Текст книги "Дальней дороги"

4

– Нет, – сухо сказал Волгин. – Я жалею, что доверил вам такую важную отрасль, как обеспечение.

– Но ведь вчера они и в самом деле собирались дать нам. Однако сегодня следящая автоматика понадобилась рамакистам…

– Что-о? И вы…

– Да не я: они. Автоматика была запланирована и для нас, и для них.

– Для нас – в первую очередь.

– Теперь положение изменилось. Представители Звездного флота прибыли раньше, чем предполагалось. У них мало времени, и рамакистам приходится проводить все испытания по уплотненной программе. Автоматика нужна им только сегодня, на предварительных показах на полигоне. Испытания в присутствии представителей будут проводиться без автоматического слежения – так, как это будет происходить в рабочей обстановке.

– Программу рамакистов вы могли бы мне не разъяснять, – сердито сказал Волгин. – Она меня не интересует. Одним словом, следящую вы проспали. Когда же они вернут?

– Завтра.

– А мне нужно сегодня. Вечером назначена прикидка, испытание всего комплекса приборов, всей аппаратуры. Когда у них показы – днем?

Обеспечитель торопливо кивнул.

– Хорошо. Поезжайте и заберите автоматику сразу же после того, как они закончат. Потом…

Взглянув в кислое лицо собеседника, Волгин не закончил фразы и махнул рукой.

– Ладно, сидите здесь. Поеду сам. Уж мне-то пусть попробуют не отдать! Витя!

Он огляделся. Ах да, Витька куда-то исчез вслед за этим гостем. Придется ехать одному. Откровенно говоря, не очень хочется: на полигоне кто-то из домика наблюдал, как он объяснялся с рамаком. Если его узнали – а это весьма вероятно, – будет неловко.

Пришлось подогревать себя мыслями о том, что забирать чужую автоматику еще менее прилично. Кстати, здесь в остальном все в порядке. Разве что еще поговорить с психофизиками, настроить себя для теплого собеседования с рамакистами. Волгин подошел к аппарату.

– Психофизики? Приветствую вас и желаю хорошего настроения. И не только вам. К приему человека вы готовы? Как-никак, это женщина, и переживает, конечно, основательно. Так что не пренебрегайте ничем. Цветы там, музыка, что еще? Если она, идя на стол, не будет бодрой, не будет лучиться радостью – заранее вам не завидую. Если вам ясно, у меня все.

Вот теперь он как будто снова обрел расположение духа. Хотя – уже в третий раз за сегодня, нет, в четвертый – предстояло столкнуться с вариациями на тему рамаков, на сей раз Волгину предстояло выступить в привычной роли официального соперника, и это приводило его в хорошее настроение.

В таком настроении он и влез в аграплан и бесшумно взлетел. Быстро кончился лес, в котором помещался институт, потянулись зеленые луга, испещренные кустами. Волгин негромко напевал какую-то, нечаянно вспомнившуюся мелодию. Одну из песенок Дальней разведки – тех, которые сочинялись и распевались в таких местах, где было, вроде бы, совсем не до песен. Потом он замолчал: вдалеке показался знакомый забор. Волгин поморщился: а что, если его все-таки видели? Несолидно. Неприятно. Хотя…

Тут он хитро подмигнул сам себе: сейчас-то у него есть все основания приземлиться около лабораторного корпуса полигона, но он этого не сделает. Он оставит машину под тем же деревом, что и с утра, и точно так же преодолеет забор напротив белого домика, предназначенного вообще-то для гостей полигона. Потом пойдет, не скрываясь, к центру. Поскольку прилетел он по делу, то в крайнем случае не стыдно будет признаться и в том, что утром он был здесь: тоже, мол, хотел зайти по делу, но встретил рамака – и расхотел, а вот теперь, будьте любезны, возвращайте поскорее автоматику: мы не с железом работаем, нам ждать некогда.

Он так и сделал; диагравионный микродвигатель послушно перенес его через забор, по-прежнему невозмутимо и нагло возвышавшийся среди долины. Оказавшись в пределах полигона, Волгин не стал пригибаться и оглядываться; наоборот, он внешне беззаботно и даже с некоторой лихостью размахивая руками, зашагал туда, где – километрах в полутора – купа высоких деревьев скрывала лабораторный корпус, в котором помещалось и все руководство этой грязной работой, как Волгин про себя – а иногда и не только про себя – называл производство рамаков. Правда, здесь их только монтировали, создание же отдельных узлов и механизмов было делом слишком сложным для того, чтобы им можно было заниматься в условиях полигона.

Он не встретил ни одного рамака, и, по правде говоря, ничуть не пожалел об этом; наоборот, он и не ожидал их встретить, потому что теперь, во время предварительных испытаний, все они должны были находиться где-то в центре. Конечно, если бы такая встреча и произошла, Волгин не подвергся бы никакой опасности, как не подвергался ей утром: рамаки – это было известно – по отношению к людям держались вежливо, никаких агрессивных намерений не проявляли, и вовсе не потому, что уважение к человеку было в них запрограммировано, а потому, что они были разумны; разум же, кстати, имеет свойство противиться навязываемым программам. Но все равно, Волгин не хотел встречаться с ними; он испытывал по отношению к этим сложнейшим созданиям техники и интуиции чувство брезгливости и некоторого возмущения. Мы часто умиляемся разными мелочами, если существо – объект умиления – занимает по отношению к нам подчиненное положение, как например, собака или автоматическое устройство. Но если бы вам пришлось даже не подчиняться, а хотя бы сотрудничать с собакой и автоматом на равных условиях не в той области, где вы и так признаете их превосходство – в области отыскания запахов или, скажем, точной обработки металла, – а во всех областях, то умиление моментально уступило бы место досаде, озлоблению и нежеланию устанавливать контакты с вынужденными партнерами. Поскольку же рамаки внешне напоминали роботов куда больше, чем людей, то отношение Волгина к ним именно таким и было. Во всяком случае, так он объяснял это другим, а порой – и себе, хотя настоящая причина, по-видимому, крылась не в этом.

Волгин медленно приблизился к белому домику для гостей. На этот раз никто не вышел на крыльцо, никто не стал разглядывать нарушителя ни в бинокль, ни простым глазом. Но домик был обитаем, и прибывший на полигон гость, видимо, не принадлежал к людям аккуратным: пустая дорожная сумка валялась около крыльца. Волгин подошел, любопытствуя; сердце забилось сильнее, и он вздохнул с сожалением: такие сумки раньше были только в Дальней разведке, он и сам сохранил такую с тех сказочных времен, когда о делах Дальней Волгин узнавал без помощи кабинетного информатора. Теперь, верно, каждый, кому охота, мог обзавестись этой сумкой, может быть, они даже вошли в моду, а раньше достаточно было увидеть у человека такой предмет, чтобы безошибочно признать в нем своего. Волгин пожал плечами, неодобрительно покачал головой; но задерживаться здесь было некогда, время шло, а сегодня предстояло сделать еще очень многое.

Он достиг лабораторного корпуса. Здесь царило оживление, сотрудники готовились к испытанию, несли какие-то приборы, стереотрубы, портативные радиостанции, все это укладывалось на невысокую платформу, которая, видимо, должна была доставить все необходимое в ту точку полигона, где будет происходить испытание – предварительное испытание, только для своих. Волгина никто не остановил, никто не спросил ни о чем; наверное, полагали, что и он приглашен на испытания, хотя кое-кто из рамакистов наверняка узнал его: он заметил искоса брошенные на него взгляды. Он поднялся на третий этаж, где помещался руководитель проекта. Кабинет был пуст, киберсекретарь пробубнил, что руководитель в точке испытаний. Волгин торопливо спустился и успел вскочить на платформу в последний момент. Снова никто не сказал ни слова, просто посторонились и дали ему место.

Платформа плавно поднялась; полет продолжался минут пять, не больше – полигон, в сущности, был не столь уж велик. Там, где они приземлились, не было никаких строений, только глубокий, в рост человека, ров, облицованный пластиком и прикрытый пластиковым же козырьком, над которым торчали лишь рога перископов. Рамакисты разбежались в разные стороны, унося приборы; Волгин пытался разыскать взглядом аппараты следящей автоматики, но это ему не удалось, потому что почти сразу он увидел около спуска в траншею длинную фигуру Корна, руководителя проекта «Рамак», и торопливо направился к нему.

Вряд ли Корн был приятно изумлен, увидев Волгина, однако виду не подал; невозмутимость и вежливость его были известны повсюду. Официально улыбаясь, он сделал шаг навстречу.

– По-видимому, мои сотрудники исправили оплошность своего руководителя и направили вам приглашение, – своим обычным ровным голосом произнес Корн. – Сам я, откровенно говоря, этого не делал.

– Не волнуйтесь, – сказал Волгин сухо; часть неприязни, испытываемой к рамакам, он бессознательно перенес и на их создателя. – Я по делу, и всего на несколько минут. Следящая автоматика, которую вы захватили на базе, – наша; и у нас не так много времени, чтобы по вашей милости переносить запланированные эксперименты.

Он внутренне поморщился: получилось грубовато, но иначе не удалось сформулировать мысль.

– Очень сожалею, доктор Волгин, – сказал Корн и наклонил голову в знак извинения. – Могу сказать лишь, что настоящий виновник – не мы: Звездный флот сократил сроки на несколько дней, и мы оказались вынужденными…

– Ладно, – сказал Волгин. – Это все я знаю. Меня интересует, когда вы вернете аппаратуру. Мне она будет нужна…

Он хотел сказать «через час-два», но удержался и назвал настоящий срок:

– Будет нужна сегодня вечером.

– Разумеется, вы ее получите. Собственно, сразу же после испытания надобность в ней минует, и вы…

Корн запнулся, но вежливость предписывала закончить мысль.

– Вы смогли бы сразу же забрать ее, если… если на ближайший час у вас намечены какие-то дела поблизости.

Волгин мысленно усмехнулся.

– Нет, доктор Корн, – сказал он. – Поскольку никаких дел у меня не запланировано, я с удовольствием проведу этот час здесь.

Корн нерешительно кашлянул; видимо, вежливость боролась в нем с неприязнью.

– Хорошо, я буду очень рад. Хотя, откровенно говоря, до сих пор не предполагал, что вы принадлежите к числу сторонников нашего проекта.

– Разумеется, нет, – откровенно ответил Волгин. – Но ведь делаем-то мы одно дело.

– Итак, решено. А сейчас прошу извинить меня, необходимость уточнить план испытания вынуждает нас…

– Ну, само собой, – сказал Волгин. – Я постою здесь.

Ладно, подумал он, сейчас мы посмотрим на твоих питомцев в работе. Может быть, и не так убедительно они выглядят и я зря тороплюсь. Может быть, из этой затеи вообще ничего не получится.

Корн повернулся.

– Вызовите руководителя проверки.

Взгляды окружающих обратились в ту сторону, откуда, видимо, и должен был появиться руководитель испытания. Там было только несколько густо разросшихся кустов. В следующий миг руководитель испытания показался из чащи, и Волгин почувствовал, как мгновенное головокружение пошатнуло его, потому что этот руководитель был рамак.

Он приблизился, плывя в воздухе на расстоянии нескольких сантиметров от земли и повис рядом с Корном. Кольца медленно раздвинулись; их движение окончилось в тот момент, когда полукруглая башенка рамака оказалась на уровне лица Корна.

– Здравствуйте, руководитель, – сказал Корн.

– Здравствуйте, доктор Корн.

Голос был мелодичен, слова неторопливы, и странным казалось, что они исходят не из человеческого рта, а из отверстия в башенке, забранного частой металлической сеткой.

– Итак, у вас все готово?

– Мы всегда готовы, доктор.

– Вы ведь помните сегодняшнюю программу: действия вашей группы, работающей в контакте с группой людей, и второй этап – демонстрация воспроизводства.

– Мы будем выполнять действия первого этапа, доктор Корн.

«Ну и что? – подумал Волгин. – Ничего особенного. Такие ответы может давать и робот. И таким же голосом. Пока еще мне не страшно».

– Я надеюсь, и второго тоже?

– Со вторым возникли некоторые осложнения.

Корн покосился в сторону Волгина, однако ничем другим не выдал замешательства.

– С воспроизводством?

– Впрочем, быть может, все уладится. Мы не хотели бы доставлять неприятности кому-либо из вас. Я поставлю вас в известность несколько позже.

Второй Корн. Ей-богу, второй Корн. Хотя – естественно: он же их воспитывал. У меня они разговаривали бы по-другому. И будут. Но не они, а люди, вот как.

– Какие-нибудь технические неполадки?

– Что вы, доктор Корн. Нет, некоторые затруднения общественного порядка.

– Общественного?

– Разве мы – не общество, доктор? Вопросы равенства сейчас очень интересуют нас. Но было бы слишком долго излагать их, учитывая крайне низкий темп усвоения информации людьми. Я полагаю, мы начнем.

– Пожалуйста, пожалуйста, – торопливо проговорил Корн.

Странно, подумал Волгин. Неполадки. Конечно, можно бы этому и порадоваться. Но это не роботы, нет, Они живут своей жизнью. Я и не представлял, что это так выглядит… Ну, посмотрим, что они сейчас начнут вытворять…

Тем временем рамак отплыл метров на двадцать. Остановился. И затем началось испытание.

5

Они свалились откуда-то сверху; быть может, все время, пока шла подготовка, рамаки, снабженные диагравионными двигателями, парили где то на неразличимой высоте. Очевидно, это должно было означать, что они прибыли из космоса; глядя на них, в это можно было поверить.

Над самой землей они стремительно замедляли падение и повисали в нескольких сантиметрах над поверхностью планеты. Ни один аппарат, управляемый человеком, не мог бы развивать таких ускорений: пилот не выдержал бы перегрузки. Но рамаки не боялись перегрузок.

Считанные мгновения они висели неподвижно. Широко раскрыв глаза, Волгин смотрел на эту жизнь, которая, будучи однажды создана человеком, сконструирована и изготовлена на его рабочих столах и станках, успела уже стать естественной, живя и даже размножаясь в естественной среде, без какой-либо помощи со стороны своих создателей. Но никаких особенных подробностей разглядеть не удалось, потому что почти сразу же рамаки сдвинулись с места и приступили к выполнению задачи.

Темные, покрытые матовым веществом тела двигались бы совершенно бесшумно, если бы не едва слышное шипение диагравионного разряда в атмосфере. Сначала их движение казалось беспорядочным, как суетня молекул газа. Они сближались, временами останавливались, собирались по двое или сразу по нескольку и, продержавшись две-три секунды вместе, вновь плыли в разные стороны, чтобы через мгновение соединиться уже с другими, образовав на миг новую фигуру. Иногда тот или другой рамак, отделившись от основной группы, отплывал в сторону, опускался на землю, втягивал кольца и замирал, затем вновь раздвигался и включался в общее движение. Они не обменивались ни единым звуком, и от этого картина непонятного танца становилась еще более жуткой.

Сам того не сознавая, Волгин приблизился к Корну и взял его за локоть.

– Что это значит? – спросил он шепотом.

– Этого мы не знаем, – едва слышно ответил Корн. – Не забудьте, что они работают не по программе. Мы не знаем, что они думают и как будут действовать через секунду. Единственное, чего мы просим, это достижения определенных результатов. Поэта можно попросить написать стихи, но нельзя предписывать ему, как это сделать.

Волгин удивленно покосился на Корна: сопоставление было из той области, в которую он погружался не часто.

– Так что – абсолютная загадка?

– Некоторые предположения есть… Эта группа составлена из рамаков, до сего времени не работавших и не живших вместе. Возможно, здесь происходит образование рабочих ячеек… бригад, если угодно. Но это – предположения…

– Вы не пытались узнать?

– Они не любят говорить на эту тему… Но смотрите, смотрите: они начинают!

И в самом деле, беспорядочное движение прекратилось. Рамаки окончательно разбились на несколько групп по три-четыре в каждой. Кроме того, пять фигур отдалились в стороны, образовав правильный пятиугольник, внутри которого оказались остальные.

– У них абсолютное геометрическое чутье, – прошептал Корн. – Это мы наблюдали уже не раз.

Оказавшиеся в вершинах пятиугольника рамаки втянули кольца и опустились на землю. Через миг они снова раздвинулись до предельной высоты; из башенок выдвинулись короткие, толстые антенны, на концах их раскрылись решетчатые рефлекторы. Вслед за тем такие же антенны расцвели и над остальными башенками и зашевелились, словно нащупывая друг друга.

– По-видимому, налаживается энергетический обмен, – негромко пояснил Корн. – Эти, по периметру, будут поставлять дополнительную энергию, если отдельные действия окажутся не под силу кому-либо из остальных.

– Взаимопомощь по принципу муравейника?

Корн отрицательно покачал головой.

– По принципу людей, доктор Волгин. Не ниже. Но спустимся в укрытие: пора, я полагаю.

Волгин огляделся, и увидел, что остальные присутствовавшие уже укрылись в траншее. Он торопливо последовал за руководителем проекта: от рамаков наверняка можно было ожидать чего угодно.

Словно именно присутствие людей на поверхности мешало им работать, рамаки сразу же принялись за дело. Из колец выдвинулись манипуляторы; у каждого рамака их было шесть. Волгин заметил, что манипуляторы разделялись на три группы; одни были покороче и потолще, другие – тонкие, длинные, гибкие. В следующий миг Волгин зажмурился: казалось, загорелась земля – вспыхнуло пламя, повалил дым. Когда он рассеялся, оказалось, что пятиугольная площадка покрыта блестящим, твердым на взгляд слоем какого-то вещества, воздух над ней дрожал, словно над раскаленной солнцем землей.

– Стартовая площадка? – спросил он.

– Нет, платформа для строительства станции. По договоренности с ними, подразумевается, что среда планеты враждебна для человека.

– Гм, – кашлянул Волгин. Среда такая, конечно, бывает, но до сих пор и на такие планеты разведчики высаживались без посторонней помощи. Так что – стоит ли игра свеч?

– Да, высаживались. Но сколько из высадившихся никогда больше не приняло участия в стартах? Не слишком ли дорогая цена?

– Конечно, но многое в человеческой деятельности связано с риском. И человек идет на этот риск вовсе не потому, что его кто-то заставляет. Он идет по своей внутренней потребности, потому, что иначе не может. Зачем же ему отдавать свое дело другим, которые ко всему тому даже не люди?

Но собрать все мысли и впечатления воедино можно будет и позже. Сейчас, раз уж удалось попасть на испытание, надо смотреть и наблюдать, и запоминать, чтобы потом оценить – насколько же серьезный конкурент появился в космосе. Кстати, что они там успели?

Волгин приник к окуляру перископа. По краям площадки уже поднималось несколько ажурных мачт. Откуда взялись детали для них? Неужели их подвезли в те краткие секунды, пока Волгин не смотрел в перископ? Или… они создали их на месте? Из чего же? За пределами площадки – какие-то черные кучи, несколько рамаков возятся около них. Что они, в самом деле плавят металл на месте? Здесь нет никаких руд… Или это не металл? Что-то на кремниевой основе? Может быть. Во всяком случае, такого материала до сих пор, насколько известно, в строительстве не применялось…

Он повернулся к Корну; доктор пожал плечами.

– Мы не знаем, что это. Потом попытаемся исследовать. Рамаки ведь решают на месте, что и как делать. И о материалах, и о конструкциях…

– Вы хотите сказать, что эта конструкция станции им наперед не задана?

– Конечно, нет. В космическом разнообразии, как вы знаете, типовые проекты неприменимы. Рамаки знают, какие функции должна выполнять станция, предназначенная для людей. Остальное они решают сами. Доктор Волгин, после испытания я с удовольствием расскажу вам все, что знаю по этому вопросу, но сейчас я хотел бы наблюдать…

– Извините, – пробормотал Волгин и умолк.

Что типовые проекты не годятся, это он и сам знал. Но так, сразу – без разработки, без создания модели…

– Они у вас – великолепные инженеры, – не удержался он. Корн тяжело вздохнул, но все же ответил:

– Разумеется, доктор Волгин. Но примите во внимание мощность их кристаллического мозга и его быстродействие. Уверяю вас, в переводе на наш масштаб, они затратили на проект не меньше времени, чем понадобилось бы нашему проектному отделу того же профиля. Разумеется, чтобы выиграть время, мы пользуемся определенными стандартами. Рамаки же в этом не нуждаются.

– В таком случае, завидую конструктору их мозга.

Корн удивленно взглянул на Волгина.

– Кристаллический мозг не конструируется – он выращивается. Это было открытие, не изобретение. Я полагал, что столь элементарные истины вам известны.

– Да, – пробормотал Волгин. – Что-то я, конечно, слышал…

Может быть, и действительно слышал. Но какое дело до кристаллического мозга тому, кто занят мозгом живым? Но что-то и впрямь было. Об этом сообщали. Ага! Кристаллы эти, к сожалению, не растут больше определенного размера, а способа их соединения найти не удалось. Поэтому для создания больших машин они оказались непригодными, и тогда-то и возник этот проклятый проект «Рамак».

Он снова уткнулся в перископ. Теперь на мачтах уже повис купол, сделанный, по-видимому, из того же материала. Рамаки, вися в воздухе, устанавливали пластины, из которых складывались стены. Вспыхивали огни сварки.

– Во взрывчатой среде они не очень бы… – пробормотал он. Корн услышал.

– Там они нашли бы иной способ. Изготовили бы клей, – буркнул он, не отрываясь от окуляра.

Работа шла к концу, и стало ясно, что ничего непредвиденного не произойдет. Действительно, примерно через полчаса здание станции оказалось законченным. Первая фаза испытания завершилась. Оживленно переговариваясь, работники полигона высыпали из укрытия на поверхность.

– Ну, что же, доктор, – сказал Волгин. – Должен вас поздравить. Вы сделали неплохую вещь.

– Не вещь, – сказал Корн. – И делали их не мы. Этих.

– Кто же?

– Был сделан всего один. Это – уже второе поколение.

– Дети?

– Если угодно. Но простите…

Корн повернулся к руководителю проверки.

– Все получилось великолепно.

– Задача была не особенно сложна.

– А как со вторым этапом? Вы не сможете?

– Я полагаю, что мы сможем, – сказал рамак; Волгина передернуло от этой правильности и непринужденности его речи: нет, это не был убогий, раз и навсегда затверженный язык роботов, но тем неестественнее он казался. – Мы сможем, если вы согласитесь подождать около получаса.

– Разумеется, – сказал доктор Корн.

Руководитель проверки отплыл. Затем шуршание диагравионных двигателей усилилось, группа поднялась в воздух, стремительно набирая скорость.

– Куда они?

– Обычно они опускаются где-то здесь, на полигоне. Где точно, мы не знаем: мы не старались их выследить.

«Я знаю», – подумал Волгин, но вместо этого сказал:

– А если бы их задачей была не подготовка места для людей, а самостоятельные действия?

– Не знаю, что бы они стали делать. Не станцию, во всяком случае: она им не нужна. Они стали бы приспосабливать планету к своим нуждам.

– Допустим. А что получили бы от этого мы?

– В галактике стало бы одной разумной планетой больше. Доктор Волгин, я полагаю, что теперь могу возвратить вам вашу аппаратуру. Она нам более не потребуется.

– Сердечно благодарен, – сказал Волгин. – В таком случае распорядитесь, чтобы ее отправили прямо в институт. Или нет: за вашей оградой, в той стороне, стоит мой аграплан. Перенесите туда, этого будет достаточно.

Корн отдал распоряжение. Потом вновь повернулся к Волгину.

– Итак, зрелище вас не убедило?

– Зрелище было внушительным. И поучительным. Но что значит – убедить меня? Заставить меня признать, что человек свое отлетал – это вы имеете в виду?

– Не знаю, – сказал доктор Корн. – Как вы понимаете, я не ставил своей задачей лишить человека крыльев. Отнюдь. Но я осуществил этот проект потому, что назрели условия для его осуществления. Был открыт кристаллический мозг. А рамак оказался наилучшим вариантом его использования. Если человек может что-то создать, он создает. Вот и все.

– Порой мне кажется, – сказал Волгин, – что это – наихудшая из самых плохих его черт. Этого самого человека.

Он поклонился, стараясь, чтобы это получилось как можно вежливее.

– Возможно, – ответил Корн. – Но человека защищаете вы, а не я. Защита человечества во всех условиях и при всех обстоятельствах – вряд ли черта более приятная.

Он поклонился, в свою очередь, очень вежливо.

Волгин повернулся и направился той же дорогой, по которой пришел сюда.