Текст книги "Королева Бланка"

Он подошел – медленно, тихо, не сводя с нее глаз. Она смотрела на него молча, без злобы, даже ласково, – величавая, гордая, красивая, как Клеопатра, и недоступная, как царица Небесная. И понял Тибо в эти короткие мгновения, когда стоял перед ней, что нет ему в жизни другой радости, кроме как беспрестанно клясться в любви этой женщине, смотреть в ее дивные, широко распахнутые глаза, целовать ее белые руки и петь ей о своей любви. Но черной тенью застилало прекрасное видение перед ним сцена в Реймсе. Как она могла?.. Ведь он любит ее, и он спешил к ней!.. А она с ним так обошлась.

Бланка без труда прочла в его глазах то, о чем он думал в эти минуты, и сказала ему, мягко, без упрека:

– Граф, зачем же вы собирались выступить против меня? Что сделала я вам плохого?

Он ответил ей словами тени, которая продолжала стоять между ними, бросая на даму его сердца мрачные блики:

– Вы не пустили меня на коронацию. Вы подговорили народ, и он выгнал меня из города. А я так торопился, желая увидеть вас в блистающих нарядах, в золоте и серебре, озаренную пламенем тысячи свечей!..

– Тибо, – сказала она, обращаясь к нему не по титулу, а как к другу, – вы стали жертвой злого навета. Я знаю, что вы спешили во дворец. Вы ехали ко мне, но вам преградили дорогу. Слушайте же меня внимательно, мой храбрый рыцарь. Меня оклеветали. Клянусь вам образом Пречистой Девы Марии и сына ее Иисуса Христа, что я не отдавала такого приказания! Клянусь вторично, что я ждала вас и была искренне огорчена, не увидев вас на церемонии коронации. Клянусь вам также в том, что я… Боже праведный, каких еще клятв вам надобно…

Тибо упал на колени. Он все понял. Он смотрел на нее глазами, полными любви, и из них одна за другой катились по его щекам горячие слезы.

– Ваше величество… Моя королева!.. О, простите, простите же меня за то, что я посмел усомниться в ваших нежных чувствах ко мне! – пылко воскликнул он. – Я был введен в заблуждение. Ведь мне сказали, что вы не хотели меня видеть. Теперь я понял, как ошибался. Отныне я ваш самый верный слуга! Приказывайте, повелевайте мною! Я же, в свою очередь, клянусь, что никогда больше не выступлю против вас и буду вашим самым преданным вассалом! Все, что у меня есть, – все ваше! Вам стоит только захотеть, и я положу к вашим ногам всю Шампань!

Бланка улыбалась. Сердце ее пело. От любви? Она не стала бы это категорично утверждать. Оно пело оттого, что тень отчуждения между ними исчезла, испарилась, изгнанная прочь ярким лучом солнца, выглянувшего из-за туч. Она была всего лишь женщиной, и ей нравилось, что у нее есть рыцарь, о котором столько говорят и по которому сохнут дамские сердца в королевском дворце. Она немолода, в два раза старше любой из ее фрейлин, и ее женскому самолюбию льстило, что в нее влюблен такой красавец-мужчина! К тому же он самый крупный и отныне самый преданный из ее вассалов.

Бланка ликовала оттого, что победила. Она была рада, что отныне Тибо вновь становился ей другом. Она медленно поднялась с кресла и увидела, что он хочет поцеловать ей руку, но не решается, не имея на это ее дозволения. И она, не гася улыбки, протянула ему свою руку. Тибо, совсем потеряв голову от любви, припал к ней жарким поцелуем.

Бывшие мятежники переглянулись. Целовать руку королеве могли лишь двое: супруг и ее фаворит. В те времена говорили просто – любимчик. Теперь Тибо для них недосягаем. Впрочем, мыслям о мятеже уже не место в их головах. Надолго ли? А пока – но это уже на другой день – разбитая в пух и прах коалиция принесла вдовствующей королеве Бланке Кастильской клятву верности в письменном виде…

Они ехали обратно впереди войска, вдвоем, рука об руку – Тибо и Бланка. Не сводя глаз с дамы своего сердца, граф Шампанский читал ей свои новые стихи, а она с улыбкой слушала его, одаривая нежными взглядами.

Глава 10. Его преосвященство кардинал де Сент-Анж

Ферран Фландрский, или Португальский (он был сыном португальского короля Санчо I), когда-то предавший Филиппа Августа и отсидевший за это двенадцать лет в Луврской тюрьме, был наконец освобожден. Новость облетела вассальные княжества, и знать заторопилась в Париж поздравить бывшего узника с освобождением. Цель при этом преследовалась иная: смирившиеся, но не успокоившиеся на этом мятежники рассчитывали пополнить свои ряды еще одним недовольным.

Однако раньше всех весть дошла до Агнессы де Боже, и она тотчас, уже вполне легально, помчалась в Париж. Ферран был мужем Жанны; та, в свою очередь, приходилась Агнессе двоюродной сестрой. Обе – внучки Бодуэна IX, графа Фландрии и Эно. Агнесса, таким образом, приходилась свояченицей Феррану, а он ей – двоюродным зятем. Кстати, чтобы уж до конца вылезти из этих дебрей, надо напомнить: Людовик VIII – шурин Тибо Шампанского, Тибо, соответственно, – его зять; Людовик IX – двоюродный племянник Агнессы, а Ферран и Тибо – свояки.

Такая вот родословная. Не очень, правда, запутанная. Есть и более сложные лабиринты родственных связей.

Оба, бывший узник и супруга Тибо, надо сказать, были дружны. Агнесса родилась в сеньории Боже, но часто бывала с матерью в графстве Эно, на родине Сибиллы. Там она, будучи еще девочкой, подружилась с Ферраном; он брал ее с собой на охоту, на прогулку, на рыбную ловлю, а вечерами рассказывал ей о борьбе христиан с маврами на Пиренейском полуострове, о добром волшебнике Мерлине, о короле Артуре. Позднее, узнав о пленении своего зятя, Агнесса регулярно навещала его в Луврской башне, делясь с ним новостями. Уже будучи замужем, Агнесса тем не менее не забывала своего родственника. Ферран же с восхищением смотрел на молодую свояченицу и чувствовал, как его все сильнее влечет к ней, такой обаятельной, миловидной, приветливой, совсем не похожей на свою кузину Жанну. Они не виделись уже около года, и Ферран с нетерпением ждал того часа, когда увидит наконец «крошку Агнес». Так он ее ласково называл прежде, еще не зная, что очень скоро родственные чувства сменятся глубокой привязанностью, граничащей с обожанием.

Но Агнесса ничего этого не замечала, а может, не хотела замечать. Ферран был для нее просто родственником, кем-то вроде брата или дяди, но отнюдь не объектом любви. В этом плане ее интересовал лишь один мужчина. Конечно же, не муж. Его звали Бильжо. Придворные называли его Цербером. Такого бы Юлию Цезарю. Бруту явно не поздоровилось бы, когда он бросился на императора с кинжалом. Сегодня Агнесса увидела верного стража королевы в третий раз. С каждым разом она не переставала восхищаться этим стройным, пригожим молодым человеком с лицом сфинкса и всегда при оружии. Она хотела узнать о нем у королевы-матери, но такая возможность все никак не предоставлялась. Сегодня тоже. Агнесса вошла в покои Бланки и сразу же поймала на себе взгляд Бильжо. Довольно скоро из настороженного он стал обычным, ничего не выражающим, но глаза все же держали в поле зрения каждого из трех человек, с которыми вела беседу регентша. (Будем уж потихоньку, между нами, втайне от всех, изредка называть ее этим словом, ибо таковой и в самом деле являлась Бланка Кастильская.)

Эти трое – Агнесса, Ферран и легат, кардинал Сент-Анж. В последнее время папский посланец зачастил в королевские апартаменты. Надо и не надо – он всегда был рядом, довольно умело отваживая назойливых посетителей и нередко досаждая королеве-матери цитированием священных текстов. И все же он был хорошим советником. Но самое главное – с ней рядом всегда находился представитель Святого престола, которого боялись: чуть что не по его – обрушит на голову громы и молнии. И это в лучшем случае.

Однако святостью и делами веры не прикроешь глаза ни себе, ни людям. А они у кардинала всегда алчно загорались, как только он глядел на женщину, которой, повинуясь приказанию Папы, обязан был всячески помогать как в деле подавления ереси, так и защищая ее крестом и словом Божьим от мятежных баронов. Службу эту вдвое усиливало – напомним об этом еще раз – влечение кардинала к вдовствующей королеве как к женщине. Он был вовсе не стар (всего-то сорок лет) и не давал никаких обетов, тем более не обременял себя такой чертовщиной, как умерщвление плоти. Что же удивительного в его похотливом желании, таком же, как и у Тибо? И кардинал, всегда настороженно относившийся к Шампани, видел в ней или непримиримого врага, если граф уходил к мятежникам, или вассала, которому не очень-то стоило доверять, когда он возвращался к даме своего сердца.

– Мадам, – шепнул он как-то Бланке, оставшись с ней наедине, – остерегайтесь вашего восточного соседа. Сегодня он поет вам песни, завтра уйдет в лагерь бунтовщиков, послезавтра снова запоет. Не нравится мне это. Кто даст гарантию, что он вновь не переметнется к Филиппу Строптивому?

– Для этого, ваше преосвященство, его должны обидеть.

– Обидеть? Но кто?

– Я или вы. Мне этого совсем не хочется, и вы сами знаете, почему. Вам же сделать это ничего не стоит.

– Мне, мадам? Но с какой стати?

– Всем известно, что вас, как и Тибо, считают едва не любовником вдовствующей королевы, ибо вы не оставляете ее своим вниманием ни днем, ни ночью. Да, да, и ночью. Несколько раз уже вы поднимали меня с постели, чтобы вместе с вами помолиться о невинно убиенных или о спасении моей души. Разве не так?

– Но ваше величество, – смиренно отвечал кардинал, разводя руками, – я всего лишь слуга Церкви и выполняю предписания, продиктованные слугам Божьим священным текстом, где апостолы Павел, Иоанн Богослов и Петр в своих посланиях предупреждают о Втором Пришествии Христовом и о том, что будут Новое Небо и Новая Земля вместо прежних…

– Ах, кардинал, оставьте при себе ваши библейские премудрости, у меня хватает и своих, от которых голова идет кругом.

Его преосвященство в ответ на это возвел очи горе и тяжело вздохнул, не желая возражать той, в которую, чего греха таить, с каждым днем все сильнее влюблялся.

– Так вот, – продолжала Бланка, – поскольку это соответствует истине…

– Соответствует? Что именно? – в ужасе округлил глаза легат. – То, что я ваш возлюбленный?

– Нет, ваше преосвященство, – не вы, а я ваша возлюбленная. Вот что истина. Об этом уже говорят повсюду, и скоро в нашем городе появятся памфлеты, высмеивающие в сатирическом духе нашу с вами связь. Наряду с ними появятся и другие, где вместо вашего имени будет красоваться особа графа Шампанского. Признаться, кардинал, я этого боюсь, – это нанесет огромный урон моему престижу и королевской власти. Исходить это будет от недовольных лиц. Полагаю, они не успокоятся на Шиноне.

– Вы считаете, стало быть, возможным новое выступление мятежной знати?

– И мы должны быть к этому готовы. А потому упаси вас бог, ваше преосвященство, обидеть как-либо графа Шампанского, которого, между нами говоря, вы недолюбливаете.

– Я, ваше величество? Вот так новость! С чего бы это вдруг мне стал ненавистен граф Тибо?

– Это оттого, что о нем говорят так же, как и о вас.

– Его считают, стало быть, вашим любовником?

– А вы разве не слышите, о чем говорит двор?

– Надеюсь, однако, мадам, – с плохо скрываемым любопытством спросил кардинал, – это не соответствует истине?

– А если и так, – не подумав, ответила Бланка, – то что, собственно, вам за дело до этого?

И тут она с опозданием поняла, что надо быть откровенной с представителем Церкви. «Уметь лавировать в бушующем море человеческих страстей между светской властью и духовной – вот что должен уяснить для себя правитель государства» – так учил ее в свое время свекор Филипп Август. И уже мягче она прибавила:

– Конечно же, это не так, если вам это интересно. Однако никто не запрещает графу Шампанскому иметь даму своего сердца, роль которой вполне может играть вдовствующая королева. Но любить женщину и спать с ней – вовсе не одно и то же. Вы согласны со мной?

– Безусловно, ваше величество, кто смеет возражать против этого?

– Надеюсь, кардинал, я удовлетворила ваше любопытство и облегчила вашу душу таким откровенным признанием.

– О да, безусловно, – повеселел легат. – Простите меня, мадам, если я своими подозрениями невольно оскорбил вас.

– Не будем больше об этом, кардинал. Прошу вас только не забывать, что мне нужна любовь этого человека. Да, да, вы не ослышались. Однако это нужно не столько мне, сколько Франции – королевству, которым мне предстоит управлять. Шампань – самый сильный союзник, и она влюблена в Париж, – может ли быть что-то благоприятнее этого для государства?

– Я понимаю вас, мадам, и поскольку я прислан сюда его святейшеством, чтобы всеми возможными способами помогать вам, то ставлю себе задачей не оскорблять Тибо Шампанского и не чинить ему козней, что, в конечном счете, может навредить той, кого я считаю самой прекрасной из королев.

– Нет, от воздыхателей мне, видно, не избавиться, – рассмеялась Бланка. – Один из них – легат его святейшества Папы Римского.

– Я? Воздыхатель? – тонко улыбнулся Сент-Анж. – Отчего вы так решили?

– Да ведь вы только что объяснились мне в любви! Разве вы этого не заметили?

Слегка покраснев, легат отвел взгляд. Некоторое время понадобилось ему, чтобы найти ответ.

– Надеюсь, это не будет вменено мне в вину вашим величеством? – открыто, ибо не стоило больше играть, спросил он, с любовью глядя в глаза Бланке.

– Никоим образом, ваше преосвященство, – ответила она ему таким же взглядом, – лишь бы это не затрагивало честь и достоинство того, о ком мы с вами говорим.

Не гася ни улыбки, ни теплого взгляда, легат кивнул в ответ.

– Я рада, господин кардинал, что мы с вами прекрасно понимаем друг друга, а значит, будем сохранять в дальнейшем, как и сейчас, дружеские отношения, – закончила Бланка такой нужный для нее разговор.

– Мы от всей души рады, граф, видеть вас вновь на свободе, – сказала Бланка, обращаясь к Феррану Фландрскому. – Поверьте, я искренне сожалею о том, что вам пришлось столько лет провести в заточении.

– Кажется, я обязан этим возведением на престол вашего сына, мадам, – ответил Ферран. – Во французском королевстве всегда было принято освобождать узников при новом царствовании. Впрочем, до меня дошли слухи, что я получил свободу благодаря настойчивым просьбам знатных людей королевства.

– Поверьте, я обошлась бы и без них, помня о том, что Фландрия с недавних пор является преданным вассалом короны.

– Жаль, что так не считал ваш покойный супруг, я обрел бы свободу на три года раньше. Похоже, его скоропостижная кончина открыла двери моей темницы. Однако вот вопрос: не опасаясь ли возможного бунта ваших баронов из-за нежелания выполнить их просьбу, пошли вы на этот шаг?

– Было и такое, но мною руководила и другая мысль: я мечтала видеть вас в числе своих друзей и союзников. Поймите меня правильно: тот, кто открывает двери темницы, неизбежно становится узнику другом, разумеется, если до этого не был заклятым врагом. А мне очень нужен такой друг, как вы, ибо период междуцарствия, как известно, сопровождается мятежами. У юного короля много врагов, и ему очень не хотелось бы, чтобы в это число попали и вы.

– Вероятно, на это и рассчитывала знать, – вставил свое веское слово кардинал. – Она уже устроила мятеж, но Господь помог нам вовремя заметить опасность. Бунт подавлен, и вассалы принесли присягу верности, но это не значит, что они не выступят вновь. В наше время клятвы нарушаются так же легко, как и даются. В связи с этим, граф, правительство и Святой престол желают знать, каковы ваши взгляды на новую власть. Вдовствующая королева, опекунша своего малолетнего сына Людовика, намерена рука об руку с Церковью продолжать дело, начатое ее свекром – королем Филиппом. Ни пяди из завоеванной этим великим королем земли его внук уже не отдаст никому: ни мятежной знати, ни англичанам. Королевство Французское – есть мощная держава, и Рим благоволит к ее властителю, коему оказывает всяческую поддержку. Святой престол видит в державе франков своего самого сильного союзника в борьбе за чистоту христианской веры. Союзник этот не раз уже оказывал действенную помощь Риму в деле истребления еретической заразы, и его святейшество выражает надежду, что Франция и впредь останется самым надежным его другом. В этих условиях пойти против короля – восстать против папы. К сожалению, этого не хотят понять те, кто недоволен нынешним правительством, назначенным усопшим королем в его завещании. Возможно, мятежная знать готовит новый бунт, но очень скоро она раскается в этом. Рука Господа сумеет покарать тех, кто посмеет выступить с оружием в руках против миропомазанного государя и его матери-опекунши.

Вы вольны принять решение, какое вам самому будет угодно. По-видимому, бунтующая знать Бретани, Булони и Ла Марша рассчитывала обрести в вашем лице своего друга, коли она столь горячо просила освободить вас. Разумеется, вы не намерены забывать обиды, нанесенные вам покойным королем Филиппом, и не собираетесь их прощать. Невзирая на это, мы вас отпустим с миром в ваше фламандское графство. Можете строить козни, собирать войско и выступать против короны, но предупреждаю: гнев короля и Святого престола будет ужасным. Если в первый раз власть милостиво даровала прощение бунтовщикам, замышлявшим заговор против правительства, то в следующий раз она пойдет войной на их земли, а коли выступит против нее мятежный вассал с оружием в руках, то тем же оружием будет лишен головы.

Кардинал замолчал – пора перевести дух. Все время, пока он говорил, Бланка с безграничным уважением глядела на него. Смотри-ка, знает свое дело! Такого человека нельзя отпускать от себя ни на шаг. Рим знал, кого к ней послать. Не напрасно она не отвергла тогда его ухаживаний. Он, оказывается, способен не только влюбляться в королев, он еще тонкий и мудрый политик. Попробуй-ка после его слов пойди против короны! Любопытно, что ответит граф. Сохранит в душе зло на свекра – окажется глуп. Потеряет все, а следом и голову. У нее одной 5 000 наемников, готовых пойти на кого угодно, 10 000 солдат в Шампани и Блуа. Остальная вассальная рать – еще около 10–15 тысяч. Сумеют разве Моклерк и Строптивый собрать такое войско? Одно худо: Генрих III! Вот кто не дает покоя Бланке. А потому важно отобрать у него союзников, поставив их к себе на службу. Этому отныне посвятила свою жизнь Бланка Кастильская и теперь с трепетом ждала ответа графа Феррана, понимая в то же время, что шансов у нее не так уж много. И дело не только в двенадцати годах, проведенных фламандским правителем в тюрьме. Торговля, будь она неладна! Вся экономика Фландрии стояла на торговле сукном, шерсть для которого поставляла… Англия.

Агнесса де Боже рассеянно слушала кардинала. Глядя на него, она украдкой, а то и вовсе не таясь, бросала быстрые недвусмысленные взгляды на Бильжо. Положительно, этот человек начинал ей нравиться. А она ему? Неплохо бы это выяснить. Она решила как можно дольше не отводить глаз от его лица. Должен же он поймать ее взгляд!

И это случилось. Но лишь на мгновение. Бильжо отвел глаза и стал смотреть сначала на кардинала, потом на Феррана, на королеву, в окно… и вдруг опустил голову. Но так уж устроен человек, что непременно желает снова взглянуть туда, откуда были устремлены на него чьи-то глаза. Он словно бы хочет проверить при этом, случайно ли он поймал на себе взгляд или тот задержался на нем в силу каких-то причин. Агнесса хорошо знала об этом и ждала, когда Бильжо снова посмотрит на нее. Не сможет не посмотреть, повинуясь человеческой природе.

Так и вышло. Их взгляды встретились снова. На этот раз Бильжо не спешил отвести глаза. Случайно или нет вновь скрестились их взоры? Похоже, нет. Не смущаясь, Агнесса продолжала глядеть на него. Он опять сделал вид, что не понимает причину столь явного внимания к себе. Агнесса старалась прочесть по его лицу ответ на мучивший ее вопрос, заметить на нем следы хоть малейшего смущения, но не увидела ничего. С таким же успехом она могла бы вопрошать гипсовое изваяние великого Александра, стоявшее в углу комнаты и молча взиравшее на нее из глубины веков.

Нужна была третья попытка. Человек, кто бы он ни был, два раза поймав на себе чей-то любопытный взгляд, да еще и сопровождаемый улыбкой, не сможет не взглянуть в это сторону еще раз. И Агнесса убедилась в этой аксиоме, снова увидев устремленные на нее холодные глаза. Она недоумевала: хоть бы малейшая искра любопытства вспыхнула в них или дрогнул мускул лица! Ничего этого не было и в помине. Перед ней стоял истукан с лицом ничуть не живее вырезанного из дерева языческого божества.

Это вызвало у нее досаду и желание во что бы то ни стало добиться того, чтобы на лице этого деревянного идола появилась хотя бы слабая улыбка. Это дало бы ей пусть маленький, но все же шанс на то, что следующая встреча с этим отлитым из бронзы Аргусом окажется теплее.

Такую цель она поставила перед собой и поэтому не торопилась в Провен. Бланка была только рада этому – у нее нашлась приятная собеседница среди окружавших ее мужчин.

Что касается беседы с узником, то она (не без известного подарка со стороны правительства в виде двух замков) принесла желаемые плоды: Ферран Фламандский стал верным вассалом короны и никогда не изменял королю.

А Генрих III, как ни был этим раздосадован, все же не посмел порвать торговый договор: Фландрия платила ему за шерсть золотом и серебром.