Текст книги "Код Адольфа Гитлера. Финал"

– Не подведёт и на этот раз, пока возглавляю его я, мой фюрер! – присовокупил Мюллер. – Всё образуется, мой фюрер! Мы найдём его и приведём его сюда, как вы того желаете. Фегеляйн, мой фюрер, есть бабник, беззастенчивый карьерист, одним словом – свинья.

– Это я и хотел от вас услышать, Мюллер! – сказал фюрер. Припадок гнева, как замечал Мюллер, больше не владел фюрером. Затем Гитлер подошёл близко к Мюллеру и, доверительно глядя тому в глаза, продолжил свою мысль: – Он не должен уйти от наказания! Об этом позабочусь лично я! Вы меня, Мюллер, очень хорошо знаете! Я всегда доверял вам, и вы находили выход из тупиковых ситуаций, Мюллер. Даже Гиммлер с его СС не шли ни в какое сравнение со службой сыска, верной моей власти.

– СС, мой фюрер, возникли в недрах партии, но в последнее время аппарат СС превратился в скучный следственный орган, своим содержанием выхолостив ту первоначальную программу, что в них вами была заложена. Вы, мой фюрер, оберстфюрер СС. По рангу в эсэсовской иерархии вы стоите выше Гиммлера, – вперив в Гитлера задумчивый взгляд, сказал Мюллер. – Партийная канцелярия тоже трещит по швам, в большинстве случаев ваши приказы, мой фюрер, не исполняются, а плавно тормозятся на местах гауляйтерами. Я не могу дать никаких гарантий, что Мартин Борман не поступит с вами точно так же, как это уже сделал Герман Геринг. И тот, и другой стремятся использовать власть помимо вас. Правда, Борман пока держится молодцом, но с первым же приближением русского танка к фюрербункеру я не берусь объяснить, как он поведёт себя, хотя, мой фюрер, догадаться нетрудно.

– Договаривайте, Мюллер, договаривайте. – Гитлер желал фактов, подтверждающих данное подозрение. – Не секрет, что господин Мюллер везде пытается искать измену. В своё время, как я помню, лично вы пытались внедрить агентуру гестапо в структуру абвера, но только адмирал Канарис, кто недавно погиб от рук ваших мясников, воспротивился этому и в вашем лице он нажил смертельного врага. Вы молодец, Мюллер! Я всегда отдавал должное вашим способностям организатора. Именно вы, Мюллер, явились вдохновителем и создателем Имперской службы безопасности. Её костяк составили ваши сотрудники из баварской криминальной полиции, они, хвалю их за это, добросовестно исполняют свой служебный долг, оберегая меня от посягательств как Гиммлера, так и остальных.

– Я не боюсь говорить правду, мой фюрер, в чём вы неоднократно убеждались, – сказал Мюллер. – Я долго размышлял над тем, что собой представляет ваш ближайший сподвижник по партии, подверг анализу его кошачьи повадки, и выводы у меня, мой фюрер, сложились удручающие.

– Я знаю, Мюллер, что Борман груб, но к чему бы он ни притрагивался, он всё доводил до конца. Честно говоря, я могу абсолютно положиться на то, что Борман немедленно выполнит любые мои приказы, невзирая на все препоны.

– Я был очень рад от вас, мой фюрер, это услышать, – сказал Мюллер – Но вот о Гиммлере следует поговорить особо. Мой фюрер! На одной из встреч с вами, что происходила в стенах Имперской канцелярии, рейхсфюрер СС прихватил с собой довольно объёмистую папку.

– И что с того, Мюллер? – Гитлер уставился на группенфюрера глазами, полными подозрения. – Он имел на это полное право.

– Я не буду спорить, мой фюрер! – продолжал Мюллер. – Но в тот день он принёс с собой весьма чувствительный микрофон с записывающим устройством.

– Вот как? – удивился Гитлер.

– Да, мой фюрер! – устало подтвердил Мюллер. – Эту бестактность по отношению к вам он допустил в угоду своим интересам и намеренно утаил от вас этот досадный случай. К сожалению, не в компетенции гестапо было показать фюреру истинное лицо «верного Генриха», но лично мне доподлинно известно, что ещё в 1943 году, когда ещё можно было выправить в нашу пользу критическую ситуацию на Восточном фронте, он впервые положил в свой личный сейф досье на Адольфа Гитлера.

– И вы об этом, Генрих, знали и ничего мне не сказали?! – вопрос повис в воздухе.

– Я не люблю интриг, мой фюрер! – ответил Мюллер. – И всегда старался быть от них на расстоянии. Я – человек работы и не вижу смысла в подковёрной борьбе, что ведут сейчас деятели рейха. Нельзя понять за другого человека, мой фюрер, это можно сделать самому. Тем более вы по сегодняшний день всецело доверяете рейхсфюреру СС. Даже такой маленький человек, как я, не имел права поставить вас в известность о том, что было мне известно. Тайна – это не то, что нельзя вам знать, мой фюрер, а то, что нужно прожить.

– В таком случае, Мюллер, где доказательства того, что Гиммлер способен в чём-то не соглашаться со мной?! – подбежав к Мюллеру, чуть ли не в ухо тому закричал Гитлер. В голосе фюрера чувствовалось сомнение. – Я требую, чтобы вы мне сейчас же предъявили доказательства измены Гиммлера!

– По-моему, мой фюрер, вы в этом убедились, когда исчез Фегеляйн! Но если на то будет ваша воля, пожалуй, я их вам предъявлю.

– Уж будьте так любезны!

Из папки Мюллер достал звукозаписывающее устройство и включил его. Гитлер стал прислушиваться к тому, что там было зафиксировано.

– «…со временем пламя войны может охватить слишком большие территории», – фюрер слышал свой голос десятилетней давности. Гиммлер безмолвствовал, не решаясь прервать речь фюрера. Он явно не понимал, куда клонит Гитлер.

– «Меня очень интересуют труднодоступные места, расположенные на достаточном удалении от будущего театра военных действий». – Плёнка выдавала чёткое произношение фюрера.

– Бавария! – подкинул подсказку рейхсфюрер СС. – Это наши горы и там достаточно труднодоступных мест.

– Для тайников – да! – кивнул Гитлер. – Но я думаю о создании сверхсекретных баз, а не о тайных хранилищах сокровищ. Необходимо найти такие места, где наши учёные смогут заниматься разработкой новых образцов вооружений.

– Мы немедленно приступим к проработке этого вопроса, – заверил Гиммлер. – Проблема будет решена.

– Не сомневаюсь, – Гитлер вялым жестом вскинул руку в нацистском приветствии. – Не теряйте драгоценного времени зря, Генрих!

Прослушав плёнку, Гитлер неожиданно сказал:

– Да, я помню! Этот разговор с ним имел место в ноябре 1935 года. Я не мог и подумать, что наши голоса из прошлого оживут таким образом. Генрих! – в голосе фюрера созрела ненависть. – Я должен принять меры и наказать Фегеляйна. В этом и состоит моя задача. Вы слышите меня? Вы должны немедленно действовать, молниеносно реализовать это моё решение, пока не поздно. Арестуйте Фегеляйна и приведите его сюда! Я хочу видеть, что измена прячется в его глазах. Он обязан рассказать мне о том, чем сейчас занят Гиммлер. А этот пройдоха с дипломом агронома никогда не будет фюрером и рейхсканцлером Фатерланда!

Мюллер молчал, тактично выжидая, что насторожило Гитлера:

– У вас есть ещё что-нибудь?

– Да, мой фюрер! – Мюллер опять нажал на клавишу.

«… – Мой фюрер! – из устройства полилась подобострастная речь Гиммлера – Военными моряками адмирала Редера в районе Земли Королевы Мод в Антарктиде обнаружены весьма обширные области. И что интересно, мой фюрер, они совершенно свободны ото льда!

– У нас есть опыт строительства во льдах, – немедленно отреагировал на эти слова Гитлер. – Во время Первой мировой в Альпах вели успешные боевые действия в тоннелях подо льдом. Земля Королевы Мод? Это очень интересно. Значительно интереснее, чем базы в южноамериканских Андах!»

Мюллер прервал воспроизведение.

– Убедились, мой фюрер?

В ответ Гитлер махнул рукой и на минуту присел, откинувшись на спинку кресла. Потом встал и промолвил:

– Я всегда страдал от своих соратников, Мюллер. Только Геббельс и Борман сохраняют видимость преданности, а сами исподтишка думают, я это не замечаю, ведут неизвестную мне игру. Я никогда не говорил Геббельсу о том, что замышлял. Говоря ему об Арктике, я думал об Антарктиде. И не сожалею о том, что оставляю позади. Мюллер! И всё же я колеблюсь, испытываю угрызения совести. Реально ли эвакуировать семью Геббельсов? – спросил Гитлер, однако Мюллер понял: фюрер задал этот вопрос только потому, что чувствовал себя неловко. – Пусть улетают на самолёте Райч. Вы думаете, они послушались меня? Как бы не так! Вот упрямая семейка! Им слышится полёт валькирий! Они поверили в то, что я совершу самоубийство, и отказываются уезжать спасать свою жизнь.

– Нет, мой фюрер! – категорично возразил Мюллер. – Вам придётся пожертвовать своим идеологом и его семьёй. Для фанатиков связь между идеей и свободой утрачена. Они не в силах изменить собственные взгляды, для их доказательства они удваивают усилия, чтобы отстоять их, но теряют цель. Мешать этим пленникам обстоятельств мы не будем. Коллективное самоубийство Геббельсов станет дымовой завесой нашей операции прикрытия. Вы не виноваты в том, что они, став заложниками чувства мистической самонадеянности, избрали для себя участь смертников. Жизнь оказалась для них лишней, они никогда не смирятся с позором, что их ждёт в послевоенной Германии. Русские следователи, получив в качестве военного трофея труп, где благодаря кадрам кинохроники обнаружат легко узнаваемые черты лица оратора, умеющего изображать подобострастие, скорее поверят в ту грандиозную ложь с привкусом правды, что Геббельс, жена и дети, в подражание вам, покончили с собой, последовав вашему примеру. Умозаключать способны все, судить – немногие. Увы, мой фюрер, но иногда жестокость не нуждается в мотивации; ей необходим повод, и он находится. Нам лишь остаётся не препятствовать этой фатальной ошибке, которую нельзя исправить.

– Жестокость поучительна, Мюллер! – смирившись с тем, через что предстояло пройти этой семье, сказал Гитлер. – Жестокость есть видоизменённая и сделавшаяся духовной чувствительность. Сама по себе она станет последним прибежищем моей власти, что рушится на глазах у всех сражающихся немцев. Я не могу, как фюрер, простить ему оскорбительных слов, что он произнёс в мой адрес после покушения сорок четвёртого года: «Понадобилась бомба у Гитлера под задницей, чтобы он уловил суть». Так говорит враг, а не соратник по борьбе. Геббельс создал миф, в который поверил сам.

– И это ещё не всё, мой фюрер! Вот послушайте! Запись сделана секретно в Гамбурге 12 апреля 1938 года.

«… – Я, капитан Ритшер, выполнил миссию, возложенную на меня маршалом Герингом. Впервые германские самолёты пролетели над антарктическим континентом. Каждые 25 километров наши самолёты сбрасывали вымпелы. Мы покрыли зону приблизительно в 600 тысяч квадратных километров. Из них 350 тысяч были сфотографированы, и в результате у нас есть достаточно детальная карта этого района под названием «Новая Швабия»…

Установилась не то пауза, не то плёнка закончилась.

– Вот так у нас охраняются высшие секреты рейха! – трагическим голосом произнёс Гитлер. – И наше счастье, если об этом не знает Сталин. Пусть данное опасение крепко засядет в голове у каждого из нас. Антарктида – это бывшая Атлантида! Она с юных лет будоражит моё воображение. В результате смещения полюсов она оказалась подо льдом. Мхи, лишайники и водоросли. Пингвины и птицы. По сведениям одной из германских научных экспедиций, что была послана мной в конце 1930-х годов, в центральных районах материка стоит тихая, безветренная и солнечная погода, а на побережье властвуют сильные ветры и метели. Такой погодный контраст является результатом разницы в давлении между сушей и океаном. Даже в трудное для нас время я направлял к берегам Антарктиды субмарины. Они перевезли туда горнопроходческое оборудование, рельсовые дороги и огромные фрезы для прокладки туннелей. В тамошних подземных сооружениях находятся секретные техно-магические производства рейха, а также инженеры, учёные и высококвалифицированные рабочие. Представители НСДАП и государства. Долгие годы немецкий народ по вине своих продажных буржуазных политиков не имел возможности осваивать новые земли и восстанавливать историческую справедливость. Эта земля ариев нам нужна для контроля над южными морями, к тому же она богата полезными ископаемыми, в том числе и ураном – там сосредоточено 90 % всех запасов пресной воды на Земле. И, как вы догадываетесь, она – идеальное убежище для руководства рейха. Вы лишь представьте себе, Мюллер! Под километровым слоем льда существуют огромные озёра с температурой воды +18 градусов. Над поверхностью воды находятся куполообразные своды, заполненные тёплым воздухом. Из этих озёр, постоянно подогреваемых снизу, в океан вытекают настоящие реки тёплой воды. За тысячи лет они вполне пригодны для устройства тайных баз. Со стороны океана, поднырнув под прибрежными льдами, туда может зайти любая подводная лодка. То, что мне и нужно. Без штормов и полярных холодов, вполне пригодная для немцев база № 211, – мечта её руководителя Рудольфа Гесса. Абсолютно скрытая от постороннего глаза, вне досягаемости для любого противника. Эта оккультная одиссея разве не может вас заворожить, Мюллер? Или вы, Мюллер, ещё чем-либо «обрадуете» своего фюрера?

– Вы прямо попали в точку, мой фюрер! – произнёс Мюллер. – Я люблю тайные знания древних! Особенно те из них, имеющие прямое отношение к нашим проектам. Настоящий Гесс, а не тот двойник, что с миссией мира полетел в Англию, сохранит национал-социализму колонию – поселение, откуда, возможно, возродится Четвёртый рейх. Будущее служит условием настоящего, а последнее создаётся нашими руками. У меня тоже имеется слабость к загадкам старины. В свободное от работы время я изучал множество старинных морских карт, в том числе карту турецкого адмирала Рейса, но у меня нет догадок, каким образом береговая линия Антарктиды была нанесена неизвестным картографом до того, как была покрыта льдом. Лёд на всей территории имеет толщину полтора километра. Некоторые горы, было считавшиеся частью единого массива, оказались островами. Вот и поспорь с той истиной, что воображение важнее знания. А карта Оронтия Финея 1531 года издания! Когда она попала ко мне, я не поверил собственным глазам, увидев на ней Антарктиду континентом, лишённым ледяного панциря, где имеются реки, фьорды и горы. Но как такое может быть? Стало быть, эти карты являются копиями более древних. Прошу вас, мой фюрер, слушайте дальше.

Звукозаписывающее устройство извлекло из плёнки живые звуки.

«Германский подводный флот гордится тем, что создал для фюрера на другом конце света Шангри Ла – неприступную крепость…»

Мюллер остановил прокрутку плёнки:

– Запись, мой фюрер, сделана в 1943 году. Как вы догадались, голос принадлежит гросс-адмиралу Дёницу.

– Всё верно, Мюллер! – Гитлеру лишь оставалось согласно кивнуть головой. – И Геринг, и Фегеляйн оказались предателями, кто следующий?

– Не всё так плохо, мой фюрер! – словесно обнадёжил Мюллер. – Увы, этому научила меня жизнь, далеко не все наши мечты сбываются, но я начинаю задумываться над тем, что надвигающееся на рейх военное поражение ещё в наших силах обернуть победой. Поражение в этой войне – не самая худшая из неудач. Вам, мой фюрер, надо до конца сыграть роль игрока, который блефует. Вся ваша внешняя политика проходила под знаком одурачивания противника. Отступать от этой линии поведения мы не будем. Воля и точный расчёт – вот знаменатель наших незримых действий.

– Ты прав, Мюллер! – сказал раздумчиво Гитлер, поворачиваясь к нему. – А у меня разве есть иной выбор? Вы думаете, мне легко на виду у всех притворяться полутрупом? Новый Берлин Южного полюса будет неприступен для врагов, но он является всего лишь одним из вариантов моего возможного прибытия из Европы, охваченной пламенем навязанной мне войны. У меня, когда я размышляю над смыслом вещей, всё время готов сорваться вопрос: «Что есть мир, Мюллер?» Мир есть моё представление и моя воля. Для меня мир есть ряд предметов, которые используются мной или отбрасываются за ненадобностью. Вся действительность, Мюллер, существует только для рассудка, через рассудок, в рассудке. Являясь субъектом познавательного акта, человек всё познаёт и никем не познаётся. Я смотрю на мир как гений, поднятый силой духа. И постигаю его в живом развитии.

– И с точки зрения пользы, мой фюрер! – от себя внёс добавление Мюллер. – Вы правы, мой фюрер! Человеческий дух шире интеллекта, в этом я согласен с вашим любимым философом – Артуром Шопенгауэром! А сущность материи состоит в соединении пространства и времени.

– Вот именно, Мюллер! – Гитлер был рад, что нашёл в Мюллере понимающего собеседника. – Потому что дух человека включает в себя и способность интуиции. Истину не открывают, Мюллер, в ней просто живут. Я жестоко подавлял внутреннюю оппозицию и сопротивление других народов! Только так можно с ними справиться, только так. Всегда надо учиться у врагов, Мюллер! Днём и ночью! Круглые сутки! Ленин научил меня, как надо усиливать и использовать революционный импульс; Эберт и Шейдеман показали мне, как быстро этот импульс можно утратить. С самого начала основания нашего движения я мыслил категориями массовой партии. Она и строилась на основе моих представлений.

– Провидение благосклонно к вам, мой фюрер, а ваша интуиция спасёт вам жизнь. Сыграйте, мой фюрер, свою роль мученика так, чтобы вашему окружению оставалось лишь поверить, что слова фюрера о предстоящем самоубийстве сказаны им искренне, без тени фальши. Вы должны, мой фюрер, тем самым оставить в их жалком сознании след смерти, к которой вы, в отличие от них, будете непричастны.

– Можете в этом не сомневаться, Мюллер! – ответил Гитлер. – Фатализм входит в наши правила игры, Генрих. Пришла пора подводить итоги своей жизни за 12 лет! Были взлёты и падения, но, как видите, я остаюсь верен себе и в дни катастрофы. Я не спорю! Можно уничтожить в человеке личность, сломить его, но характер изменить нельзя. Люди гибнут не из-за проигранных войн, Мюллер, а из-за потери той сопротивляемости, которая присуща только чистой крови. Я на исходе своей карьеры избрал другой путь. Жизнь – не круг страданий, а борьба.

– Мой фюрер! – Мюллер решил высказать своё предположение. – В сотнях метрах от бункера один за другим, как я видел, взлетают в небо большие и пустые «юнкерсы».

– Это отвлекающий манёвр, Генрих! – Гитлер загадочно улыбнулся. – На вашем месте другой наблюдатель был бы немедленно схвачен и расстрелян на месте, но вас эта мера не коснётся. Нам нужна перестраховка. Баура и Беетца оставим в бункере преднамеренно, чтобы в дальнейшем они стали важными свидетелями. А пока пусть наши лётчики проверяют возможности советских зенитчиков.

– На сегодня, мой фюрер, пожалуй, хватит! – сказал Мюллер, аккуратно спрятав записывающее устройство в кожаную папку. Группенфюрер не видел необходимости затягивать визит. – Прикажете идти?!

– Да, Генрих, ступайте.

Гитлер, отпустив Мюллера для проведения оперативно-розыскных мероприятий, связанных с возможностью ареста Фегеляйна, тем не менее не удержался от искушения и нахмуренным взглядом проследил путь подчинённого до двери.

Мюллер, почувствовавший на себе силу воли фюрера, вышел из его комнаты в боевом и приподнятом настроении. События в бункере сплетались в желаемый для него узор.

– Ну, друзья мои неподсудные, – подходя к своим помощникам, мрачно пошутил Мюллер, – каковы проводили время без меня? Вижу, оно пошло вам на пользу. И я вернулся к вам не с пустыми руками. Не верите? Напрасно. Только что я получил от фюрера санкцию, позволяющую мне оказывать содействие в поимке Германа. Я сделаю то, чего ждёт от меня фюрер. Дезертирство Фегеляйна шокирует истинного национал-социалиста, но послужит всем нам наглядным и незабываемым уроком. Остальные, видите ли, проливают кровь, сражаются, как львы в пустыне, а наш изменник улетучился, полагая, что для гестапо он недосягаем. Как бы не так! Мы не допустим, чтобы его недостойному примеру последовали другие, кто ещё не верит в нашу окончательную победу над русскими.

– Мы в этом не сомневаемся, группенфюрер! – ответил Гюнше.

– Кто бы мог сомневаться в нашей правоте, Отто! Кто бы мог, когда к этому делу подключилось гестапо! – было усмехнувшийся Мюллер сделал серьёзное лицо, не предвещавшее ничего доброго. – Гестапо докажет себя в деле, но для начала надо его поймать! Предъявить обвинение! Без наличия подсудимого нет места и правосудию. В противном случае это было бы похоже на попытку осудить нож, не замечая руки. Так не годится. В сыске надо учитывать любую мелочь, любой штришок – и успех вам будет гарантирован. Вы вот что скажите мне, Отто! В дни, предшествующие неслыханному бегству из бункера Фегеляйна, он вёл себя как обычно, или в его поведении вы заметили нечто подозрительное? Не мне вам говорить, Отто, что прямо сейчас нарядам и патрулям гестапо прочесать районы боевых действий невероятно трудно, но реально, но у меня нет зацепок, используя которые я смог бы насильно, под конвоем, привести Фегеляйна в бункер. Представляешь! С ума сойти! Я, начальник гестапо, не знаю, где его искать, в какой норе он затаился. Удачное для своего бегства выбрал время, мерзавец. Правда, не всё так плохо, как оно может показаться. Вчера отдел прослушивания, есть такой в моём ведомстве, зафиксировал его звонок в бункер. Герман набрался наглости и позвонил Еве. Откуда? Мы так и не выяснили, не успели засечь, но может его сослуживцы, что не исключено, знают этот злосчастный номер.

– Ну, конечно, герр Мюллер! – хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул прозревший Гюнше. – Вот что значит быть настоящим сыщиком, как вы! Совсем память отшибло, но я вспомнил, герр Мюллер!

– Как, Отто? – Мюллеру в свой черёд пришлось удивиться. – Ты знаешь номер Фегеляйна? И молчишь?

– Да, герр Мюллер! – кивнул Гюнше. – Всему виной проклятая забывчивость. Он оставлял мне свой номер. Как сейчас помнится, он выразился: «Для использования только в экстренных ситуациях».

– Для него одна из них только что возникла, Отто! – сказал Мюллер и полез в портфель. За ручкой и блокнотом, – не всё ведь удержишь в памяти. – Продиктуй мне его номерочек!

Записав в блокнот искомый номер телефона Фегеляйна и упрятав его в портфель, Мюллер обратился к Гюнше:

– А теперь, Отто, иди к связисту Рохусу. Пусть он определит адрес, откуда был звонок. И вызови сюда же Петера Хёгля. Мой представитель в бункере, он мне нужен.

Гюнше отсутствовал недолго, а Мюллер всё это время использовал, проглядывая служебные бумаги, что он прихватил с собой, когда собирался ехать сюда. Оскар пристроился рядом с ним, но предпочёл хранить молчание. Возвратившегося адъютанта сопровождали Раттенхубер и Рохус.

– Группенфюрер! – произнёс Гюнше. – Петер Хёгль, к сожалению, отсутствует, но я привёл к вам Раттенхубера.

– Хорошо, что вы пришли, Ганс! С днём рождения! – тепло пожав тому руку, поздравил Мюллер. – Жаль, что ваш день ангела совпал с таким грустным мероприятием, но, увы, Ганс, оно не терпит отлагательств. Извините, но поймите правильно. Это не рядовой случай, а из ряда вон выходящий. Воля фюрера необорима и должна быть исполнена ближе к полуночи.

– Я полностью с вами согласен, группенфюрер! – произнёс Раттенхубер и к своим словам добавил: – Связист Миш скажет вам адрес, где укрывается Фегеляйн. Говори, Рохус!

– Блейбтройштрассе, четыре! – пробормотал основательно испугавшийся Миш.

– Спасибо, что быстро выявили! – сказал Мюллер. – Эта информация существенно упростит гестапо задачу поимки дезертира. Я верю, он скоро будет в наших руках, а пока нам не помешало бы сделать Герману контрольный звоночек! Как вы считаете? Это образумит его? Парень обделён вниманием гестапо, а он так его в последнее время пытается добиться, что ударился в бега, – куда это годится? Нам надо его уважить. Верно? Рохус! Будьте любезны препроводить всех нас к своему рабочему месту. Пошли, ребята!

Очутившись на телефонном коммутаторе, Мюллер первым делом взял трубку и, набрав номер, протянул её начальнику охраны Гитлера, при этом вслух заметив:

– Интересно, возьмёт трубку, ответит на подозрительный звонок или нет?

К удивлению всех, связь с Фегеляйном установилась мгновенно.

– Алло? Чёрт бы вас побрал! Кто звонит?

– Это я, Ганс! – сказал Раттенхубер.

– Раттенхубер?..

– Он самый. Герман! Ты должен немедленно прибыть в Имперскую канцелярию.

– Ганс! Я сейчас пьян и небрит. Я не могу предстать перед фюрером в таком неподобающем виде. Дай мне время привести себя в порядок. Через два часа я буду в бункере. И я больше не могу мириться с тем, что мы делаем.

– Герман! Мне от фюрера за тебя уже влетело. Не дури! Ты должен немедленно приготовиться. Я готов прислать за тобой машину, если у тебя нет своей.

– Даю слово немецкого офицера, Ганс: я буду в бункере через два часа.

В трубке явственно послышались гудки отбоя. На линии наступила тишина. Раттенхубер в сердцах, но с досадой в голосе произнёс:

– Вот сволочь, а? Тем не менее, герр Мюллер, он напуган тем, что мы его раскрыли и вычислили, где он есть.

– Мне вот что в голову приходит, дружище! – сказал Мюллер. Сцена уговаривания дезертира ему явно пришлась не по вкусу. На лице у него была тревога. – Сложившаяся ситуация лично у меня вызывает гнетущее беспокойство. Немедленно по этому адресу вышлите офицера СС, пусть им будет Хельмут Фрик, в помощь ему выделите четырёх солдат. Они обязаны, под мою личную ответственность, разыскать и арестовать ослушника. Не хочет возвращаться по-хорошему – будем действовать по-плохому. Он не должен добиться желаемого. Время стремительно уходит прочь, ведёт неумолимый отсчёт. Нам отпущены часы, чтобы завоевать победу, и гестапо, оперативно среагировав, схватит её за крылья. Надо смело и решительно исключить утечку ценной информации к нашим врагам. Алкоголь – надёжное средство, убавляющее ум. Поэтому накачавшегося им Фегеляйна нужно брать тёпленьким, Ганс, пока он не протрезвел, не очухался и не дал стрекача из Берлина. Иначе в городских развалинах упрятавшегося проныру Германа невозможно будет найти. Затеряться там будет проще простого. Я же не стану обследовать каждый кирпич на предмет обнаружения Фегеляйна. Моим служивым людям потребуются поисковые собаки, да и просто упустим шанс его обезвредить. Фюрер не простит нам этой оплошности. Наверняка у него есть сообщники. Мне так не терпится с ними побеседовать. С глазу на глаз. Арестуйте их, если поймаете.

Оскар дождался, когда Мюллер двинется вперёд первым, и только тогда последовал за ним.

* * *

В кабинет Гитлера без стука вошли старые его приятели, с кем свела и повязала судьба: Геббельс с женой и Ханна Райч. Перед тем как войти к фюреру, Геббельс сказал:

– То, что мы здесь пережили, Ханна, это величайшая драма в истории. Такой не бывало ни в этом столетии, ни в предыдущих, со времён Голгофы!

Гитлер улыбнулся вошедшим, поднялся с кресла, проковылял к ним, галантно поцеловал дамам ручки и жестом правой руки пригласил их присесть на софу, что они и сделали. Евы, как замечали посетители, с фюрером не было. Она и Траудль, пока не было стрельбы, выгуливали в саду Блонди. Овчарке свежий воздух был необходим, да и весенняя погода поднимала настроение. Женщины всё говорили и не могли наговориться – обо всём и ни о чём.

– Я рад, друзья, что вы пришли! – проговорил Гитлер, вновь усаживаясь в кресло. Устроившись поудобнее, посетители наблюдали на столе большую бронзовую лампу, письменный прибор; здесь же были телефон, атлас мира и лупа. Откинувшись назад, Гитлер сложил руки на груди и обвёл взглядом своих гостей. Игра в молчанку длилась недолго.

– Мой фюрер! – Магда заговорила первой, небрежно скрестив ноги. Необъяснимое спокойствие фюрера, когда мир рушился буквально на глазах, раздирало её душу. – Я и Йозеф считаем, что вы должны покинуть Берлин на самолёте Грейма. Ханна у нас искусный пилот, она сможет свободно перемещаться в небе, даже над головами противников, и найдёт в себе силы вывезти вас отсюда.

Когда говорила Магда, Геббельс молчал, в его глазах затаилось выражение невыносимой боли. Фюрер всё это прекрасно видел и в такой просьбе супружеской четы слышал созвучие воль. Он не шевельнулся, его лицо оставалось непроницаемым.

– Я счастлив слышать, дорогая Магда, что вы так беспокоитесь о моей судьбе! – сказал Гитлер. На его губах наблюдалась обезоруживающая дружеская улыбка. – Кто, как не близкие друзья, могут быть рядом со мной. Нам есть что вспомнить, Магда, но мы, увы, да ты и сама это знаешь лучше, чем я, не вернёмся к той жизни, у нас её украли годы, враги и предатели. Благодарить надо живых, мёртвым внимание не обязательно. Я всё помню, дорогая Магда, я ничего не забыл.

И тут произошло невероятное. Гитлер встал с места, шаркающей походкой подошел к Магде. Та от удивления медленно приподнялась и оказалась перед его глазами. У Магды перехватило дыхание. Она замерла. Гитлер снял со своего френча золотой нацистский значок, собственными дрожащими руками прикрепил его к груди застывшей Магды, протяжно охнувшей от такого необычного поступка фюрера, и с глубоким чувством уважения к ней произнёс:

– Вы самая отважная мать во всём рейхе!

– Мой фюрер! – ещё не придя в себя от пережитого волнения, отчего её сердце радостно вздрогнуло, благоговейно произнесла Магда. Из-за избытка чувств она была близка к обморочному состоянию. – Вы сделали меня самой счастливейшей из немок!

– Я рад, Магда, что этот жест доброй воли этим доставил вам удовольствие! – сказал Гитлер. – И всё равно вы не слушаете своего фюрера. Я устал каждый день уговаривать тебя и Йозефа покинуть Берлин. Теперь, как я вижу, наши роли поменялись, и это же сделать ты просишь меня.

– Вера в фюрера, готовность повиноваться ему и следовать за ним даёт нам необъятные силы, – подал с места голос Геббельс. – Для изменников и врагов это до сих пор остаётся загадкой, мой фюрер, а для нас – естественным и понятным фактом. Нельзя даже представить себе, что когда-нибудь будет иначе. Вы личность, гордая в своём одиночестве и страдающая за нас.

– Вы великий пропагандист и верный друг, доктор Геббельс! – сказал Гитлер. Он по натуре сам являлся демагогом экстра-класса, всегда считал пропаганду искусством лжи, позволяющим чаще обманывать своих сторонников, чем врагов. – Я всегда восхищался вашим мужеством и мужеством вашей семьи. Вы остались со мной до конца, каков бы он ни был. Спасибо, что вы не предали меня!

И вдруг Гитлер, вернувшийся в своё кресло, переключился с этой семейной пары на Ханну Райч.

– Вы и Грейм должны были сегодня покинуть Берлин! – сердито произнёс Гитлер. – Почему вы ещё находитесь здесь, где скоро будет жарко от боёв?!

– Мой фюрер! – стала оправдываться Ханна. Она никак не ожидала, что этой беседе фюрер придаст такой оборот. – Мы сегодня предприняли попытку взлететь, но из-за сильного огня, что вёл противник, она провалилась. Взлететь оказалось труднее, чем сесть. Все самолёты, которые ещё ночью должны были прилететь за нами, сбиваются врагом. Мы не в силах покинуть бункер.