Текст книги "Люди Приземелья"

Но просто повернуться и сесть теперь было уже нельзя: этим он признался бы в возникшем у него намерении. Но что же можно сделать?

Он остановился в дверях.

– Простите, – сказал он. – А я бы не мог в это время побыть здесь, в вашей кабине? – Он просительно улыбнулся. – Очень интересно.

Пилот доброжелательно взглянул на него.

– К сожалению, нет, – развел он руками. – Тут только два кресла. А стоять во время взлета не рекомендуется.

Кедрин повернулся и пошел на свое место. Ему хотелось петь.

– Любопытный парень, – сказал пилот. – Мне нравится.

– На десятом они почти не видят космоса, – пояснил Велигай.

Пилот кивнул и взглянул на своего спутника.

– Всыплют, – радостно откликнулся Сема.

– Всыплют. Не забудьте присоединиться к контролю состояния здоровья. Все. Сема, проследи.

Сема проследил. Возвращаясь в рубку, он остановился на пороге и доверительно сообщил пассажирам:

– Вы ему сделали подарок – лучше не надо. А то он говорит, что от таких регулярных рейсов у него кровь свернулась в простоквашу. Сейчас отведет душу…

– Звездолетчик, – пробормотал Велигай. Он произнес это таким тоном, каким люди пожилые говорят: «Молодой…» – тоном, в котором под маской легкого осуждения прячется и одобрение, и явная зависть, и сожаление об ушедших молодых годах… – Звездолетчик, – повторил Велигай, ставя точку на этих размышлениях, и откинулся в кресле. И даже этого повторенного слова было достаточно, чтобы понять, чем образ жизни и мышления Велигая отличался от того, который, по мнению Меркулина, был бы единственно подходящим для настоящего конструктора.

А интересно, что сделал бы на твоем месте Учитель? Разве он стал бы возражать против такого риска, если это ради людей? Нет. Он не стал бы даже бояться. И ты не станешь. Обстоятельства…

Он не успел додумать об обстоятельствах. Мысли сдвинулись с места, смешались, завихрились, канули куда-то. Кресла полезли вниз, одновременно откидываясь и раздвигаясь. В глазах потемнело. Пилот «Кузнечика» отводил душу.

Она ревела тремя «Винд-семнадцать», наконец-то дорвавшимися до форсажа, близкими и понятными в своем желании достичь определенного им потолка. Громовым салютом глайнер прощался с наезженной трассой, как будто насовсем вырываясь в простор, о котором всегда мечтают корабли. Мелькнули внизу, стремительно уменьшаясь, резервные емкости – те самые сигары, на которых приводнялся корабль. Теперь, отдав свою мощь машине, они, ведомые автоматами, уходили по старой трассе, чтобы сесть в очередном пункте и там дожидаться корабля.

А он, рыча от ярости, карабкался на вершину невидимого пика, на который не восходили альпинисты. Атмосфера голубым пламенем стекала по обшивке, указатели ползли к первой космической, но двигателям было мало этого, и они все нагнетали скорость…

Далеко внизу, на Земле, в посту слежения и управления Глобальных трасс, диспетчер схватился за голову и послал в пространство негодующую радиограмму. Сема мгновенно закодировал ответ, и передатчик вышвырнул сообщение в эфир в какую-то долю секунды. Диспетчер прочел, топнул ногой, призвал на помощь всех чертей и, одобрительно подмигнув неизвестно кому, пустил по спирали сообщение о том, что глайнер восемнадцатый задерживается в пути и на линию будет выслан резервный номер семьдесят три.

А корабль уже вышел в черное небо, и Кедрин смотрел на экран и переводил дыхание. Кажется, ему чуть не сделалось нехорошо? Но он сдержался, не крикнул. Да, с непривычки… тяжеловато. Он расстегнул воротник. Вздохнем глубже, еще раз… Вот так…

Пилот выключил двигатели. Наступила невесомость. Трижды, нарастая и ослабевая, во внешних дозиметрах прошумел неведомый прибой, и это означало, что пройдены радиационные пояса.

Распахнулось Пространство; Земля уходила в сторону. Над ее выгнутой поверхностью восходили голубые конструкции астрофизического спутника номер пять. Шестой сиял в самом зените, на фоне давно знакомого созвездия, и вокруг него вспыхивали другие звезды, которых не было в астрономических каталогах. Тяжелый грузовоз оторвался от причальной площадки шестого, выбросил голубое облачко и начал снижаться к ажурным дискам Метеорологического пояса, нечастой цепью охватывавшего планету в меридиональной и экваториальной плоскостях. Где-то далеко справа вспыхнула и начала расплываться розовая туманность – это, наверное, очередной планетолет ушел в рейс ко внутренним планетам – и сейчас же это облачко на миг затемнил проходивший перпендикулярным курсом нерегулярный патрульный сателлит… Приземелье жило своей жизнью; в приемниках утихали голоса планетного вещания, и их место занимали другие: люди на кораблях и спутниках переговаривались, шутили и спорили, иногда их разговоры прерывались резким свистом закодированных текстов с лунных станций, в ответ которым летели такие же свистящие молнии с Земли. Впереди же, пока еще в отдалении, уже возникли и становились все ярче зеленоватые светила Звездолетного пояса.

Ирэн склонилась к Велигаю и что-то ему сказала, и Кедрин каким-то образом угадал: она советовала войти в пилотскую кабину, помочь командиру правильно подключиться к маякам, подойти и пришвартоваться к спутнику номер семь. Но конструктор покачал головой и улыбнулся, и на его губах Кедрин прочитал лишь одно слово: «Звездолетчик!» – и вместе с женщиной понял, что помогать нет никакой необходимости.

Кедрин не испытывал страха. Ему все еще казалось, что пространство нереально: невесомость кончилась, в пассажирской кабине глайнера было все так же уютно, словно они и не вышли за пределы атмосферы. Даже тяжесть была такая же, как на Земле, и не обязательно знать, что причиной этого явилось просто ускорение в один «же», равное обычному ускорению гравитации на поверхности планеты.

Да, при желании можно было совершенно забыть о том, что Кедрин стал не только свидетелем, но и участником необъяснимого, с общепринятой точки зрения, события: несколько человек по взаимному согласию нарушили одно из правил техники безопасности – могучего инструмента Службы Жизни: вырвались в космос на корабле, который, строго говоря, для этого больше не предназначался. И это событие было лишь звеном в цепи, начало которой, судя по услышанным разговорам, находилось чуть ли не на орбите Трансцербера, а продолжение – на Звездолетном поясе. И в одном и в другом месте произошли какие-то события, не предусмотренные программами многочисленных автоматов, которых, безусловно, хватало и там, и там. «Что сказал бы об этом Меркулин?» – вяло подумал Кедрин и тотчас же отбросил эту мысль: развивая ее, пришлось бы снова вспомнить о том, что они болтаются где-то в пространстве на борту утлого кораблика с легкомысленным капитаном, а об этом спокойнее не вспоминать.

Внезапно в громкоговорителях, соединенных с приемником в пилотской кабине, раздался резкий голос: «Внеочередной, внеочередной, даю пеленг, слушайте ваш пеленг…» Кедрин не сразу понял, что внеочередной – это они. «Включите киберы на прием посадочной программы, – напоминал голос, – назовите частоту ваших киберов!» – «Нестандартная, сажусь сам», – ответил несколько измененный динамиком голос командира. «Внеочередной, не уверен, что сядете». Кедрин тоже не был в этом уверен. «Пит, – очень несерьезным голосом ответил пилот, – узнаю тебя по ушам, вспомни спецзону на Диане!» – «Мишка, клянусь святым торможением, это вынырнул Мишка!» – «Взял твой пеленг, Пит, держу, готовь братские поцелуи, включаю посадочные». – «Пузырь, пузырь по кличке Орион, – надрывался невидимый Пит, – куда лезете в наше пространство, освободите объем для внеочередного!»

– «Орион» – значит, третий досылает обшивку, – сказал Гур в кабине.

– Хорошо, – ответил Дуглас.

«Но у меня график!» – возмущенно напомнил «Орион». Пит ответил: «Поломайте его о колено».

Торможение усилилось. Оно нарастало плавно, тяжесть увеличивалась медленно, чувствовалось, что пилот работает как мастер: без лишнего напряжения, легко и точно. Спутник-семь надвигался из пространства – громадный цилиндр, опоясанный тороидами, окруженный радио– и световыми маяками, искрящийся множеством иллюминаторов и габаритных огней.

Глайнер выходил к торцу цилиндра. Вспыхивали сигналы. Спутник покатился, убегая из поля зрения. Загорелись звезды. Торможение усилилось, внезапно корабль завибрировал, и Кедрин почувствовал, как у него заныли целых шестьдесят четыре зуба – так много их вдруг оказалось.

Но вибрация кончилась. «Мишка, у тебя есть переходник?» – спросил тот же голос. «Нет, это же теперь глайнер, к чему на нем переходник!» – «Ну, я не знаю, на всякий случай… До чего ты дожил – летаешь на глайнерах».

– Питу надо всыпать за болтовню! – сказал Холодовский.

– Нет, – ответил Дуглас. – Он хороший парень, у него есть чувство юмора.

«После этого рейса, – мрачно пообещал голос командира из динамика, – я не буду летать и на глайнерах».

– У него тоже есть чувство юмора, – одобрительно проговорил Дуглас.

«Так куда мне приткнуться?» – спросил командир глайнера. «Ладно, провались ты в Юпитер, примем вас в закрытый док, выходи на пеленг «AM».

Почему-то именно в этот момент Кедрин вдруг осознал, что это не игра. Они были действительно в пустоте, в приземельском пространстве. Рядом плыл громадный, медленно вращающийся спутник, и каждое неточное движение могло стоить кораблю – а значит, и всем им – слишком дорого, а киберов с нужной частотой настройки на глайнере не оказалось, в стратосфере они не применялись. Значит, Служба Жизни выпустила их из-под своего теплого крыла.

Кедрин остро пожалел, что ввязался в эту историю. Следовало не малодушничать, не уступать, а сказать там, внизу (он подумал «внизу», хотя Земля сейчас была слева вверху, но все равно она оставалась низом), что он – посторонний. Не сказал, испугался разочарованных взглядов. Но если бы об этом знал Меркулин, каким взглядом посмотрел бы он? Или дело было не только в малодушии? Наверное, не только. Сейчас трудно вспомнить.

Но все-таки куда спокойнее не нарушать установлений Службы Жизни, не отказываться легкомысленно от ее защиты. Странно, что остальные этого как будто не понимают. Словно им не впервой… Тут Кедрин сообразил, что они и действительно делают это не в первый раз: недаром шел разговор о процентах риска. Там, где властвует Служба Жизни, процент риска равен нулю. Значит, вот одна вещь, которая стала почти ясной: люди идут на это потому, что такой ценой они покупают спокойствие, спокойствие уверенности в себе, а не только в автоматах. Но нужно ли такое спокойствие? Оно стоит нервов, а нервы нужны для творчества, для работы. Так зачем же…

Мысли разлетелись в разные стороны – не соберешь… Кедрин вздохнул, открыл глаза и удивился: выходит, глаза были закрыты, а он и сам не заметил, как зажмурился. Теперь в иллюминаторы уже нельзя было видеть спутник, но экран на спинке переднего кресла исправно показывал его крутой зеленоватый борт многоэтажной высоты, плавно закругляющийся вверху и, наверное, внизу, но видеоприемники смотрели чуть вверх. Борт медленно плыл по экрану. Потом он внезапно кончился, что-то небольшое, но, безусловно, космическое промелькнуло в поле зрения иконоскопов. Кедрин съежился, ожидая неминуемого удара и каких-то еще более страшных вещей.

– Это Костин, сорок девятый, – сказал Холодовский.

– Оригинально придумано, – отозвался Гур. – Но только это девятнадцатый – Тагава.

– Согласитесь на среднем арифметическом, – посоветовал Дуглас.

«Что ж, во всяком случае, это не метеорит».

В этот миг ускорение исчезло, и Кедрину так и не суждено было понять, какой тонкой работой был ввод корабля со шлейфовым двигателем в закрытый док. Монтажники, наверное, знали это, потому что все как один – даже Ирэн – подняли большие пальцы. Послышался приглушенный, как шепот, звук, и вспыхнуло табло: «Выход».

Глава четвертая

1

На орбите Трансцербера подсчитаны все ресурсы. Энергии хватит еще месяцев на пять, если свести все потребности к минимуму и не слишком злоупотреблять связью. Так сказал капитан Лобов, и все несколько приуныли, потому что уже успели почувствовать, что капитан подразумевает под словом «минимум», и как он понимает слово «злоупотреблять».

Впрочем, после этого капитан утешил всех или думал, что утешил. Он объявил, что команда и пассажиры – пассажирами числились ученые – могут заниматься личными делами. Затем он сел за столик и стал бриться.

Итак, капитан Лобов бреется – второй раз за эти сутки, и, по-видимому, последний на ближайшие месяцы: бритва потребляет энергию. Пилоты садятся доигрывать партию. Они играют очень внимательно и сосредоточенно, и лишь впоследствии обнаружится, что белый король шесть ходов подряд стоял под шахом и никто этого не заметил.

Ученые, видя, что экипаж как будто бы успокоился и жизнь стала входить в нормальную колею, возобновили работу. В данном случае работа заключается в выяснении причин аварии. Это нелегко, потому что не с чего начать, не за что зацепиться. Корабль споткнулся на совершенно ровном месте. До самого последнего момента все механизмы и устройства действовали нормально. Очевидно, в первую очередь отказали механизмы реактора. В них и следует искать вину… Инженер Риекст прислушивается к рассуждениям ученых столь же внимательно, как раньше ловил шум двигателя. Инженер вообще предпочитает слушать, но тут он не выдерживает.

– Прошу извинения, – сурово говорит он, – но искать причину аварии в механизмах реактора бесполезно. В случае, если блокирующие автоматы в порядке, но заклинило стержни, автоматы подают сигнал тревоги. А сигнала-то не было, не так ли?

– Иными словами, – начинает контратаку один из гернистов, – вы предполагаете, что неисправность следует искать в автоматах? Но, мне кажется, вы упустили из виду, что о любой неисправности в системах автоматов немедленно сообщает контрольный блок. Не находите ли вы, что ваше утверждение звучит несколько рискованно?

Второй гернист думает, что утверждение звучит крайне рискованно. Виноваты, конечно, стержни.

Инженер продолжает настаивать на своей точке зрения.

Оба антигерниста считают, что инженер не прав: автоматы, разумеется, не могли отказать все сразу. Такое явление наблюдалось бы, пожалуй, лишь в том случае, если бы, скажем, во Вселенной сразу исчезли и электрическое, и магнитное поля. А это, как известно, было бы равносильно исчезновению Вселенной вообще.

В чем же дело? Это будет ясно после тщательного изучения фактов. Пока можно с уверенностью утверждать одно: авария действительно произошла, двигатель, реактор и автоматы непосредственного контроля и управления отброшены и уничтожились. Что касается причин несчастья, то о них пока нельзя с уверенностью сказать ничего определенного.

По зрелом размышлении гернисты присоединились к этой точке зрения, присовокупив лишь мнение относительно того, что, возможно, налицо было проявление возмущающего влияния Трансцербера.

– Тела, ошибочно именуемого Трансцербером, – поправляют антигернисты. И старый спор вспыхивает снова.

Инженер выключается из дискуссии и вместе с капитаном начинает долгое путешествие по схемам автоматов и киберустройств корабля. А некое тело, именуемое Трансцербером, находится еще очень далеко. До него – по орбите – полмиллиарда километров. Но оно догоняет, и рано или поздно догонит. В глубине души все побаиваются, что это произойдет несколько преждевременно. Хотя – об этом трудно судить до получения ответа с Земли. Пока же один капитан Лобов знает, что успеть к ним может лишь звездолет – «длинный корабль», в приземельской терминологии. А их сейчас нет в Солнечной системе. Да и то – корабли строятся не для того, чтобы висеть в портах. Они далеко, они ищут инфракрасные звезды, самые близкие к нам, и связь с кораблями пока установить нельзя.

2

Велигай стремительно прошагал к выходу, за ним торопились остальные. Ирэн оглянулась на Кедрина, но не сказала ни слова, только улыбнулась. Это была улыбка человека, вернувшегося домой.

Кедрин покинул салон последним. За входным люком оказалась маленькая площадка, от нее, шурша, убегала бесконечная лента – род движущегося тротуара. Впереди на ленте виднелись удаляющиеся фигуры спутников по кораблю.

Держась за поручни площадки, Кедрин огляделся. Пилот стоял неподалеку, напевая. Голос Семы доносился откуда-то – снизу или сверху, сказать было трудно. Кедрин взглянул себе под ноги, и у него закружилась голова, как если бы он стоял на краю бездны. Так оно, впрочем, и было.

Он крепче вцепился в поручни. Правда, тяжесть почти отсутствовала, но голова все равно кружилась. Кедрину почудилось, что он стоит вверх ногами, потом – что лежит. Он заслонил глаза ладонью, потом медленно отвел ее.

Свет клубился в громадном цилиндре, как теплая метель; все так же шуршала дорожка. Командир глайнера похлопал Кедрина по плечу. Внутренне содрогаясь, невольный самозванец ступил на дорожку и, ужасаясь, поплыл над бездной. Верха и низа все не было. Дорожка привела Кедрина еще на одну площадку, и вдруг низ определился и лег под ноги, верх оказался над головой. Эскалатор повез Кедрина вниз. Очутившись на полу, незадачливый путешественник облегченно вздохнул и порадовался обретенной нормальной тяжести, потом поднял голову. Метрах в пятидесяти над ним, стиснутый могучими захватами, висел глайнер, а еще выше, на потолке, головой вниз ходили, кажется, люди.

Несколько человек остановились неподалеку – все в таких же отблескивающих комбинезонах, как и знакомые монтажники. Глядя на них, Кедрин вдруг вспомнил о продранных коленях: до сих пор было не до туалета. Пришедшие, задрав головы, полюбовались на глайнер, потом один из них, ослепительно рыжий, сказал:

– Вот назидательное зрелище из той романтической эпохи, когда летали со шлейфовыми двигателями. Спорю, что на нем стоят «Винды». Как ты думаешь, романтик?

– Думаю, – ответил черноглазый романтик, – что на Трансцербере скоро начнут строить постоянную станцию. Окраина системы, без станции не обойтись. Надо бы туда попасть.

– Фантазируешь…

– Это что! Я вот встречал одного. Представляете – сидит, читает. Глаза горят, ерошит волосы, топает ногами – аж сбивает курс. Я заглянул – ну, конечно, роман об автофиксации в пятом линейном измерении, фантастика, подвиги… Читает и воображает себя героем. А шли-то всего регулярным рейсом к Марсу, пилот от тоски спал вторые сутки подряд и будить не велел, пока живы автоматы.

– А у Лобова автоматы полетели. Там теперь не до сна.

Наступило молчание, потом кто-то сказал:

– Ладно. Заправим это чудо техники.

– Заправим… А посадил он его классно.

– Да. Искусство посадки исчезает.

– Давайте заправлять. Скоро смена.

– Подключай… Я ходил с Лобовым. Чем хуже, тем он веселее. Но строгий капитан. От и до. По инструкции.

– Дай давление. Ты там открыл горловины?

– Открыл… Да, Лобову не повезло. Мак с ним пилотом. Вторым.

– Есть прокачка!.. Слушай, а чертовщина с запахом – это в твою смену было? Что это – отравляющее вещество, что ли? Да еще в пустоте.

– Смена моя, но сам я в это время сидел на контроле. Карло вышел в пространство, потерял сознание и налетел на пузырь. Хорошо еще, что скваммер выдержал… Курт, давай дозатор.

– Я даю дозатор. Может быть, это было не в пустоте, а в баллонах?

– Проверили баллоны. Нормальная смесь. Внимание! Даю поток.

Кедрин прислушивался, все это было интересно – и разговоры, и суставчатая труба, выползшая из-под пола и дотянувшаяся до корабля, и люди, управляющие трубой и связанными с нею механизмами. Заправка вручную… Автоматика – сложный механизм, все шестерни которого находятся в точном взаимодействии и зацеплении. Стоит одну из них заменить на нестандартную, и механизм прекратит работу. Здесь так и случилось: на спутник попал необычный для этих мест корабль – и приходится заправлять его вручную. Не будь людей – корабль вообще нельзя было бы заправить, пришлось бы везти автоматы с Земли. Еще звено в цепи нарушений.

Кедрин стоял, но монтажники не обращали на него внимания. Только один из них покосился и сказал: «Пассажир…» Что же, понятно: комбинезона на нем не было, а значок лежал в кармане.

Пассажир, ну а что дальше? Самое разумное – вернуться на корабль, который наверняка скоро уйдет на Землю. Но раз уж так далеко завело его желание поговорить с Ирэн, то стоит дождаться, пока этот разговор произойдет. Кедрин попытался вспомнить: в каком направлении она ушла? Кажется, в том, откуда сейчас приближается кто-то… Чего он хочет?

3

Маленький, плотный человечек подошел к нему. Казалось, он был в шапке, но это лоб могуче нависал над лицом, и поэтому лицо казалось маленьким. Совсем уж крохотный рот вежливо улыбался. Человек внимательно оглядел Кедрина, и Кедрин снова вспомнил об испорченных брюках. Однако тот не обратил на них внимания.

– Вы не с глайнера? – спросил он.

– Да.

– А кто там еще прилетел – кто-то с десятого спутника? Шеф-монтер просил передать, чтобы он не уходил: через полчаса пойдет грузовик на одиннадцатый, шеф договорился – его подбросят.

Кедрин молчал, не зная, что ответить.

– Командир корабля сказал, что это вы. Он ошибся, а? Я видел, как вы спускались; вы же никогда вообще не бывали на спутнике. Это сразу чувствуется.

Говорящий вновь оглядел Кедрина.

– Ну, так что вы мне скажете?

– Это я, – нехотя признался Кедрин. – Но я не с десятого…

– Ну да, вы вообще не с Пояса, это ясно. Но почему тогда Велигай сказал, что вы с десятого?

– Произошло недоразумение…

– Ага. А кто же вы вообще?

– Я с Земли. Из института…

– С Земли – это я понимаю, что с Земли… – задумчиво произнес человек и в третий раз оглядел Кедрина. – Ну так идемте.

– Куда?

– К Велигаю, естественно. Он – начальник Пояса, он еще и шеф-монтер, и вас тоже привез он, пусть сам и думает, что с вами теперь делать. Я же не могу все решать один – хватит мне несчастья с Лобовым. – Он неожиданно виновато взглянул на Кедрина. – Ведь это все из-за меня…

– Каким образом?

– Меня зовут Герн, и это я открыл этот проклятый Трансцербер. Но разве я мог знать, что у них полетит реактор? Так вы идете или вас надо нести?

Они шли по залу, по гулкому полу. Кедрин старался ступать осторожно; ему казалось: ступи посильнее – и громкое эхо разнесется по всему огромному цилиндру. Герн шел, чуть раскачиваясь, его шаги совсем не были слышны. Потом лифт долго нес их вниз. Они вышли в длинный коридор. И спереди, и сзади он плавно загибался, уходил вверх, и Кедрин понял, что они находятся уже в одном из тороидов. Пройдя метров пятьдесят, Герн остановился возле какой-то двери.

– Вообще-то он здесь, – сказал Герн, глубокомысленно подняв брови и дочесав нос. – С одной стороны… А, впрочем…

Он решительно открыл дверь. Кедрин вошел. И тотчас же отпрянул, прижался спиной к стене.

Велигай даже не заметил его появления. Он сидел на стуле поодаль от ложа, на котором лежало что-то, завернутое в белые ткани, и из этого белого торчали только голова и руки. Глаза лежащего были закрыты. Три длинные, гибкие металлические лапы, свисая прямо с потолка, покачивались перед ним; одна тянулась к руке, две другие, медленно втягиваясь, поднимали какой-то блестящий прибор. Первая лапа ухватила больного за кисть руки, что-то прижала к ней – человек, не открывая глаз, торопливо пробормотал:

– О черт побери, черт побери, какое невыносимое ощущение, и для чего я должен это терпеть, о несчастье…

– Не ври, – сказал Велигай. – Не больно.

– Разве боль – самое тяжелое? Не переношу таких холодных прикосновений, клянусь, неужели это так трудно понять? Как будто лягушку гладишь.

– Давай серьезно, Карло, – сказал Велигай.

– Ну, давай серьезно, прекрасно. Если серьезно – то они меня залечат, а мне всего лечения нужно – покрутиться в пространстве. Какая-то пара синяков… – Карло умолк, на лице его проступил пот, и тотчас же сверху спикировала лапа с тампоном, отерла лицо и убралась восвояси. – А вообще, конечно, больно.

Голос лежащего был громок, но так, как бывает громок шепот; его почти заглушало хрипловатое дыхание. К тому же звуки шли откуда-то совсем с другой стороны, только вглядевшись, Кедрин различил прозрачную стену, разделявшую комнату пополам.

– Вот подлечат – покрутишься, – пообещал Велигай. – Теперь всем хватит дела… Так что же с тобой произошло?

– Да что там, – сказал Карло. – Мне сейчас кажется, что ничего и не было, право.

– А если вспомнить?

– Такого запаха не было даже в Экспериментальной зоне. А ты помнишь, чем пахло на Экспериментальной?

– Арбузами пахло.

– Арбузами, – сказал Карло и усмехнулся. – Вот именно. Хотя там не было ничего похожего не то что на арбуз – даже на маленький мандарин. Мне тогда так хотелось не мандарина, а апельсина. А сейчас не хочется… Да, запах… Главное – неожиданность. Уж чего-чего, но запаха в пространстве никто не ожидал – и правильно, клянусь кораблями, откуда ему взяться? Он возник резко, как удар, стало нечем дышать, я почувствовал, что сейчас задохнусь от этого запаха. Начала мерещиться всякая ерунда… Я перекрыл подачу воздуха, только чтобы скорее избавиться от этого запаха. И потерял сознание. А что потом было, на что я там налетел – не знаю…

Он говорил все медленнее и на последних словах как будто бы совсем задремал. Велигай мрачно взглянул в потолок и негромко сказал:

– Вы бы его в гипотермический, что ли? Пусть отлежится, отоспится…

– Его на Землю надо, – ответил женский голос сверху, где в потолке было круглое окно.

– На Землю! – сердито сказал Велигай. – Монтажники в таком виде на планету не уходят. Лечите здесь. Подумайте, может, перевести в центр, где невесомость? Через полсмены я загляну. И чтоб к нему – никого.

Он медленно поднялся, обернулся и взгляд его уперся в Кедрина, наполовину заслонившего собою небольшого Герна.

– Что такое?

– Велигай, я вот привел этого… Нет, погоди. Он же совсем не с Пояса, это же видно с первого взгляда. Так зачем отправлять его на десятый? На Землю его надо. Дай мне распоряжение.

– Не понимаю, – сказал Велигай. Он в упор посмотрел на Кедрина, и Кедрину пришлось опустить глаза.

– Не понимаю. Вы ведь носили жетон Пояса. Как это получилось? Где вы взяли жетон?

– Нашел, – сказал Кедрин, глядя в сторону.

– Интересно. Где же?

– В рубке «Джордано». Такой корабль…

– Он тебе объясняет, что такое «Джордано»… – подняв брови, сказал Герн.

– Ну-ка, покажите мне жетон.

Кедрин торопливо опустил руку в карман. Велигай повертел жетон в пальцах и неожиданно рассмеялся.

– Вот, значит, где я его оставил… А вы, стало быть, принимали адресованные мне сообщения?

Кедрин удивленно посмотрел на Велигая.

– Не разобрались? Это же микросвязь, на нашей постоянной частоте. Есть только у нас. А зачем вы увязались за нами?

– Так, – сказал Кедрин. – Просто так.

– А потом? Когда мы изменили маршрут?

– Жизнь людей, – проговорил Кедрин.

– Да, жизнь людей… Что же, за это я вам благодарен. Это вас характеризует… и избавляет от некоторых неприятностей: Пояс не предназначен для приема туристов и вообще посторонних. Ну а теперь можете следовать обратно тем же способом.

Но Кедрин не собирался изменять свои намерения.

– Если можно… я хотел бы остаться.

– Остаться у нас?.. – задумчиво протянул Велигай. – Вот оно что… Но только, если вы ищете романтику, разочарую вас: попали не туда. Здесь – работа, работа, и не всегда интересная.

– Я понимаю.

– И согласны? Может быть, у вас есть особые основания желать этой работы?

– Да, – сказал Кедрин. – Особые основания.

– Да, но у нас-то нет никаких особых причин соглашаться… Вы ведь не представляете себе, что сейчас здесь начнется. Опытным – и то будет трудно. А вы и в космосе-то, наверное, впервые? Нет, не стоит. Да и правила нам запрещают.

– С правилами, – сказал Кедрин язвительно, – вы, кажется, не всегда считаетесь?

– Поймал, поймал! Но там речь шла о жизни людей.

– А здесь – о моей.

– Вот как… Что же, разве попробовать? Испытаем вас – в порядке исключения. Герн, вы дежурите сегодня. Я занят. Дайте ему каюту, проведите медицинское обследование и швырните его в пространство.

– Идемте, – буркнул Герн.

Они постояли в коридоре, провожая взглядом Велигая, пока он не скрылся за выпуклостью потолка, поднявшись, казалось, по отвесной стене; но Кедрин уже почти готов был поверить в способность конструктора ходить по вертикальным стенам. Герн тронул Кедрина за локоть:

– У нас мало времени…

На перекрестках коридоров виднелись небольшие, видно самодельные, таблички. На одной было написано: «Проспект Переменных Масс», на другой – «Переулок Отсутствующего Звена». Герн сказал:

– Здесь живет Гур, с которым вы прилетели. Названо в его честь.

Кедрин не уловил связи между Гуром и отсутствующим звеном, но спрашивать не стал. Как и проспект, переулок был тих и залит прозрачным светом. Пол слегка пружинил под ногами.

Потом был еще один проспект – цвета слоновой кости. Герн сказал:

– Вот это – ваша…

Это было просторное помещение с закругленными углами. Потолок светился теплым розовым светом.

– Вечерняя заря, – сказал Герн. – У вашей смены кончается день.

В каюте почти не было мебели, только два низких шкафчика, такой же низкий столик, микрофильмотека – и все.

– У нас каждый живет, как ему нравится, – пояснил Герн. – Здесь жил Тагава. Он перешел в смену Карло и в его каюту.

– А как же с мебелью?

– Закажите, – равнодушно сказал Герн, – микротипов полно. – Он прошелся по каюте, отворил одну дверь. – Здесь – помещение для работы. Тагава – микробиолог, но свои склянки он заберет. Вы кто? Инициатор Элмо? Этого у нас еще нет, спутник монтажный, но со временем… Питание и так далее – я вам покажу. Хотите – в кают-компании, хотите – у себя. Все понятно? Тогда пошли.

– Куда? – спросил Кедрин, чувствуя, как дыхание выходит из-под контроля.

– Вы что, не слышали, что сказал Велигай? Очень просто, сейчас я вышвырну вас в пространство…

4

Герн швырнул его в пространство.

Оказалось, что это очень просто и даже не так страшно, как можно было предположить. После медицинской комиссии и нескольких часов отдыха Герн зашел за Кедриным и повел его по ходам, переходам и радиальным шахтам спутника. Было тихо, только где-то едва слышно гудели механизмы и звучала музыка.

В конце концов они остановились перед массивной дверью. Она неторопливо растворилась; по ее толщине и медленному, величественному движению Кедрин понял, что за нею должно открыться что-то жуткое.

Он хотел шагнуть бесстрашно, но на миг ноги отказались повиноваться. «Вперед, вперед!» – закричал Герн и подтолкнул Кедрина. «Не волнуйтесь, – сказал Кедрин, – я и сам иду».

Но и за этой дверью не обнаружилось ничего странного. Кедрин зашагал по узкому коридору. Потом Герн ухватил его за рукав.

– Вот, – сказал он.

Еще одна каюта. Только потеснее, и, не такая веселая, и не такая уютная, как отведенная Кедрину: просто четыре стены, койка и столик. Голый пластик и немного металла.