Электронная библиотека » Владимир Проскуряков » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Иоган Гутенберг"


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 15:01


Автор книги: Владимир Проскуряков


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

«Сколько раз, зная свой бешеный характер, свою необузданность, он говорил себе – это было в последний раз. Человек, мужая, приобретает уверенность и непоколебимое спокойствие, и вот опять неудача. Всему виной женщина, но не монах же он, чорт возьми! В жилах этого большого тела, силу и ловкость которого так радостно ощущать, бежит настоящая кровь, – кровь завоевателя.

И потом, он не позволит, чтобы посторонние люди совались в его дела, он проучит их всех, как проучил этого башмачника. Но суды ему надоели», – так думал Гутенберг и чувствовал обиду, огорчение и злость.

«Началось так: Анна обвинила его перед духовным судьей в том что он нарушил свое обещание жениться на ней. Может быть, он и права, но никто не может повелевать Гутенбергу, никто ему не указ.

Шоттен Лавель – этот башмачник – посмел явиться свидетелем на суд. Этого нельзя стерпеть. Он здорово обругал этого лжеца и негодяя. Снова жалоба, теперь уже в городской суд. Присудят к штрафу, а денег так мало, деньги нужны на дело».

Андрей молчит и опустил глаза. Этот мальчишка, конечно, все знает и чего доброго еще смеется над ним.

Вслух: Что ты молчишь, Андрей?

– Мастер, я думаю о твоем изобретении.

Гутенберг оживляется, можно в беседе забыть огорчения и обиды.

– Давай поговорим, помечтаем о будущем. Пусть неприглядность сегодняшнего нашего существования, ничтожество и бедности наши озарятся лучами величественного восхода нового светила, которое сейчас еще скрыто тенью. Мы, подготовляющие появление книгопечатания, пока единственные знаем, что оно действительно будет, но и мы не можем еще уяснить себе и малой доли его последствий.

Безвестный современник наш изобрел порох. Приходит конец неприступному замку, мощи и доблести рыцаря в железных доспехах, власти руки, вооруженной мечом и секирой.

Порох будет страшной силой разрушения и смерти, но разум подчинит эту силу извечной борьбе людей с природой, и порох послужит смирению ее непокорности.

Но намного больше силы разрушения и созидания скрыто в моем изобретении.

Рыцари, князья, епископы, короли, императоры и папы преклонятся перед величием его и властью. С невиданной быстротой печатный станок завоюет землю, я вижу учеников моих, разносящих дело мое по всем городам и странам. Книги будут переходить из рук в руки, нужные и понятные всем, как золотые монеты. Печатники получат почет и достаток. Мое имя будет повторяться в устах поколений. Слава, она, как молодое вино, бросилась мне в голову.

Спокойствие!

Он помолчал и продолжал, как бы в раздумьи:

– Я напечатаю библию, как замыслил. Церковь первая использует мое дело. Но светские владыки, купцы и ростовщики – они жадно протянут руки к книгопечатанию, как за отточенным оружием в битвах своих за господство и барыши. Печатное слово, подобно гигантской змее будет обвивать и душить, чаровать и жалить. Бедные горожане и земледельцы, когда вы научитесь читать, какую ложь поднесут вам ваши владыки.

Но не будем страшиться. Обоюдоостро оружие книгопечатания, она таит в себе две великие силы: разум и единение. Князья и архиепископы всегда держались разобщенностью народа и его темнотой. Пора перестраивать жизнь справедливо. Книгу будут читать все, она будет двигать жизнь к лучшему будущему и разжигать ярость против скудности настоящего. Будет веселое время! Верь мне, Андрей, и мы его зачинатели!

Гутенберг встал и, обращаясь к окну, сквозь цветную слюду которого пробивались первые искры рассвета, продолжал:

– Я приветствую прежде всего моих неизвестных друзей, которым предстоит продолжать мое дело. Знаю одно: мое новое искусство, как жизнь – его нельзя вытоптать и заглушить. Оно всюду, оно всегда – пока будет дышать человечество. Я вижу – проходят века, вот лежит книга, я склоняюсь над ней и читаю оттиснутый в ней какой-то неисчислимый год.

* * *

Дритцен заболел. В сочельник 1439 г. он был при смерти; какие мысли блуждали в его обессиленном мозгу, не слова ли этой непроизнесенной речи его учителя?!

Дритцен умирал медленно и трудно. У постели умирающего были родственники. Андрей пожелал исповедываться.

Последнее покаяние его принял Петер Эккарт, священник церкви св. Мартина.

Одно из епископских предписаний XIII века так определяло содержание вопросов на исповеди для различных сословий:

«У крестьян спрашивать о воровстве, главным образам об утайке десятины и первых плодов, податей, четвертных взносов, земельных повинностей, а также о нарушении меж и захвате чужой земли, а также о налогах и поджогах.

У батраков, волов о до в, работников, пастухов и иных подобных людей пусть спрашивает священник, верно ли блюли они имущество господ своих, верно ли справляли они работы и службы на них возложенные.

У купцов и горожан… спрашивать, не творили ли лжи, обмана, ростовщичества (лихвенных ссуд), неправного обмена, не обмеривали ли, не обвешивали ли…».

Законченная система полицейского сыска на потребу сильным мира сего. Возникает вопрос: а как же тайна исповеди, провозглашенная церковью? Ведь за нарушение этой тайны духовника ожидали строгие кары.

История жизни Гутенберга дает ответ на этот вопрос. Вскоре после смерти Андрея в возникшем процессе между его братьями и Гутенбергом показания священника о содержании исповеди Дритцена фигурируют полностью, обнажая истинную сущность этой «тайны».

Пастырь душ – Эккарт был практическим человеком и вместо напутствия умирающему он прямо спросил: не имеет ли Дритцен долгов и не должен ли кто ему?

Дритцен взволновался и поведал священнику о своем участии в товариществе Гутенберга, вложенных в товарищество деньгах, очевидно Андрей считал это грехом против своих братьев.

Петер Эккарт был мелким провокатором, ему далеко до позднейших его собратьев, предававших революционеров после того как им удавалось выведать на исповеди признание мятущейся души участников заговоров и восстаний, веривших в действительную святость тайны «беседы с богом».

Гутенберг не был у смертного одра своего ученика, его волновало другое, он боялся разглашения своей тайны, ибо часть приспособлений его нового искусства находилась в доме Дритцена.

Ряд свидетелей показывает, что Гутенберг через своего слугу Лоренца Бейльдека и Андрея Гейльмана добивался того, чтобы из пресса, находившегося в доме Дритцена, были вынуты какие-то формы и разобраны так, чтобы никто не мог догадаться для чего они служат.

Есть основания думать, что печатный пресс, заменивший старый способ оттиска печати проглаживанием листа, был уже к этому времени изобретен Гутенбергом. А формы, о которых так заботился Гутенберг, надо полагать, что они имели прямое отношение к отливке подвижных металлических литер.

Смерть Дритцена чуть было не повлекла за собой новые осложнения в усовершенствовании искусства книгопечатания. Братья его подали в суд на Гутенберга жалобу, требуя, что бы он либо вернул им деньги, вложенные в товарищество их покойным братом Андреем, либо принял их участниками в дело. Гутенберг очевидно вовсе не хотел принимать братьев Дритцена в товарищество, денежный же иск грозил разорением.

На жалобу Дритценов Гутенберг представил суду пространное объяснение; допрошено по этому дело было 39 свидетелей.[20]20
  Судебное дело этого процесса дало материал для настоящей главы.


[Закрыть]

Мейстером Куно Нопе и советниками, разбиравшими тяжбу, вынесено решение, присуждавшее Гутенберга к уплате всего 15 гульденов, процесс по существу выигран изобретателем.

Но благоприятное окончание процесса не решало основного вопроса, – стоявшего перед Гутенбергом. Страсбургские дела показали ему, что с теми незначительными средствами, которыми он располагал и мог здесь получить от своих компаньонов и учеников, ему на завершить начатое им дело. Гутенбергу нужен был состоятельный человек, который согласился бы вложить в затеваемое им предприятие значительно более крупные суммы.

В поисках такого человека мы встретим Иогана Генфлейша, именуемого Гутенбергом снова в его родном городе Майнце.

На фамильном гербе Генсфлейшей на красном щите изображен идущий человек. В поднятой правой руке он держит перед собой плоскую широкую чашу, левой – опирается на палку, плащ его развивает ветер.

Предки оставили изобретателю в наследство бедность и скитания, чашу он сам наполнил крепчайшим вином и подносит ее человечеству.

IV. ПЕРВАЯ ВСТАВНАЯ НОВЕЛЛА
(В которой описаны сутки в средневековом городе и рассказывается о печальном конце одного изобретателя)

ОСЕННИМ утром в город въезжал обоз. Миновав городские ворота, передняя повозка увязла в жидком месиве грязи. Лошади бились под ударами кнута, люди кричали, перемежая приказания и советы тяжкой руганью.

Странствующий монах в обтрепанной одежде, который вслед за обозом вошел в город, остановился, послушал и, взглянув на высокий шпиль собора, поднятый вдалеке над нестройными грядами низких домов, неспешно двинулся дальше.

Повозка, доверху нагруженная товарами, накренилась, грозя опрокинуться. Люди, суетившиеся около лошадей, посылали проклятия невинным горожанам, магистрату и всем, кто, как им казалось, делал таким тяжелым купеческий промысел средневековья.

Группа купцов верхами сопровождала обоз. Один из них не стал дожидаться конца происшествия и, хлестнув коня, рысью двинулся по улице. За рыночной площадью он свернул в переулок и постучал у дверей деревянного двухэтажного дома с пристройками, балконами и башенками.

Наверху в окне мелькнуло женское лицо. Путешественник втянул носом воздух – пахло снедью, труба над домом дымилась.

Купец был тяжелым сутулым мужчиной, на бородатом лице его поперек лба розовел шрам, у седла висел меч с простой рукоятью.

Хозяин дома встретил незнакомца неприветливо. Маленький рыжий человечек с лисьими повадками переступал с ноги на ногу перед своим мрачным гостем и упорно смотрел в сторону. Трудные обстоятельства последних дней выбили его из привычной колеи, и он никак не мог вернуть себе врожденную развязность. В городе было неспокойно, ремесленники враждовали с патрициями, к которым принадлежал и хозяин. Можно было ожидать открытого столкновения.

Купец по занятиям, член магистрата он опасался нового увеличения налогов или даже изгнания из города.

Кроме того, в этот день он собирался праздновать свадьбу дочери и все это было не вовремя. Новоприбывший передал хозяину письмо и объяснил в кратких словах, что купеческий старшина соседнего города шлет ему привет и просил проезжего купца устно добавить то, что упущено в этом кратком послании.

Хозяин, видимо, все еще не знал, как ему отнестись и к письму, и к стоявшему перед ним незнакомцу, а тот не уходил, стоял перед ним огромным медведем, казалось, в комнате стало темно и не хватает воздуха.

Наконец, тугие мозга хозяина взвесили все и освоили положение. Проявляя совершенно неожиданную живость, он позвал слугу и велел ему бежать найти мастера Иогана, старшину цеха оружейников, и сказать ему… речь свою он окончил уже за дверью.

– Мастер Иоган большой человек в нашем городе, очень большой, – пояснял он вернувшись. Мы с ним враги, – он хихикнул, как будто залаяла лиса. – Но я рад ему услужить, очень рад.

Медведь понимающе глядел на него и издавал тихое ворчанье.

Потом они сидели рядом за столом и вели беседу вполголоса, дочь хозяина несколько раз подходила к двери и прислушивалась, но ничего не могла разобрать.

Слуга вернулся и сообщил, что старшину оружейников он не застал дома, ему там сказали, что мастер ушел в собор. В этот день было воскресенье.

У дверей собора ожидала толпа убогих и нищих. Горожане подымались и спускались по каменным ступеням – служба приближалась к концу. Подошел одноглазый человек в простом платье слуги и, отпихнув ногой калеку, который сидел на нижней ступени, схватил за руку стоявшую с ним женщину. Молодая женщина, с тяжелым остановившимся взглядам, одетая в жалкое рубище вскрикнула от неожиданности и последовала за одноглазым. Безногий послал им вслед непристойную ругань.

– Я от мастера Иогана, – тихо сказал циклоп, – ты должна показать под присягой, что человек, которого ты не знаешь, обесчестил тебя и живет с тобой. Тебе за это заплатят.

– Зачем? – Не твое дело.

– Я хочу знать?

– Видишь ли, в уставе сказано, что за такие дела мастера выгонят из цеха…

Женщина опустила глаза и промолчала.

Собор был головокружительно высок. Сквозь цветные стекла расположенных наверху длинных узких окон падал колеблющийся свет.

Навстречу ему поднимались звуки органа. Позолота стен и алтаря искрилась и темнела. Над головами молящихся простиралась гнетущая масса камня и полутьмы, определяя человеческое бессилие перед божественной властью, которая в сущности была маской власти земной. Сквозь открытые двери виднелось мягкое сиянье осеннего дня.

Из храма вышла группа людей, одежда которых обличала зажиточных ремесленников. Они направлялись к ратуше и, не, дойдя до нее, остановились у статуи Роланда.

Говорил высокий худой мужчина, похожий на роландов меч, воткнутый в землю. Круглая шляпа с полями бросала тень на верхнюю часть лица, большой нос, – как клюв хищной птицы, загибался книзу, и, казалось, хотел вонзиться в выдвинутый вперед раздвоенный подбородок.

– Мой ученик вчера вечером подслушивал у дверей монетчика. Там собрались его родичи и несколько знатных граждан, я знаю всех, кто ходит к монетчику. Хвастуны грозили проучить наглых ремесленников, и монетчик, даже примерял доспехи и надевал шлем на свою пустую голову. Он говорил, что у него достаточно мечей, секир и решительных людей, чтобы разогнать мужичье, которое испугается, и палки. Каково это слышать вам – мастерам, великим своим искусством стяжавшим славу во всем королевстве, да что я говорю – во всем свете. Не довольно ли этим пустозвонам сидеть в магистрате и набивать свои и без того распухшие кошели?!

Речь говорившего была принята сочувственно. Ободренный мастер продолжал:

– Я говорил вчера с капелланом нашего святейшего епископа. Он поведал мне, что епископ также недоволен магистратом. Надо действовать, граждане!

– Раскроить головы патрицианским выродкам! – бросил один из собеседников.

– Ткачи ненадежны, мастер Иоган, – произнес другой: они жалуются на малые достатки и завидуют остальным.

– Среди подмастерьев идут дурные разговоры.

Иоган. – Неужели мы, цеховые мастера, еще недостаточно сильны, чтобы постоять за себя?

– Знатные веселятся, – снова перебили его.

– Пусть веселятся! Поможем им переселиться к самому дьяволу в преисподнюю. Я отвечаю за оружейников, они встанут под знамя своего святого патрона!

Снова молчание.

– Да, чего и ждать, если даже среди моих мастеров есть изменники! – продолжал глухой голос оружейника.

Тишина длительной паузы подчеркнула волнение.

– Некоторые из вас знают Андрея, что живет у железных ворот. Темный человек, якшающийся с иногородними и бродягами. Он хвалился перед людьми, что знает новый секрет производства и лучше подохнет, как последняя собака, чем откроет его собратьям по цеху.

Круг враждебных взглядов замкнулся и один из участников разговора задал вопрос:

– Что же думает старшина оружейников?

К ратуше приближался обоз иногородних купцов. Впереди на рыжем коне ехал сутулый тяжелый мужчина с розовым шрамом поперек лба.

Мастер Андрей был еще молод. Он стоял во дворе своего дома, что у железных ворот; ветер играл его черными волосами и шевелил складки плаща. На ладони левой руки его лежал кинжал, который он рассматривал.

Перекинув кинжал в правую руку, Андрей размахнулся и бросил его в стену. Сталь сверкнула в воздухе, лезвие вонзилось в дерево и задрожало как струна.

– Это ей или ему, – прошептал он.

– Мастер, – обратился к Андрею подошедший юноша. – Я проходил сегодня мимо дома купца Штокера и говорил со слугами. Свадебный обед готовят.

Андрей вырвал кинжал из стены и оказал:

– Ты глуп, подмастерье. Клинок этого кинжала лучше чем у сарацинского, которым хвастался прошлый раз заезжий рыцарь, да и рукоять красивее. Этот кинжал сделал я, мастер Андрей. А ты вот навсегда останешься подмастерьем, какого бы искусства в своем деле ты не достиг, потому что ты беден, как последняя крыса нашего собора и не сможешь заплатить всех поборов, которых потребуют с тебя цех и власти. Мастера ловко околпачивают вашего брата, но и я, кажется, тоже попаду в их лапы.

– Дочь Штокера… – снова начал подмастерье. Андрей перебил его.

– Так уж повелось: у крестьянина есть рыцарь, у меня – цеховой старшина, у тебя – мастера, даже императора и того прижимают князья и папа, иначе он не стал бы просить помощи у горожан. Не знаю только, кто притесняет святейшего папу и бога, но кто-нибудь и у них есть. Меняя тему:

– Завтра должен притти человек, ты его не вводи в дом, а только спроси, где мне с ним встретиться и молчи об этом.

Мастер Иоган не пошел к купцу Штокеру – между их домами лежала пропасть, вырытая сословной борьбой, но они встретились в этот день.

Мастер смотрел на своего собеседника сверху стеклянными глазами хищной птицы, – вот сейчас ударит клювом сидящего перед ним зверька. Штокер издавал тихий лисий лай, говорил пустяки и никак не переходил к главному.

Наконец:

– Я получил сегодня письмо от моего друга из соседнего города. Он пишет, что один из мастеров цеха оружейников переселяется к ним, искусный мастер, знающий новые тайны вашего ремесла.

Птица заметалась, как будто хотела взлететь, потом нахохлилась. Лис остался доволен произведенным впечатлением и продолжал:

– Этот человек мне тоже мешает. Потом я надеюсь, что мастер мастеров не забудет моей дружеской услуги, я скоро думаю послать моего сына на ярмарку, а на оружие теперь большой опрос.

На свадебный пир к купцу Штокеру было приглашено много гостей. Из дома доносились голоса, в окнах горел яркий свет. В темноте перед домом прогуливался высокий человек. Со стороны рыночной площади послышались шаги. Прохожие шли медленно и разговаривали вполголоса. Высокий скрылся за углом дома и прирос к стене, он расслышал:

– Мастер вчера сильно проигрался в доме на старой улице. Знаешь, трое молодцов заполучили там зал для игры в кости. Жулить нельзя, они позволяют играть только их костями.

– То-то он так зол нынче… Люди прошли, но остановились невдалеке.

Шумно распахнулась дверь, и из дома в сумрак и грязь вывалились двое. Один из них громко икал и пытался запеть. Это был монетчик. Другой хранил молчание. Вышли они, чтобы освежиться и отдать дань природе.

– Я тоже не на яблоне вырос, – говорил монетчик. Не этим дуракам провести меня. Я соберу людей и сам еще могу хорошо орудовать мечом, даром, что я не рыцарь. Хорошо это пел рыцарь:

Мы научим мужичье…

Он снова попробовал запеть, но ничего не вышло. Человек у стены зашевелился.

Люди, которые ожидали в конце переулка, быстро подходили, над говорившими пролетел и ударил в косяк двери тяжелый камень.

Без звука они юркнули в дом. Стукнул засов. По переулку раздался топот убегающих.

На минуту в доме затихло, потом шум усилился и зазвенело оружие.

Тогда высокий человек отделился от стены и быстро скрылся.

Андрей, это он прятался за углом и был свидетелем нападения на монетчика, спешил к городским воротам.

Стража пропустила его, т. к. его знали, и он сказал, что несет заказанное оружие владельцу соседнего замка, который стоял на горе невдалеке от городских стен.

Шел он без цели, не замечая дороги. Становилось холодно. Андрей замедлил шаги, поднял глаза и вздрогнул. На фоне звездного неба перед ним вырисовывались два массивных столба. Под перекладиной неподвижно в полном безветрии висел полуиссохший труп, устрашая окрестных разбойников.

У подножья виселицы что-то зашевелилось.

– Сова, подумал Андрей.

С земли поднялась человеческая фигура.

Все трое, двое живых и мертвец, были одинаково тихи.

Молчание нарушил человек, поднявшийся с земли:

– Я думал хоть здесь никого до утра не встречу.

– Везде можно найти товарища, – последовал ответ Андрея.

– Ты кто, – забеспокоился незнакомец. – Бродяга.

– Это хорошо. Понимаешь, нельзя жить – господа отняли все: землю, луга, воду. Я земледелец, работал на господина, платил (Налоги и штрафы, собирал на владельца замка солому, ягоды, загонял дичь. Недавно наши слышали хорошего священника, он говорил: нет всего этого в священном писании, господа идут против бога. У меня сына затравили собаками, это тоже по писанию? Я убежал. Завтра войду в город, буду дышать свободным воздухом.

– Ты получишь полную свободу подохнуть с голоду. Стало опять тихо, так тихо, что хотелось крикнуть. I На этот раз заговорил Андрей.

– В Троицу за рекой горели леса. Солнце было, как красный матовый щит. В сердца вселялось глухое беспокойство, я ходил потерянный и чего-то ждал, люди говорили, что кровавое солнце предвещает чуму.

Незнакомец. – В Троицу мимо нашей деревни проходили прокаженные – человек десять. Один из них хотел войти в селение. Мы прогнали его камнями.

Андрей. – Я полюбил девушку и томлюсь, как тогда, во время пожара. Закрою глаза и вижу ее, протягиваю руку и чувствую ее. Сердце мое стало так огромно, что разрывает грудь. Сегодня эту девушку выдают замуж…

Незнакомец. У нас поп повадился ходить к жене моего кума. Ловкую штуку мы с ним сыграли. Я тебе расскажу.

К полуночи посетители кабачка стали расходиться. Хозяин зевал, часто подходил к двери и выглядывал на улицу. В комнату прошмыгнула большая собака и спряталась под столом. Собаку били, с визгом она перебегала с места на место. Наконец, хозяин принес головню и ткнул ею собаке в морду, с воем она бросилась в дверь.

Больше всех пили мастер Иоган и проезжий купец со шрамом на лбу. Купцу предстояло утром двинуться в дальнейший путь, товар везли на ярмарку.

Старшина оружейников был пьян.

– А вдруг он убежал, ведь он мог бежать? – спрашивал он. – Мог, – ворчал купец, поднимая кружку.

Пьянея, купец становился словоохотливым.

– Я уважаю ремесленников, но им далеко до купцов. Не обижайся, мастер. У вас зады приросли к скамьям, и ноги – к земле родного города. Что вы знаете и видели? Ничего.

Я исколесил много стран. Теперь возвращаюсь из Венеции. Вам и в сказках не придумать такого города. Мы, немецкие купцы, пользуемся там великим почетом. Наш купеческий двор получше рыцарских дворцов. Видел бы ты, как купцы со всего света собираются в колоннаде на площади ев. Марка, где городские весы. В день успения св. девы я видел обручение венецианского дожа с морем. Вот это торжество! До сих пор мурашки бегут по спине. Папа Александр мирился в Венеции с императором нашим Фридрихом и тогда папа, возвеселившись, даровал дожу перстень, благословив сочетание владыки Венеции с морем. С тех пор венецианцы забрали власть над морем.

В день обручения великое множество разноплеменного народа собирается на праздник. Все море от св. Марка до Лидо кишит разукрашенными лодками, как тухлое мясо червями. На «Буцентавр» – корабль, на котором двести гребцов, всходит дож, окруженный сенатом, советом, послами. Видел бы ты этот корабль, он двухэтажный, покрыт золотом, статуи по его бортам. Толпы шумят и ревут как буря. Дож бросает в воду перстень и говорит: «Море, мы обручаемся с тобой в знак нашего истинного и вечного господства».

Венецианцы на своих кораблях объездили весь свет. Рассказывал мне один венецианский купец, что пришлось ему быть в Эфиопии, где все люди черны, как сажа, а близко от этих мест живут люди с песьими головами.

Мастер обижен, но не хочет ссоры.

– Пью за ремесленников и купцов, – говорит мастер Иоганн, – ибо, как сказано в писании; мы есть соль земли. Император, когда был в нужде, занимал деньги у городов. Чьи он занимал деньги? Наши. Священный отец и его епископы, на чьи даяния воздвигают храмы и ведут, – я говорю не в осуждение, – неплохую жизнь? На наши. Верно я говорю?

– Верно, – подтвердил купец.

Дверь приотворилась, и из-за нее выглянуло безобразное лицо одноглазого.

– Пора, оказал мастер Иоган, – хозяин, зажги фонарь. Одноглазый взял фонарь и пошел освещать путь своему господину.

Купец сидел покачиваясь, лавка под ним трещала.

– Вернулся? – опросил мастер.

– Да.

– Сказал людям?

– Сказал.

– Дурак купец, надоел мне хвастовством и баснями. Он уезжает рано. Сейчас пьян и не хватится, что меч его пропал. Надо хорошо спрятать, чтобы не нашли.

Андрей вернулся в город к полуночи. Снова его потянуло к дому купца Штокера. На полдороге услышал, что его догоняют. Он остановился, шаги позади смолкли.

В серых отрепьях туч шевелилась луна. По слабо освещенной земле ползли расплывчатые тени.

Андрей ускорил шаг, вслед за ним по грязи зачастил тяжелый бег людей. Бросился в сторону, выхватил кинжал, поскользнулся, упал. В сырой пустоте воздуха прозвучало несколько ударов, потом стон и предсмертное хрипенье.

Странствующий монах, который в поисках ночлега пробирался через соседний выгон, замер, дрожащими губами зашептал молитву и быстро повернул обратно.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации