Текст книги "Русская правда. Устав. Поучение"

«Холоп-земледелец, “страдник”, как он назывался на хозяйственном языке Древней Руси, служил проводником этой идеи от хозяина на землю… Так возникла древнерусская боярская вотчина… Вследствие того, что в XI и XII вв. раба стали сажать на землю, он поднялся в цене… Рабовладельческие понятия и привычки древнерусских землевладельцев стали потом переноситься и на отношения последних к вольным рабочим, крестьянам [ролейным закупам]… Под влиянием такого взгляда в старинных памятниках юридического характера наймит, вопреки закону, прямо зовется челядином…[238]238
  Имеется в виду, по-видимому, «Правосудие Митрополичье».


[Закрыть]. Строгость, с какою древнерусский закон преследовал ролейного наймита за побег… свидетельствует… и о нужде землевладельцев в рабочих руках, и о стремлении наемных рабочих, закупов, выйти из своего тяжелого юридического положения…» [44; с. 337–338].

Сергеевич: «Не дожившее до наших дней и не совсем понятное нам слово “закуп” объяснено в Русской Правде совершенно понятным выражением “наймит”… Закуп, следовательно, есть наемный человек, наемный работник. Но почему он называется закупом и что значит это слово? В старину слово купить означало и наем. А потому, кто хотел сказать, что он не нанял, а приобрел вещь в собственность, тот не ограничивался выражением “я купил”, а прибавлял “купил в прок”, “в дернь”, “в век” и пр. Крестьяне Лужского уезда и теперь нанятые луга называют купленными, а глагол “покупать, куплять” употребляют в значении найма. Также кубанские казаки говорят: “купил землю на три года”, и “навечно землю купить нельзя”. Под куплей они тоже разумеют – наем, сдачу земли в аренду. Закуп и закупный человек (именно такое выражение встречаем в Карамзинском списке[239]239
  Новый этап в изучении Русской Правды связан с разысканиями Н. М. Карамзина. В Софийской I летописи он обнаружил особый список Пространной Правды, получивший позднее название Карамзинского. Он нашел древнейший (Синодальный) список конца XIII в. и ввел в научный оборот т. н. «Мусин-Пушкинский список».


[Закрыть]; А, 56) обозначает, следовательно, наемного человека в противоположность собственному, обельному холопу».

Приведенная Неволиным для доказательства, что слово закуп означает залог или заклад, цитата: «и та ныне вотчина очищена вся… и ни у кого не в закупе, и в закладе нет» [32; с.136], вызвавшая сомнение еще у Мейера, обращена была Сергеевичем против теории закупничества-закладничества: «Здесь слово “закуп” противопоставлено “закладу” и, конечно, должно означать что-либо другое, а не тот же заклад». «Наемные рабочие и теперь нередко получают заработную плату вперед; то же делалось и в старину… Закупа Русской Правды нет основания приравнивать к кабальному холопу. Кабальный холоп служил за проценты с занятого капитала; закуп же служит за наемную плату и погашает свой долг, если берет плату вперед, работой… Кто получил плату (цену) вперед, тот не делается рабом, а должен или отходить свое время, или возвратить милость. Условие, в силу которого выданная цена погашается годовой работой, показывает, что здесь речь идет не о займе, так как не всякий же заем может погашаться годовой работой, а о вперед данной плате наймиту, которая соответствует ценности годовой работы, а потому и погашается ею…

[Закупы] это бедные люди, которые ни плуга, ни бороны не имеют. Весь рабочий припас получают они от нанимателя, живут в его дворе, пасут его скот и исполняют всякие его поручения… Такие наемники, если берутся для пашенных работ, носят наименование ролейных закупов… Закуп есть тот же смерд, но бедный, не имеющий возможности жить своим хозяйством, а потому и поступающий в качестве наемника в чужой двор. Он не самостоятельный хозяин, а слуга другого человека. Это уже переходное состояние к обельному холопству. Таких свободных слуг в старину звали добровольными холопами… При этих условиях, конечно, и сложилась известная и нам поговорка: “нанялся – продался”… Слово “закуп” действительно выходит из употребления, но личный наем остается и доживает до наших дней.

О наймитах говорит Псковская Судная грамота и в выражениях, которые дают возможность несколько сблизить их с наймитами Русской Правды. Грамота называет их “дворными”, и во времена Русской Правды они живут во дворе нанимателя; срок найма тоже годовой… Договор личного найма известен и московским памятникам XVII века. Об нем говорит Уложение (Соборное Уложение царя Алексея Мих. 1649 г., гл. XX, 104, 105, 116, 44, 45; см., напр.: [66; с. соотв. 355, 356, 359, 339–340])… Уложение ничего не говорит о праве нанимателя наказывать работника». Сергеевич указывал, однако, что в «своеобразной жилой записи» 1688 г. [8; № 127, XV, 21 декабря 1686, стб. 34–36] нанимающийся предоставляет господину «“смирять себя по его хозяйскому рассмотрению”. Надо полагать, что это право “смирять” было весьма обыкновенным правом нанимателя по отношению к наймиту и стоит в преемственной связи с допускаемым Русской Правдой наказанием закупа “за дело”» [80; с. 189–201].

Н. Н. Дебольский, развивая высказанное Сергеевичем положение о «доживании до наших дней» личного найма эпохи закупничества, писал: «С современной юридической точки зрения, понятно, нет ничего общего между холопством и личным наймом. Но история показывает иное, и отражение былого правовоззрения до сих пор замечается на нашей действительности, входит даже в наши кодексы и гласит устами юристов, вряд ли подозревающих, что они являются глашатаями пережиточного юридического явления – отождествления рабства и личного найма. По недавно упраздненному прусскому Landrecht’y [R. II, tit. 5 II, tit. 5, ст. 185][240]240
  Равно как по действующим Остзейским законам, III, ст. 4200, 4203 и 4025. (Здесь и далее до конца абзаца прим. Дебольского.)


[Закрыть] наниматель имел право подвергать прислугу телесному наказанию. По новому германскому Уложению [Bürg. Ges. Buch, ст. 615–630] нарушение договора личного найма без уважительных причин невозможно, и убытки не оцениваются денежным эквивалентом, а влекут полицейское исполнение. По действующему русскому праву лица, находящиеся в личном услужении, не могут быть присяжными заседателями [Учр. суд. уст., ст. 86], ограничены в праве быть свидетелями [Уст. гражд. суд., ст. 417, п. 1]…

Но особенно поразителен по своей близости к постановлениям Русской Правды о “закупах” новый закон о найме на фабричные работы, вполне обращающий договор личного найма во временное холопство [Собр. узак. и распор. 1901 г., ст. 1247]. Думаем даже, что основания новых законодательных памятников не иные, чем в Древней Руси… одним из главнейших факторов в деле ограничений правовой личности наемного работника служило экономическое положение… В эпоху Русской Правды, когда еще сильны были союзные связи, можно полагать, что в личное услужение не шли люди, обладающие этими связями… Эти лица были такими же изгоями в правовой жизни, как и те четыре вида, которые перечислялись князем Всеволодом в известной грамоте…

Ввиду сказанного мы не можем удивляться, что древность наша придавала договору личного найма некоторые черты рабства». При определении юридической природы закупничества Дебольский принял выставленную Сергеевичем концепцию личного найма и высказался против раздвоения вопроса, находимого им у Владимирского-Буданова: «1) был ли обыкновенный закуп неполным (позднее добровольным) холопом или нет, и 2) был ли ролейный закуп крестьянином, жившим на владельческой земле… Одно противоречит другому. Или закуп – работник, наймит, неполный (по выражению Владимирского-Буданова) холоп, или он арендатор…

Если бы ролейные закупы действительно были арендаторами, то наши памятники, как летописи, жития святых и т. п., упоминали бы о них, т. к. они неоднократно говорят о земледельцах. Но там мы имеем в этом значении лишь известные наименования: смерд, изорник, позднее крестьянин. Закуп нам известен из одной лишь Русской Правды. Следовательно, это явление… было вряд ли очень распространено, а в земледельческой стране вряд ли бы памятники молчали о земледельцах… Крестьяне, даже в позднее время, после их прикрепления, не знали тех ограничений, какие касались закупов» [29; с. 84 сл.].

Владимирский-Буданов ответил Сергеевичу и Дебольскому указанием на то, что «слово “закуп” дожило до довольно поздних времен в западнорусском языке: в 1539 г. “жид” Городненский жаловался судье на Понарчица и его жену в том, что они запродали зятя своего и жену его в рубле грошей пану Внучку, который продержал запроданного один год и выпустил ему “выпусту” из занятого рубля 20 грошей; а потом пан перевел того закупа “жиду” за 70 грошей, у “жида” он служил один год и получил “выпусту” 26 грошей; затем ушел прочь и остальных 54 грошей не возвратил. Судья присудил уплатить истцу 54 гр. Это не наемный слуга, ибо здесь не сроком работы определяется сумма денег, а суммою денег – срок работы (перезалог закупа, запрещенный Русской Правдой, здесь допускается)… О ролейном закупничестве Русская Правда говорит как об особом виде закупничества. Ролейный закуп получает от господина ссуду (иначе он не был бы закупом), орудия обработки земли… он должен возвратить (или отслужить) хозяину за ссуду и подмогу. Но он не дворовый слуга: барщина не превращает крестьянина в дворового слугу» [22; с. 35, примеч.].

Не принял юридической концепции закупничества Сергеевича и Н. А. Рожков. Допуская «даже», что термин «наймит» не переводный с греческого (μίσϑωτός), а оригинальный, Рожков самое большее считал возможным сделать из этого только тот вывод, что «в Киевский период русской истории наем сливался иногда с другими гражданскими сделками, плохо от них различался». Второй аргумент Сергеевича (значение слова «купить») Рожков считал «совершенно не выдерживающим критики: в той же Русской Правде слово “купить” употребляется всегда в обычном смысле, в том же, как и теперь, а вовсе не в значении “нанять”… Наконец, в-третьих, купа – вовсе не наемная плата, а заемная сумма, получавшаяся закупом, что подтверждается и словом “прикуп”, означающим, между прочим, то, что человек “срезит”[241]241
  От слова «рез» (рост, процент; см. выше).


[Закрыть], т. е. прибыль от роста, от дачи в долг» [75; с. 58].

Возражения Владимирского-Буданова развил и обставил документально Ясинский, руководствуясь «мыслью о бесплодности всякой новой попытки пересмотреть вопрос о закупничестве, опираясь исключительно лишь на соответственные статьи Русской Правды, т. е. на [“крайне скудный”] материал, который сам по себе, как показал опыт, не разрешает, а лишь обусловливает коренные разногласия… и принуждает… прибегать ко всякого рода гипотезам и гадательным толкованиям». Отметив лишь недоумение по поводу того, «почему во всех… статьях Русской Правды, посвященных непосредственно закупам, многократно употребляемое там слово “закуп” заменяется словом “наймит” лишь один только раз [А, 61], точно случайно (заметим кстати, что в 14 списках Русской Правды… такой замены нет, и вместо “наймит” стоит, как и раньше, “закуп”)», Ясинский отводил ссылку Сергеевича на значение «купить – нанять» и собрал преимущественно литовско-русский материал XVI в., разъясняющий не только «слово “закуп”», но и юридическое существо сделки на землю и людей, скрывавшейся за этим понятием.

Но и для восточнорусского словоупотребления Ясинскому принадлежит восстановление полностью цитаты завещания 1518 г. (см. Духовная Ивана Алферьева 1518 г. [12; № 417, с. 447]), приведенной у Мейера в укороченном виде: «земли своей ни продать, ни променить, ни в закупи не поставити, ни в приданые не дать, ни по душе не дати, ни в наймы не дати…». В аналогичных документах, не сохранивших подчеркнутых слов и приведенных Павловым-Сильванским [64], Сергеевич не находил противопоказания, «почему это выражение [“в закуп дати”] не может означать права отдавать в наймы?»: цитата в воспроизведении Ясинского снимала этот вопрос начисто.

Однако «не восточная или московская Русь наиболее сохранила и развила древнерусские правовые нормы», а «западная или литовская», и «западнорусские юридические акты и памятники законодательства свидетельствуют, что в XV–XVI вв. институт закупничества еще сохранился в Литовско-Русском государстве… обнимавшем ту именно территорию, где сложилась и самая Русская Правда», и «уясняют сущность этого института». Акты Литовской Метрики, изд. Ф. И. Леонтовичем [10; №№ 222, 595, 666.] и Акты Виленской археографической комиссии [7; т. XVII, 1890. №№ 35, 90, 113, 294, 987; т. XXII, 1895. № 634] в применении к земле позволили Ясинскому установить, что:

1) «глагол “закупить” вполне тождествен с выражением “взять в заставу”, т. е. в залог»;

2) «существительное “закуп”… вполне соответствует “заставе”, т. е. залогу, закладу»; и

3) «выражения “быть в пенязех”, “держать в пенязех” означали то же, что и выражения “быть в закупе”, “меть в закупех”, “меть в заставе”, т. е. быть, держать или иметь в залоге».

То же относительно земель и в Литовском Статуте 1529 г. [разд. XI, арт. 6; разд. X, арт. 8, 9, 11; разд. II, 3; разд. V, 6, 11; разд. X, 2, 5]. Та же терминология применялась и к людям. Литовский Статут 1529 г., разд. XI, арт. 6: «теж уставуем, естли бы который жид або татарин которого колве стану хрестьянина купил або закупил [лат. перев. «emerit aut pignori acceperrit», купил или взял в залог]: …приказуем воеводам… абы того ся доведывали и каждого хрестьянина… з неволи вызволяли. А то тым обычаем: естлибы купил на вечность… по семи летех мает на волю пущон быти. А естли бы жид або татарин (кого) закупил в пенезях [лат. перев.: «si vero fuerit impignoratus Christianus», заложившийся человек], тогды уставуем таковым выпуску на каждый год… полкопы грошей (и) до тых часов мает ему (тот) закуп служити, поки с тое сумы выробится…». Там же, разд. XI, арт. 8: «О выпускании пенезей закупным людем. Теж уставуем, естли бы хто закупа [вариант в закупы] закупил мужика або жонку, а с ним не вмовил, што мает (ему) присевати або пенезей выпустити, тогды мает также с пенезей отручоно быти (мужику) 15 грошей на лето, а жонце 10 грошей». Или Литовский Статут 1588 г., разд. XII, арт. 11: «а закупным людем тым же обычаем 3 сумы пенежное выпуск быти мает, то есть тым волным, которые бы ся сами в чом запродали». Собранные Ясинским данные из актов XVI в. дают троякого рода примеры закупничества:

1) самопродажи в закупы;

2) запродажи в закупы контрагентом подвластных своих (детей и слуг разного рода);

3) закупничества, в этом смысле неопределимого по документу происхождения,—

причем в основе всех этих разновидностей лежал момент займа. Так:

1) муж жене в 1506 г. завещал «вечно и непорушно» «всю челядь свою невольную купленую», «а што в него заставлены были люди и земли… то ей же отписал тым обычаем: естли кто ближних всхочет тое к своей руце мети, тот мает тые пенязи ей отдати, в чем мужу ее были тые люди и земли… заставлены», – что в королевской жалованной грамоте, подтвердившей завещание, было формулировано следующим образом: «а што ся тычет закупных людей и земель… за то она мает пенязи взяти, естли хто ближних всхотят тые пенязи отложити, а… челядь невольную… мает держати она вечно» [11; № 768, с. 195];

2) на жалобу 1528 г.: «заставил есми ему дочку свою в копе грошей, ино я ему пенязей от 5 год даю, а он пенязей не берет, а дочки моей мне не ворочает», – ответчик заявил: «продал он [истец] мне девку тую за неволную, а так я девку тую в неволю продал обель, ак обель купил» [50; № 6, л. 26];

3) в 1537 г. истец «запродал был… ему [ответчику] дочку свою у 20 грошах», и ответчик признал: «правда есть, иж тая… дочка его была у мене у закупех у 20 грошах» [50; № 9, л. 20 об.];

4) в 1539 г. некая «жонка» Акулина жаловалась на витебского мещанина Васка Куровижа: «есми зостала виновата копою грошей ему и не мела есми чим платити, и я в той копе грошей дала есми ему сынка своего… жебы ему служил за тую копу грошей до 25 лет, або до тых часов, поколя тую копу грошей ему заплатим; ино я тепер тую копу грошей за тое дитя свое ему отдаю, нижли он ее брати, а сына моего отпустити не хочет», – ответчик же признал, что истица «тую детинку малого 5-ти лет… в той копе грошей… заставила до тых часов, поколя бы мне тыи пенези были заплачены и прокорм, а если б тых пенезей мне не заплатила, тогда тая детинка мне служити (до) полтретьядцать год и за тую копу грошей и за прокорм», между тем мальчик пробыл у ответчика 7 лет, и «службы жадное с него не было, только есми кормили яко детину малого, ино она копу грошей мне отдает, а прокорму платити не хочет» (суд присудил заплатить ответчику 20 грошей за прокорм, в противном случае – «тот детина ещо 2 годы… за прокорм мает служити» истцу);

5) в 1539 г. истец «заставил» ответчику «двое челяди своей у полчетверти [3½] копы грошей и вжо есть тому лет о пятнадцать» и не знал, «в которую причину тая челядь моя так долго ему служит, а выробитися у него не может»; ответчик же объяснил, что «тая челядь первей ув Олтуха [третьего лица] была, потом он тую челядь мне обель вечно продал, а не запродал» [7; т. XVII, 1890. № 80. Решение по делу о возврате отданной на время в услужение челяди. С. 32];

6) в 1539 г. истец жаловался на господарского крестьянина: «позычил [занял] он у мене… 70 грошей, а потом у меня… 10 грошей позычил и в тых пенезех почал ми был сам служити, а потом ми сына своего в тых пенезех подал», истец затем послал этого сына «з животиною» и другим товаром «до Немец», а тот по дороге «утек»; ответчик признал свой долг 80 грошей, но заявил, что истец «сына моего не мел до Прус посылати, только мел у него в дому служити и животину паствити» [7; т. XVII, 1890. № 311. Решение по жалобе Романа Кудаевича на неисполнение договорных условий сыном Андрея Семениковича. С. 127];

7) в 1540 г. одна мещанка жаловалась, что «Грин запродался мне, поспол за мужом моим, в 40 грошах, иж мел ми служити от Вербное недели прошлое сего року аж до того ж року до Вербное недели, а выпусту ему 24 гроши», и «пошол прочь без ведома, року не дослуживши…» [7; т. XVII, 1890. № 376. С. 145];

8) в 1540 г. истец жаловался «на закупа своего Андрейца и на сына его Юрца, штож дей они в мене в закупе у двух копах грошей, и, не заслуживши дей мне тых пенезей, отишли… прочь»; истцу дан был «виж» для находки «того закупня» «из сыном его» [7; т. XVII, 1890. № 564];

9) в 1540 г. истец жаловался на господарскую крестьянку, что «матка ее… заставила была ее [ему] у 80 грошей, ино дей она, не оддавши и не заслуживши мне тех пенезей… втикла», но ответчица объяснила; «иж дей як я в него в заставе не была» (оказалась ошибка относительно личности ответчицы [7; т. XVII, 1890. № 877]).

Из подобного рода документов Ясинский заключал, что человек, «отдавший себя самого в заклад своему кредитору или отданный ему с тою же целью другим, имеющим на то соответствующую власть (…родительскую… господина), впредь до погашения долга своего работою (или в некоторых случаях впредь до возвращения его наличными деньгами)» – «и есть закуп или закупень, закупный человек (термин, известный и Русской Правде), заставный человек или… что одно и то же, человек в пенязех». Различие же между «закупами» и «наймитами» устанавливается текстом акта мены имениями, 1524 г. [51; № 12, л. 184–185], где говорится о праве землевладельца вывести из имения «челядь невольную и закупов и наймитов» – «значит, закупы не рабы, но в то же время и не наймиты» («а который человек у пенезех, тот как ся с паном своим умовит», а «хто наймита наймет и задаток даст, тот наймит мает до року стоять» [77; т. XV, I, № 94, Витебская устава 1531 г.]). «Этот обычай [давать задаток]… является… одним из отличительных признаков личного найма от закупничества».

Предвидя «возражение, что весьма рискованно из позднейшего значения того или иного термина объяснять его первоначальную природу», Ясинский указывал, что «самозалог» не может быть продуктом XV–XVI вв., что эта «архаическая форма залога» сохранилась «как пережиток от более древней эпохи», «когда не возникала даже и тень сознания (замечаемого уже в Литовском Статуте) противоестественности такого порядка вещей»: «отпали некоторые суровые черты, свойственные древнерусскому закупничеству (напр., возможность обращения «закупа» в «обеля»), но дальше этого… не пошла эволюция данного института» [96; с. 430–465].

М. С. Грушевский считал «весьма правдоподобным, что большая часть их [постановлений Русской Правды, ст. 56–62], как и ограничения процентов, изданы были в результате социальной революции 1113 г., ибо в преобладающем большинстве сводов Русской Правды они идут сейчас за законами о проценте», и всю характеристику закупничества строил с той точки зрения, что эти постановления знакомят нас с «злоупотреблениями, какие творились с закупами».

«Это были люди, отрабатывавшие занятые или иным способом должные деньги, либо нанимавшиеся на работу, обычно бравшие плату вперед. Это был заклад человека самим собою или третьим лицом в обеспечение денег, которые он отрабатывал своей работой, и в таком значении заклада термин “закуп” сохранился в позднейшем праве Вел. кн. Литовского; в древнейшее время значение этого термина могло быть шире, означая всякого рода экономическую зависимость. Закуп жил или во дворе своего господина, или на своем собственном хозяйстве [ср. выше, Хлебников]. Он мог себе достать для своего хозяйства землю от своего господина, мог иметь и свою собственную землю».

«Закуп несомненно был свободным человеком»; однако «в отношении к закупу хозяин называется “господином”, как и в отношении к холопу».

«Очевидно, богатые люди имели обычай неоплатных должников, – которые брали у них деньги или хлеб на прожитье и не могли вернуть, – без дальнейшей церемонии просто обращать в холопов [А, 111]. Закон постановил, что в холопы мог быть продан неоплатный должник только по конкурсу, должник же, который отрабатывал свою ссуду работой, не перестает быть свободным человеком (т. е. закупом)».

«Бояре пользовались всяким уходом закупа с работы, всяким нарушением срока, для того чтобы в наказание за это объявить закупа своим холопом» (ср. ниже, Павлов-Сильванский). «Практиковалось господами штрафование закупа за разные шкоды в хозяйстве… Ясное дело, что при старательном использовании такой практики обязательство, долг закупа имели все шансы не только не уменьшаться со временем, а еще возрастать, и фактически он стал вечным слугою».

«Если хозяева позволяли себе такие серьезные злоупотребления, как продажа закупа в холопство, то еще меньше стеснялись они в менее крупных злоупотреблениях: они, напр., уменьшали закупу плату денежную [т. е. купу] или забирали его имущество или землю [т. е. отарицу]… Правительство, хоть и ограничивает господские права, но делает это очень осторожно. Напр., за такое страшное преступление, как продажа закупа в неволю, господин, если бы это открылось, теряет только те деньги, что ему должен был закуп. А это изумительное [«чудесне»] ограничение, что господин может бить закупа только “про дело”! Какое широкое поле господскому произволу открывает это выражение “про дело” и как неограниченно это право бить закупа: очевидно по малейшему поводу господин мог бить закупа сколько влезет, на основании закона».

«За свои злоупотребления господин рисковал определенной, не очень, очевидно, большой суммой денег, закуп – своей свободой… А при том… каково было проданному в холопство, заложенному или иным способом обиженному закупу добраться из господского села до княжого судьи… такого же господина закупов и холопов, как и ответчик… Мы можем с уверенностью сказать, что так умеренно щедро посвященные доле закупов постановления Русской Правды не очень улучшили эту долю и не спасли их от холопства, куда путем закупничества должна была попадать масса и безземельных свободных и смердов-хозяев вместе с своими землями».

Давая эту яркую социально-политическую характеристику закупничества, собственно, к выступавшей в историографии вопроса на первый план юридической контроверзе[242]242
  Контроверза – разногласие, расхождение во мнении, суждении; полемика, дискуссия по спорному вопросу.


[Закрыть] Грушевский отнесся безразлично: «Нет причины делать из этого [юридических квалификаций закупничества, как найма и займа, обеспеченного личностью должника] дилеммы: Кар. 65 [«а жонка с дчерью, тем страда на 12 лет и т. д.»] показывает, что практиковалась отработка денежных сумм физической работой; то же самое вытекает и из Кар. 122 [А, 111], где говорится об отработке денег в бо́льшие сроки [“оже не доходят год” = “не пробудет в работе всего срока”]. С другой стороны… плата при найме давалась вперед, так что обе формы закупничества сходились очень близко».

Про позднейшее употребление термина в праве Вел. кн. Литовского (у Владимирского-Буданова и Ясинского) Грушевский высказался категорически: «Разумеется, нельзя, на том основании, что в собранном документальном материале XVI в. термин означал заклад (застав), выводить, что и закупничество XI–XII вв. было только закладом и больше ничем» [27; с. 119. 28; с. 319, 323, 546].

А. С. Лаппо-Данилевский тоже не счел спор о юридической природе закупничества решенным исследованием Ясинского: «Если считать возможным приравнивать “закупа” Русской Правды к “закупу позднейших западнорусских актов, то легко заключить, что в основе древнего закупничества также лежал договор займа… но такого заключения еще нельзя сделать с полной достоверностью». «Вероятным» Лаппо-Данилевский считал, что закуп «в течение известного срока отрабатывал взятые им деньги на земле своего господина». Лаппо-Данилевский первый обратил внимание, что среди 14 списков Русской Правды, где вместо «наймит» стоит «закуп», есть списки и ранние, XV в.; ссылался на русский перевод Григория Богослова, XVI слова с толкованием Никиты Ираклийского по списку XIV в. [26; с. 86]: «Закуп Еорий, преже убо продав свой закон, наймит бысть».

С другой стороны, Лаппо-Данилевский указал: «В позднейших грамотах наймиты иногда упоминаются в качестве работников, взявших плату вперед: в жалованной грамоте вел. кн. Иоанна Даниловича… (1328–1340) мы читаем: “наймиты, кто стражет на готовых конех, а в кунах” [13; т. I, № 3, с. 2]; ср. еще любопытную порядную в сельские наймиты… 1600 г. [по которой] наемная плата выдается им вперед “на завод”». Существенно для Лаппо-Данилевского в положении закупа было то, что оно характеризовало «довольно шаткое» положение смердов, что статьи Русской Правды, охраняющие интересы закупа, едва ли «способны были устранить слагавшуюся практику житейских отношений» и предотвратить «смешение дворовых закупов с ролейными» [48; с. 9—10].

Специально о конструкции и материале Ясинского высказался Голубовский. «И Юго-Западная, и Северо-Восточная Русь являются в одинаковой степени наследницами тех правовых норм, которые выработались в земский период их жизни. Дальнейшее развитие юридических отношений… продолжалось… под давлением внешних обстоятельств и с привнесением в жизнь новых, чуждых правовых элементов». По мнению Голубовского, «в литовский период положение закупов значительно изменилось: из свободных людей, связанных с другим лицом лишь временной личной сделкой, они переходят в разряд полусвободных людей: о штрафе за обиду передачи личности закупа в распоряжение третьего лица нет уже упоминания»: наоборот, в актах, приведенных Ясинским, есть «прямые указания, что… возможна была и передача закупа».

«Дают другому свою “челядь” для отрабатывания долга… Эта impignoratio[243]243
  Закладная (лат.).


[Закрыть] челядина-раба основывалась на том, что он есть полная собственность, вещь своего господина». Но дают в другие руки и закупов: между тем ст. 60 Русской Правды предусматривает именно тот случай, когда господин «вздумал отдать своего закупа в работу другому лицу» [«Паки ли приимет на нем кун и т. д.»]. «Закон… подтверждает, что закуп есть человек свободный, личностью которого никто распоряжаться не может». «Несомненно, закупничество XVI в. происходит из закупничества древнерусского… но они не тождественны». По существу древнерусского закупничества Голубовский отказывался «считать простой случайностью сопоставление или приравнение закупа к наймиту… в лучших списках, Троицком и Карамзинском… В положении закупа и наймита существовали такие точки соприкосновения, которые почти отождествляли их».

С другой стороны, дефектность некоторых статей о закупах (например, ст. 58, где отсутствует начало) и наслоение вариантов (особенно в ст. 59, где, в частности, «вражда» вовсе не позднейшая вставка, а «очень древний» термин обычного права южных славян) наводят Голубовского на предположение, «что дошедшие до нас в Русской Правде статьи о закупничестве представляют из себя мозаику из обрывков законоположений… о закупах ролейных и наймитах». Голубовский и указал на необходимость и возможность, вопреки Ясинскому, «подвинуть вперед вопрос о закупах» – «привлечением новых материалов, в частности законодательных памятников древних славянских народов» [25; с. 4—48].

Для М. А. Дьяконова «существенным признаком социального и юридического положения закупа является то, что у него есть господин»; «нужда вынуждала пристраиваться к чужому хозяйству в качестве работника», но «работает на господина он, конечно, не даром, а за плату (“цену” или “копу”)». А «ученый спор» – о «юридической природе обязательств, в какие вступал закуп к господину», в котором «исследователи, считающие закупа наймитом, прибавляют, что закуп получал наемную плату вперед и своею работой погашал долг» – «имеет важное значение для выяснения древних форм залога, а также для решения вопроса о преемственной связи между древними закупами и московскими кабальными холопами, а не для разъяснения юридического положения закупов».

Во всяком случае, данные, собранные Ясинским (по мнению Владимирского-Буданова [21; с. 36, примеч.], сделавшие «дальнейший спор о закупах» не имеющим «никакого научного интереса»), по мнению Дьяконова, «вовсе не имеют того решающего значения в споре… как думает автор. Он не доказал, что закупы литовского права совершенно сходны по положению с закупами Русской Правды», «тождество терминов не доказывает еще тождества отношений» [35; с. 108–110].

Удинцев привел ряд соображений, заставивших его «исключить закупничество из отношений по займу» и признать, что оно «не есть договорное долговое рабство». Так как «важнейшим доводом в пользу теории закупничества – самозаклада» считалось «значение термина закуп в памятниках и актах Литовского государства», Удинцев поставил вопрос: всегда ли слово «закупил» употребляется в значении «заставил», и привел примеры неустойчивости этой терминологии («у кого будет та моя пожня в закупе или в закладе и в иных каверзах, ино мне, первысше, своими денгами та пожня выкупать»).

Неубедительно и указание Ясинского на перевод в Литовском Статуте «закупить» = impignorare: в пяти местах Статута термин закупить переводится obligare, понятие заставы в 3-х случаях передается obligare, но в пяти случаях impignorare, слово запродал раз переводится через obligare, раз через impignorare. Таким образом, «термины закупы и закупил не всегда обозначают одно и то же. Принадлежащее им в актах и памятниках XVI в. значение не тождественно с тем, что мы имеем в Русской Правде, и уж во всяком случае не покрывается понятием самозаклада». Удинцев поэтому сам пересмотрел источники Литовского права, чтобы ответить на вопрос, что «представляют из себя закупные люди XVI в. по сравнению с закупами Русской Правды».