродромной охраны. Проверка-то она проверка, а по сторонам перед проволокой внимательно осмотрелся. А ну как какой-нибудь бдительный солдатик пальнёт сдуру. Риск, оно, конечно, дело благородное, но уж точно не в этом случае. Да и подумал я об этом только тогда, когда уже через проволоку перелез. Хорошо хоть осмотрелся перед тем, как, видимо, спинным мозгом вероятную опасность почуял. Как-то всё голова другим была занята – предстоящими переделками да обучением личного состава. Вот и думай после такого, какой мозг для организма главнее.

К счастью, никто в меня из винтаря не палил, никому я был не нужен. И, вообще, никто другой никому не нужен. Как не было охраны на аэродроме раньше, так нет её и сейчас, даже после моего разговора с Джунковским. Даже немного засомневался – а действительно ли я видел в караульной будке охрану? Или мне это привиделось?

Неужели это дело такое долгое и так просто не решаемое? Да ну, не может быть, чушь же собачья. Что? Так трудно команду отдать и проследить за её выполнением? Делаю в памяти зарубку – в следующий раз обязательно этот вопрос подниму…

Вот и мой самолёт. Боковой люк-дверь распахнут настежь. Заглядываю внутрь, слышу неразборчивое бормотание Михаила за переборкой в пилотскую кабину. Прислушиваюсь. Ага, учёба в полном разгаре. Забираюсь и прохожу вперёд. Все кандидаты здесь. И мои будущие инженеры, и механики, даже Маяковский присутствует. Честно говоря, каждый день ожидаю, что опомнится поэт, надоест ему и форма, и военная служба. И каждый новый день упрямец появляется на аэродроме к утреннему построению. Потому как он хоть и числится кандидатом в мой экипаж, но пока приписан к местной аэродромной команде. Штатного-то расписания у меня пока нет, не сформировали. Вот и ещё одна головная боль в плане.

Здороваюсь, выслушиваю ответные приветствия, интересуюсь успехами будущих подчинённых в изучении матчасти. После чего объявляю о предстоящем полёте и предлагаю будущим специалистам применить изученные теоретические знания непосредственно на практике. То есть подготовить самолёт к вылету. Особо отличившиеся могут подняться со мной в небо. Это единственная возможность, с завтрашнего дня мы снова отправляемся в мастерские. Ну не конкретно мы, я самолёт имею в виду.

Вдвоём с Михаилом осматриваем аппарат, готовимся к полёту. Михаил попутно рассказывает мне местные новости, после чего переходит к наиболее важным вестям с театра боевых действий. Особенно напирает на образовавшуюся паузу в наступлении русской армии:

– И зачем остановились? Пока немцы бегут, нужно гнать их, не останавливаясь.

– Ну, куда гнать-то? – остужаю разошедшегося вахмистра. – Ты предлагаешь оторваться от обозов, от снабжения? Миша, не пори горячку и не говори ерунды.

Отмахиваюсь от пытающегося что-то объяснить Михаила и заканчиваю наружный осмотр самолёта. Чехлы и заглушки сняты, все жидкости заправлены. Жду, пока все желающие залезут внутрь, и поднимаюсь по боковой лесенке. За спиной звучно хлопает защёлка закрывшейся двери.

Ну кто бы сомневался? Весь будущий экипаж впереди собрался, в пилотской кабине. Правда, сразу же дружно освобождают мне проход к пилотскому креслу.

– Так, архаровцы, руками ничего не трогать, ни на что не нажимать, ни к чему не прислоняться. И прошу приглядывать друг за другом. Потому как можно не заметить и случайно или нажать на какой-нибудь переключатель, или просто зацепиться одеждой за что-то, за что не надо. Понятно?

Обвожу взглядом настороженный народ, сажусь в кресло и надеваю поданный Михаилом шлем.

С помощью наземных техников запускаем моторы и прогреваем их. Они же и выдёргивают из-под колёс упоры по моей команде, когда двигатели прогреваются. Поехали.

В секторе руления никого, самолёт начинает потихоньку двигаться, даже обороты добавлять не нужно. Оглядываюсь назад – мои пассажиры к окнам прилипли, любопытствуют.

Разворачиваюсь на полосе, ещё раз уточняю ветер, даю команду установить максимальный газ. Контролирую правильность выполнения. Самолёт и так уверенно катится, а тут вообще словно прыгает вперёд. Разгоняюсь, буквально спиной, а точнее её нижней частью, ощущаю каждую неровность грунта. А в первый раз не так заметно было. Или уже начинаю привыкать к новой машине и замечать её недостатки? Может быть, может быть. Ветерок медленно сносит машину вправо, давлю левую педаль изо всех сил, но эффективности руля пока не хватает. Всё-таки скорость маловата.

Наконец-то моторы выходят на максимальный режим, скорость ощутимо растёт, и «Муромец» начинает уверенно слушаться рулей. Потихоньку отпускаю левую педаль, почти возвращаю её в нейтральное положение. Так, немного придавливаю, чтобы компенсировать боковой снос. Тряска усиливается, самолёт начинает раскачиваться в боковом отношении, несколько раз плавно подпрыгивает. В эти моменты противная тряска и вибрация разбега пропадает, даже кажется, что рёв моторов становится глуше. Всё, земля напоследок пинает в колёса, прощальная зубодробительная дрожь передаётся на фюзеляж и почти сразу же пропадает.

А машина рвётся в небеса. Приходится придерживать её от такого опрометчивого шага, придавливать рулём высоты. Ещё не хватало потерять скорость и свалиться. Однако скоро у меня мускулы будут, словно у Геракла. Нет, видимо, не зря я о триммерах вспомнил. Значит, просто не успел мозгами осознать свои впечатления от полёта в прошлый раз, а подсознание успело, сделало правильные выводы, своевременно вытащило на свет нужные воспоминания.

Всё, разогнался, можно набирать высоту. И мы карабкаемся вверх, к нижнему плотному ярусу сплошной облачности. А ведь такая отличная погода была с утра. По альтиметру набираю триста метров и перевожу машину в горизонтальный полёт. Немного прибираю обороты моторам. Точнее не я прибираю, а даю необходимую команду бортовому инженеру. А что? Пусть сразу привыкает к своим новым обязанностям. Времени на раскачку нет.

Летим по кругу, поглядываю вниз, по сторонам, даже успеваю бросить короткий взгляд за спину. Интересна мне реакция новых кандидатов. Особенно Владимира Владимировича. Увиденное внушает оптимизм. Потому как такой явный восторг на его лице никакими словами не передать. Ну, это мне не передать, а у него, может, что и получится.

Ладно, любоваться чужими эмоциями некогда. Сейчас самолёты летают так, как лётчику захочется. И никакого руководства полётами не предусмотрено. Поэтому нужно крутить головой на триста шестьдесят градусов. А то мало ли какой орёл решит нас по недомыслию или неопытности на прочность попробовать?

Даю команду прибрать обороты на двух внешних моторах и смотрю на поведение самолёта. Тяги вполне хватает удержаться в горизонтальном полёте. Но это на пустой машине, а как оно будет с полной загрузкой? Но это мы ещё успеем узнать. Сначала уберём поплавки, потом начнём отрабатывать тренировочное бомбометание. Испытаем ещё.

На двух моторах разворачиваюсь на посадочную прямую, начинаю снижение. Почему-то вспомнился мой первый полёт на «Фармане». Сколько тогда было эмоций, сколько получил впечатлений. Ещё бы, в открытой-то кабине – все летающие насекомые норовили прямо в лицо угодить.

А здесь уже не летающая этажерка, а настоящий воздушный корабль с почти нормальной кабиной. Хоть и та же фанера под ногами, но, на удивление, нет того ощущения хрупкости конструкции, как… Да даже как на моём «Ньюпоре». Этот аппарат сразу вселяет ощущение уверенности и надёжности…

При касании снова задеваю поплавками грунт, да так сильно, что даже слышен какой-то подозрительный скрежет. А ведь садился как обычно на «отлично» и притёр самолёт с минимальным посадочным углом! Специально подгадывал так, чтобы прежнюю ошибку не повторить.

На пробеге ещё разок оглядываюсь назад, буквально на миг, но и этого хватает. Пассажиры мои ничего не заметили, ни на какой скрежет не обратили внимания. Смотрят в окна, на лицах восторг полнейший. Какой уж им сейчас может быть скрежет. Ну и ладно, ну и хорошо. А я порулю к ангарам. Там и выясню причину этого скрежета…

Глава 6

Нырять через нижний люк не стал, протиснулся через боковой грузовой вслед за довольными «пассажирами» и, минуя подставленную лесенку, спрыгнул в истоптанную пожухлую траву. Поддакивая и улыбаясь восторженным возгласам и комментариям, направил народ к ангарам, а сам остался у самолёта в невеликой компании заводских механиков.

– Как машина, ваше благородие? – смотрит вопросительно старший из этой компании в чине унтер-офицера. И одновременно косит взглядом в сторону моих удаляющихся «пассажиров». Причём во взгляде этом так зависть и проглядывает. Им-то в отличие от него удалось в небо подняться…

– Да всё бы ничего, но на посадке снова поплавками зацепил землю. Даже треск какой-то раздался. Посмотрим?

– Так точно! – и унтер вслед за мной идёт осматривать самолёт.

– Ну ничего себе! – не сдерживаюсь я при виде измочаленного в щепки кормового среза поплавков, проглатывая про себя рвущиеся наружу при виде такого безобразия всяческие нецензурные выражения.

Унтер наклоняется и зачем-то трогает пальцами измочаленную фанеру, оскалившуюся на нас острыми клыками расщепленного шпона. Выпрямляется и поворачивает голову ко мне:

– Придётся восстанавливать.

– Нет. Восстанавливать не будем. Завтра с утра всё равно становимся на ремонт, будем кое-что в конструкции переделывать. Заодно и от этого недоразумения избавимся. Только обязательно всё это… – показываю рукой на разлохмаченные детали, – нужно сфотографировать. На память. Кстати, а крепления тросов и амортизаторов? Целы?

Унтер буквально прощупывает узлы крепления и утвердительно кивает. А у меня крутится в голове когда-то виденная фотография с небольшими колёсиками как раз на хвостовиках подобных поплавков. Не у одного меня была похожая проблема, так получается? Вот и её решение вспомнилось. Но оно уже не нужно.

У ангаров народ продолжает горячо делиться впечатлениями от полёта. А механиков-то вокруг себя сколько собрали! Подхожу к плотному кругу людей, какое-то время слушаю и решаю не мешать, отхожу незамеченным в сторону. К счастью, не все такие восторженные. Михаил тоже стоит в сторонке, дымит папироской в импровизированной курилке. Сажусь напротив на какой-то ящик, вытягиваю ноги, шевелю носками хромовых сапог. Прикрываю глаза и расслабляюсь. Молчим какое-то время.

– Когда назад, ваше благородие? – не выдерживает первым Михаил, нарушая тем самым сладкую полудрёму.

Сначала не понимаю, с чего это вдруг такое обращение, но соображаю и оглядываюсь. Толпа восторженных почитателей у ангара разошлась, наши «пассажиры» тихонько за моей спиной столпились.

– Не скоро, вахмистр, не скоро. Завтра снова встаём на ремонт, – предупреждая законный вопрос, сразу поясняю: – Будем снимать поплавки, кое-что переделывать, дорабатывать.

– Вот это правильно. Толку от этих поплавков никакого, только мешают. Вместо них сколько можно будет дополнительно бомб на борт брать, – удивляет меня здравыми рассуждениями Михаил…

Ни разу не верил, что меня действительно могут оставить в покое. И правильно делал, потому как приехали за мной уже на следующий день. Хорошо хоть приехали не рано с утра, а ближе к обеду. Успел я и за самолётом приглядеть, и проконтролировать начало работ. Правда, мне от этого не легче. Потому как организм мой святым духом питаться не может, а мы с Михаилом как раз собирались его, то есть их, организмы наши идти питать простой земной пищей в ресторан при гостинице. Это аэродромному народу хорошо, их на месте кормят, а нам приходится изгаляться по-разному. То с собой что-то брать, вроде сухпая из купленных по дороге пирогов, то как сейчас до ресторана в обеденное время добираться. И опять же всё это за свой, далеко не резиновый счёт. На хвост ведь механикам не упадёшь, да и не по уставу это будет. Михаилу ещё подобное можно устроить, но он и сам не хочет. Ссылается якобы на солидарность, а на самом деле наверняка так думает: «В ресторане-то оно всяко вкуснее и разнообразнее будет…» Да и ладно, всё мне веселее.

Правда, в гостинице на нас иной раз некие отдельные личности косятся, не всем по нутру подобные отношения между офицером и нижним чином. Но и говорить вслух ничего не говорят, думаю, наши награды ретроградов смущают, да и время на дворе уже не то, что раньше…

Вот прямо в холле гостиницы перед самым входом в ресторан меня и перехватил знакомый адъютант. И никуда ведь не денешься, придётся ехать на пустой желудок. Как будто у меня есть выбор. Кивнул Михаилу, успел в распахнувшемся перед ним дверном проёме увидеть такую вожделенную и такую недоступную сейчас накрахмаленную белизну накрытых скатертями столов, поймал носом аромат еды, сглотнул наполнившую рот обильную слюну и решительно направился на выход.

Пока тряслись по мостовой, я всё гадал, чему обязан столь скорому вызову. И так думаю, что великий князь, а может и сама вдовствующая императрица нашли-таки возможность основательно и результативно присесть на уши Николаю. Посмотрим, чем мне это грозит…

Тот же дворец, идём к той же гостиной, вот только с составом участвующих пока неясно. Потому как сразу насторожило количество охраны возле дверей. Пришлось внять настойчивой просьбе и оставить на входе оружие. Кое-что уже становится понятным.

Не дожидаясь приглашения, поднялся сразу на галерею и наткнулся на неприязненный взгляд императора. Ишь ты. Сидит отдельно от всех, в глубине справа от окна за спиной, глазами зыркает. Пока раздумывал, как мне на него реагировать и как приветствовать, да и вообще как быть, потому что хоть и предполагал с самого первого разговора подобную встречу, а вот всё равно несколько растерялся. Одно дело представлять такую встречу и совсем другое вживую столкнуться. Кто бы что ни говорил, а это император. Даже вроде как сердце удар пропустило… Нет, показалось. Да ладно, хватит над собой смеяться. Ничего не пропустило, и вообще кроме любопытства и… Злости? Короче, никаких других чувств у меня нет. Это же нужно умудриться такую империю проср… Гм… Привет девяностым! Вот потому-то я несколько и притормозил, из-за явной аналогии похожих исторических событий. Потому-то, оказывается, и нет у меня уважения к этой личности, как нет и к точно таким же из далёкого будущего. Стою, смотрю на сидящего человека, молчу, а все присутствующие смотрят на меня. В полной тишине. Только слышно, как горящие в камине поленья периодически потрескивают.

– Сергей Викторович, проходите, присаживайтесь за стол. И повторите нам по возможности более подробно весь ваш вчерашний рассказ! – Мария Фёдоровна решила нарушить затянувшуюся паузу и помочь мне с принятием решения, а может, просто не нашла нужным в этот момент тратить время на пустые церемонии.

Отвожу взгляд, выдыхаю. Ладно, что уж теперь. Всего несколько шагов к столу, но сколько за это короткое время можно воспоминаний в уме перебрать…

Ни на кого не смотрю, обозначаю короткое кавалергардское обезличенное приветствие чётким наклоном головы, делаю секундную паузу и отодвигаю от стола знакомый по прошлому разу стул. Присел на то же самое место, сразу, не чинясь, налил воды в стакан – хватило мне прошлого раза, и приступил к изложению своего видения истории. Моей истории, само собой. Всё рассказал, что помнил. О Первой мировой с её победами и поражениями, о сдаче крепостей, предательстве и некомпетентности правительства, большевистской пропаганде, вылившейся в отказ простых солдат воевать, о братании с врагом, о тяжёлом положении с продовольствием в столице, да и не только в ней, о сколоченных на военных поставках состояниях, о неприкрытом воровстве и многое, многое другое, что знал и о чём удалось вспомнить за всё это время. Само собой, рассказал и о сегодняшнем терроре, о том, к чему приведёт проводимая сейчас либеральная политика в отношении так называемых будущих революционеров. И о предстоящих революциях, Февральской и Октябрьской поведал, как же без этого. Ну и про Ипатьевский подвал упомянул с каким-то болезненным удовольствием. Потому что вот он сидит почти передо мной, главный виновник всего того разрушения, что уже происходит и скоро вообще покатится неудержимым и нарастающим по мере своего движения снежным комом. Может, хоть это упоминание его проймёт? Жаль только, что сидит он далеко, и мне выражение его лица совсем не видно. Так, пятно светлое, даже усов и бороды не видно – свет из окна за его спиной мне в лицо бьёт, мешает такие подробности рассмотреть.

И рассказывал я несколько сумбурно именно по этой причине, перескакивал с темы на тему, с события на событие, немного непоследовательно, эмоционально, стараясь зацепить этого человека, чтобы он проснулся, перестал смотреть на мир через розовые очки и не боялся запачкать руки. Если уж революционеры говорят, что революции чистыми руками не делаются, то что уж действующей власти в белых перчатках ходить… Если, само собой, у неё нет желания закончить существование в том подвале.

Несколько раз во время своего сумбурного рассказа прерывался, тянулся к стакану, делал пару глотков и продолжал дальше выплёскивать свои воспоминания вместе с эмоциями. В полной тишине.

Наконец выдохся, замолчал, допил воду в стакане, замер на стуле. И сразу же, как только замолчал, так и начали проявляться в голове новые воспоминания, новые подробности и доказательства моего рассказа. Дёрнулся продолжить, но не успел, император меня действием опередил. Поднялся на ноги, шумно отодвинув при этом движении и грохнув о стену свой стул, ни с кем не прощаясь и не говоря никому ни слова, быстрым шагом прошёл мимо, спустился с галереи вниз по лестнице. Я только и успел, что встать. А кланяться? Уже поздно было, да и не было у меня подобного желания. Хлопнула затворившаяся дверь.

– Не нужно, – остановила великого князя Мария Фёдоровна. Привставший со своего места Александр Михайлович посмотрел на властную женщину и, пожав плечами, опустился на место. – Пусть обдумает. В дополнение к сафьяновой шкатулке. Ему полезно. А мы займёмся делом.

И посмотрела на Джунковского:

– Владимир Фёдорович, вы сделали то, о чём я вас просила?

– Всенепременно, ваше…

– Без чинов, Владимир Фёдорович, без чинов, мы же договаривались…

– Так точно. Вот списки.

Мария Фёдоровна протянула руку, взяла бумаги, положила на стол справа от себя и вновь подняла глаза на Джунковского.

– А теперь своими словами расскажите, что удалось сделать.

– Собраны сведения о наиболее толковых и знающих инженерах. В основном сведения почерпнуты из бесед с самими инженерами. Ну, вы знаете, как это делается. Подводится разговор к интересующей нас теме, вставляются нужные вопросы и только успевай потом выхватывать требующуюся информацию. Ещё удалось выяснить судьбу инженера Луцкого. Сидит в тюрьме города Шпандау из-за подозрений в шпионаже в пользу России. Предваряя вопрос, сразу отвечу, что это не так. Ни по какому нашему ведомству он никогда не проходил и не проходит. Но теперь будем пробовать его оттуда вытащить. Тринклер Густав Владимирович на Сормовском судостроительном успешно работает со своим мотором, но… Сами знаете, какая сейчас на заводе обстановка, а этот инженер числится на хорошем счету у основной массы бунтарей. Вряд ли он согласится оттуда уехать с такими своими убеждениями. Подведём к нему, конечно, толкового человека, пусть поговорит с ним, пообщается. Посмотрим, во что это выльется. Но вряд ли во что-то хорошее. Есть ещё несколько имён, но по каждому из них нужно отдельно и подробно разговаривать.

Далее. С началом войны завод Нобеля явно не справляется с заказом военного министерства по дизельному двигателю для подводных лодок. Все оговоренные сроки просрочены и, судя по докладам, быстрого успеха не ожидается. Поэтому параллельно с основной работой ему будет предложено создать на своей базе профильную мастерскую-лабораторию, где можно собрать наиболее толковых инженеров-моторостроителей. Пока мастерскую, но с дальнейшей перспективой развития и расширения в полноценное производство. На этой базе будет создан новый мотор для авиационной и не только промышленности. По крайней мере, в этом нас уверял Сергей Викторович, – Джунковский при этом внимательно на меня смотрит. – Таким образом, и у Нобеля появится возможность всё-таки сделать свой двигатель, и у нас. Для Нобеля это реальный шанс.

Дальше. Ковров. Производство пулемётов уже по вашему личному поручению, Мария Фёдоровна. Подходящий завод выкуплен, но нет ни необходимого оборудования, ни квалифицированных рабочих. Одно старьё, извините за выражение. Если немедленно не прекратить призыв на военную службу квалифицированных рабочих, то в скором времени производства вообще встанут. Или будут выпускать сплошной брак. И ещё одно, не менее важное. Как вы наверняка знаете, с началом войны прекращены поставки проката из Швеции. Откуда мы всё это будем брать, не имею представления, это не моя епархия. Не ко мне вопрос… И последнее. Вот здесь отдельно представлены все сведения о производящихся на данный момент аэропланах в России. У меня всё…

– Благодарю, Владимир Фёдорович. Присаживайтесь. Сергей Викторович, что вы на это скажете?

Поднимаюсь из-за стола, несколько ошарашенный всем услышанным. Похоже, что-то этакое грандиозное затевается. Отрадно чувствовать себя причастным к будущим свершениям, сладкое ощущение, но и понятное опасение присутствует. В этих производственных делах толку от меня, как от того козла. Нет, что-то подсказать я, само собой разумеется, могу, недаром в наши головы со школы столько разнообразной информации вбивали. Глядишь, что и пригодится в действительности. Так, что я могу на всё услышанное сказать?

– К сожалению, не все эти имена мне знакомы. Но если соберётся рабочая группа по моторам, то кое-что рассказать смогу. Принцип работы двигателя внутреннего сгорания знаю, конструкцию помню. Поэтому и подскажу, и даже кое-что нарисую. Двигатель сделаем. Важно другое. Всё это производство потребует огромных денежных вложений. То же самое касается и самолётостроения. Только здесь всё будет гораздо сложнее. Вряд ли удастся объединить инженеров…

– А зачем их объединять? Пусть продолжают работать каждый на своём месте. А направление этой работы мы будем задавать. Александр Михайлович этим с удовольствием займётся, – тут же уточнила Мария Фёдоровна. – И насчёт денежных вложений. Предоставьте это нам.

– Хорошо. И самое главное. Если с площадями ещё можно что-то решить, используя так сказать административный ресурс, то где брать необходимое оборудование, как уже правильно упоминал Владимир Фёдорович? И квалифицированных специалистов? Мотор-то мы придумаем, а кто его воплощать в металле будет? И это я ещё не говорю о сырье и комплектующих. Цветной металл, подшипники и многое другое…

– Можно же задействовать связи Нобеля? И мне пока ещё никто не запрещает воспользоваться своим положением и завезти всё потребное через Данию. Но тут вы правы, нужно всё обдумать. Возможно, получится привлечь нужных людей. Кстати, по людям… Владимир Фёдорович, вы подготовили список компетентных и, главное, лояльных нам служащих и военных? Тех, на кого сможем в дальнейшем рассчитывать?

– Дело непростое, но работаю. Перепоручить сейчас никому нельзя, приходится самому собирать нужную информацию, – склонил голову в извиняющемся поклоне Джунковский. – Вот собираюсь ещё раз с Сергеем Викторовичем по этому поводу поговорить.

– Ничего. С вашими возможностями и связями справитесь. А потом легче будет, когда единомышленники появятся. И Сергей Викторович вам обязательно поможет? – вроде бы как с просьбой в голосе обратилась ко мне Мария Фёдоровна. Только ни о какой просьбе и речи быть не может. Подобные просьбы равносильны приказу.

– Слушаюсь, ваше… Простите, Мария Фёдоровна.

– И, Владимир Фёдорович, не затягивайте. Времени, как вы поняли, уже нет, тянуть нельзя. Завтра желательно увидеть первые реальные результаты ваших поисков.

– Постараюсь, – вновь склонил голову Джунковский.

– Господа, на сегодня всё. Больше мы с Александром Михайловичем вас не задерживаем, – легко поднялась на ноги императрица, заставив при этом и нас с генералом встать со своих мест. Это не император, тут как-то само собой получилось. Ответила лёгким кивком головы на наши поклоны и прошуршала платьем мимо меня, обдала ароматом дорогих духов и вышла. Великий князь обогнал Марию Фёдоровну быстрым шагом, открыл перед ней дверь, пропустил, закрыл за собой тяжёлую резную створку.

– Продолжим, Сергей Викторович? – вернулся за стол генерал.

– Продолжим, – вздохнул я. Похоже, мой обед и ужин вновь отдаляются. – Владимир Фёдорович, разрешите полюбопытствовать?

Джунковский поднял голову от разложенных перед ним бумаг, с интересом посмотрел на меня.

– А что это за сафьяновая шкатулка?

– Не знаю, – сразу же ответил генерал. Улыбнулся и ещё раз повторил: – Правда, не знаю. Об этом нужно было лично Марию Фёдоровну спрашивать. Удовлетворены моим ответом? Если больше вопросов нет, тогда начнём?

Нет, не удовлетворён, и при случае обязательно этот вопрос Марии Фёдоровне задам. Очень уж мне любопытно стало, что это за шкатулка такая, почему император так среагировал. А сейчас нужно собраться, напрячь память, ещё раз припомнить всё то, что недавно пришло в голову. Не один я пашу как вол. У Владимира Фёдоровича глаза красные от недосыпа, щёки ввалились и даже усы обвисли. Так что работаем!