Электронная библиотека » Владимир Рохмистров » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 8 октября 2015, 01:52


Автор книги: Владимир Рохмистров


Жанр: Прочая образовательная литература, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Вообще, алхимия была богата глубокими и плодотворными идеями касательно изучения природы. «Habent sua fata libelli»,[36]36
  «И книги имеют свою судьбу» (лат.).


[Закрыть]
говорили прежде. С еще бо́льшим правом можно сказать то же и про многие теории, бывшие некогда в науке. Редкий человек, даже из числа наиболее образованных, не привык думать и говорить, что алхимия – это нечто грандиозно нелепое, какой-то набор диких фантазий, неясных идей, бессмысленных попыток, чуть ли не бред расстроенных умов. Но ничто не может быть несправедливее. Алхимия была всегда строго научной концепцией, поскольку задавалась рационалистическим объяснением превращений материи. Нигде в ней, ни в какой из ее манипуляций и операций, чудо не имеет места.

Еще вначале, в период Александрийский, встречаются кое-какие магические формулы и заклинания, как, например, у Зосимы, но и они имеют более характер молитв и просьб об успехе, и им никогда не приписывалось силы воспроизводить то или другое явление. Но скоро и такие элементы исчезли из алхимии, и уже в XI в. известный Михаил Псел в письме к патриарху Ксифилину говорит: «Ты хочешь, чтобы я сообщил тебе о том искусстве, которое излагает разрушение и превращение веществ. Некоторые думают, что тут скрывается какое-то тайное знание, которому нечего пытаться дать разумное выражение. По-моему, это совершенно ложно. Что касается меня, то я пытаюсь сначала найти всему причины и извлечь из них рациональное объяснение для фактов, сочетанием которых все образуется и на которые все в природе распадается. Я видел в своей молодости корень дуба, превратившийся в камень, но сохранивший при этом все свои волокна и все свое строение. Таким образом, изменения в природе могут происходить естественным путем, а не в силу заклинания или духа, или тайной формулы. А если так, то есть, значит, искусство превращения одних веществ в другие, и я хочу теперь изложить тебе его».

Правда, не все алхимики говорили таким простым и ясным языком. Скорее, это исключение, громадное же большинство употребляло в своих сочинениях чрезвычайно темную и трудно понимаемую фразеологию и терминологию, что и было причиной, почему люди, незнакомые с делом, бросали их сочинения, не разобрав их смысла, и клеймили авторов именем полоумных, а их творения – бреднями. Но если мы дадим себе труд глубже вникнуть в их сочинения, а особенно в те мысли, которые руководили этими авторами, то мы придем к другому заключению и должны будем признать за ними великие заслуги, а за их работами и идеями строго научный характер. Нужно только поставить себя на их место. Нужно только вообразить себя располагающими лишь тем материалом, который имелся в то время, чтобы легко понять, что иного, более разумного объяснения этому материалу нельзя было и дать, и нам останется тогда только удивляться силе ума этих алхимиков, которые с тем ничтожным запасом фактов были способны доходить до тех замечательных выводов, которых они достигали и которые иногда являются под стать разве только нашему времени, обладающему столь изумительным богатством фактического материала в науке?[37]37
  Вот что писал К. Г. Юнг в своей книге «Психология и алхимия»: «Алхимики, на самом деле, стремились к уединению; каждый получает свое по-своему. Они редко имели учеников… мало известно о каких-либо их секретных обществах или о чем-то подобном. Каждый работал в лаборатории для себя и страдал в одиночестве… Их писания были относительно свободны от полемики, и манера, в которой они ссылались друг на друга, показывает замечательное согласие в главных принципах…» (§ 422).


[Закрыть]

Мы уже видели, как изучение свойств и превращений металлов привело алхимиков к теории состава последних, теории, вытекавшей из идеи единства материи. В дальнейшем развитии алхимии или, что все равно, химии эта теория не осталась на одной и той же точке, но продолжала развиваться и пополняться, руководя учеными в изучении природы. Александрийская школа окончила свое существование с разрушением Феофилом в 391 г. храма Сераписа – Серапеума, бывшего центром тогдашней учености, располагавшего огромной библиотекой, прекрасными лабораториями и кабинетами. Преследуемые ученые частью разбрелись, частью переселились в Афины, где продолжали свое дело, пока эдикт Юстиниана в 529 г. не положил конец занятиям экспериментальной наукой, на которую смотрели тогда косо, подозревая ее в связи с языческой философией, столь гонимой в то время. Немногие из более просвещенных христиан, понимавших ложность обвинений, возводимых на алхимию, еще хранили славные традиции прошлого, как, например, Эней Газский, Стефан, Георгий Синсел, Иоанн Антиохийский. Однако пальма первенства в науке переходит в руки арабов, завоевавших в 640 г. Александрию и Египет. Первым дошедшим до нас плодом арабской учености является знаменитое сочинение «Khitab-al-Fihrist»,[38]38
  «Китаб-ал-фихрист» – древняя арабская энциклопедия, приписываемая Ибн Надину (IX в.). В ней цитируются египетские, греко-египетские и греческие ученые: Гермес, Демокрит, Платон, Зосима, Останес, Мария-еврейка и т. д.


[Закрыть]
представляющее полную картину тогдашних сведений о природе, в том числе и химии. С появлением этого народа на всемирной сцене центром арабской цивилизации стала главным образом Испания, где в многочисленных школах глубоко пустила корни экспериментальная наука и тщательно культивировалась.

Самым блестящим представителем ее в то время является знаменитый Гебер (ум. 776), профессор высшей школы в Севилье, о котором была речь выше как об авторе, впервые подробно изложившем теорию состава металлов, выработанную александрийскими учеными. Из последователей Гебера в особенности знамениты багдадский врач Разес (ум. 832) и Авиценна (978–1036), долго считавшийся величайшим авторитетом в химии, и преимущественно в медицине, в которой он утвердил и разработал принципы Галена, являвшиеся фактически применением идей Аристотеля к физиологии и патологии. В химии Авиценна придерживался воззрений Гебера, и все его значение, так же как и следовавших за ним Альбуказеса (ум. 1122) и Аверроэса[39]39
  Латинизированное имя арабского философа и врача Ибн Рушда (1126–1198).


[Закрыть]
(ум. 1198), было в накоплении и обработке фактического материала.

Недолог был расцвет арабской цивилизации. В Испании политические смуты между отдельными владетелямии постоянные нападения христиан начали все более и более препятствовать развитию ученой деятельности, а с преобладанием христиан арабы должны были покинуть и саму Испанию. На Востоке арабская цивилизация получила страшное поражение от монголов и под их ударами прекратилась совершенно. Наука переходит к западноевропейским народам, где и получает то широкое развитие и движение вперед, которое не прекращается до сего времени. Арабы же, исполнив завет «lampadia econtej diadwxogein allhloij»,[40]40
  «Светоч имеющие, будем передавать другим» (греч.).


[Закрыть]
навсегда сходят со сцены.

Первым великим ученым европейской науки в области химии был знаменитый Альберт фон Больстет, епископ Регенсбургский, прозванный Великим (1193–1280), который по богатству своих познаний превосходил всех своих современников. Все науки того времени были ему известны, и в каждой из них он заслужил авторитетное имя. «Magnus in magia naturalis, major in philosophia, maximus in theologia»,[41]41
  «Великий в естественной магии, могучий в философии, величайший в теологии» (лат.). Здесь просматривается явный намек на сравнение его с Гермесом Триждывеличайшим. Вот тут и названа, наконец, третья необходимая составляющая алхимии.


[Закрыть]
– восклицает о нем его биограф Тритгейм, писатель XV в. Возможность превращения металлов Альберт Великий признавал как вещь доказанную, но считал это делом трудным и тем более трудным, чем металлы резче отличались друг от друга, хотя он принимал, что все они представляют не различные вещества, а только различные виды одной и той же, общей для всех них, материи. Вообще, в своих теоретических воззрениях он придерживался учения Гебера точно так же, как и другие ученые того времени, как, например, знаменитый современник Альберта Роджер Бэкон (1214–1284). Мы не станем останавливаться на всех этих лицах. Заслуги, которым они обязаны своей славой, относятся всецело к области экспериментальной разработки науки, а нас интересует только развитие общих идей. Поэтому мы обойдем Арнольда из Виллановы (1235–1312), Раймонда Луллия (1235–1315), Фламеля (род. 1330), Бернарда фон Тревиго (1406–1490), Георга Рипли (1415–1490) и перейдем прямо к Василию Валентину?[42]42
  С. И. Левченков: «Следует отметить, что между арабской и европейской алхимией существуют весьма существенные различия. Европейская алхимия развивается в обществе, где христианская (католическая) церковь активно вмешивается во все светские дела; изложение идей, противоречащих христианским догматам, является делом весьма небезопасным. Алхимия в Европе с момента своего зарождения находится на полуподпольном положении; в 1317 году папа Иоанн XXII предает алхимию анафеме, после чего всякий алхимик в любой момент может быть объявлен еретиком со всеми вытекающими последствиями. Однако европейские властители, как светские, так и церковные, объявив алхимию вне закона, в то же время втайне покровительствуют ей, рассчитывая на выгоды, которые сулит нахождение способа получения золота».


[Закрыть]

Все прежде названные ученые довольствовались в своих воззрениях на природу знакомой уже нам теорией состава металлов, бывшей ближайшим выражением руководившей всеми ими идеи единства материи, завещанной греческойфилософией. Василий Валентин всецело разделял эту мысль, но конкретное ее выражение – теория Гебера – уже не удовлетворяла его. Сумма фактов, накопившаяся при изучении металлов, была уже такова, что принятие в составе их только двух начал – серы и меркурия – становилось недостаточным для объяснения всех их превращений. Уже давно было замечено то обстоятельство, что вещества, получающиеся из металлов при нагревании на воздухе, так называемые металлические окиси или ржавчины, способны давать с кислотами, открытыми еще Гебером, соли – тела, способные растворяться в воде и выделяться из растворов, при выпаривании последних, без изменения. Василий Валентин обратил на этот факт особое внимание и вывел из него то заключение, что «соль» предсуществует в металлах; таким образом, в учение о составе этих тел был введен новый элемент.[43]43
  Другие исследователи полагают, что «соль» в качестве третьего основного элемента была впервые предложена Парацельсом. См., например: Сабадвари Ф., Робинсон А. История аналитической химии. М., 1984. С. 30: «В дополнение к алхимическим элементам сере и ртути Парацельс ввел третий элемент – „соль“ и провозгласил, что все металлы, органические и неорганические вещества состоят из этих трех элементов… (Замена элементов-стихий элементами иатрохимиков явилась очень важной вехой в истории химии, так как она открыла путь поискам субстанциональных элементов.)».


[Закрыть]
Это было уже не отвлеченное понятие, а выражение факта, и Василий Валентин придал ему вполне реальное значение. Не отрицая существования в составе металлов ртути и серы, он, однако же, отводил этим элементам второстепенное значение – выражения некоторых свойств этих веществ, а «соль» считал настоящим их элементом, действительно, de facto, в них находившимся. Подобно как в металлах, соль содержится, но только в иной форме, по Василию Валентину, и во всех остальных веществах, встречающихся в природе, и вся разница как между металлами, так и между другими телами заключается в том, что количественные отношения входящих в их состав серы, соли и ртути являются различными.

Шаг вперед, сделанный Василием Валентином в учении о составе металлов, является в высшей степени важным для понимания окружающего мира. Важно не то, что он принял существование в металлах нового элемента, важно то, что он придал этому элементу реальное значение, признал его действительно существующей величиной, имеющей известный комплекс физических свойств, признал не отвлеченным понятием, а величиной, подлежащей чувственному восприятию и потому могущей быть подвергнутой экспериментальному изучению. Этим самым было положено начало новому направлению в изучении вопроса: из чего состоит окружающий мир, направлению, которое получило свое полное выражение у Бойля и Лавуазье.

Расширив и пополнив старую теорию состава металлов, Василий Валентин не коснулся ее основы: тождества всех металлов по основной субстанции, и потому является горячим защитником возможности искусственного приготовления золота и нахождения нужного для того средства – философского камня, который получил у него впервые определенно новое значение – как средства, могущего исцелять все болезни.

Такое расширение понятия о философском камне имело большое влияние на воззрения тогдашних представителей науки, которые его приготовление стали сравнивать с приготовлением самих себя к загробной жизни и считали земную жизнь и ее страдания за очищение через брожение, а в гробе видели место, где тело теряет, посредством гниения, свои неблагородные части, и бессмертие души считали результатом этого очищения – благороднейшей части от нечистых, совершенно подобно тому, как при их операциях простой металл должен был терять свои примеси и превращаться в драгоценное золото?[44]44
  Здесь совершенно отчетливо проявляется истинное направление алхимического делания как очищения, но не металлов, а самого делателя.


[Закрыть]

Не слышны ли вам в этих словах отголоски той идеи, которая была утверждена прочно только несколько веков спустя, только на нашей памяти, идеи о тождестве процессов, происходящих в одушевленной и неодушевленной природе? Высказанная Василием Валентином и его современниками в столь неясных и мистических выражениях, эта идея скоро получила отчетливую и определенную форму, и в следующем периоде развития химии, начавшемся после Василия Валентина, она становится господствующей в науке, самое направление которой изменилось.

Изменилось направление – потому что изменилась сама жизнь общества. Изменению в направлении науки предшествовало изменение общего духа времени, которое подготовлялось мало-помалу еще в ту эпоху, когда политический гнет и сменивший его церковно-католический всей тяжестью лежали на умах людей и обусловливали их схоластическое и мистико-религиозное направление; уже в то время появлялись свободные умы, которые пытались его сбросить, но эти попытки, еще преждевременные, были подавлены. А жизнь и умственный горизонт все расширялись. Появились новые запросы, на которые наука должна была отвечать. Потребность в знании возрастала, и, сообразно этому, возрастало число центров, где оно сосредоточивалось. Количество университетов и других высших учебных заведений в этот период значительно увеличилось. К существовавшим в XIII веке университетам в Монпелье (1150), Париже (1215), Саламанке (1222), Неаполе (1224), Падуе (1227) присоединились в XIV и XV веках университеты в Оксфорде (1300), Гейдельберге (1346), Левенте (1426), Базеле (1460), Копенгагене (1478) и много других. Наука все более и более выходила из монастырей, где она приютилась в смутное время, и переходила в университеты, в руки более независимых мыслителей. Сосредоточение ее в университетах, где она преподавалась, а не изучалась только, как в монастырях, увеличение учебно-вспомогательных пособий, образование библиотек – все это способствовало более широкому распространению научных познаний и понятий, более живому обмену мыслями среди лиц, занимавшихся научными изысканиями.

Открытие книгопечатания (1436) оказало еще большее влияние. Новые исследования и открытия, известные прежде только немногим, стали теперь доступны всем. Рукописные сочинения ученых и мыслителей, существовавшие только в ограниченном числе экземпляров, доступные лишь немногим избранным, были напечатаны и получили таким путем широкое распространение. Отныне никакое новое открытие, никакая новая мысль не могли заглохнуть. Раз высказанные, они получали обширный круг врагов, почитателей, истолкователей и просто интересующихся научными вопросами. Два великих события в человечестве, совершившихся в то время – открытие Америки (1492) и Реформация,[45]45
  Реформация – широкое общественное движение в Западной и Центральной Европе XVI в., принявшее форму борьбы против католической церкви. Началась в Германии с выступления М. Лютера (1483–1546) в Виттенберге с 95 тезисами против индульгенций (1517) и положила начало протестантизму.


[Закрыть]
– произвели окончательное изменение в умственной жизни общества, освободив мысль от лежавшего на ней гнета и дав ей свободное направление.

Изменилось общее направление умственной жизни – изменилось и направление в химии, для которой начинается новый период. Цель стремлений людей, занимавшихся химическими исследованиями в прошедшем периоде, состояла, как мы видели, в отыскании средства для превращения всех металлов в золото, теперь она состоит в применении химических явлений к медицинским целям, в объяснении физиологических и патологических процессов химическими. Новое направление, как всегда, явилось не сразу. Представляя собой более широкое развитие учения о философском камне, оно подготовлялось еще в предыдущем периоде развития химии, когда всецело господствовала только одна сторона учения о «камне мудрецов»: превращение с его помощью всех металлов друг в друга.

Мы можем проследить зарождение этого нового направления в химии еще раньше. Оно состояло в применении химических препаратов к терапевтическим целям. Уже у арабов мы находим лекарственное употребление некоторых искусственно приготовленных веществ. Западные ученые XIII и XIV веков прибавили к ним еще несколько. Начиная с XV столетия сближение химии с медициной делается все большим и большим. Возникает мысль о сходстве химических процессов с физиологическими и патологическими, намек на что находится уже у Арнольда из Виллановы и Раймонда Луллия, который видел сходство в образовании органов человеческого тела с получением философского камня. Еще яснее это сходство выражено у Василия Валентина, сравнивавшего очищение золота от примесей с освобождением организма от болезни.

Но полная аналогия была невозможна, пока в медицине царствовало учение Галена, по которому состояние здоровья и болезни обусловливалось смешением и формой четырех элементов: сухой и горячий, сухой и холодный, влажный и горячий, влажный и холодный. Если смешение элементов не нормально, если в теле преобладает один из них, если тело слишком горячо, холодно, влажно или сухо, то до́лжно введением в него вещества с противоположными свойствами установить равновесие в системе смешения элементов. Понятно, что при таком учении не могло быть и речи о том, что те или другие явления в больном и здоровом организме основываются на химических процессах, что болезнь есть результат последних, который нужно изменять действием таких веществ, которые могут влиять на сам процесс.

С падением учения Галена, которое уже подготовлялось и против которого восставал еще Василий Валентин, сближение химии с медициной и сведение физиолого-патологических процессов к химическим пошло быстро вперед. Сближение это было настолько сильно, что химия, перешедшая тогда в руки врачей, одно время составляла только часть медицины, и химические явления изучались и разрабатывались главным образом для медицинских целей. В этот период в развитии химии, когда она слилась с медициной и получила название иатрохимии,[46]46
  Иатрохимия (ятрохимия; от греч. iatroj – врач) – «химическое врачевание» – раздел медицины, рассматривающий процессы, происходящие в организме, как химические реакции и считающий болезнью нарушение внутреннего химического равновесия; ятрохимия ставила задачи поиска химических средств лечения. Основателем считается Арнольд из Виллановы, наиболее ярким представителем – Парацельс.


[Закрыть]
задачей ее стало изучение действующих составных частей, от смещения которых зависит физиологическое или патологическое состояние отдельных органов человеческого тела. Вначале таких составляющих веществ принималось три: ртуть, сера и соль, понятие о которых нисколько не разнилось от взглядов алхимиков; под именем соли подразумевали твердое, несгорающее начало, ртуть считалась началом жидким или неизменяемым, а сера – изменяемым. Впоследствии, когда выяснилась неприменимость этой теории, веществами, образующими организм человека и все тела в природе, стали считать, со времен де Лабоэ Сильвия, кислоты и щелочи, а к концу периода иатрохимии возникает уже учение об элементах так, как мы их понимаем.

Переменив направление и цели исследований, химия не могла тем не менее отрешиться от старых. Прежние алхимические стремления продолжали существовать, и непоколебима была вера в возможность превращения металлов в золото с помощью философского камня даже в самых видных представителях нового направления. Она жила в них, но уже не руководила их изысканиями, не обусловливала направления их работ и не играла преобладающей роли в жизни ученых. Века бесплодно потраченных на ее осуществление опытов сделали свое дело: выяснилось отчетливо, что если желанное превращение и возможно, то только в отдаленном будущем, когда накопится более фактов, изучится полнее состав веществ, их взаимные отношения и превращения. И вот все силы направляются на экспериментальную разработку науки, на всестороннее изучение вопроса о реальных началах, образующих предметы видимого мира. Идея о тождестве их по основной субстанции неукоснительно стояла, и хотя прежняя теория состава металлов, бывшая венцом чистой алхимии, пала под напором фактов, но основная мысль ее осталась, получив только иную форму, иное выражение.

Новый период в химии открывается Парацельсом. Теофраст Парацельс фон Гогенгейм (1493–1541), внук гроссмейстера ордена Иоаннитов, родился в Эйнзиделе, в Швейцарии, и был профессором в Базеле, но, рассорившись с муниципалитетом этого города, должен был удалиться и, до своей смерти, вел скитальческую жизнь, переходя из города в город, из страны в страну, сопровождаемый толпой учеников. В течение своей непродолжительной ученой жизни он приобрел громкую славу и широкую известность. Вся жизнь и деятельность этого необыкновенного человека были направлены на отрицание того схоластического духа, которым была проникнута наука его времени, на отрицание тех авторитетов, которые безраздельно царили в ней тогда. Получив кафедру в Базеле, Парацельс начал свою профессорскую деятельность с того, что на первой же лекции сжег сочинения Галена и Авиценны и объявил, что подошвы его башмаков смыслят более в медицине, чем эти великие ученые, в непреложности мнений которых в то время никто не осмеливался усомниться.[47]47
  Франц Гартман, немецкий врач XIX в., один из виднейших исследователей деятельности Парацельса, приводит при этом следующие слова великого ятрохимика: «Чтение еще никого не сделало врачом. Медицина есть искусство, и оно требует практики. (Курсив мой. – В. Р.) Если бы, дабы стать хорошим врачом, достаточно было выучиться болтать на латинском, греческом и древнееврейском, тогда, дабы стать великим полководцем, достаточно было бы прочитать Ливия. Начиная изучать мое искусство, я вообразил, что в мире нет ни одного учителя, способного научить меня ему, и что я должен постигать его сам. Книга, которую я изучал, была книгой природы, написанной рукою Господа, а не писак; ибо всякий писака делает общим достоянием весь тот мусор, что находит у себя в голове. А кто может отделить зерна от плевел? Обвинители мои заявляют, что я вошел в храм знания не через „парадную дверь“. Но что есть истинная „парадная дверь“: Гален и Авиценна или природа? Я вошел через дверь природы, ее свет, а не аптекарский фонарь, освещал мой путь».


[Закрыть]
Сведя с пьедестала этих оракулов науки, Парацельс стремился доказать и убедить своих слушателей, что в науке нет и не может быть никаких авторитетов, что наука должна быть доступна всем, и потому сам приноровлял свои чтения так, чтобы все могли понимать, для чего начал читать свои лекции на немецком языке, что представляло небывалое явление?[48]48
  До него все чисто научные лекции и трактаты было принято читать и писать только на латыни.


[Закрыть]

Парацельс, собственно говоря, не выработал какой-нибудь определенной, законченной общей теории. Он только изложил основания, на которых последующие ученые построили иатрохимическую систему, указал путь, по которому должна идти наука. Те положения, которые господствовали у иатрохимиков, мало похожи на идеи Парацельса, тем не менее последние служили им краеугольным камнем. В общем, мнения Парацельса заключались в сравнении и соотнесении явлений, происходящих в человеческом организме, с химическими процессами. Для всех тел, существующих в природе, Парацельс принимал одинаковый состав; как минеральные, так и органические вещества состоят, по его мнению, из трех элементов: соли, серы и ртути. Высказывая это положение, он тем не менее не считает эти элементы тождественными с телами того же имени, находящимися в природе. В сущности, они представлялись ему как отвлеченные понятия устойчивости и изменяемости различных веществ по отношению к огню; так, он под именем соли подразумевал понятие об устойчивости и неразрушимости от огня, сера представляла понятие о горючести и изменяемости вообще, например произрастание, а меркурий являл собой выражение способности улетучиваться без изменения от нагревания и вообще понятие о жидком состоянии вещества. Учение об элементах в том виде, как оно является у Парацельса, представляет только одно, но зато очень существенное отличие от воззрений прежних ученых. Это отличие заключается в том, что Парацельс, утверждая, что все тела, находящиеся в природе, состоят из серы, соли и ртути, в то же время допускал, что насколько различны между собою разные вещества, настолько же отличаются друг от друга и составляющие их элементы: сера, соль и ртуть. Это был далекий шаг вперед, положивший прочное начало современному учению об элементах и подготовивший переход к последнему, совершенный ван Гельмонтом.

Приняв одинаковый состав для тел минеральных и органических, Парацельс перенес свое учение об элементах и в область медицины. По его мнению, каждая часть человеческого тела состоит из своей собственной соли, серы и ртути и отличается таким образом качественно от других. Если эти три элемента находятся в надлежащем смешении, в надлежащей пропорции, то орган здоров; если эта пропорция изменяется, если преобладает один из элементов, то это служит причиной появления болезни. Так, он объяснял появление лихорадки от преобладания серы, избыток соли, по его мнению, производит водянку, а ртути – меланхолию и параличи. Таким образом, причину болезней Парацельс видит в изменении состава и хода химических процессов, совершающихся в организме, и это составляет главную основу его учения. Сама мысль, что от преобладания той или другой составной части человеческого тела зависят определенные болезни, не является у Парацельса произвольным предположением, а имеет основанием объяснение фактов, наблюдавшихся им и относящихся к действию паров мышьяка, серы и ртути на работающих в рудниках, где добываются эти вещества. Он видел, что испарения их вредно действуют на человека, производят определенные болезни, и, стремясь объяснить это явление, выработал свою теорию зависимости между появлением той или другой болезни и преобладанием соответствующего элемента в организме. Установив эту зависимость, Парацельс видит, однако, в ней не единственную причину появления болезней; по его мнению, преобладание одного какого-нибудь элемента представляет только ближайший повод для этого, а первоначальная причина находится во власти особого духа – архея. Этот дух, живущий невидимо в человеческом теле, представляет, по учению Парацельса, существо самостоятельное, не зависящее от воли человека. Нормальная деятельность его направлена на процесс питания. В пищеварительных органах он отбирает питательные составные части пищи от негодных, делает первые способными к усвоению, претворяет их в кровь и поддерживает таким образом жизнь человека. Как скоро он почему-либо оставляет тело, то последнее, будучи предоставлено самому себе, подчиняется уже обыкновенным законам химии: вещества, составляющие его, действуют друг на друга, и тело начинает разрушаться или, при неполном отсутствии архея, страдать, подвергаясь болезни.

Вдумываясь глубже в теорию Парацельса о составе тел, образующих видимый мир, сравнивая ее с воззрениями Александрийской школы и чистых алхимиков, нельзя не видеть, что древнее учение о единстве материи, о тождестве по субстанции всех предметов, находящихся в природе, получило тяжелый удар. Устанавливая теорию, что, насколько разнятся между собою разные вещества, настолько же различаются и составляющие их сера, соль и ртуть, Парацельс в корне подрывал принцип, завещанный греческой философией, принцип, гласивший, что различие предметов видимого мира объясняется не различием образующей их материи, а различным способом проявления свойств, которыми она обладает. Логика фактов невольно заставила Парацельса занести руку на этот принцип, но он делает это с непривычной ему робостью и осторожностью, как бы предчувствуя, что этот принцип, от убеждения в верности которого он все же не мог отрешиться, оживет снова при дальнейшем развитии науки. Эту нерешительность мы ясно видим в том, что во многих местах в своих сочинениях он признает ртуть, серу и соль не за реальные составные части различных предметов, а за выражение различных свойств, которыми первичная материя проявляется в них. То же влияние идей Аристотеля мы видим и в гипотезе Парацельса об архее, которая есть не что иное, как приложение учения об эфире, всё проникающем и всему дающем жизнь и движение, которое мы находим в системе мира греческого Философа?[49]49
  В Средние века было принято писать вместо имени Аристотеля – Философ (с большой буквы).


[Закрыть]

Тем же объясняется и вера Парацельса в возможность превращения металлов. Хотя он признавал, что составляющие их сера, соль и ртуть разнятся друг от друга, но все же допускал, что путем разных операций они могут быть освобождены от обусловливающих разницу между ними примесей и полученная тогда материя может быть превращена по желанию в тот или другой металл. Но сумма опытных данных, все более и более увеличивающаяся, все более и более противоречила этому воззрению, и скоро пришлось отказаться от него совсем.

В науке вырабатываются мало-помалу новые понятия о составе веществ, находящихся в природе, понятия, в которых постепенно исчезает идея о тождественности состава, идея о единстве материи, исчезает для того, чтобы появиться потом снова в более совершенной форме. Правильнее сказать, она не исчезает, а только отодвигается на время в сторону, для того чтобы можно было лучше рассмотреть ближайшие отношения разных веществ друг к другу, которых из-за нее не было видно и которые, на первый взгляд, противоречили ей. Взгляды Парацельса породили горячую борьбу мнений в среде тогдашних ученых, которые разделились на два резко противоположных лагеря. Одни, во главе которых стал Фома Эраст (1523–1583), совершенно отрицали заслуги Парацельса и все его учение целиком считали заблуждением. Другие же с жаром защищали все его воззрения, не разбирая, что в них истинно, что ложно. Время критики еще не наступило, и надлежало заботиться главным образом не о разработке новых, а об утверждении уже выработанных понятий. Поэтому мы не видим в первую половину существования новой теории никаких особенно важных открытий и обобщений. В Германии в числе первых последователей Парацельса особенно заметен Леонард Турнейсер (1530–1596), во Франции – Иосиф Дюшен, прозванный Кверцетанусом (1521–1609), который систематизировал довольно распространенное тогда учение о возможности возрождения растения из пепла с помощью химических приемов, и знаменитый врач Тюркэ де Майерн (1572–1655).

Первым, кто критически отнесся к учению Парацельса и отделил в нем ложное от истинного, был Андрей Либавиус (ум. 1516), столь много сделавший в области экспериментальной науки, где им произведено множество новых и важных наблюдений, и написавший первый связный и систематический учебник химии, вышедший в 1595 г. под заглавием «Alchimia: collecta: accurate explicata et in integrum corpus redacta»[50]50
  «Алхимия, собранная, тщательно объясненная и в беспристрастном своде изданная» (лат.).


[Закрыть]
во Франкфурте в трех томах. Современник Либавиуса, врач Ангелус Сала, еще более обогатил химию опытными исследованиями, особенно касательно состава вещества. Ему принадлежит крайне важное для последующего развития этого вопроса объяснение выделения меди железом из раствора синего купороса, которое долго считалось доказательством превращения железа в медь. Ангелус Сала показал, что в этом случае отнюдь не происходит такого превращения, а что медь уже содержалась в купоросе и только выделилась из него под влиянием железа. Работами А. Либавиуса и А. Сала учение Парацельса было не только утверждено на прочных основаниях, но и подвинулось далеко вперед благодаря критической разработке его этими учеными.

В лице следовавшего за ними знаменитого Иоанна ван Гельмонта (1577–1644) иатрохимия достигла высшей точки своего развития. Основательно образованный, глубоко изучивший медицину, химию и все прикладные науки, ван Гельмонт имел много преимуществ перед Парацельсом в деле разработки научных данных, и он сделал много. В его руках вопрос о началах, образующих видимую природу, сделал великий шаг вперед. Ван Гельмонт, пользуясь богатым фактическим материалом, собранным его предшественниками, отверг одинаково мнения Аристотеля и алхимиков. Он находил невозможным принять учение греческого Философа об огне, воде, земле и воздухе как элементах Вселенной, так как он был глубоко убежден, что огонь не представляет вещества, а только газ в раскаленном состоянии, а тепло и холод он считал отвлеченными понятиями, а не материальными субстанциями. Точно так же неприменимым он считал и принятие серы и ртути как начал для всех тел, особенно органических, потому что не видел возможности констатировать их присутствия в последних. Главной составной частью всех предметов ван Гельмонт принимал воду, настоящую, реальную воду. Вода, по его мнению, находится во всех маслах, воске и других тому подобных горючих телах; хотя ее и нельзя видеть в них непосредственно, но присутствие ее сказывается тогда, когда эти тела горят: он знал, что при горении всех органических веществ образуется вода, и принял ее предсуществование в них. Из воды же образуются, по его мнению, и все части растений, как сгорающие, так и землистые. Такое мнение не являлось у него простым предположением, а было результатом опыта. Он брал росток ивы, взвешивал его и сажал в горшок с землей, весивший 300 фунтов, и постоянно поливал его. Росток рос, и через пять лет ван Гельмонт нашел, что он прибавился в весе на 159 фунтов, в то время как количество земли не изменилось сколько-нибудь значительно: оно уменьшилось на две унции. Этот опыт, по мнению ван Гельмонта, совершенно разрешает вопрос о воде как главной составной части всех тел и указывает, что в растениях вода может превращаться в землистые несгорающие вещества. Это представление он перенес и на мир животных, находя у них много общего с миром растений, подтверждение и доказательство чему он видел в рыбах, которые живут исключительно в воде, и, следовательно, таковая должна составлять самую главную часть их тела. Сходство в организации рыб с высшими животными уже прямо приводило к необходимости принятия воды как главной составной части и тела человека.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации