Текст книги "Небесная игрушка"

      Начальник партии снова молча утвердительно кивнул головой.

– Вот только одна загвоздочка здесь была. В самом центре озера остров находился, небольшой, метров десять на пятнадцать, на полметра над уровнем воды возвышаясь. А на нем с полдесятка сосен росло, уже достаточно больших. И как только они выживали, когда уровень воды выше их поднимался? Не знаю… Но ведь не может в середине кратера вдруг ни с того ни с сего вырасти островной выступ, а ведь высота-то у него была не маленькая. Помните, что местные говорили про сотни метров глубины? Но тогда я просто заметил этот остров, что он есть, а про глубину – это сейчас пришло. Хотя…

– До уровня воды спустился я вниз метров на двести, если считать по вертикали. А так как склоны впадины безлесными были, получалось, что время от времени воды озера поднимаются на эти сотни метров вверх. Когда спустился вниз, понял, что, конечно же, это был уровень не воды, а покрывшего ее льда. Решил я сперва дойти до острова, а затем взять чуть правее и гору у дальней оконечности озера обойти боком. У берега топором прорубил небольшую прорубь – толщину льда, на всякий случай, проверил. Сантиметров тридцать, никак не меньше, грузовики можно посылать. И отправился я вперед, держа ориентир на остров. А лед – чистоты такой, что я в жизни не видал: чистый, прозрачный, ни одного пузырька. Словно стекло. Дно через него видно. И подумал я тогда, что обманули местные. Какая, к черту, глубина, если дно – вот оно, рядом? И это при том, что я знаю об обманных свойствах чистых воды и льда. Но здесь это почему-то не срабатывало. Волчара быстро ко льду приноровился и скоро снова носился по сторонам, смешно загребая лапами на скользких поворотах. Так мы добрались почти до самого острова. Оставалось всего ничего. И вот тут все и началось.

Никодимыч немного помолчал, будто собираясь с мыслями.

– Волчара отбежал в сторону шагов на пятьдесят, но вдруг резко, словно включил все тормоза, остановился и даже проехал вперед на негнущихся ногах. Я не смотрел прямо в ту сторону, но боковым зрением уловил эту остановку и повернулся. Собака замерла на месте. Шерсть на ней стояла дыбом, уши были прижаты к голове, хвост поджат между ног, как собаки это делают от страха, а голова почему-то опущена вниз. Вдруг Волчара встрепенулся, дико завизжал и, сорвавшись с места, со всех ног бросился ко мне. Это был визг смертельно испуганного животного, подвергающегося чудовищной опасности. Вы слышали, как кричат зайцы, будучи уже в зубах собаки или волка, когда клыки вонзаются в их еще живые тела? Так здесь было намного громче и ужаснее. Увиденное поразило меня настолько, что я даже остановился. Волчара с визгом мчался со всех ног, до меня ему оставалось шагов двадцать, как вдруг что-то темное и огромное мелькнуло под моими ногами, а затем лед под собакой словно взорвался, швырнув ее на добрый десяток метров вверх. Куски льда полетели в разные стороны, а из образовавшейся пробоины вверх на три моих роста высунулось огромное темно-коричневое немного изогнутое туловище какого-то существа. Я никогда ни до, ни после, ни на одной картинке не видел подобного ему. Это оказалось не туловище, а голова, сплющенная, как у лягушки, диаметром метра в три, если не больше, на мощной, немного уступающей диаметру самой головы, шее. Сверху у головы был голый костяной нарост наподобие широкой толстой выгнутой дугой вверх пластины. Этим наростом существо, видимо, и пробивало толстый лед, словно это был тонкий бумажный листик. Голова и шея словно струпьями покрыты. Под наростом, по краям головы, сверкали огромные немигающие глаза в обрамлении каких-то безобразных кожаных складок. Глаза в упор уставились на меня, словно гипнотизируя, а затем взметнулись вверх, где, по-прежнему визжа, летел Волчара, а под глазами распахнулся рот, полный неровных длинных острых зубов. Рот был ну просто огромным… Змеи, как известно, могут глотать свою добычу, даже если она намного превышает их по размерам, за счет устройства своих челюстей. Видимо, что-то подобное было и у этого существа. Оно распахнуло рот, который далеко вылез нижними углами за пределы самой головы, и резко запрокинуло голову. Бедная собака угодила прямо в распахнутую пасть, и существо сомкнула челюсти. Визг сразу прекратился, наступила ударившая по ушам тишина. И в ней было слышно, как трещат собачьи кости на зубах мерзкого создания. На лед упала часть задней ноги Волчары, оказавшаяся за пределами огромного рта и словно пилой отделенная от туловища собаки. Вид окровавленной морды чудовища был ужасен, человеческое сознание не подготовлено к такому. А ведь над поверхностью льда возвышались только голова и часть шеи. Каких же, видимо, громадных размеров было туловище! Чудовище выходило далеко за рамки человеческого восприятия…

– В следующее мгновение я обнаружил себя со всех ног бегущим к близкому острову. Я думаю, что любой другой человек при взгляде на ужасную кровожадную тварь впал бы в ступор, но у меня движения частенько идут быстрее, чем включается сознание. Это, конечно, недостаток, раньше надо бы думать, а затем делать… Но не в этом случае! Сзади, где осталась тварь – я буду в дальнейшем так ее называть – раздался громкий треск льда и сразу за ним хлюпанье воды, словно кто-то жадно, с придыханием, лакал ее. На бегу я через плечо оглянулся: на поверхности повсюду валялись обломки льда, твари не было видно. И тут мощный толчок снизу подбросил меня вверх. Кувыркаясь, я взлетел, а вместе со мной полетели вверх обломки льда, точно так же, как до этого у несчастного Волчары…

Никодимыч прикрыл глаза, по лицу его побежали тени, казалось, что он снова переживает тот ужасный случай. Уже вечерело. Звонко, на все голоса пело вездесущее комарье, правда, держась на порядочном расстоянии от костра, в который то и дело подбрасывали мокрую хвою и можжевельник, дымом и ароматом отпугивая полчища кровососов. Небо понемногу заполнялось точками далеких звезд.

– Как же ты уцелел-то, Никодимыч? – спросил один из стажеров.

Тот вздохнул и сменил позу: сел, обхватив колени обеими руками.

– На тот момент я еще и не подозревал, что от ответа на этот вопрос – как я уцелел – зависело, жить мне или погибнуть в пасти этой твари. Осознание этого пришло позднее… Окончательно пришел я в себя на острове, куда вылез на четвереньках, проползя оставшиеся до него метры, вдоволь накувыркавшись до этого по льду. Двустволки не было – видимо, сорвало, когда в воздухе вверх тормашками летел. Но она оказалась единственной потерей. Топор остался за поясом, и даже ни одна бутылка водки в мешке не пострадала. А мешок я нес, закрепив его на плечах наподобие рюкзака – что ему сделается?

– Взглянул я на озеро – а на том месте, откуда меня подкинуло, изо льда торчит мерзкая страшная рожа, в упор на меня глядит своими огромными глазищами и изредка зубы кинжаловидные показывает, словно говорит: ты все равно мне достанешься! Заполз я в самую середку острова, к соснам, там растущим. И начало меня трясти, словно от холода. Откупорил я тогда одну из бутылок и влил в себя половину ее, а немного погодя и другую половину. Словно воду простую пил, не подействовала она на меня совершенно. Но голова понемногу в норму приходить стала. Подумал я, что надо было бы костер развести, согреться самому, а тварь огнем шугануть. Взял себя в руки и начал срубать одну из сосен. Тем временем тварь, снова уйдя под лед, начала куролесить вокруг острова – то с одной стороны его лед вверх подлетит, то с другой, словно показывая, что никуда мне отсюда не уйти, она меня с любой стороны достанет, если я в бега пущусь. А затем снова высунулась и замерла, пристально на меня глядя. А я словно на нее и внимания не обращаю, машу себе топором. Осина, наконец, упала, была она не сильно толстой, но и не тонкой, с бедро человека. Я ее довольно быстро завалил. Скоро уже и вечереть должно было. И тут меня словно обухом стукнуло. Увидел я, бросив взгляд, что тварь эта не на меня смотрит, а немного в сторону, и понял, отчего это. Понял, что ночью она видит прекрасно своими огромными глазами, а днем солнце ей видеть мешает. Понял, что я ведь не знаю, может ли она передвигаться по суше, вполне возможно, что так оно и есть. И ночью выгонит она меня с острова на лед, а там я уже никуда не денусь. И жить мне, следовательно, при таком раскладе, только до наступления темноты. Ну, а если и не умеет она по земле ходить, то и в этом случае мне не спастись. Ведь искать меня начнут не ранее, чем через неделю, когда обоз в лагерь придет, а меня с ним не будет. И даже если сразу и пойдут искать к Чудь-озеру, то пяти сосен, имеющихся в наличии, мне для обогрева и на два дня не хватит, тем более на неделю. А морозы по ночам, как я уже говорил, стояли нешуточные… В общем, как не крути, выходило, что надо было мне по любому пропадать. И такое зло тогда меня взяло! Готов был тут же на эту тварь с топором идти. А голова все же лихорадочно работала в поисках выхода.

– И вот тут я вспомнил и как летел вверх Волчара, и тень, мелькнувшую до этого подо мной, и понял, почему я еще жив. А когда понял это, тут же сложился план, как спастись от поганой твари, и, может, если не убить ее, то здорово покалечить, если получится. Я понял, что тварь первоначально охотилась не за собакой, а за мной, ведь я больше, крупнее, а для нее, огромной, это немаловажно. Но я остановился, а Волчара бежал, и она, потеряв меня из виду, атаковала движущийся предмет – собаку, ударив лед снизу-вперед, на встречных с ней курсах. Поэтому Волчара и взлетел вертикально вверх, словно на стенку наткнувшись. Меня же затем она атаковала у берега, мало места-то ей было. Ударила она лед снизу не встречно, а прямо подо мной, но я бежал, и не полетел вверх, как она задумывала, а по инерции вперед, туда, где мелководье уже было. Ей с ее плохим дневным зрением было уже меня не достать.

– Итак, получалось, что поганая тварь нападает раньше на движущиеся предметы, которые больше в размерах, и при этом плохо видит днем. Вот эти особенности и надо было использовать для спасения. Ни до, ни после, никогда я не работал с такой скоростью, как в те оставшиеся до захода солнца часы, ведь от того, успею я или нет, зависела моя жизнь. Я срубил три сосны, из их самых толстых частей вырубил три бревна, метра по два с половиной каждый, и заточил все их концы. А затем, немного подрубив середины, сделал из них конструкцию, копию противотанкового ежа, когда два рельса крестом сваривают, а третий к ним серединой вертикально прикрепляют. Место соединения накрепко веревкой закрепил, навив ее виток за витком. И дополнительно скрепил все это гвоздями. А также набил гвозди в концы бревен так, чтобы они во все стороны остриями торчали. Конструкция получилась хоть куда, крепкая, то, что было нужно, но тяжелая, деревья-то были не сухими и достаточно толстыми. С трудом перекантовал я ее на самый край льда и поставил на заготовленные три небольшие чурочки, как на лыжи. А затем я разделся, снял исподнее, и брюки вторые, и рубашку. Готов был все, что у меня было, сюда навесить. Холода я не замечал, просто частью сознания понимал, что совсем без одежды нельзя, замерзнешь. И все, что я снял, надел как можно шире на конструкцию свою, словно это что-то широкое и большое. А тварь тем временем исчезла куда-то, и не видно ее стало.

– Толкнул я конструкцию, и покатилась она по льду в направлении, куда я ранее направляться думал – в бок от горы. Шел настороже, все время вниз поглядывая, молясь про себя, чтобы успеть движение внизу засечь. Солнце должно было вот-вот на деревья сесть, и уже больше половины пути по льду прошел я, толкая спереди свою конструкцию, когда прямо под ногами разглядел огромную темную массу, вверх стремящуюся. И тогда я изо всей силы толкнул конструкцию вперед, а сам застыл на месте без движения. Кажется, даже дышать перестал. Быстро заскользила та вперед, постепенно сбавляя скорость, вот-вот готова уже была остановиться, как и лед под ней, и она сама взлетели высоко вверх, а изо льда уже торчала огромная голова с открытой зубастой пастью. Конструкция рухнула прямо в пасть. Раздался хруст, но показалось мне, что дерево не так хрустит, как в тот раз. Похоже, крепко достал я ее своей придумкой… Дикий рев вырвался из пасти. Голова, извергая потоки кровавой пены, начала мотаться из стороны в сторону, а затем рухнула вниз. Из-подо льда вверх взметнулись потоки воды, едва не сбив меня с ног. Я бросился бежать к берегу, а сзади раз за разом трещал лед, время от времени снова раздавался дикий рев пробивающей его твари… Позднее понял я, что дно-то я видел, а вот что близко казалось мне оно, то обман зрения был из-за чистоты воды и льда. Глубоко было там на самом деле, очень глубоко. И твари надо было время, чтобы из той глубины поверхности достичь. Поэтому и увидел я ее, и приманку запустить успел.

– А я, не оглядываясь, мчался дальше и дальше. И, даже выскочив на берег, не сбавил скорость. Тридцать с гаком верст до лагеря я пролетел, как говорится, на одном дыхании. И только там упал в изнеможении и сразу же уснул. Проспал, как убитый, двое суток подряд. А когда проснулся, мне рассказали, что я влетел в лагерь в мокрых валенках, пьяный, а от меня за версту разило водкой. Одежду и валенки обледеневшие с меня ножом срезали. Вот тогда я и отморозил пальцы на ногах. Врача-то у нас не было, и когда пришел за нами обоз, ходить я уже почти не мог. В поселке же был фельдшер, как это водится, мастер на все руки. Он и отрезал у меня отмороженные пальцы. Потом говорили, что сделал это грамотно и, главное, вовремя… И еще одна приметная отметина осталась у меня с той поры: когда я проснулся через двое суток, поднесли зеркало, и увидел я, что волосы мои стали белые-белые. Удивлялись все потом, как такое могло в одночасье случиться. Однако, когда я заикнулся было о твари на Чудь-озере, то сказано было мне – ты пей меньше, вот и не будет таких видений у тебя… И тогда я перестал упоминать кому бы то ни было об этом случае. Вы первые, кому я рассказываю со всеми подробностями.

Потрясенные рассказом, слушатели некоторое время молчали.

– А что, так и не проверили, правду ли ты говорил? – наконец, нарушил тишину один из стажеров.

– А как же, проверили, – криво усмехнулся Никодимыч, – да только из той проверки ничего не вышло… За день до того, как к нам обоз пришел, побывали там двое ребят. Взяли зимние удочки с собой, коловорот, думали, заодно рыбки наловить. И рассказывали, что вышли на лед, пробурили первую же лунку, и в них поджилки затряслись. Потому, как стояли-то они на льду, а под ним пропасть безводная была. Такая обманка обычно у берега бывает. Становишься на лед, а под ним воды нет, пустота, значит, вода ниже стоит, и проваливаешься вниз. Опасное место… Ребята с перепуга на пузо сразу упали и погребли было так к берегу, совсем рядом с ним были, но все же себя пересилили и решили уточнить, сколько же там до воды. Две лески связали, каждая по полсотни метров была, а все же до воды не дотянулись. Так и пришли назад ни с чем… А за утерянное ружье у меня, конечно, вычли из получки, да еще и выговор влепили.

– Никодимыч, – спросил внимательно слушавший начальник партии, – а ты слышал, чтобы потом кто-нибудь еще на том озере побывал?

– Зачем мне слышать? – снова криво усмехнулся тот,– я сам там был через три года после этого, хотел спасибо тому фельдшеру сказать и гостинец ему отдать. Ружье купил хорошее по случаю.

– Ну и что? – не удержался кто-то из стажеров.

– А ничего!

– Как ничего?

– А так, не осталось там ничего, вообще ничего, нет ни поселка, ни озера, ни тайги. Некому отдавать-то было.

Начальник партии даже привстал с места: – Что-то ты заливаешь, Никодимыч, как это может быть, что ничего нет?

Бригадир укоризненно покачал головой.

– Здесь все правда, от начала и до конца, – тихо сказал он, – я ведь говорил, что гора там была, на берегу. С червоточиной она оказалась. Через два года после случая этого, за год до того, как я снова там побывал, случилось в тех краях несильное землетрясение. Может, всего-то раз землю и тряхнуло. Обычное дело. А сущность его последствий мне потом очень просто один ученый человек разъяснил.

– Вот представь, – сказал он, – шайку, в которую наполовину вода залита. Возьми, опусти вертикально в нее ладонь хотя бы наполовину и быстро двинь вперед. Что будет?

– Вода выплеснется, – ответил я.

– Вот подобное случилось и тут, только масштабы были другие. Гора-то слоеная была, словно пирог какой, только про это никто еще не знал тогда. Это уже после открылось. А нижние слои глинистые были, водой напитавшиеся, и с уклоном в сторону Чудь-озера. И, видимо, окончательную меру воды в то лето приняли. И заскользила гора по глине, как по маслу, от легкого толчка. Землетрясение сбросило гору в озеро. Она сработала, как ладонь, только воды было в миллионы раз больше. Поток высотой в сотни метров перехлестнул через край впадины и понесся вниз, сметая все на своем пути, катя камни, захватывая грязь и песок. Больше полусотни верст тайги он уничтожил начисто по всему немаленькому фронту. И на пути его и, к несчастью, достаточно близко оказался поселок. Мало того, что никто не уцелел, вообще не нашли потом из него ни одного тела, стерло в порошок вместе со всеми постройками и живностью. А впадину, где Чудь-озеро находилось, та гора засыпала полностью. Вот и осталось тайной для меня, откуда взялась там эта тварь, как сумела выжить, ведь еды ей, пожалуй, надо было ой как много, а озеро-то было временами не шибко большое…

Никодимыч зябко, словно ему внезапно стало холодно, повел плечами, встал и медленно пошел прочь.

Слушатели его необычного рассказа молча и задумчиво смотрели на пляшущее пламя костра.

– Что-то я нигде не читал про такое происшествие с целым поселком, – осторожно сказал кто-то из стажеров.

– А разве у нас про такое напишут? – тихо ответил начальник партии, – это там у них, – он кивнул головой куда-то в сторону, – и землетрясения, и самолеты падают, и корабли тонут, а у нас всегда тишь да гладь…

Потрескивали поленья в костре, искры весело уносились в ночное звездное небо…

Катастрофа

1

От удара ногой дверь, жалобно скрипнув, распахнулась и с силой врезалась в косяк, едва не соскочив с петель. И человек, отвесивший ей здоровенного пинка, удовлетворенно хмыкнув, нетвердо ступая, перешагнул порог, оказавшись в небольшой комнате на третьем этаже самого дешевого отеля. Судя по всему, его нисколько не смущали ни обшарпанные стены, оклеенные плохими обоями, ни облезлый пол, ни загаженное мухами окно, завешанное не жалюзи, а по старинке, гардиной, когда-то белой, а сейчас давно не стиранной, грязно-серой, создающей полумрак при ярком солнце, бьющем прямо в оконный проем. Человек просто не обращал на все это внимания. Поэтому завершим сами печальный список, присущий данному помещению. Потолок, когда-то белый, теперь был тоже грязно-серым, в черных точках от мух, со свисающими по углам нитями паутины, которая, кроме этого, щедро накрутилась на простую люстру с одной неяркой лампочкой. Из мебели в комнате находились не застеленная кровать у одной из стен с криво наброшенным поверх полосатого матраса одеялом и плоской подушкой. У изголовья стояла тумбочка с поцарапанной дверцей, а у другой стены кривобокий шкаф и маленький столик с початой бутылкой и колченогим стулом, задвинутым под него. Рядом с изголовьем кровати располагался торшер с прожженным абажуром. Из-под кровати выглядывали горлышки нескольких лежащих на боку пустых бутылок. Интерьер завершали холодильник да панель небольшого телевизора в углу. Все в комнате свидетельствовало о том, что человек, здесь обитающий, находится на одной из низших ступенек социальной лестницы общества. В комнате, кроме входной, была еще одна небольшая дверь, ведущая в туалет, совмещенный с маленькой душевой кабиной. Грязные давние потеки на полу свидетельствовали, что душевой кабиной последний раз пользовались, по крайней мере, месяца два-три тому назад.

Лишь две детали выпадали из интерьера, присущего данной жилой комнате. Одной из них было большое, размером метр на полтора метра, изображение, висящее над кроватью, запечатлевшее редчайший космический пейзаж – восход сразу двух больших лун на звездном небе над планетой, покрытой живописными обломками камня, к которым подбирался язык раскаленной огненно-красной лавы, извергающийся из недалекой расщелины. Вдали видны были правильные конусы нескольких вулканов, выбрасывающих огненные столбы высоко в небо. А на обломках стояло несколько фигурок в серебристых скафандрах, наблюдающих за движением лун.

На первый взгляд этот нереальный пейзаж казался нарисованной художником-фантастом картиной, иллюстрацией к какой-нибудь придуманной книге о дальнем космосе. Однако, при ближнем рассмотрении, оказывалось, что это вовсе не картина, а взятая в рамку застекленная фотография, отражающая вполне реальное, существующее на самом деле место и событие.

А сбоку от фотографии на криво вбитом в стену большом гвозде висела небольшая также застекленная рамка, как и оконное стекло засиженная мухами, в которую вставлена была глянцевая бумага с цветными надписями. Сверху на бумаге красивым шрифтом большими буквами было напечатано: «Диплом». А ниже написано о том, что его обладатель получил диплом космолетчика космического патруля в академии космофлота.

Этот диплом, как и фотографию, в первый же день своего заселения в отель повесил снявший комнату постоялец. В отеле никого не интересовало, кто снимает номера, откуда у него средства, чтобы оплачивать их, чем он занимается, как одет и когда уходит и приходит. Главное было, чтобы постоялец вовремя вносил плату. Остальное владельца отеля не интересовало, иначе он бы с удивлением обнаружил абсолютное совпадение имени и фамилии постояльца и имени и фамилии, внесенных в диплом, свидетельствующий о получении редчайшей чрезвычайно высоко оплачиваемой профессии, дающий право его обладателю первым ступать в новые миры. Такой диплом являлся предметом зависти миллионов мужчин планеты и обожествления его обладателя миллионами женщин, готовых на все по одному его знаку. И хозяин отеля немало подивился бы тому, что обладатель такого диплома снял комнату в его обшарпанном заведении.

Вошедший в комнату человек и был этим постояльцем. Ему можно было дать за пятьдесят лет на вид, и он был существенно выше среднего роста. Постоялец стоял у двери, покачиваясь, в мятой рубашке, таких же мятых штанах и стоптанных башмаках, с нависающими на глаза засаленными, давно не расчесываемыми, когда-то светлыми волосами. Помятое лицо не оставляло сомнения в том, что он давно и надежно подружился со спиртным. Посоловевшими глазами, свидетельствующими о свидании незадолго до этого с содержимым по крайней мере одной из бутылок, постоялец обвел взглядом помещение. Узрев на столике недопитую выпивку, он направился прямо к ней, не забыв снова дать мощного пинка распахнутой двери, от которого та, снова врезавшись в косяк, отскочила назад и не закрылась, оставив широкую щель в дверном проеме.

Добравшись до столика, постоялец ухватился за бутылку и поднес ко рту, высасывая остатки какого-то дешевого вонючего пойла (ни на что более дорогое средств у него не было). Одновременно, не глядя, ногой выдвинул стул и взгромоздился на него. Опорожнив тару, он с трудом встал со стула, зашвырнул под кровать очередную бутылку, не заботясь, разобьется она или нет, и полез в холодильник, но искомого там не оказалось. Тогда он добрался до шкафа, из которого извлек очередную бутылку. Чмокнула вылетевшая пробка, и он, плюхнувшись обратно на стул, поднес ее ко рту, намереваясь сделать глоток прямо из горла, несмотря на то, что пустой стакан стоял тут же, на столике.

И в этот момент раздался негромкий стук в дверь. Не донеся бутылку до рта, держа ее на весу, постоялец повернулся к двери. Он никого не ждал, да и никто из редких знакомых не знал, где он обитает. Стук повторился.

– Не заперто! Кого еще черт принес? – пьяным голосом выкрикнул постоялец.

Дверь отворилась, и в нее вошел такой же высокий, как он, человек в черно-синей форме космического патруля с золотыми знаками различия командира звездолета. Его лицо и руки были покрыты несмываемым красно-желтым загаром, который невозможно получить ни на одном курорте Земли, а только от жесткого излучения космического пространства, проведя там многие годы. На вид ему было лет тридцать пять, и серебристые короткие волосы не были следствием раннего поседения, а, скорее, каких-то иных процессов, связанных с нахождением в глубинах космоса. Лицо было правильное, открытое. В глазах сверкали золотистые неземные искорки.

Он остановился у входной двери.

– Здравствуй, Фрэнк Сторм, – спокойным голосом сказал вошедший.

Бутылка выпала из руки постояльца и покатилась по столу, разливая содержимое, и в его висках застучало, словно там заработал отбойный молоток.

– Что же ты не здороваешься? – спросил вошедший, глядя сверху вниз на по-прежнему сидящего хозяина комнаты, который и хотел бы встать с места, но тело не слушалось его. Не потому, что он был пьян. Как раз он находился в привычном своем состоянии. А потому, что эта встреча вывела его из состояния пьяного равновесия, заставила нервы сжаться в комок, парализуя тело.

– Здравствуй и ты, Эдвард Шеннон, – наконец справившись с собой, все еще сидя (ноги окончательно перестали работать), сказал постоялец, не поднимая глаз. Он схватил бутылку и поставил ее на столик, удерживая рукой.

За секунды перед его внутренним взором промчалось то, что предшествовало неожиданной встрече.

2

Чуткая аппаратура «Меридиана», большого трансзвездного корабля, уловила слабые сигналы, передаваемые на аварийной волне. Определив место источника сигнала, корабль изменил курс. И спустя некоторое время обнаружил дрейфующую в космосе маленькую спасательную капсулу. Топлива на борту у нее давно уже не осталось. Энергоснабжения, получаемого от нескольких аварийно выпущенных панелей солнечных батарей, хватало лишь на то, чтобы изредка отправлять маломощный сигнал о помощи и поддерживать в рабочем состоянии кабину для анабиоза, в которой спасатели, отправившиеся на капсулу, обнаружили истощенного, но живого человека. Капсулу с находившимся в анабиозе человеком взяли на борт превосходящего ее во много раз размерами «Меридиана». И трансзвездный корабль, изменив маршрут, направился к ближайшему космопорту. По надписям на капсуле было определено, что она принадлежала исследовательскому кораблю космического патруля «Улисс», направлявшемуся в отдаленный сектор галактики с экипажем в составе двух человек, командира Эдварда Шеннона и бортинженера Фрэнка Сторма. Оба не были новичками, имели стаж работы в несколько лет и до этого полета уже приняли участие в нескольких экспедициях как в составе больших групп, так и в паре. Даже встречались оба с одной и той же девушкой, Эйлин Моур, дочерью ректора академии космофлота. Год назад пришло последнее сообщение с «Улисса», в котором экипаж сообщал о небольшой неполадке в системе противометеоритной защиты и о том, что экипаж, консультируясь со специалистами, может устранить неполадку собственными силами. В это время исследовательский корабль находился в редкой зоне «мертвого» космоса – в ней не было ни метеоритов, ни космической пыли, которой обычно буквально забито межгалактическое пространство. Даже излучение по каким-то не выясненным до конца причинам в этой зоне ослаблялось в несколько раз. По общему мнению астронавтов, зона являлась скучнейшим местом пространства. Был организован радиомост специалистов противометеоритной защиты с членами экипажа «Улисса». Один из членов команды исследовательского корабля, Эдвард Шеннон, работал на внешней его обшивке, другой, Фрэнк Сторм, также в скафандре, работал в шлюзовой камере, передавая необходимые для ремонта материалы. Когда работы по наладке защиты уже близились к завершению, «Улисс» внезапно и надолго замолчал, затем было принято чуть слышное еще одно короткое сообщение, и больше он уже не выходил на связь. Спасательные звездолеты, направленные в этот сектор космоса, обшарили все, что только было можно, каждый миллиметр пространства. Все было напрасно. «Улисс» бесследно исчез. Его безрезультатно искали три месяца. Затем, ничего не найдя, поиски свернули. А «Улисс» и его экипаж стали еще одной строкой в списке звездолетов, бесследно поглощенных бездонным космосом, который с трудом расставался со своими секретами, беря с людей плату за их раскрытие, плату звездолетами и жизнями астронавтов.

И вот через год с небольшим после исчезновения «Улисса» обнаружилась спасательная капсула с человеком, которого постепенно вывели из анабиоза. Уже было известно, что спасенного зовут Фрэнк Сторм. Вскоре он уже мог говорить. И, еще лежа на больничной койке и с трудом ворочая языком, он попросил привести к нему командира «Меридиана», которому рассказал о том, что случилось с «Улиссом».

На корабле произошел сбой в аппаратуре слежения за метеоритной обстановкой. Пока ее ремонтировали и отлаживали, произошло столкновение с большим оказавшимся на пути астероидом. На «Улиссе» было двое исследователей. Второго звали Эдвард Шеннон. Оба исследователя дружили еще со школы, дружба продолжилась в академии космофлота, они всегда были вместе. Эдвард погиб сразу же. Он был в момент столкновения снаружи корабля в районе отсеков, разрушенных при столкновении, по которым пришелся основной удар. По чистой случайности уцелела одна спасательная капсула. Фрэнк включил автоматику капсулы, лег в кабинку и погрузился в анабиоз.

Выслушав его, командир «Меридиана» сказал несколько дежурных фраз, а после немедленно связался с базой космофлота, передав записанный на диктофон рассказ спасенного. Командиру категорически запретили спрашивать его еще о чем-либо и приказали под предлогом карантина до минимума ограничить контакты спасенного с экипажем звездолета вплоть до прибытия в космопорт.

В космопорту Фрэнка встретили молчаливые люди и отвезли его в специальный закрытый санаторий, пояснив, что длительное пребывание в космосе могло негативно сказаться на его здоровье, и, кроме всего, он мог стать источником каких-нибудь неизвестных болезней. Даже телевизионные передачи и те разрешалось смотреть ему только в строго дозированном виде. Через месяц карантина Фрэнк окончательно пришел в себя и даже немного отъелся. И только тогда в сопровождении двоих сотрудников санатория его в отдельной каюте рейсового звездолета отправили на базу космофлота для того, чтобы он лично рассказал о последних мгновениях «Улисса».