Текст книги "Как переучредить Россию? Очерки заблудившейся революции"

Спор же на самом деле тогда шел вовсе не о том, есть Бог или нет. В такой форме решался вопрос о месте и роли нравственных начал в общественной жизни. Отвергая религию, российская интеллигенция, сама того не осознавая, отвергала значение нравственной саморегуляции.

Вставшее на позиции воинствующего атеизма большевистское государство вскоре убедилось в поспешности своего стремления выбросить мораль на свалку истории. Править обществом лишь при помощи насилия не дано было никому, даже большевикам. Так на исторической сцене появляется коммунистическая мораль.

Сегодня можно посмотреть на знаменитую речь В. И. Ленина на III съезде комсомола под другим углом зрения. Была сделана титаническая попытка, в принципе отринув нравственность, привить народу искусственные нравы, некий суррогат этики, нашедший впоследствии трагикомическое воплощение в Моральном кодексе строителя коммунизма.

В течение семидесяти лет этот суррогат не без успеха использовался властью в мобилизационных целях. Однако в смысле действительного нравственного развития народа это был огромный шаг назад. Вместо движения к нравственной самостоятельности личности возрождался худший вариант ортодоксального православия (в смысле: не Бог для человека, а человек для Бога) с той лишь разницей, что в качестве «отца небесного» выступала сама власть, которая с известных пор определяла критерии добра и зла.

На власть и коммунистическую идеологию оказалась замкнута вся система нравственного регулирования. Ирония истории заключалась в том, что разрушение этих принципиально безнравственных власти и идеологии неизбежно приводило к окончательному и бесповоротному уничтожению нравственных устоев общества.

Становление европейских буржуазии и среднего класса благодаря Реформации сопровождалось ростом нравственного самосознания индивида. Я повторяю эту аксиому, чтобы попытаться показать: в России все обстоит гораздо сложнее.

В силу многих исторических причин реформация должна начаться у нас уже после того, как открылось движение к рынку, появилась первая – номенклатурная – буржуазия и едва обозначился средний класс.

Обретение экономической и политической свободы происходит в обстановке продолжающегося нарастающими темпами падения нравов. Рынок парализован мошенничеством и насилием, зачатки демократического правления – коррупцией, мелким карьеризмом и интриганством.

Нравственная несостоятельность – вот причина, которая мешает номенклатурной буржуазии преодолеть свою номенклатурность, а интеллигенции – «совковость». Новые элиты появятся в России только тогда, когда изменится нравственная ситуация в обществе. Сегодня в его недрах идет подспудная селективная работа. Миллионы людей оказались поставлены перед нравственным выбором. Причем это может стать испытанием гораздо более суровым, чем тоталитарный пресс. При тоталитаризме личность противостояла (если противостояла) внешнему давлению, теперь ей необходимо императивно преодолевать соблазн внутри себя. Из тех, кто в таких условиях сумеет обрести и сохранить себя, и сформируется круг людей, который возглавит российскую реформацию. Остается только надеяться на то, что эта селекция не будет отрицательной.

Этот процесс идет медленно, почти незаметно на фоне нравственного разложения старо-новых, в том числе политических, элит. Только если количество наконец перейдет в качество, в России произойдет тот нравственный всплеск, который Л. Гумилев называл «пассионарной волной» и который знаменует новый виток в цивилизационном развитии общества. Только тогда элиты в России станут действительно новыми и появятся настоящие новые русские люди.

Очерк 4
Посткоммунистическая элита. От «буржуазной номенклатуры» к «номенклатурной буржуазии»

Очень трудно понять сегодняшнюю Россию без понимания той среды, из которой она вышла, а вышла она из поколения, которое в 1990-е удивило Европу и Америку. О нем часто говорили как о новой российской элите, в руках которой было будущее страны. Кем же были эти невесть откуда взявшиеся, загадочные, свободные и богатые люди посткоммунистической России? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обернуться назад в советское прошлое, ибо все новое, как известно, есть хорошо забытое старое.

Советская элита формировалась не один десяток лет. За эти годы она пережила длительную и мучительную стадию становления, а затем последовательно развивалась по классической схеме, поочередно выступая как класс «в себе», «для себя» и «для других». Лишь после этого на исторической сцене появились «новые русские», так поразившие воображение современников.

Революция означает не только смену эпох, но и смену элит. Однако новая элита редко обнаруживает себя сразу после революции. Поначалу власть становится добычей той партии (части общества или политической организации), которая подготовила и возглавила переворот. По праву победителя этот авангард мгновенно превращается в правящий класс. Он получает свои привилегии как трофей.

Это еще не социальный слой, а лишь некая сумма конкретных лиц, игрой исторического случая оказавшихся наделенными богатством и властью. Но история очень быстро производит селекцию среди выдвиженцев революции, оставляя наверху лишь тех, кто соответствует требованиям наступившей эпохи. Именно из последних начинает формироваться новая элита.

С этой точки зрения рано говорить о советской элите в ленинский период и время НЭПа. В том, как сформирован высший класс, еще не прослеживается никакой системы. Место наверху определяется только революционными заслугами. Правящий слой социально разнороден. Здесь можно найти всех: от аристократа до безграмотного крестьянина. Так же контрастна и психология властителей. Революционный фанатизм удивительным образом сочетается здесь с жадностью мародера.

Но по мере стабилизации режима в формировании элиты начинает прослеживаться определенный принцип. Элитарность в Советской России является функцией власти. Принадлежность к «высшему свету» предопределяется занятием соответствующей должности в государственной иерархии. Советская элита рождается как номенклатура.

Становление советской номенклатуры практически совпадает по времени с периодом сталинского правления. Для элиты это время жестокой, без всяких правил борьбы за должности. Миллионы людей сражаются друг с другом за место под солнцем. Так сражались друг с другом будущие буржуа в эпоху первоначального накопления капитала.

Должность в сталинской России – тот же капитал, и поэтому в ход идет все: подкуп, донос, обман, убийство. Борьба внутри партийного и государственного аппарата сродни дарвиновской борьбе за существование. В ходе нее в результате естественного отбора выделяются особо одаренные особи, способные делать карьеру. Они еще очень разные, с неодинаковой судьбой, но их уже объединяет общий психологический шаблон, по которому будущие поколения будут легко узнавать функционеров.

Эти профессиональные карьеристы не могли не прийти в столкновение с баловнями судьбы – старыми большевиками, занимавшими свои должности лишь в силу исторических заслуг. Судьба ленинской гвардии оказалась предрешена. Ей оставалось либо принять участие в соревновании на выживаемость (что часть революционеров успешно и сделала), либо уйти с политической сцены.

К середине 1950-х годов становление советской элиты заканчивается. Хрущевская оттепель знаменует превращение номенклатуры в «класс в себе». Она еще не стала особой социальной группой, но чехарда назначений на руководящие посты прекращается. Процесс замещения государственных должностей упорядочивается. Борьба без правил сменяется борьбой по правилам.

Возникают традиции, которые при помощи идеологии закрепляются как незыблемые процедуры. Процедуры создают рамки, обязательные для всех. В указанных рамках продвижение вверх по иерархической лестнице формализуется. Субъективные качества претендента начинают играть меньшую роль. Зато возрастает роль объективных критериев, таких как социальное происхождение, образовательный уровень, служба в армии и т. п.

Скоро появилась возможность увидеть и первые результаты действия этого механизма. Советская элита стала более однородной. Наверху, как правило, оказывались люди со сходной биографией, чаще выходцы из крестьянской среды, получившие высшее образование. Психологическая общность правящего класса усиливается.

С середины 1960-х годов создаются объективные и субъективные предпосылки для превращения номенклатуры из «класса в себе» в «класс для себя». Номенклатура все больше обособляется в особую социальную группу. Эта группа стремится закрепить за собой государственную власть. Возникает качественно новая ситуация. Наряду с принципом «элита есть функция власти» начинает действовать и прямо противоположный: «власть есть функция элиты».

Чиновник уже относится к своей должности как к собственности. Он делает все мыслимое и немыслимое, чтобы закрепить эту должность лично за собой навсегда и по возможности передать ее по наследству. Начинается старение элиты. Процесс замещения должностей на всех этажах государственной иерархии замедляется. Одновременно сдерживается развитие государственной и общественной жизни, страна вползает в стагнацию.

В годы застоя окончательно формируется облик советской номенклатуры. Должность откровенно рассматривается как возможность пользоваться частью государственной собственности. Чем выше должность, тем шире эти возможности. Относясь к должности как к частной собственности, советская элита опосредствованно относится как к частной собственности и к той доле государственного имущества и благ, доступ к которым она получает благодаря служебному положению. Таким образом, в стране постепенно устанавливались опосредствованно буржуазные отношения.

С одной стороны, происходит значительное расширение элитарного слоя. К нему теперь принадлежат не только высшие партийные функционеры, высокопоставленные чиновники советов и исполкомов, но и многочисленные хозяйственники солидного ранга. Более того, к элите начинает примыкать антипод номенклатуры – организованная преступность. Многочисленные подпольные дельцы постепенно занимают свое место в тени советского Олимпа. С другой стороны, элита делится внутри себя на замкнутые кланы. Делаются попытки передавать службу по наследству. В обществе складываются почти закрытые элитарные и полуэлитарные корпорации, имеющие собственные интересы и оберегающие свои привилегии.

Наступает момент, когда советской элите становится тесно в старых рамках и она начинает проявлять себя как «класс для других», стремясь изменить общественный строй в своих интересах, изогнуть его под себя. Этот процесс становится особенно заметным во времена перестройки – в «эру Горбачева».

В устремлениях советской элиты не было ничего оригинального. Как и любой другой растущий класс, номенклатура желала закрепить свое уже фактическое господство юридически. В конкретных условиях, сложившихся в СССР к началу 1980-х годов, это значило, что номенклатура должна открыто оформить право частной собственности на ту долю государственного имущества, которой она пользовалась до сих пор в опосредствованной чином государственной форме. Однако, для того чтобы стать частным собственником, номенклатуре необходимо было уничтожить ту самую социалистическую собственность и соответствующую ей государственную надстройку, которые в течение десятилетий составляли основу ее господства.

Таким образом, направление, цели и возможные итоги перестройки оказывались предопределены. Но они были предопределены отнюдь не гуманистическими и демократическими воззрениями инициаторов и участников этого политического процесса, а экономическими интересами советской элиты, стремящейся юридически закрепить свои права. Опосредствованно буржуазные отношения, сложившиеся в 1960-е и 1970-е годы, превращались в непосредственно буржуазные, а обуржуазившаяся номенклатура становилась номенклатурной буржуазией.

История редко ставит перед обществом задачи, не обеспечив их решение материально, т. е. не создав силу, которая в состоянии эти задачи решать. Прежде чем старая номенклатура станет новой буржуазией, должна была явиться общественная сила, призванная разрушить систему государственной собственности и охранявшее эту систему тоталитарное государство.

Советской номенклатуре изначально было свойственно внутреннее противоречие. Суть его состоит в том, что государственная власть выступает для элиты одновременно причиной и следствием, основанием господства и его результатом. Советская элита становится элитой только потому, что в ее руках находится государственная власть, и в то же время она узурпирует власть лишь на том основании, что она элита. Это противоречие в конечном счете и обусловливает необходимость постепенного изменения форм господства.

На первых порах, пока элита существовала только как «класс в себе», ее глубинное противоречие никак не проявляло себя и не вызывало никаких видимых последствий. Однако по мере превращения элиты в «класс для себя» оно находит внешнее выражение в объективной противоречивости условий существования и развития номенклатуры.

С одной стороны, господство номенклатуры имеет своим основанием государство, поэтому чем сильнее государство, тем прочнее позиции элиты. Государство становится тем сильнее и стабильнее, чем эффективнее действует номенклатурный механизм расстановки и перемещения (в основном по кругу, в пределах одной страты) руководящих кадров, чем больше власть защищена от субъективных, волюнтаристских воздействий. С другой стороны, проявить себя как класс номенклатура может, лишь узурпируя власть, закрепляя за собой занимаемые ею должности в государственной иерархии. Но тем самым она сама разрушает сложившийся номенклатурный механизм, ставит результативность деятельности государственной власти в зависимость от качества и возможностей конкретной группы стареющих чиновников. Это приводит к постепенному ослаблению государства и одновременно к ослаблению позиций самой правящей элиты.

Развиваясь, номенклатура вступает в конфликт со своими собственными основаниями. Конституируясь как класс «для себя и для других», она вынуждена провоцировать застой и ослаблять государственную власть. Застой не является исторической случайностью, возникшей по недомыслию впадающих в маразм правителей. Это неизбежный этап в развитии номенклатуры, условие ее становления как правящего класса.

Объективная противоречивость положения сказывалась на субъективном состоянии номенклатуры, приводила к ее внутреннему раздвоению. Номенклатура вынуждена была выступать в странной исторической роли – как реакционный и прогрессивный класс одновременно.

Оставаясь на узкоэгоистических позициях, она порождала застой и ослабляла государство. В то же время, заинтересованная в укреплении государства, она должна была бороться с застоем, желать обновления и реформ и действовать в этом смысле в интересах всего общества. Номенклатура, являлась одновременно и суррогатом власти, и суррогатом общества, функционировала как аппарат и как общественность. Это не то внешнее разделение, когда номенклатура расслаивается на отдельные чиновничьи корпорации. Речь идет о двух лицах номенклатуры, когда один и тот же конкретный человек, занимающий конкретную должность на государственной службе, попеременно ведет себя то как должностное лицо, настоящий чиновник, то как представитель общественности, российский интеллигент. Эта внутренняя расчлененность сознания становится естественным состоянием, образом жизни советской элиты.

Чем более ослабляется власть, тем противоречивее положение номенклатуры и тем явственнее ее внутренняя разъединенность. На определенном этапе внутреннее расслоение проявляет себя внешне как раскол элиты. Происходит своего рода материализация духа. По одну сторону баррикад оказываются партократы – достаточно узкий радикальнореакционный слой, стремящийся во что бы то ни стало сохранить отживающую государственную систему. По другую сторону – демократы, такой же узкий радикально-оппозиционный слой, стремящийся к уничтожению ненавистной государственности.

За короткий по историческим меркам период радикальная оппозиция при молчаливой поддержке почти всей элиты одолела реакцию и решила давно назревшую задачу уничтожения системы, ставшей анахронизмом.

В это же время самые интересные процессы разворачивались в глубине и были до поры скрыты от сторонних глаз. Основная масса номенклатуры, не принимая участия в политических баталиях, воспользовалась ослаблением власти, чтобы любыми доступными средствами превратить в свою частную собственность государственное имущество, которое оказалось в пределах ее досягаемости. Так номенклатурная гусеница, перезимовав перестройку в виде куколки, выпорхнула в свет как бабочка-буржуазия.

За свою многолетнюю историю советская номенклатура не раз меняла облик. Поначалу она не имела определенного лица. Термин «номенклатура» в первое время означает лишь перечень наиболее важных государственных должностей, замещаемых определенным образом. Когда элита становится «классом в себе», под номенклатурой начинают подразумевать не столько перечень должностей, сколько круг лиц, обычно занимающих их. Затем какое-то время смысл термина «номенклатура» совпадает со смыслом термина «элита». Принадлежать к номенклатуре значит занимать высокое положение в обществе, иметь привилегии, пользоваться всевозможными материальными благами. После значение термина «номенклатура» резко сужается: это уже не вся элита, а лишь наиболее консервативная, отсталая и реакционная ее часть.

Парадоксально, но превращение советской элиты в полузакрытую социальную группу способствует повышению уровня ее культуры. Появляется новое номенклатурное поколение, которое уже имеет не рабоче-крестьянское, а советско-аристократическое происхождение. Это поколение имеет достаточно хорошее образование, иногда полученное за границей. Его уже трудно накормить сказкой о коммунизме. Пользуясь всеми благами псевдосоциалистической системы, оно относится к этому коммунизму с плохо скрываемой брезгливостью и открыто фрондирует своим вольнодумством. Из такого поколения выйдут будущие Гайдары и Чубайсы. Да и старшее поколение не живет с закрытыми глазами. Для элиты железный занавес со временем превращается в формальность. Она ездит на Запад и имеет возможность сравнивать реальную эффективность общественных систем.

К концу 1970-х годов советская номенклатура уже тяготится партийно-коммунистическими условностями, которыми обставлено ее господство. Еще более удручающе действует на нее осознание зыбкости основ своего господства, понимание зависимости личного благополучия от изменчивой служебной планиды – собственной или родителей.

Для представителя номенклатуры был всего один путь решения подобных проблем – стать полноценным буржуа. Номенклатурная буржуазия есть высшая и наиболее законченная форма развития советской номенклатуры, форма, в которой наконец находит разрешение присущее номенклатуре внутреннее противоречие. Став буржуазией, номенклатура приобретает собственное, независимое от власти основание своего господства – капитал.

Номенклатурная буржуазия – это не только высшая, но и последняя ступень восхождения старой советской элиты. Начиная с данного момента эта элита отрицает саму себя и преодолевает свою номенклатурную форму, превращаясь постепенно в обыкновенную буржуазию.

В результате крушения старой государственности происходит ранее немыслимое расщепление господства и власти. Самозахват государственной собственности приводит к тому, что экономическое господство оказывается почти целиком в руках номенклатурной буржуазии. Однако политическая власть остается в руках демократов, революционного авангарда общественности, который завладел ею по праву победителя в августе 1991 года. В принципе это старая государственная власть, но уже принадлежащая другим.

Отношения между номенклатурной буржуазией и демократами так же сложны и двусмысленны, как отношения сталинцев и ленинской гвардии в конце 1920-х – начале 1930-х годов. С одной стороны, их вроде бы связывает общее революционное прошлое. С другой – номенклатурная буржуазия уже успела стать реальным хозяином России и поэтому вправе желать, чтобы у руля государства стояли ее представители. Руль, однако, оказался в руках самозванцев, успевших перехватить его у рухнувших партаппаратчиков.

Между теми, кто защищал Белый дом в августе 1991 года, и теми, кто в суматохе перестройки прибирал к рукам «склады», пробежала черная кошка. Реальная сила и историческая перспектива находятся сегодня, безусловно, на стороне последних. Но дело осложняется тем, что в рядах номенклатурной буржуазии отсутствует единство. Различные группы бывшей советской номенклатуры приватизируют госсобственность различными темпами и поэтому в разное время оформляются окончательно как буржуа.

Как это обычно бывает в эпоху ранних буржуазных преобразований, первым обогащается небольшой отряд финансовой и торговой (преимущественно компрадорской) буржуазии. 1991–1993 годы – время расцвета всевозможных коммерческих банков и внешнеторговых организаций, посредничества. Это подлинные хозяева жизни в России. Основная часть бывшей элиты обуржуазивается значительно позднее. Прежде всего это касается промышленной номенклатуры. Так возникает новое противоречие между небольшой частью новой буржуазии, торгово-финансовой олигархией, и основным ее отрядом – формирующейся промышленной буржуазией.

Данное противоречие, естественно, накладывается на отношения между политически властвующей демократией и экономически господствующей буржуазией. В то время как промышленная буржуазия стремится привести к власти своих людей, торгово-финансовая олигархия предпочитает брать на откуп существующую власть, оплачивая услуги «новых» чиновников.

Политическая борьба, которую вели между собой в 1992–1993 годах демократы и различные политические фракции «директоров», была в действительности выражением той экономической конкуренции за сферы влияния, которую вели между собой узкая группировка номенклатурной буржуазии, захватившая командные высоты в финансах и торговле, с ее людьми в структурах власти, и более широкая группа формирующейся промышленной буржуазии.

Естественный ход развития буржуазных отношений рано или поздно приведет к тому, что на смену правлению небольшой группы нуворишей придет господство широких буржуазных масс. Но окончательно положение стабилизируется только тогда, когда будет выработан механизм, позволяющий новой буржуазии осуществлять политическое господство в целом, т. е. в качестве класса. Для этого каждый новоявленный буржуа должен ощутить себя представителем своего класса. И вот здесь становится совершенно очевидной необходимость трансформации сознания номенклатурной буржуазии, ее внутреннего идеологического и психологического перерождения.

Номенклатурность вступает в противоречие с буржуазностью. Номенклатурная традиция толкает только что родившегося российского буржуа к узкоэгоистическому, утилитарному отношению к власти. Как бывший представитель номенклатуры, новый хозяин России домогается создания государственной системы привилегий и исключений для своего личного дела.

Буржуазность заставляет бывшего номенклатурщика стремиться к установлению равных правил игры для всех, к общей отстраненности от власти, к системе законности. Здесь номенклатура упирается в своем развитии в потолок, преодолеть который она не в состоянии, даже став буржуазией. Революция политического и правового сознания невозможна без революции психологической или нравственной. Именно она должна подвести черту под номенклатурным прошлым российской буржуазии.