Текст книги "Халхин-Гол. Первая победа Жукова"

Сегодняшний бой трудно было назвать успешным. Рота понесла серьёзные потери и практически не продвинулась вперёд. Но атаки японцев были отбиты, хотя людей бросали в бой буквально с колёс без поддержки артиллерии.

Неизвестно, где находился первый батальон, а второй и третий растянулись в прерывистую цепочку, которую японцы могли легко прорвать в темноте.

Василий Астахов с отделением красноармейцев шёл, отбиваясь от комаров. С наступлением темноты они повисли сплошным облаком. Спустя полчаса наткнулись на артиллеристов лёгкой полковой батареи трёхдюймовых пушек, или, как их чаще называли, «полковушек».

От неожиданности едва не открыли друг в друга огонь, но вовремя услышали ругань заблудившейся артиллерийской разведки. Лейтенант Миша Карпухин со злостью шлёпал ладонями по лицу, размазывая давленых комаров, и проклинал водителей, которые бросили батарею среди песка.

– Лошадиные упряжки, дай бог, если через сутки подойдут, а мы тут в песке топчемся. Где наши?

– С километр впереди окопы второго батальона. За полчаса доберёшься, – показал направление Астахов.

– Я-то доберусь, а «полковушки» в песке вязнут. Каждая полторы тонны весит вместе с зарядным ящиком.

Присели покурить. Карпухин спросил, как прошёл бой. В голосе ещё необстрелянного молодого лейтенанта, закончившего пару месяцев назад ускоренный курс училища, звучало полное непонимание, что такое война.

– Навтыкали, небось, япошкам? – не дожидаясь ответа, уточнил он.

Карпухин, как и многие молодые командиры, был твёрдо убеждён, что японцы против наших бойцов слабы. Так утверждали политработники и так говорилось в многочисленных брошюрах. А яркие иллюстрации и плакаты наглядно показывали, как узкоглазые японские солдаты трусливо разбегались толпой от суровых красноармейцев со штыками наперевес и мчавшихся краснозвёздных танков.

– Там не по мишеням стреляли, – с трудом сдержался Астахов. – В нашей роте к ночи четыре десятка бойцов убитыми и ранеными выбыло. Вот тебе и япошки! Завтра сам поймёшь, что к чему, и дурацкие вопросы задавать не станешь.

– Вас ждали, – сказал Антон Ютов. – Без артиллерии туго пришлось, а у самураев миномёты.

Астахов хотел уточнить, что это были не самураи, а обычная пехота, усиленная на их участке штурмовым взводом. Но разводить пустые разговоры не оставалось времени.

– Заканчиваем перекур, – поднялся с песка Василий. – А ты, Миша, возвращайся на батарею, и тащите свои пушки побыстрее. До рассвета не окопаетесь – угодите под обстрел.

Карпухин хотел осадить Астахова, которому не подчинялся, но какие-то новые властные нотки в голосе товарища заставили его благоразумно промолчать. Тем более что вмешался сержант, командир отделения Родион Чашников:

– Поторапливайся, если не хочешь под раздачу попасть вместе со своим командиром батареи. Топчетесь на одном месте, до позиций добраться не можете.

Темноту прорезал миномётный выстрел. Хлопнула и стала медленно опускаться на небольшом парашюте осветительная ракета. Астахов разглядел справа от себя прибрежные кусты и тёмную полоску реки. Открыл огонь японский пулемёт, выстилая трассирующие очереди. Артиллерийский разведчик Карпухин и его сопровождение дружно бросились лицом вниз на песок.

– Вставайте, пули не в нас летят, – насмешливо обронил сержант Чашников.

Стрельба продолжалась. Отчётливо слышались удары пуль о воду. Затем взорвались несколько снарядов среднего калибра. Скорее всего, японские артиллеристы нащупывали переправу.

Ещё через полчаса нашли снабженцев. Техник-интендант со своими помощниками топтался возле штабелей деревянных ящиков и цинковых коробок. Тусклым светом горели синие подфарники грузовика.

– Астахов, ты, что ли? – узнал лейтенанта снабженец. – Почему люди за боеприпасами не идут?

– Спроси чего полегче. Наверное, слишком далеко в тыл твоя команда забралась.

– А ты хотел, чтобы тебе в окопы патроны приносили? Под обстрелом всё это доставляли, между прочим. Сколько вас человек?

– Одиннадцать вместе со мной.

– Смеётесь, что ли! – хлопнул себя по коленкам интендант, добродушный мужик лет тридцати. – Куда мне всю груду добра девать?

– Спасибо, что комбат отделение разрешил послать. Люди оборону держат. Если ослабим линию, тебя самураи на штыки быстро насадят. Ладно, давай загружаться.

Отнесли в сторону ящиков пять винтовочных патронов. В каждом – две цинковые коробки по пятьсот патронов. Маловато.

– Давай ещё четыре ящика. Плюс гранат штук сто.

– Ещё пять ящиков, – уточнил интендант. – Для батальона это крохи. Четыреста человек, а на каждого…

– Какие четыреста? – перебил его Астахов. – Наш второй батальон человек сто убитыми и ранеными потерял. И в третьем батальоне потери не меньше.

– Ой-ёй, – по-бабьи раскачивал головой интендант. – Что же у вас там творится?

– Война, – коротко отозвался Василий. – Повозка нужна. На себе мы много не унесём.

– Где же я её возьму?

– Грузи ящики на «полуторку», дорогу я покажу, – решительно заявил Астахов.

– В песке завязнем, – безнадёжно отмахнулся снабженец.

– Ни хрена, прорвёмся! – поддержал командира Сержант Чашников. – Тут с километр всего, а дальше ребята из батальона помогут.

Интендант боялся за сохранность машины, но до рассвета было приказано раздать все боеприпасы на руки. Если утром увидят ящики, то можно угодить под суд на невыполнение приказа.

– Давайте рискнём, – поддержал Астахова шофёр. – Ребята без патронов сидят, а мы тут с моря погоды ждём.

Перегруженная «полуторка» отчаянно буксовала. Её подталкивали бойцы. Выручало мастерство опытного шофёра и прохладная ночь – в дневную жару радиатор давно бы закипел. Интендант не рискнул передать машину в чужие руки и тоже помогал толкать грузовик.

– Можно было воды три бочки не брать, – сварливо бурчал он. – Тут река недалеко.

– Пока до реки доберёшься, тебя два раза ухлопают, – огрызнулся Чашников.

Неподалёку поднялась стрельба. Астахов крикнул:

– Всем занять оборону.

– А машина? Сожгут её к чёртовой бабушке, а мне отвечать.

Призванный из запаса школьный завхоз никак не мог привыкнуть, что уже сутки идёт война. При свете ракет словно ниоткуда возникли пригнувшиеся фигуры в незнакомой форме, блеснули кокарды на кепи с козырьками.

Столкновение с небольшой группой японских разведчиков могло закончиться плохо. Но несколько часов ожесточённого боя уже научили кое-чему лейтенанта и его красноармейцев.

Астахов стрелял из ТТ, нестройным залпом хлопнули винтовки. В ответ с опозданием в несколько секунд огрызнулся короткой очередью и захлебнулся автомат. Часто и звонко опустошал обойму «Маузера» японский лейтенант, старший группы. Интендант тянул из кобуры «Наган», продолжая стоять возле машины, затем неловко повалился на песок.

Взорвалась граната. Японцы, оставив тело убитого капрала, отступили в темноту. Ввязываться в бой в русском тылу было неразумно, и офицер предпочёл увести группу. Японский капрал с запасными магазинами и ножом на поясе лежал, раскинув руки. Его автомат разведчики подобрали и унесли с собой.

– Карпыча убили, – растерянно сказал шофёр. – Прямо в грудь пулю словил.

Астахов торопливо снял кобуру с «Наганом», забрал документы и сунул их шофёру.

– Передашь начальству. Заводи машину.

– А Карпович?

– На обратном пути подберёшь.

– Я в темноте могу не увидеть.

– Заводи, тебе говорят, – толкнул его Родион Чашников. – Наши в окопах боеприпасы ждут.

Шофёр завёл мотор и, вздыхая, включил первую скорость. Он более года возил техника-интенданта, добродушного спокойного дядьку, знал его семью. Трое детей, вот ведь горе жене. Неподалёку рванул снаряд, и водитель, пригнув голову, прибавил газу, переваливая через гребень.

Глава 2. Дожить до заката

Два японских истребителя появились со стороны солнца. Наблюдатель, хоть и с опозданием, срывая голос, громко кричал:

– Воздух! Всем в укрытие!

Командир батареи капитан Николай Грач, прежде чем броситься на песок, оглянулся вокруг. Большинство артиллеристов уже спрыгнули в капониры и окопы. Двое-трое молодых бойцов бестолково метались. Один, прикрыв голову ладонями, убегал, не отрывая взгляда от приближавшихся самолётов.

– Евсюков, ложись! – крикнул ему капитан.

Рёв скоростных истребителей «Накадзима» стремительно приближался, и капитан уткнулся лицом в песок. Единственной защитой были редкие кусты ивняка.

Снизившись метров до трёхсот, самолёты сбросили четыре бомбы-«полусотки». На мгновенье мелькнуло серебристое, как у судака, брюхо истребителя с торчавшими шасси, крылья с опознавательными кругами на плоскостях и ярко-оранжевый капот. Шарахнули подряд четыре оглушительных взрыва, уши забило тягучим звоном.

Приподняв голову, Грач увидел оседающие клубы дыма и тучу мелкого песка. Неподалёку лежал боец, пытавшийся убежать от бомбы, гимнастёрка намокла от крови. К нему на четвереньках полз санитар, но истребители, развернувшись, снова приближались к батарее. На этот раз они опустились ниже и обстреляли позиции из пулемётов.

Вспышки в носовой части фюзеляжа при свете солнца были не заметны, но треск пулемётов слышался отчётливо. Взлетали фонтанчики песка, а затем снова всё вокруг накрыл рёв моторов. На третий заход истребители не пошли, а повернули в сторону пехотных окопов. Несколько минут висела тишина, затем послышался стон.

Николай Трофимович Грач поднялся, его качнуло, но он удержался на ногах и зашагал к бойцу, наполовину засыпанному песком. Стал разгребать ещё не успевший нагреться за утро песок. Это был подносчик снарядов из первого огневого взвода. Крупный осколок убил его наповал, сломав несколько рёбер.

– Накрой парня чем-нибудь, – сказал он санитару, – и займись ранеными.

Погибли два человека, пятеро были ранены или контужены. Пятидесятикилограммовые бомбы, не уступающие по мощности тяжёлому снаряду, рванули крепко.

Лейтенанта, командира второго огневого взвода, ударило всем телом о спрессованный ветром песчаный склон. Голова и руки взводного мелко тряслись, он пытался что-то сказать, но не мог. Изо рта тянулась нитка клейкой бурой слюны, а в глазах застыли недоумение и страх. Лейтенант не понимал, что с ним происходит.

– Грузите на носилки и срочно в санбат, – приказал капитан. – Федотов, примешь взвод.

Старший сержант козырнул.

– Есть принять взвод! Николай Трофимович, четвёртое орудие осколками посекло. Один в откатник угодил.

– Масло не течёт?

– Вроде нет. Чтобы наверняка убедиться, пальнуть бы надо.

– Сначала раненых глянем.

Бомбы зарывались глубоко в песок, осколки шли в основном вверх. Это спасло батарею от больших потерь, но одному из артиллеристов перебило ногу. Поверх повязки и шины проступало кровяное пятно.

– Пострадавших – в санчасть!

– Для переноски человек пятнадцать потребуется, – сказал старший санитар.

– Возьмёшь сколько надо. Строков выделит людей.

Лейтенант Никита Строков кивнул в ответ. Как и командир батареи, он был старше возрастом остальных артиллеристов. После нескольких лет сверхсрочной службы закончил ускоренный курс военного училища. Опыт имел большой и, командуя первым взводом, одновременно являлся заместителем командира батареи.

Расчёт четвёртого орудия выгребал лопатами песок из полузасыпанного капонира. Свежеокрашенная перед весенним смотром пушка получила несколько осколков в верхнюю часть щита и в откатное устройство под стволом.

Сделали два выстрела и убедились, что откатник не пробит. Японцы отреагировали ответным залпом, но снаряды летели издалека и взорвались с большим разбросом.

– Никита, я пока к пехоте схожу, а ты здесь распоряжайся, – сказал капитан. – Прицелы проверь и механизмы наводки. Этот чёртов песок везде набивается. Карпухе с его людьми вести наблюдение вон с тех барханов. Неизвестно откуда японцы полезут.

До окопов пехотного батальона было метров двести. Комбат Лазарев, поздоровавшись, спросил:

– Ты поближе батарею не мог бы передвинуть? Если танки попрут, нам туго придётся.

– Там голый склон, нас снарядами закидают, да и вам достанется. Ты же знаешь, Пётр Данилович, они в первую очередь артиллерию стараются выбить. По сведениям разведки, танков у них нет. Ты вчера видел хоть один?

– Вчера не было, а за ночь могли подтянуть. Но артиллерия и миномёты имеются. Бронемашины разведку вели.

– С ними мы справимся. Броня слабая, на вооружении только пулемёты.

– Зато миномёты из укрытий жару давали. И окопы не спасают, мины сверху летят. Ты имей в виду.

– Знаю, – отмахнулся Грач. – Штука эффективная, япошки их вовсю используют, а у нас всерьёз никак не принимают. Маршал Кулик великими категориями мыслит, а тут какая-то труба и мины три килограмма весом. То ли дело наши гаубицы! Мы «полковушки» едва по песку дотащили, а гаубицы сюда и трактором не доволокёшь.

Посидели, обсудив вопросы взаимодействия. Быстрым шагом позиции обходил командир полка Рекунков в сопровождении адъютанта. Лазарев и Грач встали, приветствуя подполковника. Высокий, скорее даже долговязый, Рекунков спросил командира батареи:

– Тебя где всю ночь носило? Мы тут воевали, а ты добраться до нас не мог.

– Почему всю ночь? Мы вечером до вас добрались и окопались согласно вашему указанию.

– Хреново окопались, – категорично заявил Рекунков, который знал командира батареи давно, ценил его и обращался по-дружески. – Ночью я и сам толком ничего не видел. Передвинь одну пушку поближе к окопам, а другую метров на пятьсот правее, к третьему батальону.

– Есть! Правда, нежелательно батарею разрывать на части.

– Мне тоже не хочется. Но японская группировка насчитывала на вчерашний день три тысячи человек, в том числе девятьсот сабель. Подходят ещё войска, так что драка завязывается серьёзная.

Капитан Грач вернулся на батарею и приказал срочно переставить две пушки. Солнце пекло уже вовсю, и бойцы взмокли от пота, перетаскивая к третьему батальону орудие и зарядный ящик. Посмеивались над старшим сержантом Федотовым, назначенным командиром взвода, но по-прежнему командовавшим единственной пушкой.

– Небось ожидал, кубари на петлицы получишь, – зубоскалил наводчик Калина Дмитрий, считавший себя главным человеком в расчёте. – А вот хрен тебе. Были мы сержантами, ими и останемся, а к прицелу я тебя не пущу. Потому как наводить ствол и стрелять – моё законное право.

Колёса по ступицы утопали в песке, людей не хватало. Артиллеристы, отправленные эвакуировать раненых, ещё не вернулись. Трое бойцов срочно рыли капонир между кустами ивняка.

– Быстрее, – торопил расчёт Иван Федотов. – Здесь мы как клопы на белой стене, а японцы того и гляди попрут.

– Надо было людей побольше у капитана просить, – сказал Калина. – Ты ведь теперь взводным считаешься.

Над головой с характерным свистом пронеслась пристрелочная очередь, а чуть позже рассыпалась трескучая очередь японского «Гочкиса». Следующая очередь пошла точнее. С десяток пуль хлестнули по песку с недолётом. Одна из них, отрикошетив, звонко щёлкнула по ободу колеса. Расчёт уже лежал, вжимаясь в песок.

Федотов разглядел, что станковый пулемёт ведёт огонь метров с семисот – опасное расстояние. Почему молчат наши «Максимы»? Командир расчёта (или взвода) не знал, что половина «Максимов» были разбиты или повреждены вчера артиллерийским и миномётным огнём.

Между тем, «Гочкис» на стыке второго и третьего батальонов уверенно нащупывал одинокую русскую пушку. Добивая кассету на полсотни патронов, раза два угодил в щит. Пули били о металл, как зубило. Молодой артиллерист Евсюков лихорадочно зарывался в песок.

Вторая кассета перехлестнула застрявшую в песке пушку, вскрикнул подносчик снарядов.

– Ногу пробило… кровь. Санитара мне…

Бессвязные выкрики, наполненные страхом, усилили растерянность. Старший сержант Федотов подполз к раненому. Тот тянулся к нему, как щенок к матери.

– Ваня, брат… кровью истекаю…

Очередь взбила песок между ними, снова звякнул от попаданий щит. Ещё две-три пули ударили в зарядный ящик, разорвав, как бумагу, тонкий металл.

– Снаряды сейчас грохнут!

Вскочил и побежал прочь артиллерист из третьего расчёта, выделенный в помощь Федотову. Круглолицый парень лет девятнадцати из отделения боепитания растерянно смотрел на старшего сержанта, готовый тоже вскочить и бежать.

– Расчёт, к орудию! – выкрикнул Иван Федотов.

Продолжал стонать, зажимая рану, подносчик боеприпасов. Хорошо обученный расчёт быстро занял свои места.

– Расстояние семьсот метров, снаряд осколочный….

Боец выдернул из гнезда блестящий снаряд и едва не выронил его – пули просвистели рядом.

– Кто там телится? – орал наводчик Калина, которого чаще называли Митяй. – Снаряд мне!

Заряжающий втолкнул снаряд в казённик и шагнул назад, принимая следующий. Пуля стегнула его по бедру, заставив вскрикнуть и невольно присесть. Но это уже не имело значения. Расчёт действовал чётко, не обращая внимания на пулемётную стрельбу.

– Выстрел! – дал отмашку Иван Федотов.

Боец забыл снять колпачок с головки снаряда, и фугасный разрыв взметнулся столбом метрах в десяти от японского пулемёта.

– Митяй, бери левее!

– Почему колпачок не сняли?

Второй снаряд, чавкнув смазкой, исчез в казённике. Затвор захлопнулся, ударил выстрел. Заряжающий, забыв о ранении, хромая, принимал очередной снаряд. Расчёт японского «Гочкиса» успел подхватить треногу, массивный ствол и скрылся за барханом.

Но появилась новая цель. Полученная от немецких союзников лёгкая противотанковая пушка калибра 37 миллиметров открыла огонь из капонира. Несмотря на малый калибр, пушка имела хорошую прицельность. Снаряд пронёсся в метре от «полковушки», а второй или третий наверняка бы накрыли расчёт.

Выручил первый огневой взвод. Трёхдюймовые снаряды взорвались сначала с перелётом, затем ударили в цель. Фонтан дыма и песка опрокинул смятую пушку, раскидал расчёт. Ещё один взрыв засыпал вражеский капонир.

– Получили, гадюки! – тряс кулаком сержант Калина. – Ещё получите.

* * *

Это был первый небольшой успех. Но вынужденная открыть огонь батарея обнаружила себя. На позиции посыпались мины, и сразу началась атака, которую поддерживали не меньше пяти-шести пулемётов.

Расчёт Ивана Федотова наконец преодолел последние десятки метров и скатил орудие в неглубокий капонир. Сюда же принесли раненого подносчика и наскоро перевязали его. Заряжающий отмахнулся от помощи санитара.

– Царапина! Задело слегка, сейчас не до этого.

Командир полка Рекунков верно угадал место, где понадобится артиллерийская поддержка. Третий батальон понёс вчера большие потери, а японцы начали атаку, сумев подползти шагов на триста.

Редкая цепочка песчаных окопов огрызнулась винтовочными выстрелами, вели огонь два «Максима» и несколько ручных пулемётов. Атакующие залегли – японские командиры не хотели терять своих солдат в лобовой атаке, которую русские наверняка отобьют. Однако упорное продвижение врага не прекращалось.

Отделения, взводы, мелкие группы просачивались между барханами, ползли, вжимаясь в песок. Усилился миномётный огонь, и один из миномётов намертво вцепился в орудийный расчёт сержанта Федотова. Орудие спасало лишь то, что мины взрывались в песке на глубине полуметра, да и расстояние до миномётов было довольно большое.

Но штурмовые группы уже подтащили поближе лёгкий немецкий миномёт калибра 50 миллиметров, отличавшийся точностью наводки. Мины весом девятьсот граммов имели очень чувствительный взрыватель, фонтаны песка плясали возле капонира.

Не выдержав, вскочил на колени молодой боец – он каждую секунду ожидал, что очередная мина ударит между лопаток и разорвёт его.

– Ложись! – кричали ему.

Страх лишь подтолкнул бойца, он побежал прочь. Очередной взрыв хлестнул его пучком мелких острых осколков. Гимнастёрка и шаровары были сплошь издырявлены, набухали кровью, однако он продолжал бег. Затем упал на бок, выгибаясь всем телом и крича от боли.

Расчёт, застыв, смотрел на смертельно раненного товарища. Изорванное металлом тело, перебитая надвое рука – всё это было совсем не похоже на красивую победоносную войну, изображённую на ярких плакатах в казарме.

Федотов понял, что бездействие погубит расчёт. Миномётчики со своей короткоствольной трубой прятались за небольшим барханом в пятистах шагах от орудия. Из пулемёта их не возьмёшь. Над бугорком виднелся лишь краешек каски наблюдателя и сапёрная лопатка из прочной стали со смотровым отверстием. Довольно надёжный щиток, от которого рикошетили пули.

– Все по местам!

Команда заставила артиллеристов подняться и занять свои места. Мины продолжали взрываться, но это лишь подгоняло людей. Наводчик Калина лихорадочно ловил в прицел верхушку бархана. Заряжающий, подволакивая раненую ногу, загнал в казённик снаряд.

– Огонь!

Снаряд взорвался с перелётом, не причинив вреда японским миномётчикам. Но пролетевший над головой увесистый фугас, поднял вихрь песка и заставил вражеский расчёт распластаться. Корректировщик шарил рукой, нащупывая отброшенную динамическим ударом лопатку, прикрытие от пуль.

Капрал опустил в ствол очередную мину, принял из рук помощника следующую – русским нельзя было дать опомниться. Эта мина не пригодилась. Ствол русской пушки окутался дымом, а прилетевший снаряд взорвался одновременно со звуком выстрела.

Шесть килограммов добротного уральского металла и взрывчатки оглушительно рванули. Снесло верхушку бархана и отбросило исковерканное тело корректировщика. Капрал пытался подняться, продолжая сжимать в правой руке мину с немецким клеймом, двуглавым орлом со свастикой в когтях.

В ушах звенело, удар вмял в грудь медаль, полученную за меткий огонь по китайской деревне. Тогда они славно поработали и посмеялись над разбегавшимися в страхе женщинами. Тех, кто уцелел, ловили и насиловали, передавая друг другу.

Офицер не мешал им веселиться, но строго приказал:

– Прибрать за собой! Патроны не тратить.

Женщин проткнули штыками, а в качестве трофеев пригнали на кухню несколько свиней. Рис и сушёную рыбу в тот день никто не ел – вдоволь хватило мяса и свежих овощей. Всё это промелькнуло в коротко стриженной голове капрала, с которой сорвало каску.

Миномёт валялся в стороне, рядом с его приятелем. Судя по всему, мёртвым. Капрал стал подниматься, опасаясь очередного снаряда от русских, но изо рта потекла кровь – взрывная волна сломала ему рёбра.

Мимо пробежали трое солдат с ручным пулемётом. Капрал хотел позвать их на помощь. Все трое залегли в низине и открыли огонь, прикрывая атакующее отделение. Им было запрещено отвлекаться на посторонние дела. Только вперёд, а раненых подберут санитары.

Осколочный снаряд взорвался на пути наступающего отделения. Тяжело ранило младшего лейтенанта. Санитары подхватили его вместе с мечом и потащили в безопасное место. Офицеров полагалось спасать в первую очередь.

Капрал, собрав последние силы, полз в тыл. Мешал тяжёлый ранец. Кроме запасного белья, бинтов и коробки с суточным пайком, там лежали трофеи, подарки для родни и невесты. В доме китайского торговца капрал разжился золотыми и серебряными украшениями, а в маньчжурской деревне – лисьей шкурой и куском красивого шёлка.

Ранец становился всё тяжелее, но бросать его было жалко. Солнце нагревало песок, хотелось пить. Он увидел тело убитого во вчерашнем бою русского солдата с флягой на поясе. Вода! Надо доползти до русского и забрать его воду. А ещё у русских солдат хорошие сапоги. Даже если они не подойдут по размеру, их можно обменять на что-то полезное.

Однако силы уже покидали капрала. Он потерял сознание и умер, не приходя в себя от потери крови. Санитар забрал его документы, ранец, чтобы переслать вещи родне, а сапоги погибшего русского солдата, сдёрнув, оставил себе. Хоронить капрала времени не оставалось – со всех сторон гремела пальба. Встречный бой набирал обороты.

* * *

В батарее капитана Грача близким попаданием выбило половину орудийного расчёта той самой пушки, которую командир полка приказал выдвинуть на склон холма ближе к пехотным окопам. Возможно, это было правильнее решение – японцы крепко наседали, но пушка и её расчёт были обречены.

Артиллеристы со склона хорошо видели цели и довольно метко посылали осколочные заряды по наступавшей японской пехоте. Длилось это недолго. Взрыв раскидал людей, расколотило оптику. Сержант Илья Лубенцов вместе с подносчиком боеприпасов продолжал вести огонь. Им помогал заряжающий, получивший контузию.

Когда подносчик был ранен, сержант приказал ему уходить вместе с заряжающим. Оба артиллериста, поддерживая друг друга, кое-как доползли до командного пункта батареи и доложили капитану, что сержант остался один, а снаряды кончаются.

Грач послал троих бойцов на помощь. Каждый тащил на плече ящик со снарядами. Добраться до пушки они не сумели. Пулемётная очередь срезала старшего группы, а зажигательная пуля угодила в снарядный ящик, который нёс второй боец.

Пробило гильзу, вспыхнул артиллерийский порох и просушенное дерево. Молодой красноармеец сбросил загоревшийся ящик, но болевой шок от сильного ожога не дал ему спастись. Он поднимался и снова падал, от жара лопались и вспыхивали остальные гильзы. Искрящееся пламя прожгло гимнастёрку, а следом взорвались снарядные головки.

Оставшийся в живых артиллерист бежал к пушке, невольно оглядываясь на исковерканное тело товарища. На нём скрестились очереди сразу двух японских пулемётов и свалили на горячий песок.

Илья Лубенцов, увидев, что артиллерист мёртв, принёс ящик со снарядами и продолжал вести огонь в одиночку. Он сумел накрыть станковый «Гочкис», заставил залечь наступавший взвод, а когда кончились снаряды, без сил опустился на дно капонира.

Сержанту везло, в него не попали ни осколки, ни пули. Но, контуженный близкими взрывами, он плохо понимал, что происходит, видя себя словно со стороны. Рядом лежали тела его товарищей, с которыми Илья служил больше года, – все они были мертвы.

Впереди отбивала атаку пехота. Сержант сдёрнул из-за спины карабин и умостил его на краю бруствера рядом с дымящимся от жара стволом пушки. Пуля отрикошетила от металла, обожгла лицо искрами. Боль словно отрезвила Лубенцова, вернув ему слух и способность понимать происходящее.

Японцы по-прежнему опасались орудия, поставленного на прямую наводку, и продолжали вести обстрел. Илья знал, что не способную обороняться пушку очень скоро разобьют. Пришла жалость к себе, матери. Он жил до службы в Заволжье и был старшим сыном в семье.

Отец уехал на заработки и пропал пять лет назад. В степном хуторе осталась мать, две сестрёнки и брат, совсем ещё малец. Вся надежда только на Илюху, без которого на их солончаковых землях не выжить. Колхоз полуразвален, семья держится за счёт огорода, двух коз и кур-несушек. Нельзя ему пропадать… и пушку не бросишь, хотя к ней не осталось снарядов.

Прибежал командир разведки, лейтенант Карпухин с помощником-ефрейтором.

– Ты чего здесь сидишь?

– А где мне ещё быть? Исправное орудие нельзя оставлять, иначе под суд угодишь. Или вы мне другой приказ доставили?

– Нет никакого приказа.

Шустрый и суетливый командир разведки оглядел мёртвые тела артиллеристов, над которыми вились мухи, вздохнул:

– Тяжко тут тебе пришлось.

– Мне-то ещё ничего. Ребят вон осколками вдоль и поперёк исполосовало. Закурить есть?

Лейтенант вытряхнул из помятой пачки папирос «Борцы» три штуки, все вместе закурили. Японцы заметили шевеление и дали несколько пулемётных очередей. Затем взорвались два снаряда, о металл лязгнули осколки.

– Прут самураи, – отряхивая песок, сказал Карпухин.

– Это я и сам вижу.

– Ну мы пошли, – заторопился лейтенант. – У нас телефон вон в тех кустах. Доложим обстановку комбату. Пусть решает, что дальше делать.

– Грач обстановку знает. Вы бы лучше принесли ящик со снарядами, который возле убитого валяется. И помощника своего мне оставьте.

С упрямой злостью напирал сержант Лубенцов на лейтенанта. Он весь расчёт в бою потерял, японский пулемёт разнёс и вражескую пехоту залечь заставил. А Карпухин только суетится без толку.

– Петро, сбегай за снарядами, – приказал лейтенант своему помощнику.

– Склон под обстрелом. Десяти шагов не пробегу.

– Не пробежишь, так ползи, – вмешался Илья.

– Там уже трое лежат. Хочешь, чтобы я четвёртым стал?

Неизвестно, чем бы закончился спор, но несколько японских солдат прорвались к пехотным окопам и стали забрасывать их гранатами. Сержант с руганью поднялся, готовый сам бежать за снарядами, но его остановил Карпухин.

– Сейчас Петро принесёт, – и достал из кобуры «Наган».

Ефрейтор, покосившись на ствол револьвера, заторопился выполнять приказ. Но двадцатилетний лейтенант не собирался грозить помощнику оружием. Положив «Наган» на согнутый локоть, он целился в японцев.

Семь-восемь солдат во главе с унтер-офицером, увязая в песке, бежали к пушке. Илья сдвинул предохранитель и выстрелил из карабина, целясь в унтер-офицера. Рядом опустошал барабан своего револьвера лейтенант Карпухин.

– Возьми лучше карабин, – передёргивая затвор, посоветовал ему Илья. – До них не меньше ста метров.

Сыпучий и крутой склон замедлял бег японских солдат. Сержант вторым выстрелом свалил одного из них, остальные продолжали упорно наступать, стреляя на ходу. Перепоясанный ремнями унтер-офицер что-то выкрикивал, не давая отделению остановиться.

Пули звенели о щит пушки, одна рванула гимнастёрку на рукаве лейтенанта. Илья Лубенцов, хороший стрелок, мазал – сказывалось нервное напряжение. Ефрейтор, задыхаясь от быстрого бега, опустил на песок ящик со снарядами.

– Заряжай свою мандулину. Карабином их не остановишь.

Это были последние слова ефрейтора из взвода артиллерийской разведки. Пуля ударила его в грудь под горло и вырвала клок порыжевшей от солнца гимнастёрки между лопаток. Лейтенант невольно ахнул и потянулся к помощнику.

– Наповал его, – открывая ящик, зло обронил Илья. – Будешь мне помогать, если не хочешь подохнуть.

Пушку с трудом развернули вручную. Угол горизонтального обстрела полковой «трёхдюймовки» составлял всего шесть градусов. Первый снаряд прошёл над головой атакующего отделения. Сержант до упора опустил ствол, снаряд пронёсся на высоте человеческого роста, свалив волной сжатого воздуха одного из японских солдат. Остальные, пригнувшись, продолжали упорно брести вверх по склону. Некоторые доставали из подсумков гранаты, готовясь их бросить.

В эти минуты, хоть и с запозданием, пришли на помощь разведчики лейтенанта Карпухина. Они открыли беглую стрельбу из карабинов и свалили на песок унтер-офицера. Лубенцов выпустил ещё два снаряда, и тоже взялся за карабин. Японское отделение отступило, на песке остались двое убитых.

Бой шёл по всей линии окопов. Сержант навёл пушку на атакующую цепь, успел выстрелить. И тут же услышал вой пролетающего снаряда. Японцы, подтянув на гусеничных тягачах две пушки, открыли сильный огонь по батарее капитана Грача и одинокому орудию на склоне. Старые пушки с массивными стволами посылали по десятку снарядов в минуту.