Текст книги "Новые соседи"

Глава 2

Старый голубятник, опершись грудью на подоконный камень, с тоской смотрел в узкое окно на лежащие внизу предгорья и вход в долину. С верхотуры голубиной башни всё было видно, как на ладони. По широкому тракту тянулась длинная, бликующая на солнце, колонна имперских воинов. Воины все шли и шли, вливаясь в долину, и Гораху стало казаться, что им нет числа, что в Дорчариан согнали бойцов со всей Империи.

«Тебя скоро сменят… Ты скоро будешь не нужен…» – три дня прошло с тех пор, как Горах услышал эти страшные слова от властного имперца в капюшоне. Старик немного прибрался в голубятне, выкинув старый хлам. Освободил место для новых птиц, как велели. Делал он это словно в полусне, и беспощадные слова раз за разом жалили его. «Ты скоро будешь не нужен».

Когда стремительная конница ночным штурмом захватила оба имения и Архогу, Гораха поднял лай пса у ворот, которого немногословные вояки в темных плащах пинком отправили в кусты. Тогда, забравшись на рассвете на башню и разглядывая захватчиков, Горах недоумевал, – на что надеются имперцы и в чью пьяную голову пришла мысль объявить войну Дорчариан такой горсткой воинов? Всадников была всего лишь сотня, не более…

Весь день Горах провел на башне, наблюдая за происходящим. Имперцы шустро перемкнули Долинный тракт и саму долину поверх Архоги, пустив конные разъезды и заворачивая горцев, которые хотели покинуть захваченные земли.

«Дурни собираются закрыть выходы наглухо, так, чтобы никто в Дорчариан не прознал? – усмехнулся Горах. – Сейчас, конечно, глухозимье и в горах безлюдно… Но рано или поздно кто-нибудь из долинных сел отправится погостить у родичей в Архогу и всё увидит. Новость надолго не припрячешь в укромном уголку – все равно сбежит».

Но теперь, разглядывая марширующих воинов и показавшийся из-за окоема обоз, Горах наконец-то стал понимать хитрый замысел. Захватчики придержали новости лишь для того, чтобы никто не напал, пока имперцев всего лишь сотня. Горах вздохнул и сплюнул вниз. Хоть умом голубятник и не богат, но слишком долго прожил на свете, чтобы не понять очевидного – имперцы прознали про соль и не смогли усидеть на месте. Словно жадные сороки – не могут удержаться и не утащить блестючую цацку…

«Скоро тебя сменят. Придут мои люди, привезут новых голубей» – порыв зимнего ветра вновь принес слова Сплетника. Вот же имечко… Горах вытер выступившие на ветру слезы и вновь уставился на вереницу повозок, пытаясь угадать, – в какой из них везут птиц и где едет сменщик.

«И как тонко просчитали всё, паскудники, – зло подумал Горах. – Почти все воины с Гимтаром наверху, за Колодцем приглядывают. А Дан Рокон с ближниками вроде и рядышком, у Матери Предков, а всё одно далёко…»

Тут старый голубятник, привыкший следить за юркими птицами в небе, приметил под облаками черную точку. Горах сразу понял – летит голубь. Летит из Империи, откуда шло войско.

«Неужели и ты, малыш, несешь нам беду? – подумал Горах, следя за приближающейся точкой. Тут старика словно окатило ледяной водой и сжало грудь. Он вскочил, споткнулся о корзину, чуть не упав, и бросился к люку. Распахнув, выпустил радостно загуливших, закрутившихся птиц в небо, «погулять». Невозможная, отчаянная мысль посетила голубятника – а что, если крылатый гонец несет не беду, а надежду? Вдруг это то самое «тайное письмо», про которое ему намекал танас?

«Одинокого голубя сразу бы заприметили – столько теперь проныр в плащах шныряют по имению… Да и сам проклятый Сплетник непременно увидит почтаря из-под своего капюшона, чтоб клиббы живьем жрали его печень», – с замиранием сердца Горах следил, как стая поднимается к небу. Одинокий гонец увидел сородичей и полетел к ним, воссоединяясь с семьей. Вдосталь накружившись, они все вместе, громко хлопая крыльями, вернулись домой.

– Иди, иди сюда… – ласково позвал старик и ловко поймал птицу. Голубь был от Колума, Горах сразу признал своего сизаря. – Сейчас попьешь водички, зерна поклюешь…

Руки у старого голубятника тряслись от волнения, он торопился, чутко прислушиваясь, – не хлопнет ли дверь внизу, не заскрипят ли ступени… Освобождая птицу, Горах увидел неладное – послание было неправильным. Крылатый гонец нес не тонкий невесомый свиток, а тащил комканный кусок грубой бумаги, плотно примотанный к лапке голубя.

– Совсем Колум из ума выжил, – голубиное сердечко трепетало в ладони Гораха, а грудка сизаря часто вздымалась. – Как же ты долетел-то, милый… – Горах наконец размотал бечеву и забрал послание.

Посадив голубя к суженой и обиходив, голубятник подошел к окну, смотрящему в долину, где было больше света, и всмотрелся. На бумаге неровно было выведено: Рокон. Гимтар. Уж эти-то значки-буквицы он мог сложить!

– Значит, своим, – подумал голубятник, пряча послание за пазуху. – Значит, верно, я суетился. Не подвела меня чуйка… – старик потер грудь.

«Теперь ты будешь не нужен, – прошептал Горах, повторяя ненавистные слова. – Врешь, проклятый имперец! Старый Горах еще послужит Дорчариан! Не даром дан Рокон явил милость, взял внучка в ближники… Такая честь для рода! Теперь Грах вместе с Даном строит работный городок у Матери Предков…»

Рокон или Гимтар? Танас или дан? Кому же отнести тайное письмо? Выглянув в окно, Горах уставился в долину и сплюнул от досады, увидев непотребное, – цепочку караулов за дальним мостом и прохаживающихся по полю воинов с копьями. Паскудники протоптали тропу по черной пашне и по зелени озимых, маршируя по ней туда-сюда. Земля ждала снега, теплого пушистого одеяла, но вместо этого дождалась проклятых имперцев. Словно хищные блестящие муравьи, имперцы шевелились на полях, окапываясь, ставя палатки и возводя навесы и сараи из жердей. Один из всадников, горяча коня, отделился от толпы и поскакал к вилле.

И Мадр с Мадлом, позор гор, с хлебом-солью вышли встречать имперцев… И вся Архога вслед за ними легла под имперцев… Вспомнив об этом, голубятник пристукнул по колену, наблюдая за приближающимся всадником. Кому же довериться, как передать послание? Горах верил, что в письме важные слова, которые помогут Дорчариан в так неудачно начавшейся для горцев войне. Голубятник снова посмотрел на дальний мост через Джуру, перекрытый воинами, и понял, что там ему не пройти.

«Неужели на старости лет придется ползти зимой по узкой тропе вверх, к Матери Предков? Ведь не дойду… – с тоской подумал старик. Всадник влетел в открытые ворота и спрыгнул с лошади. Конь громко заржал, топнув копытом. При виде недовольного жеребца Горах вдруг понял, что должен сделать. Сейчас! Сейчас же! Старик отшатнулся от окна, вновь споткнулся о несчастную корзину, едва не сверзившись с лестницы, и поспешил вниз.

Ойкон оседлал Сильного и двинулся из Старой Виллы. Жеребец горячился, вздрагивал от нетерпения – ему хотелось мчаться вперед что есть силы, но Ойкон не разрешал: можно ненароком сбить кого-нибудь. Вот когда они минуют пост имперских караульных за селом – тогда и раздолье. Тогда и можно будет поиграть… Рыжий важный господин Крент Грис разрешил Ойкону кататься на Сильном. «Чтоб кровь у жеребца не застоялась», – так и сказал. Сейчас господину Кренту некогда жеребцом заниматься – он готовился к дальнему походу…

Ойкон приблизился к распахнутым настежь воротам. Справа и слева висели приколоченные к воротным столбам Мотр и Маурх. Бедняжки! Ойкон привычно потупил взор, но вдруг увидел неладное и поднял глаза. Сорока уселась на воротную балку, прижала лапой к дереву бруса маленького воробышка и терзала его клювом. Бедный птенчик трепыхался в когтях злой сороки, уворачивался и верещал. Над мерзавкой кружили встревоженной стайкой воробьи, громко чирикая.

– Отпусти! Отпусти! – закричал Ойкон и стукнул по створке ворот. Обрадованные дармовым зрелищем стражники загоготали.

Сорока недовольно стрекотнула и опять ударила воробья клювом. Ойкон остановил Сильного и приподнялся в седле, встав на него ногами. Такого сорока не ожидала и выпустила птенчика, который свалился вниз. Ойкон успел поймать пушистый комочек, и стражники недовольно загудели. Сорока возмущенно протрещала что-то, качнула хвостом и улетела.

– Не плачь, не плачь, – приговаривал мальчик, пустив умного коня шагом. – Крылышки тебе помяла злюка, да?

Мальчик сюсюкал с птенчиком, который согрелся в ладонях и притих. Вдруг Сильный настороженно всхрапнул и ударил копытом. Ойкон огляделся. Дорога сделала поворот, и Старая Вилла скрылась за отрогом скалы, а Архога еще не показалась, скрытая облетевшими садами и перелеском. По дороге то и дело сновали имперские воины, но сейчас она была пуста. Из-за стожка сена показалась фигура старого горца в высокой меховой шапке. Старик огляделся и торопливо приблизился.

– Здравствуй, Ойкон! – издалека начал он. – Меня зовут Горах, я голубятник с Новой Виллы.

Старик сильно запыхался, и мальчик остановил коня, спрятав воробышка за пазуху. Тот защекотался, повозился немного и успокоился.

– Мне… нам всем… – старик запнулся. – Тебе нужно отвезти письмо.

– А кому это письмо? – заинтересовался Ойкон. Еще никогда никому он не возил письма!

Старик сердито посмотрел на мальчика и вздохнул.

– Танасу Гимтару, – буркнул он.

– Дедушке Гимтару! – улыбнулся мальчик и старик отшатнулся. – Он добрый, он меня про Ули долго-долго расспрашивал! Дедушка Гимтар беспокоился об Ултере!!

Мальчик засмеялся и протянул руку за письмом.

Старик вытер испарину со лба, зыркнул по сторонам и вытащил из рукава маленький кожаный тубус.

– Хорошенько запрячь-то, – проворчал старик. – Упаси Мать Предков тебя потерять его… Танас… дедушка Гимтар должен обязательно получить послание! Слышишь, Ойкон, обязательно! А то… – старик запнулся, потом кивнул сам себе и продолжил. – А то Ули плохо будет… Обязательно надо привезти письмо танасу. А кроме тебя – никого имперцы не выпускают.

– Ули будет плохо? – нахмурился Ойкон, покачивая тубус в руке. – А от кого письмо? И что там написано? – задумался мальчик.

– Эх, кабы я знал, что там написано… – прошептал старик, с тревогой наблюдая за дурачком.

«Ведь выкинет или потеряет… Или вообще забудет, куда и зачем едет…» – старик понял, что зря он это затеял и решил забрать послание.

– Это письмо от Оли для братишки Ули! – вскрикнул малец на огромном черном жеребце и торопливо спрятал тубус за пазуху. – А отнести надо дедушке Гимтару, – серьезно кивнул Ойкон. – Я сделаю.

Сзади, из– за поворота, послышался далекий еще перестук копыт, и старик вздрогнул.

– Только имперцы ни за что не должны про это узнать! – вскрикнул он. – Ни за что! А горцам скажешь – тебе к танасу по неотложному делу! Они проведут, помогут, – крикнул старик. Он вдруг подбежал к Сильному и шлепнул жеребца по крупу. – Скачи, мальчик! Скачи и благослови тебя Мать Предков!

Жеребец зло фыркнул, но Ойкон ослабил поводья, разрешая пуститься вскачь. Оглядываясь, он увидел, как старик Горах юркнул обратно в поле, прячась в стогу.

Сильный обрадовался и несся что есть мочи. Впереди показалось большое поле, запруженное чужаками. Они сновали туда-сюда, вбивали колья, разгружали большие телеги, вставшие в ряд.

«Плохие имперцы не должны узнать, что у меня важное письмо для дедушки Гимтара», – подумал мальчик и не подумал усмирять Сильного. Раздались предупредительные крики, и людишки брызнули с дороги, прыгая на обочину. Вслед мальчику неслись проклятия и грязные слова, но он не обращал внимания.

Вскоре показались первые дома Архоги. Село выглядело пустым: жители попрятались в домах, накрепко заперев ворота. Но Ойкон все равно придержал жеребца, чтобы никого ненароком не затоптать. Тут горское село, а не поле с плохими имперцами!

Он миновал площадь и проехал по главной улочке, почти выбравшись из Архоги, когда из-за ограды показался мальчик. Увидев Ойкона на жеребце, он встал на пути всадника и повелительно сказал.

– А ну, стой!

Сильный фыркнул, но Ойкон натянул поводья.

Мерех разгуливал по селу в одиночку – остальных мальчишек родичи не пускали за ограду – и скучал. Ему-то можно гулять, он – внук старейшины… Вот только хозяйничающие вокруг имперцы Мереху не нравились. Новые соседи пришлись мальчишке не по сердцу. Поэтому он даже обрадовался появившемуся Ойкону. Правда, Мерех немного побаивался злющего жеребца, – но тот рядом с дурачком выглядел удивительно спокойным…

– Ты куда собрался? – подбоченившись, спросил Мерех. – Опять Сильного выгуливать?

Мерех отчаянно завидовал приблудышу и сам мечтал прокатиться на могучем коне. Вот только все уже знали, что кроме Ойкона Сильный никого не признает. Ну и хозяина своего, Тарха, конечно же. Но вот где он теперь, этот Тарх?

– Нет, – лучезарно улыбнулся Ойкон. – Я важное письмо везу для дедушки Гимтара.

Услышав это имя, Мерех невольно присел и огляделся. Вдали показалась вереница всадников, направляющаяся в село.

– Ты что, дурак? Давай за угол, – прошипел он и юркнул за ограду. Мерех успел разглядеть среди всадников проклятого имперца в капюшоне. Ему-то точно не стоит попадаться на глаза!

Ойкон немножко обиделся. Он не любил это плохое слово. Те, кто называл его дураком, сначала обзывались, а потом обижали Ойкона. Но сейчас рядом Сильный, а он не даст в обиду! Поэтому мальчик послушно свернул за угол.

– И ничего я не дурак! – ответил Ойкон. – Мне дедушка Горах для дедушки Гимтара письмо передал. Сказал – важное-преважное! И никто, кроме меня, его передать не сможет!

– Врешь! – прошипел Мерех. – Покажи!

Ойкон запустил руку за пазуху. Воробышек испугался и клюнул мальчика в палец. Ойкон засмеялся и вытащил письмо. Мерех странно посмотрел на юного всадника и протянул руку.

– Только… – задумался Ойкон, прижимая послание к груди, – Горах велел не показывать и не говорить про письмо имперцам… – Лицо мальчика прояснилось, и он вновь доверчиво улыбнулся. Протянув свиток, он добавил. – Но ты же не имперец, верно?

Мерех выхватил тубус и раскрыл. Уставившись в коротенькое, – всего пару строк послание – он нахмурился и прочел. Нахмурившись сильнее, он отвел свиток в сторону и ничего невидящим взглядом смотрел перед собой. Ойкон достал проснувшегося воробышка и стал тетешкаться с птенчиком. Внук старейшины потер белый шрам на загорелом лбу и зло посмотрел на дурачка.

– Ме-ее-реех! Ме-ее-реех! – протяжно позвали со стороны площади. – Ме-ее-реех, иди домой!

Мерех вздрогнул, торопливо засунул послание в тубус и протянул обратно.

– Ты никому! Слышишь – никому! – прошипел он, уставившись в безмятежные голубые глаза дурачка из Ойдетты. – Кроме танаса Гимтара не отдашь это послание!

Бесхитростные глаза моргнули, и Ойкон упавшим голосом спросил.

– А то Ули плохо будет, да?

Мерех отпрянул и яростно потер белеющий шрам.

– Да! А то Ули твоему плохо будет. И нам всем!

– Ме-ее-реех! Ме-ее-рех! – вновь поплыло по безлюдным улицам Архоги. Внук старейшины топнул ногой и повернулся.

– Нашим, горцам, на все вопросы говори – «я гонец к танасу», – быстро проговорил Мерех и всадник кивнул. – А коли уж совсем допечет – кричи «Декурион в огне!» и рви поводья, Сильный вынесет, – выпалив это, мальчик побежал прочь, крикнув напоследок.

– Скачи, скачи быстрей, Ойкон из Ойдетты!

Подбежав к дому, Мерех увидел раскрытые ворота и старого слугу Маттха рядом. Это он и голосил на все село.

– Чегось так долго-то? – проворчал старик. – Гости у нас. Ждут. Ждут тебя… – Мерех пронесся мимо ворчуна, запрыгнув на крыльцо. Он увидел во дворе имперцев в коротких плащах и понял, что за гость дожидается в доме.

Мерех угадал верно. Противный Сплетник вновь шушукался с дедом. Посмотрев на отца, Мерех отвернулся, сглатывая горький комок в горле.

– Завтра! Я уезжаю завтра! – наседал Сплетник. – И мне нужен ответ.

– Я сам поеду! – набычился Мадлл, но имперец лишь отмахнулся.

– Не то. Не то. Согласны с предложением или нет? Едет мальчик за солью? – надавил голосом Сплетник.

– Да, – тяжело вздохнув ответил дед. – Но я дам ему верных слуг…

– Сколько угодно, – отмахнулся Сплетник, вставая. – Не провожайте…

Взмахнув плащом, он удалился.

Ночь опустилась на притихший дом старейшины Архоги. Те слуги, что оставались в доме, перестали носится по двору, собирая припасы в дорогу. Тем, кому суждено было сопровождать мальчика, – угомонились после жадной любви и уснули, обняв жен. Забылся пьяный Мадлл, уронив голову на стол. Задремал старейшина Мадр, погрузившись в короткий стариковский сон.

Только Мереху не спалось. Дедовы нравоучения о том, как держаться с имперцами, и пьяные бессвязные крики отца разбередили мальчика, отпугивая сон.

На цыпочках он вышел во внутренний дворик и огляделся. Никого. Ловко вскарабкавшись по каменному боку уличной печи, Мерех спрятался на ней, прислонившись спиной к еще теплому

дымоходу. Он покосился на лавку у стены и потер шрам. Шрам давно не чесался, но привычка осталась. Про шрамы ему теперь многое известно… Танас Гимтар ему рассказал… Мерех легонько пристукнул по дымоходу.

Когда-то гадкий Ултер в этом самом дворе ударил Мереха головой о печь с такой силой, что кожа лопнула и шрам остался… Мерех не ожидал, что сын дана так озвереет – вот и получилось Ултеру застать врасплох … Иначе он бы показал… Мерех поднял глаза и посмотрел на звезды. Те перемигивались и внимательно слушали безмолвный рассказ мальчика.

Наследника Ултера тогда здорово наказали – отправили прочь, в горы, вместе со старым Хродвигом. А дан с танасом на следующий день приехали извиняться за драку…

«Не решились ссориться со старейшиной Архоги…» – хвалился отец.

Дан Рокон с дедом пили мировую чашу в гостевых покоях, а танас Гимтар сидел на той самой лавочке, на которую сейчас смотрел Мерех. Старик поймал проходящего мимо внука старейшины.

– Ну-ка подь сюды, – подозвал танас мальчика и усадил рядом, разглядывая рану на лбу, затянутую лечебной смолой. – Да уж… Шрам-то, пожалуй, останется. Гимтар вдруг закатал рукав и показал багровый продольный шрам на предплечье. – Видишь?

Мальчишка кивнул. Сидеть рядом с танасом было неуютно.

– Знаешь, от кого?

Мальчишка мотнул головой.

– От Эндира-Законника, – ответил Гимтар и закивал, когда Мерех вскинулся. – Да, да. Так бывает: малые были совсем, дурни… Вроде вас с Ултером. Брат бросился с ножом – горячий тогда был… – старик улыбнулся своим воспоминаниям. – Эх, столько лет-то прошло, а шрам остался… Как подпись, от живого. – Старик дернул себя за бороду. – Видишь, и между братами такое случается, а вы ж мальцы совсем… Так что ты на Ули злобу-то не таи. Коли война с имперцами случится – ведь всё одно вместе с наследником встанешь, плечом к плечу биться. Ты ж ведь не гворча какой?

Мерех тогда вскинулся, и сказал, что он не гворча… Хоть и не верил, что война с имперцами может случиться, – ведь в доме об имперцах говорили только хорошее и Империю привечали…

– Что же делать? – прошептал мальчик, обратившись к звездам, отводя взгляд от пустой скамьи. Когда подлые гворча напали на Старую Виллу, говорят, танас лично зарубил нескольких. Гимтара даже ранили в ногу!

– Что же делать? – вновь прошептал мальчик и подумал о дедушке, об отце…

– Ты же не имперец? – подмигнула ему одна звезда, повторив вопрос доверчивого дурачка.

– Ты ж ведь не гворча какой? – мигнула вторая звездочка, вторя за танасом Гимтаром.

– Я не имперец… И не гворча… – упрямо прошептал Мерех. – Я потомок гордого Домарха!

«Ага, и по приказу своего деда ты поведешь имперское войско к Матери Предков…» – хихикнул подленький голос внутри Мереха.

– Я потомок гордого Домарха! – вновь повторил мальчик, а любопытные звезды перемигнулись, спрашивая: «А кто такой этот Домарха?»

Мальчик вспомнил знакомые с младых лет слова родового преданья.

И крикнул тогда Домарха клич во все горы – Декурион в огне! Отослал он жен и детей к родовым горам, а некоторых отправил в Декурион, чтобы ожесточились сердца их мужей и братьев. Чтобы встали они несокрушимой стеной на пути врага. Воевал Домарха хитростью – заманивал врагов в ущелья, скатывал на них камни.

«Заманивал врагов и скатывал камни, – пораженно повторил Мерех и спрыгнул с печи, едва не угодив ногой в кадку. – Заманивал врагов и скатывал камни».

Мерех понял, что должен сделать. Он погладил Волка у ворот, чтоб не гавкал попусту и выскользнул в ночь. Шумел огромный имперский лагерь, мимо которого по обочине проскользнул юный горец. Журчала в темноте Джура, ухала в перелеске огромная страшная птица. Каменные дорожные плиты белели в лунном свете, указывая путь, и вскоре Мерех увидел вдали высокий очертания голубиной башни на фоне звездного неба. Новая Вилла! Туда-то ему и надо… Нужно срочно поговорить со старым голубятником Горахом, – мальчик вновь повторил про себя прочитанное послание, которое увез Ойкон.

– Декурион в огне, – нараспев повторил мальчик. Так начиналось письмо! Декурион в огне – эти слова давным-давно перед битвой произнес славный Домарха, его предок… И он, Мерех, спасет честь даипа, не запятнает памяти первого Князя Долины…

Мальчишка перебрался через ограду, хоронясь в тени елей, и юркнул в невысокий домик, прилепившийся к основанию башни. Внимательный наблюдатель смог бы увидеть, как в глубине домика заметался слабый огонек лучины. Вскоре мальчик выскользнул прочь, никем не замеченный и растаял в ночи.

Слабый огонек лучины внутри домишки голубятника сменился ровным светом лампы… И уж это-то не смогло пройти мимо внимания домочадцев: уж больно непростые люди сейчас гостили в Новой Вилле! Когда задумчивый старик вывел оседланного ослика через заднюю калитку, кивнув заспанному сторожу-знакомцу, он и не заметил, как за ним следом скользнула неприметная тень.

Горах, до конца еще не проснувшийся, повторял про себя слова послания, которые передал ему Мерех. Кто бы мог подумать – мадровский внучок вызвался помочь! Голубятник повторял и повторял про себя важные слова, чтобы они намертво зацепились друг за друга, утвердились в памяти, и чтобы он в истинном виде доставил их Дану Рокону.

«Декурион в огне»… – в сотый раз повторил Горах, ступая на мостик, когда ему навстречу вышли люди в коротких плащах. Горах с испугом огляделся – и увидел имперцев, подходящих сзади… Крепко же он задумался!

– Далеко собрался? – добродушно улыбаясь, к нему приблизился один из подручных Сплетника.

– Ага, и посреди ночи-то? – раздалось позади.

– Пойдем с нами, горяченького попьем, поведаешь нам о своих печалях, – недобро скалясь, передний взял ослика под уздцы.

Горах понял, что эти страшные люди будут спрашивать так, что он им все расскажет. «Декурион в огне, – ожесточил свое сердце старый голубятник. – Коварный Сплетник не должен ничего узнать!»

Горах был беден. Он никогда не голодал, почти всю жизнь проработав на Вилле, но богатств не скопил. И потому никогда не держал в руках ни меча, ни копья – слишком дороги. Но у любого горца, даже самого бедного, есть нож. С молодости родичи учат недорослей ухваткам и основам ножевого боя. А уж если потом, когда-нибудь, вдруг, настает нужда для горца взять в руки меч или копье, – то поверх ножа хорошо ложится любое оружье…

Нож у старого горца был. Неловко спешиваясь и запутавшись в попоне, Горах незаметно достал из рукава верный клинок. Тень в плаще держала поводья, с улыбкой глядя на испуганного старика. Горах покачнулся и резким ударом пронзил врага под мышку. Позади раздался предупредительный вскрик, но Горах схватил раненого имперца и перевалился с ним через низенький парапет в родные объятья журчащей внизу Джуры.