Текст книги "Переосмысление. От нового к старому"

Дряхлая дряхлая старость

 
Дряхлая дряхлая старость
Шамкает мясо с костей.
Спит вековая усталость
На перепутице дней.
 
 
В каждой крамольной основе
Прячется чья-то любовь.
Или струится по крови,
Или сосёт просто кровь.
 
 
Шкурная зависть спонтанно
Тащит людей за собой
И раздаёт всем исправно
Свой гонорар за разбой.
 
 
Где упомянуты лики
Разных по чину святых,
Там отдают дань владыке,
Будто и нет остальных.
 
 
Дряхлая дряхлая старость
Шамкает мясо с костей
И несусветную гадость
Пишет в стихах без затей.
 

Единственный враг человека

 
Единственный враг человека,
Такой же как он человек.
Не будет и не было века,
Где смерть бы закончила бег.
 
 
То зависть людьми управляет,
То жадность впадает во гнев.
Причина возможна любая,
Сознанья меняет рельеф.
 
 
Враги неизбежно плодятся,
Для гнусных и каверзных войн.
И люди друг друга боятся,
Как водных препятствий огонь!
 

Жизнь

 
Порою солнце жарит,
Как в преисподней чёрт.
И даже запах гари
Само собой течёт.
 
 
Душа фигуры корчит,
На сковородке дней.
А ночь в период порчи
Висит луной над ней.
 
 
Но это не мешает,
Телам спокойно жить.
Пусть даже где-то Каин
И Авель могут быть!
 

Жизнь моя размеренно-спокойна

 
Жизнь моя размеренно-спокойна,
Как в реке где сверху толстый лёд.
Но когда он рушится невольно,
То покой грошовый настаёт.
 
 
Трещины сначала возникают,
А потом куски судьбы плывут,
Избегая призрачного рая,
Чтобы найти спокойствию приют.
 
 
Восседаю я потом на льдине,
Может сам, а может быть душой,
И судьба становится рабыней,
Или чёрной в жизни полосой.
 
 
Машут мне стоящие деревья,
Сожалея о моей судьбе.
Как в ощип слетают птичьи перья,
Так и льды мгновенно тают все.
 
 
И теперь душа в воде вестимо,
Мокрая, холодная до пят,
А поток меня невозмутимо,
Тащит в омут где русалки спят.
 
 
Жизнь течёт меняя ложь на правду,
Может даже всё наоборот.
Не живёт никто стихийно дважды,
Кто в такое верит – значит врёт!
 

Жизнь свою я попросту развеял

 
Жизнь свою я попросту развеял,
Но не грамма этого не жаль.
Не слагал свою я эпопею,
И не мной написан к ней скрижаль.
 
 
В толчее я города родился,
Город мне отец и даже мать.
В Сергиевском храме окрестился,
Но вот святость что-то не видать.
 
 
Правда гордость всё же вызывает,
Что живу средь русских я людей.
И мне бог протягивает длани,
Волей видно по всему своей.
 

За осиновым подлеском

 
За осиновым подлеском,
В перекрестье ярких звёзд.
Полированный до блеска,
Месяц вышел на помост.
 
 
Встрепенулся тёмный воздух,
Ярким отблеском свечи.
Будто солнце прыгнув в воду,
Тускло вспыхнуло в ночи.
 
 
Речка тут же заблестела,
Серебром играть пошла.
Свет танцуя то и дело,
Разглядел что рядом мгла.
 
 
Ночь прищурилась тихонько,
Поплотнее сжала мрак.
Гармоничней стало только.
Свет в ночи? Какой пустяк!
 

Зажглась под абажуром лампа

 
Зажглась под абажуром лампа.
Ночь отступила за окно.
Листом печатного эстампа,
Предстало пыльное стекло.
 
 
За ним виднелся узкий месяц,
Сострив печалью два конца.
К земле стыдливо как-то свесясь,
С личной явно подлеца.
 
 
Зачем тревога режет сердце,
И давит в грудь тупым гвоздём!?
А звук сместившись на два герца,
Осенним слышится дождём.
 
 
Кто мне накинул на личину,
Под старость лет пришедший дар?
Как разузнать на то причину
И потушить в душе пожар?
 
 
А может всё как есть оставить,
На самотёк пустив судьбу?
Зачем юлить, зачем лукавить?
Смерть не лежит в пустом гробу…
 
 
Ночь всё равно уйдет под утро,
А утро сменит новый день.
Опять смотреть он будет мутно,
Везде раскинув света тень!
 
 
Квартира тут же подарила:
Гнетущий ворох тишины.
Ночь за окном ползла уныло,
Смотря на свет из темноты.
 

Закудрявились долины

 
Закудрявились долины.
На поклон стоят деревья.
Неба синего личина.
Слабый шорох птичьих перьев.
 
 
Травы мокнут на рассвете.
Клевер пахнет диким мёдом.
Зорька красная в корсете.
Лунный лик перед уходом.
 
 
Солнце край земли мазнуло,
Зарумянился весь воздух.
Тени лишь лежат понуро,
В образах своих не твёрдых.
 
 
Утро лес взяло в охапку,
Прислонило к горизонту.
Скинув облачную шапку,
День бока подставил солнцу.
 
 
Я смотрю на это диво:
Красоты волшебной милость.
Как природная картина,
Кистью бога сотворилась!
 

Замена

 
И нет такого в жизни счастья
Чтобы несчастье помогло.
И день как будто ненавязчив
И не зудит в стене сверло.
 
 
Наверно просто воскресенье
Сегодня выдалось с утра?
И день пришёл благоговенья,
Сказать: «Вставать уже пора!»
 
 
А на фасадах вроде флаги,
Трепещут как бы на ветру.
Не пожалею я бумаги,
Хвалу вменяя ноябрю!
 
 
Нам праздник дан как будто новый.
Седьмое быстро заменив.
И календарь отнюдь не голый,
С собой несёт для всех сюрприз!
 
 
Седьмого Ленин поощрялся
И революция для всех.
Сейчас к нам Минин постучался.
Пожарский свой принёс успех.
 
 
Седьмого было в Петрограде.
Четвёртый день пылал в Москве.
Замена есть и бога ради,
Россия схожа здесь в судьбе!
 

Зачем трудиться, жить как надо

Зачем трудиться, жить как надо,

Ведь призовёт к себе господь.

Причём внезапно это правда,

Душа на небо, в землю плоть.

А может лучше не рождаться?

Не видеть этого всего?

У духа с телом нет форзаца

И нечисть входит в них легко.

Ну вот родишься ты мерзавцем

И будешь грабить убивать,

Или каким-нибудь красавцем,

Чтоб женщин всех обременять.

А впрочем может это надо

И не дано тому судить!

Наверно жизнь – всему награда,

А смерть – другому чтобы жить!

Звуки

 
Зорька яркой краскою
Красит скаты крыш.
Ветерок с опаскою
Гонит в поле тишь.
 
 
Дух идёт с околицы
Скошенной травы.
Свету явно молятся
Сгустки бывшей тьмы.
 
 
От колодца с воротом
Раздаётся скрип,
На пазы которого
Лёг бревна изгиб.
 
 
И журчит студёная
Вспенившись вода,
Из ведра склонёного
Достигая дна.
 

Зима свои подводит вехи

 
Зима свои подводит вехи,
Под попечительство весны.
Уж февраля видать огрехи,
Со спадом зимней пелены.
 
 
Снег потемнев, став ноздреватым.
Из под него бежит вода.
В ноль-ноль часов текущей даты,
Придёт желанная весна.
 
 
Зима с весной на перекрёстке,
Взаимно руки ведь не жмут.
Не поднимают к небу тосты,
Не просят дружеский приют.
 
 
Они друг друга уничтожить,
Всегда практически хотят!
Но побеждает кто моложе
И чей к теплу направлен взгляд.
 
 
Так было и наверно будет.
Придёт весна, уйдёт зима.
Своих они не сменят судеб,
Для них всё это навсегда!
 

Зима

 
Снежок порхает нежным пухом.
Кругом сверкает белизна.
Дыша своим морозным духом,
Шагает стылая зима.
 
 
Она несёт с собой сугробы,
Метели прячет в рукаве,
Потом пустить их в дело чтобы
И дальше двигать налегке.
 
 
Где надо лёд сама уложит,
Нагонит свору холодов.
В полях себе устроит ложе,
Укрывшись скопищем снегов.
 
 
Вот только век её недолог,
Три зяблых месяца в году.
Весна откинет белый полог
И стылость канет в теплоту.
 

Зимний вечер где плелась дорога

 
Зимний вечер где плелась дорога,
Появился праздно у ворот.
Постояв у сбитого порога,
Вдоль избы стал красться словно кот.
 
 
Постепенно черт набрался ночи.
Свистом ветра звёзд к себе созвал.
И луна в числе явилась прочих,
Чтобы тьма не вызвала скандал.
 
 
Он наверно думал неотступно,
Что собою заменяет ночь.
Только в час когда забрезжит утро,
Собирался вызвездиться прочь.
 
 
Ночь конечно тут же появилась,
Не давая вечеру мечтать.
Темнота свою явила милость,
Затемнив всю сумрачную стать!
 

Инструкция

 
Грязь выметаем постепенно.
Не машем яростно метлой.
Но прутья трутся полноценно,
Обратно становясь щепой.
 
 
Весь агрегат менять не будем,
Сначала прутья подберём!
Не так как бог благорассудит,
А с вездесущим словарём.
 
 
Получше скрутим прутья братья.
Метла как новая опять.
Достать всё можно с рукоятью,
Смотря кто будет ту держать!
 

Как ломоть ржаного хлеба

 
Как ломоть ржаного хлеба,
Месяц вычурно висит.
Из котомки выпав неба,
На пристанище ракит.
 
 
Гладь речная встрепенулась,
Принимая ветра дрожь.
В миг сошла её понурость,
Блеск с улыбкой стал чуть схож.
 
 
Образ твой мелькнувший в мыслях,
Серой птицей пролетел.
Шелест шёлка крыльев птичьих,
На ветвях ракит осел.
 
 
Кое-где блестят безлико,
Звёзд бесхитростных глаза.
Ночь сама тоскует тихо —
Вон слезится бирюза.
 
 
Даже месяц взгляды прячет.
Вдоль ракитника пойду,
Поищу в тоске удачу
На скалистом берегу.
 

Как много черт, вполне хороших

 
Как много черт, вполне хороших,
Встречаем в жизни мы своей.
Потом несём обидной ношей,
Хлопки закрытых нам дверей.
 
 
А кто считал явлений быстрых,
Расположившей красоты?
И блеск в накинутых монистах,
Как от таинственной звезды?
 
 
Не будет женская основа,
Лежать препятствием в любви!
Наоборот она готова,
Её лишь только вдохнови!
 
 
И послетают тут же маски,
Богопристойнеших людей.
Поблекнут может даже краски,
Всех неудавшихся страстей.
 
 
Так значит всё-таки не может,
Быть единичной красота.
На то и создана природа,
Как многогранная черта!
 

Как расточительна природа

 
Как расточительна природа,
Всё отдаёт нам задарма.
Опустошая год за годом,
Свои земные закрома.
 
 
И нефть и газ текут сторицей.
Расщеплен атом и нейтрон.
А вот тротил как единица,
Отпал, при счёте в мегатонн.
 
 
Извлечены все минералы.
Уран давно уж не руда.
Но сверлят землю, долбят скалы,
Сажая зёрнышки вреда.
 
 
Наверное люди дети рая,
Христа все меряют венец.
На недра эти посягая,
Без думы что придёт конец.
 
 
И день такой сверкнёт внезапно,
Огонь взметнётся как пион!
Тогда всем станет всё понятно:
Бог запустил армагеддон!
 
 
Вот так вот истина приходит:
Жжёт небывалая заря.
Дань отвалив плохой погоде,
Жизнь вянет хаос сотворя…
 

Как чуть подмоченный ломоть

 
Как чуть подмоченный ломоть,
Представьте как похоже!
Так между ног блестела плоть,
Бугром лохматой кожи.
 
 
Пучок растрёпанных волос
Стихию возрождая,
Был мокрый как морской утёс,
Скрывая дебри рая.
 
 
В глазах зажёгся тот порок,
Что похотью зовётся.
Согнув колени длинных ног,
Раскрылся зев колодца.
 
 
И принцип очень твёрдый мой,
В те дебри погрузился.
Как водолазовый герой,
Мгновенно залоснился.
 
 
Движений потных чехарда,
Плясала, замирала.
Стонала даже тишина,
По временам немало.
 
 
Но вот раздался длинный всхлип,
Волнующе, протяжно.
Тандем телесный в миг затих
И стала простынь влажной.
 

Какой мотив звучит гораздо чаще

 
Какой мотив звучит гораздо чаще?
Да тот что под шансон всегда поют!
Он заводной, но сильно ненавязчив.
Ему стихи народный смысл дают.
 
 
С ним не плетут бессвязное мычанье
И не пускают в ход речитатив.
Слова лишь проникают в подсознанье,
Ведь без припева в нём всегда мотив.
 
 
Он с дворовою песней сильно связан,
Жаргон тюремный для него как свой.
Его одною коронуют фразой,
Она звучит: «Мотивчик сей блатной!»
 

Катавасия

 
Я в Московском хаусе встревожен,
Море лиц и скалы из домов.
Даже свет с фонарных тащат ножен,
Будто солнце светит со столбов.
 
 
Гул какой-то всюду безымянный,
Перекрёстки улиц вкривь и вкось.
Закоулков лик всегда обманный,
Сколько в них петлять мне довелось!
 
 
Чрево подмосковного желудка,
Через многочисленные рты.
(Выглядит конечно это жутко!)
Люд глотает как планктон киты.
 
 
Под землёй дворцовая прохладность.
Толчея из платьев, пиджаков.
У метро обширная всеядность,
Всех оно вберёт без лишних слов.
 
 
На поверхность, срочно на поверхность!
В тишину кладбищенских садов.
Там не просто смерти равномерность,
Там парад поэтов и певцов!
 
 
А потом на площадь к мавзолею,
Из кремлёвских звёзд где небосвод.
К этому открытому музею,
Где страны надежда и оплот…
 
 
Ночь пустой – в столице не бывает,
Постоянный шум висит машин.
Но при этой дикой панораме,
Красота кругом, через аршин.
 
 
Вроде стихнуть всё должно под утро,
Но такого в принципе тут нет.
Ночь исконно поступает мудро,
На Москву накинув бледный плед.
 

Книга судеб

 
Где горизонтом пронзается небо,
Листьями прёт шелуха нашей жизни.
Осень там давняя, давняя небыль.
Кровью на землю как солнце не брызнет.
 
 
И не родится Христос в серой тверди.
Мёд потечёт по пчеле волосатой.
Звуком послужит симфония Верди.
Люди в след крикнут ему: «Супостат ты!»
 
 
Крест порастащит фрагменты могилы.
Смерть на корову накинет попону.
Кто-то заплачет: «О боже помилуй?!»
Камень добавит копыту трезвону.
 
 
Черви голодные плотью питаясь,
Крылья раскинут своими телами.
Смерть перетащит попону босая.
Шкура коснётся об землю рогами.
 
 
Люди цепочками встанут на плаху.
Море польётся, раз берега нету.
Сам горизонт вдруг рассыплется прахом.
Соль засверкает чужою монетой.
 
 
Жизнь без спасённых как старая будет.
Дно забросают и гнилью и тленом.
Книгу состряпают новую судеб.
Снова земля полетит во вселенной!
 

Когда гуляет одиночество

 
Когда гуляет одиночество
В обнимку с другом со своим,
Как незаконное пророчество
По волнам жизненных стремнин.
 
 
То возникает ощущение,
Что ты тот друг ему и есть!?
Как чьё то сладостное мщение,
Перетекающее в весть!
 
 
И то и то пока что создано,
В незримых помыслах твоих
И не дай бог что вдруг осознанно,
Об этом кто напишет стих!
 

Колыхнув тихонько куст рябины

 
Колыхнув тихонько куст рябины,
Ветерок улёгся на листву.
Край шуршащий потрепал осины,
Паутину тронул на суку.
 
 
Жёлтовато тренькнула синица.
Дятел развернувшись улетел.
Солнце поспешило обнажится,
Облака оставив не у дел.
 
 
Зной степенно разливался в чаще.
Полдень приближал свои часы.
Тишина на миг взвилась звеняще!
Звуков прерывая все мечты.
 

Крыши покрытые дранкой в нахлёст

 
Крыши покрытые дранкой в нахлёст.
Столбик с отметкою: столько-то вёрст.
Купол церквушки с поникшим крестом.
Вход на погост, перекрытый шестом.
 
 
Солнце успело подняться в зенит.
Брёвна имеют запущенный вид.
Плотно прижавшись к друг другу венцом,
Сыпят труху лубяным естеством.
 
 
Тень от калитки легла у ворот.
Слышно на на место щеколда встаёт
Бабка видать поплелась за водой,
Тачку с бидоном таща за собой.
 
 
Скрипом колодезный стонет журавль.
Звякнув ведро сорвалось как голавль.
Рябью качает осиновый лист.
Воздух в колодце прохладен и мглист.
 
 
Ворохом щепок покрыта вода.
Чистой её не поднять никогда.
Дёсна – веками скопившейся гнёт.
Русь деревянную, старость жуёт.
 

Жизнь его металась в вечной панихиде

Сергею Есенину