Электронная библиотека » Владимир Мороз » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Сашка"


  • Текст добавлен: 24 августа 2020, 14:41


Автор книги: Владимир Мороз


Жанр: Книги о войне, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 7

Рано утром, едва рассвело, немцы стали выстраивать пленных в длинную колонну, активно помогая себе прикладами. Тех, кто не мог идти самостоятельно, собрали в отдельную кучу. Остальная колонна медленно двинулась в путь. Как только отошли шагов на двести от лагеря, сзади раздались выстрелы.

«Раненых добивают», – раздалось в строю, но никто не посмотрел назад, только вжали поглубже головы в плечи: стыдно и страшно оборачиваться. Так и шли дальше в свой скорбный путь. Ходячим раненым помогали, поддерживали, зная, что их ожидает в случае остановки. Иногда то тут, то там звучали выстрелы. Это немцы добивали тех, кто совсем ослабел и не мог идти. Вначале повели на юг, в сторону Бреста. «Может, в ‘‘Красные казармы’’ ведут? – предполагали вначале. – Там военный городок, можно много людей разместить». Но прошли мимо деревни Речица, где находился это самый городок, и двинулись дальше, забирая западнее города. Со стороны крепости и самого Бреста доносились выстрелы, там шел сильный бой.

«Наши держатся! Молодцы!» – пробежало по колонне, и на лицах измученных людей стали появляться улыбки: значит, все не так уж плохо, значит, есть надежда, если крепость ведет бой. Скоро, очень скоро подойдет наша армия и освободит всех. Немцы тоже как будто что-то почувствовали, словно чего-то испугались, стали более энергично подгонять пленных, требуя ускорить шаг. Опять замелькали в воздухе приклады винтовок. По уцелевшему мосту, по которому навстречу двигалось бесчисленное вражеское войско, колонна военнопленных вошла в Польшу.

– Да… Вот это силища идет! Куда уж нам против такой? – сказал восхищенно невесть как оказавшийся около Сашки взводный. – Верно я говорю, Цагельник?

Он насмешливо взглянул на своего бывшего подчиненного. Тот ничего не ответил, шагая по пыльной дороге чужой страны.

К вечеру дошли до небольшого городка Бяла-Подляска, недалеко от которого находился лагерь для военнопленных. Хотя лагерем назвать его было трудно: огороженное колючей проволокой в несколько рядов голое поле со стоящими посередине двумя маленькими зданиями. По периметру находилось множество вышек с пулеметами. Запах мертвечины витал в воздухе, усиленный жарким солнцем, словно предупреждая находившихся здесь о неизбежности близкой смерти.

Открылись ворота, и колонна вошла внутрь территории, на которой уже находилось несколько тысяч пленных, захваченных в первые часы и дни войны. Немцы остановили прибывших, повернули лицом к забору, и вдоль строя стал ходить офицер, выкрикивая: «Комиссары, коммунисты, евреи – шаг вперед!»

– Ну, я комиссар, – неторопливой походкой вышел седой политрук. – Что, крысы, по свежей кровушке соскучились? Рано радуетесь, отольется вам еще сполна наша кровь, – спокойным голосом обратился он к своим палачам.

Сашке не приходилось видеть его раньше, но одни его бесстрашные слова вызывали уважение.

– И я комиссар, – расталкивая впереди стоящих, из строя пробился молодой человек в рваной гимнастерке с нашитой на рукаве звездой. Подошел и встал рядом с седым.

Немецкий офицер помолчал, выжидая, затем что-то крикнул на своем гортанном языке, и вдоль строя принялись шастать солдаты, выискивая подозрительных. Через пять минут рядом с двумя политруками стояло еще двенадцать человек. Офицер снова скомандовал, и их всех отвели к проволочному забору, где построили в одну шеренгу. Тут же возникли солдаты с винтовками, вставшие напротив, метрах в десяти. Раздалась команда, прозвучал залп, и все четырнадцать человек снопами повалились на землю. Офицер прошел мимо тел, добивая раненых из пистолета, и вскоре все было кончено. Убитых закинули на телегу и вывезли за территорию лагеря, где сбросили в большую яму. И только после этого колонне была дана команда разойтись. Остальные пленные молча наблюдали за казнью, словно это было привычное дело. Так оно потом и оказалось.

Днем по лагерю сновали немцы, их прислужники-полицаи, да и просто предатели, старавшиеся со злости либо за миску баланды свести старые счеты. Выискивали, вынюхивали, доносили. Подозрительных арестовывали и заводили в небольшой огражденный загон, этакий лагерь внутри лагеря. И к вечеру тех, кто там оказался, расстреливали у всех на виду для устрашения, а назавтра загон пополнялся новыми людьми. Каждый день приводили все новые и новые колонны, так что «работы» у палачей и их прихвостней хватало.

Однажды днем выстроили всех пленных, заставили полностью раздеться. Вдоль строя ходили немецкие солдаты, рассматривая половые органы.

– Обрезанных евреев ищут, – сказал кто-то у Сашки под ухом.

– Каких обрезанных? – не понял тот.

– Эх, сопляк, подрастешь – узнаешь! – ответил все тот же голос.

В этот день расстреляли несколько десятков человек. Среди них Сашка увидел своего сослуживца Рината Гуляева, татарина, который пытался доказать немцам, что он не «юде», но те и слушать не стали. Такие проверки продолжались еще несколько дней, потом прекратились. Наверное, кто-то донес до фашистов, что крайнюю плоть принято обрезать не только у евреев, но и у некоторых азиатских и кавказских народов.

Предателей, которые доносили на своих же товарищей, нередко утром находили мертвыми, но немцам не было до этого никакого дела, на их место всегда приходили новые. И только в лагере Сашка по-настоящему понял, что здесь как нигде проявляются истинный характер человека, его сущность. Двое его бывших сослуживцев перешли на службу к немцам и теперь палками и дубинами, избивая других пленных и издеваясь над ними, доказывали свою преданность новым хозяевам. Но были и те, кто, несмотря на нечеловеческое отношение, не сломался. Почти каждый день из лагеря кто-то убегал. Делали подкопы под проволокой или сбегали с работ, на которые каждый день гоняли рабочие команды. Кому-то посчастливилось убежать, но большинство ловили и возвращали в лагерь, где их ждала мученическая смерть, по сравнению с которой расстрел казался спасением.

Сашка видел, как пойманных травили собаками, увечили металлическими прутьями, ломали руки и ноги, вырезали звезды на лбу, выкалывали глаза. Однажды привели троих пойманных: двух офицеров и одного солдата. Они сбежали из лагеря два дня назад, и те, кто знал о побеге, начали было верить, что беглецы уже вне досягаемости. Но их поймали – оказалось, выдал польский крестьянин, который видел, как они прятались на ночь в стоге сена. Там их утром и взяли. Немцы построили весь лагерь буквой «п». Несчастных связали, положили в один из кухонных котлов и сварили заживо. Сашке долго еще мерещились нечеловеческие крики несчастных, умиравших такой жуткой смертью.

Но побегов меньше не становилось. Наоборот, испытав всю «гуманность культурного немецкого народа», пленные стали понимать, что здесь, в лагере, они обречены на вымирание. Если не расстрел, то голодная смерть. Первые несколько дней есть ничего не давали, и пленные съели всю траву, росшую на поле, превратив его в безжизненную землю. Затем стали выдавать грамм сто пятьдесят хлеба с отрубями и миску баланды. Но этого было явно недостаточно для здоровых взрослых людей, которые начали таять, как воск, быстро превращаясь в обтянутые кожей скелеты. Сашка почувствовал, как начинают уходить силы. Он понял, что пройдет совсем немного времени, и однажды от слабости он не сможет подняться на проверку и его застрелят. А ведь он всего неделю в плену. Пока еще есть силы, нужно попытаться вырваться из этого ада, иначе будет поздно.

И тогда он решил бежать, как бы опасно и рискованно это не было. Вернуться домой, в родную полесскую деревню, где всегда можно спрятаться от войны, переждать ее. А там как бог даст. Своей идеей он побоялся делиться с другими пленными, в этой чехарде постоянных предательств было неясно, где друг, а где враг. Решившись, он упросил Щербакова, который к этому времени стал старшим рабочей команды, занимавшейся заготовкой леса, взять его к себе.

– Ну, смотри, Цагельник, не справишься, сам тебе хребет переломаю, – соглашаясь, пригрозил тот.

Первый день Сашка работал изо всех сил, обрубая сучья поваленных деревьев, и заодно присматривался к обстановке. Старался определить направление побега, сориентироваться, наблюдал за Щербаковым. Тот самолично обходил работающих и подгонял с помощью палки тех, кто, по его мнению, работал недостаточно быстро. Для охраны команды выделялось трое немецких солдат с винтовками, но они, заметив рвение пленного младшего лейтенанта, предпочитали лежать в теньке под березкой, нежели самим наблюдать за работой команды.

По дороге обратно, когда уставшие люди медленно брели по пыльной дороге, навстречу попалась польская старушка. Увидев измученных оборванных красноармейцев, она остановилась, горестно покачала головой и, развязав котомку, которую несла за спиной, сунула проходящим большой каравай хлеба. Немецкие охранники лениво прикрикнули на нее, но еду у пленных отбирать не стали. Хлеб тут же на ходу разделили между всеми поровну, досталось даже Щербакову. Сашка с наслаждением впился зубами в свежую хлебную мякоть, пахнущую печкой. Теперь сил на побег точно должно хватить.

На следующий день команду снова направили на ту же самую делянку. Во второй половине дня, дождавшись, когда Щербаков в очередной раз приблизится, Сашка скорчил кислую рожу и тихонько обратился к нему:

– Товарищ младший лейтенант, живот сводит, позвольте отбежать, а то вонять сильно буду, а ветерок сейчас на немцев, еще обидятся.

– Был товарищ, да весь вышел, – грозно зыркнул на него Щербаков, – не называй меня так больше. Ну, давай, вон в те кусты отбеги и присыпь чем-нибудь, когда погадишь, а то потом нюхай твое дерьмо, – брезгливо закончил он и пошел дальше.

Сашка воткнул топор в дерево и медленно, немного согнувшись и держась руками за живот, направился к кустам, внимательно посматривая в сторону немцев. Те даже ухом не повели, продолжая о чем-то не спеша переговариваться, раскинувшись в тени. Отойдя метров на двадцать, Сашка развернулся, согнулся еще больше, стремясь стать незаметным, и быстро, не наступая на сухие ветки, рванул в глубь леса. Хватиться его должны будут минут через десять. Пока вызовут охранников с собаками, пройдет еще часа полтора. Так что небольшая фора у него есть. Главное – продержаться до темноты, ночью немцы в лес не пойдут. А до рассвета он сумеет уйти далеко.

Бежал он на юг, немного забирая западнее, надеясь сбить преследователей с толку. И только сделав порядочный крюк, повернул на юго-восток. Несколько раз попадались ручьи. Сашка то бежал по воде, перепрыгивая с одного берега на другой, то петлял вокруг небольших заболоченных участков, стараясь сбить со следа собак. Часа через три непрерывного бега он уловил далекий лай. Все! Идут по следу. Теперь только бежать! И он бежал, задыхаясь, из последних сил. Ноги в мокрых сапогах стерлись в кровь, но времени сесть, вылить воду, выжать портянки не было. Каждый шаг причинял боль, но он, казалось, не замечал ее. Перед глазами плыли страшные картины истязаний беглецов. Лай продолжал доноситься сзади, то приближаясь, то отдаляясь. Силы были на исходе.

«Все, не могу больше, пусть догоняют, пусть стреляют», – закрадывалась предательская мысль. Но тело, казалось, уже не слушало мысли своего хозяина, продолжая упрямо двигаться вперед. Впереди лес поредел, и показалась дорога, по которой шла колонна вооруженных немцев. Сашка остановился, думая, что делать дальше. Бежать вдоль дороги? Куда? Или эти заметят, или преследователи догонят! Переждать? А если эта колонна такая же, как и те, что видел раньше, – без конца и края.

Вот она, свобода, так близко и так недостижимо! За дорогой виднелся густой лиственный лес. Но как туда попасть? Страх быть затравленным собаками или оказаться сваренным в котле все же победил. Сашка, прячась за деревьями, подобрался поближе к дороге, и, как только мимо промаршировала очередная рота фашистов, а до подхода второй оставалось метров сто, он, собрав последние силы, рванул через дорогу. Перелетел ее за считанные секунды прямо на глазах у растерявшихся от такой наглости немцев и бросился под спасительное прикрытие деревьев. Сзади раздалось несколько автоматных очередей, но он был уже далеко, и пули лишь выкосили ближайшие около дороги кусты.

Уже начало темнеть, когда он выскочил прямо к реке. Вот он, Буг. Граница! На той стороне – советская земля. Лай сзади уже не был слышен, и Сашка остановился в прибрежной осоке передохнуть. Немного отдышавшись, разулся и стал медленно, стараясь не шуметь, прокрадываться к реке. Неизвестно, что сейчас там, на другом берегу. Держа сапоги над головой, перебрался через реку, истертые в кровь пальцы приятно приняли холод воды, даже вылезать не хотелось. Напившись речной воды, выбрался на берег и, снова обувшись, медленно пошел уже по своей родной земле. В паре десятков метров от реки проходила пограничная контрольно-следовая полоса, опутанная рядами колючей проволоки. Видимо, здесь немцы не переправлялись, и это был небольшой кусочек сохранившейся границы в ее нетронутом первоначальном виде. Правда, сильно пугала тишина. Казалось, что граница умерла вместе со своими защитниками, которые больше никогда не пройдут здесь дозором. Сашка постарался поскорее покинуть это место, призрачно напоминавшее о мирных днях, уж слишком неуютно он себя тут почувствовал.

Ночь выдалась звездная, и он шел все дальше и дальше, ориентируясь по немеркнущей Полярной звезде. Спать не хотелось. Наоборот, волнующее чувство свободы радовало, хотелось кричать от счастья, что наконец-то вырвался из преисподней. Хотя неизвестность будущего настораживала: он еще слишком далеко от дома, чтобы можно было расслабиться, поэтому нужно держаться внимательней. Когда начало светать, он пересекал большое поле, вскопанное воронками. В конце тянулась неровная линия наспех выкопанных окопов. Значит, здесь был бой, и наши отошли. Но почему не слышно канонады? Где Красная армия? Как далеко зашли немцы? Откуда Сашке было знать, что немцы в это время добивали окруженные около Минска дивизии, переправились через Березину и уже подошли к Днепру в районе Жлобина и Рогачева.

В одной из полуразрушенных землянок он нашел уцелевшую чудом стеклянную флягу и заплесневелый сухарь. Пройдя еще немного в лес, он остановился в густых зарослях папоротника. Голова гудела от недосыпа, тело наполнилось дикой усталостью. Сашка подмял под себя немного стеблей и улегся на них: нужно было отдохнуть перед неизведанной и, вероятно, опасной дальней дорогой. Только успел снять сапоги и положить на них портянки, как моментально провалился в крепкий сон. Настолько крепкий, что если бы рядом проехал танк или выстрелила пушка, то он вряд ли бы проснулся.

Глава 8

Стояла страшная жара, словно солнце желало испепелить своей бесконечной силой громыхающую войну, заставить людей искать любую прохладу, чтобы отдохнуть от парящего пекла и, главное, задуматься о смысле самого человеческого бытия, о бесперспективности братоубийства, ведь об этом говорит вся история человечества. Природа давала понять, что человек – это всего лишь слабое создание, не способное повлиять своими поступками на мироздание, копошащееся, как муравей, в своем ничтожном мирке. Как не получится у муравья стать птицей, так и человек никогда не станет хозяином природы. И это раскаленное солнце хотело своими яркими лучами пробиться в голову каждого, кто был сейчас рядом, и сказать ему: «Человек! Что ты делаешь? Опомнись, остановись»…

Сашка заканчивал набирать во фляжку воду из маленького ручейка, звенящего на камешках переливами прозрачной холодной влаги, как вдруг услышал голоса людей, приближавшихся к нему по маленькой лесной тропинке. Голоса были громкие, веселые, не русские. Не став дожидаться, пока фляга полностью наполнится, Сашка диким зверьком нырнул в заросли растущей около тропинки осоки, прижался к земле и притаился, стараясь сдерживать дыхание.

Не прошло и полминуты, как рядом друг за дружкой протопало около десятка немцев в серо-зеленых мундирах с закатанными рукавами. Все они были как на подбор: белобрысые, крепкие, высокие, белозубые – словно с геббельсовской агитки о превосходстве арийской нации над другими. Немцы были без касок, в руках каждый держал винтовку. Они о чем-то весело и громко разговаривали, словно это была обычная прогулка шумной компании по летнему лесу. И все казалось бы мирным, если бы не трое пленных красноармейцев, шедших со связанными сзади руками посредине этой ватаги, которых идущий сзади верзила-немец периодически подгонял ударом приклада.

Когда процессия скрылась из виду, Сашка выбрался из осоки и, то и дело припадая к тропинке, двинулся следом. Одного из пленных он узнал. Это был сержант с пограничной заставы, рядом с которой они строили доты. Сашка иногда видел этого невысокого сержанта, когда тот вел очередную смену пограничников для охраны границы. Вот и сейчас он шел впереди пленных, гордо подняв голову и глядя только перед собой, словно не замечая своих конвоиров. Сержант был босиком, в рваной около плеча гимнастерке с запекшимися пятнами крови вокруг, но на голове была фуражка пограничника с зеленым околышком, надетая по всем правилам строевого устава. Двое других красноармейцев тоже были маленького роста. Черные курчавые волосы и носы выдавали в них так нелюбимых бесноватым немецким фюрером евреев. Немцы возвышались над пленными, словно Гулливер над лилипутами, они были выше не менее чем на голову, а то и на полторы, любого из этих несчастных.

Шли долго, минут десять. Наконец, облюбовав небольшую залитую солнцем полянку, немцы остановились. Красноармейцев привязали ремнями к стволам деревьев, а сержанта-пограничника вывели на середину, освободив ему руки от пут и окружив кольцом. Сашка подобрался поближе и спрятался в густом орешнике, откуда хорошо просматривалось все, что творилось на поляне. Ему было непонятно, что же здесь происходит. На расстрел это не походило: если бы захотели, расстреляли бы рядом с лагерем, запугивая остальных пленных. Судя по игривому настроению немцев, они явно решили поразвлекаться с пленными, но как?

Немцы продолжали о чем-то весело разговаривать, пристегивая штыки к винтовкам. Пограничник стоял спокойно, глядя на голубое безоблачное небо, высокие деревья, окружавшие эту лесную прогалину, как будто ему совсем не было дела до гогочущих палачей. Внезапно один из немцев сделал шаг вперед и легко ткнул пленного штыком. Ткнул не очень сильно, но Сашка заметил, как на месте укола стало появляться красное пятно. Пограничник отшатнулся, но тут же второй фашист со спины ударил его своим штыком в икру левой ноги. Сержант рванул в сторону, но тут же получил укол от следующего немца, стоящего сбоку. И пошло-поехало: пленный крутился волчком, извивался, пытаясь понять, что от него хотят эти веселящиеся звери. А они продолжали смеяться, нанося штыковые удары во все части тела, заставляя сержанта крутиться все быстрее и быстрее в надежде уклониться от очередного укола.

Вскоре вся форма пограничника была в крови, сам он начал выдыхаться от слабости и усталости. Наверное, рано или поздно у каждого человека наступает порог, когда боль уже не является болью, потому что сержант вдруг остановился, выпрямился и молча, с ненавистью, стал смотреть в лица своих убийц, не обращая внимания на новые раны. Немцы еще продолжали наносить удары со всех сторон, но поняв, что тот не будет больше плясать под их дудку, прекратили. Так и стояли, глядя друг на друга: тяжело дышащий, ослабевший, израненный, но гордый пограничник и довольные своей дьявольской игрой садисты.

Немцы о чем-то поговорили между собой, один из них шагнул к пленному и, замахнувшись винтовкой, нанес ему сильный удар штыком в грудь. Удар был такой силы, что Сашка заметил, как блеснула сталь клинка, вылезая из спины сержанта. Тот удивленно посмотрел на пронзивший его штык, схватился двумя руками за винтовку, словно стараясь выдернуть ее из себя, и внезапно обвис, издав последний вздох и уронив голову на грудь. Немец приподнял пленного на винтовке и швырнул вверх, в противоположную сторону круга. Тело соскочило со штыка и стало заваливаться, но тут же другой немец со всей силы ударил сержанта в спину и швырнул его обратно. И снова, хохоча, убийцы продолжали издеваться уже над мертвым человеком, не давая ему упасть, передавая с одного штыка на другой. Наконец, наигравшись, когда тело пограничника уже не напоминало человеческое, а больше походило на большой кусок окровавленного мяса вперемешку с болтающимися внутренностями, выбросили его в траву к ногам привязанных красноармейцев, с ужасом наблюдавших эту кровавую вакханалию. Продолжая весело смеяться, изверги уселись на краю поляны в теньке и принялись стирать с себя капли долетевшей до них чужой крови, утоляя жажду шнапсом из фляг.

Сашка продолжал смотреть на поляну ошалевшими глазами. В ушах все еще стояли последний вздох сержанта, хруст ломающихся костей, шлепок штыка, рассекающего плоть и довольный хохот убийц. Голова, казалось, готова была взорваться от пережитого, от невероятности произошедшего. Слезы ручьем текли по заросшим впалым щекам, щедро капая на корни кустарника. Будь у него сейчас оружие, он бы, не задумываясь, выскочил на поляну, чтобы убить хоть одного из этих нелюдей. И неважно, что много выстрелов ему сделать не дали бы, но хоть кого-то успел бы застрелить, мстя за убитого пограничника. Но у него ничего не было, и оставалось только в бессильной злобе сжимать кулаки и в мыслях проклинать этих садистов.

Передохнув, немцы отвязали следующего пленного и поставили его в центр поляны. Солдат был еще совсем молодой, наверное, одного года с Сашкой. Даже из кустов Сашке был виден нечеловеческий ужас, застывший в карих глазах красноармейца. Поставленный в круг для жестокой расправы, он не смог стоять и опустился на землю. Тотчас же к нему подскочил верзила-немец и, рванув за шиворот, поставил на ноги. Как только немец отошел, солдат опять обессиленно свалился на землю, из его глаз текли слезы: так страшно знать, какой мучительный конец приготовили тебе палачи! Немец подошел снова и, ударив ногой в голову, опять поставил солдата на ноги.

Пленный стоял, плача в ожидании своей незавидной участи. Внезапно немцы захохотали: между ног солдата расплывалось большое мокрое пятно. Приговоренный снова рухнул на колени и принялся умолять своих палачей оставить его в живых. И опять к нему подошел тот же немец и рывком поставил на ноги. Долго еще продолжалось это издевательство. Пленный падал на колени, пытался целовать руки и пыльные сапоги своим убийцам, заклиная их пожалеть его во имя своих матерей, немцы веселились и хохотали, глядя на это. Наконец им надоело. Они в очередной раз поставили солдата на ноги и начали свой убийственный ритуал. С этим красноармейцем с потерянной волей хоть к какому-то сопротивлению они покончили быстрее, чем с сержантом, и, видимо, оставшись недовольными такой быстрой смертью, выволокли на поляну последнюю жертву.

Пленный, переживший мученические смерти своих товарищей, уже успел прийти в себя от первого шока и не строил никаких иллюзий по поводу своего спасения. Когда его, развязав руки, поставили в центр круга, он вдруг разразился такой матерщинной тирадой, проклинающей гитлеровцев, что те даже опешили от удивления. Затем пленный бросился к ближайшему немцу, плюнул тому в лицо и стал вырывать винтовку из рук ошалевшего фашиста. Придя в себя, немец мощным толчком швырнул жертву на землю и, подойдя вплотную, пригвоздил ее штыком к земле. Затем, выдернув винтовку из тела пленного, принялся методично, словно швейная машинка Зингера, наносить ему удары клинком, повторяя, что ненавидит евреев. Остальные стояли на месте и в такт этим ударам хлопали в ладоши, весело переговариваясь между собой. Когда озверевший фашист оторвался от своей жертвы, его обступили и стали похлопывать по плечу, успокаивая, а он продолжал рваться к мертвому телу пленного, посмевшего его оскорбить.

Наконец чудовищная расправа над безоружными была закончена. Гитлеровцы, отдохнув подле своих жертв и сфотографировавшись на память, двинулись назад, по дороге продолжая со смехом обсуждать свою кровавую забаву.

Когда их голоса окончательно заглохли в лесу, Сашка выбрался из своего укрытия и направился на залитую кровью поляну. Трупы лежали в разных концах, в воздухе уже начали жужжать зеленые мухи, стремясь как можно быстрее оставить на мертвой плоти свои личинки. На такой жаре в безветрие запах неживых, еще не остывших тел сильно ударил в нос. Сашка опустился на колени, не в силах подняться от нахлынувших спазмов, его сильно вырвало. И хотя он с детства помогал отцу забивать скотину и запах теплой мертвечины был ему знаком, да и насмотреться на убитых он успел достаточно за последние дни, от увиденного сильно закружилась голова. С трудом встав на ноги, Сашка доковылял до края поляны и, теряя сознание, свалился под ближайшее дерево.

Очнулся он ближе к вечеру, когда дневной зной пошел на убыль, уступив место охлаждающей прохладе вечера. Вначале не понял, где находится, вскочил, озираясь кругом, и, только увидев первое искромсанное тело, вспомнил. Все еще шатаясь от слабости, достал флягу и стал жадно пить, стараясь не упустить ни одной капли, остатки воды вылил себе на голову. Сразу стало легче дышать, сумбур навалившихся мыслей и впечатлений потихоньку выровнился в строгую линейку.

Сашка зашел в лес, нашел небольшую толстую палку, вернулся в центр поляны и начал рвать дерн, помогая себе своим примитивным орудием. Он решил похоронить замученных бойцов. Иначе, думал он, это будет двойное преступление: один раз над ними поиздевались немцы, второй раз – свидетель этих смертей оставил их валяться здесь, на маленькой лесной полянке, и ничего не предпринял для их спасения. Хотя Сашка понимал: единственное, что он мог сделать, – это выскочить из укрытия и броситься на немцев с голыми руками. И тогда бы его изуродованное тело тоже валялось здесь рядом с этими несчастными.

Уже наступила летняя ночь, тишина которой нарушалась монотонным пением цикад да кваканьем лягушек, а он все копал и копал могилу. Расковыривал плотную землю палкой и затем выбрасывал песок руками. Пот попадал в глаза, гимнастерка – хоть выжимай, пальцы содраны в кровь, а он все рыл с каким-то ожесточенным остервенением, не обращая внимания на роящихся над головой комаров, желающих напиться горячей крови. Наконец яма была готова. Сашка перетащил и аккуратно уложил в нее трупы. В темноте он набрал воды из ручья и умыл лица погибшим. Затем наломал несколько еловых лап, укрыл ими тела убитых и засыпал неглубокую могилу, сделав напоследок аккуратный бугорок из дерна. На него он положил измятую и истоптанную фуражку сержанта-пограничника, подобранную им еще засветло на краю поляны.

Сашка мысленно попрощался с убитыми воинами, поклялся отомстить немецким сволочам за каждую каплю пролитой крови и пошел, не оборачиваясь, в сторону уже начинавшего сереть неба. Спать не хотелось. В глазах все еще стояла страшная картина убийства безоружных людей.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации