Текст книги "Добронега"

Глава пятая. Дир

Уснул Хелье только под утро. Видел, засыпая, как Эрик наскоро одевается, спеша по каким-то своим делам.

Проспал до полудня. Выскочив на двор и поссав, он вернулся опять в комнату, повалился ничком на кровать, и задремал сладко. Эрик с тех пор не возвращался. Еще через час Хелье поднялся, походил из угла в угол, оделся, вышел в крог, нехотя позавтракал, и провел остаток дня в кроге и во дворе. Вспоминалась Матильда. Не безумие ли – ехать искать ее в многотысячном городе в расчете на то, что она сдержит обещание и убежит с ним? Да и вообще – как он должен расценивать ее поведение? Продалась греку за приятную прогулку по миру! И это – девушка, которую он, Хелье, любил. И теперь любит.

Любит.

Им овладела какая-то странная апатия. Делать ничего не хотелось. Хозяйка Евлампия пыталась строить ему из окна глазки, когда он сидел во дворе на солнышке, но он не обращал на нее внимания. Затем Евлампия отлучилась на несколько часов и вернулась серьезная и напуганная. Глазки она больше не строила, но, напротив, смотрела на Хелье с подозрением.

Посетителей в этот день было немного, и сплетничали и спорили они тише обычного. Выделялась жена какого-то ремесленника, с пухлыми руками и тонким ртом с загибающимся к низу углами, возмущенно выкрикивающая время от времени «Невозможно!» или «Ужас!» или «Вот же хорлы!», которой все время говорили «Шшш! Тихо, тихо!..»

Выходил куда-то прислужник Гречин, вернулся злой, и о чем-то шептался с хозяйкой в нехарактерной для него настойчивой манере, поглядывая на сидящего в углу общей гостевой комнаты Хелье. К ним подтянулись остальные посетители, человек пять, а вокруг Хелье образовалось пустое пространство. Обсуждающие события думали, что Хелье их не слышит. Хелье слышал каждое слово. У него был особый, тренированный Старой Рощей, слух.

Оказалось, что шведский контингент, прибывший по договору с Ярислифом (в обход Олофа, понял Хелье) в Хольмгард неделю назад, вел себя, как захватчики на оккупированной территории. В дома и лавки вламывались, в крогах пили, не платя, к женщинам приставали не разбирая, какая замужем, какая нет. Женщины по большей части возмущались, но известны были два случая, когда пристающие не встретили сопротивления, а это уже совсем никуда не годится.

Было также несколько убийств. Новгородцы, придя в себя, стали мало по малу реагировать на ситуацию. Имело место несколько вооруженных стычек, убитые – и шведы, и новгородцы – стали обнаруживаться на улицах каждое утро. Меж тем осмелел преступный элемент и количество краж и грабежей стремительно росло, благо все можно было списать на шведов.

В полдень народ собирался на вече, но каждый раз не хватало двух или трех весьма уважаемых горожан, бывших в отъезде, чтобы принять какое-нибудь решение по поводу дальнейших действий, или хотя бы пойти к князю, который отсиживался все это время в детинце.

Кто-то из посетителей хотел было предложить Хелье присоединиться к разговору, но Гречин его остановил, объяснив, что Хелье хоть и выглядит, как молодой новгородский купец, на самом деле – швед, и, возможно, специально следит за ними теперь. Посетители поочередно оглянулись на Хелье, и в глазах их была злоба.

К этому моменту гречинова рассказа в дверь постучали. Гречин замолчал. Евлампия, поколебавшись, пошла отворять.

Ничего особенного. Вскоре в помещении появился здоровенный парень лет двадцати двух, одетый в богатую рубаху, сапоги, и немецкого происхождения плащ, отороченный мехом. За ним следовала нагловатого вида смуглая черноволосая бабенка в добротной зеленой юбке-паневе и зеленом же навершнике, с которыми контрастировали обыкновенные онучи и лапти. Ромбощитковые кольца у висков бабенки выглядели неряшливо. Глаза у бабенки были маленькие и, по-видимому, близорукие, нос с горбинкой, рот большой и чувственный, а тело хилое.

– Устали мы нынче, хозяйка, – густым басом сказал парень. – Выпить бы нам, да закусить бы нам, да уж и отдохнуть бы нам. Ты нас не обижай, – и он бросил на ближайший в выходу стол несколько монет.

Хозяйка забрала монеты и быстро управилась поднести гостям кувшин с брагой, кружки, и ветчину.

Бабенка уже сидела за столом, болтая коротковатыми тощими ногами, а парень долго возился, отстегивая внушительный сверд. Посетители, по обычаю этого крога, оглядели гостей, но не заговорили с ними.

– Необычный какой крог, – говорил парень, роняя сверд, наклоняясь, поднимая, и снова роняя. – Ни тебе гусляров, ни пряхи. И все притихшие какие-то. – Он стал основательно усаживаться, одновременно оглядывая посетителей. Бабенка молча налила себе и ему браги. Взгляд парня остановился на Хелье.

– Эй! Друг! Выпьешь с нами? – зычно спросил парень таким тоном, будто его собирались оскорбить, а он готов был на оскорбление ответить.

– Выпью, – откликнулся Хелье.

– Ну так иди сюда.

Остальные посетители обменялись недовольными репликами. Хелье обошел печь и подсел к новым гостям.

– Купец ты, что ли? – спросил парень, хмурясь.

– Купец, – согласился Хелье.

Парень повертел саркастически головой, взявшись за кружку.

– Трусливый вы народ, купцы. Сейчас вон, заметь, идем мы со Светланкой, смотрю я, стоит один швед и трех купцов за раз грабит. Остановил их и грабит. Я даже вмешиваться не стал, прошел себе мимо. Если они втроем не решаются одному шведу рыло почесать, то чего их защищать? Ну их. Сами же и грабители, вон какие цены на торге.

– Не все, – возразил Хелье, вступаясь за сословие.

– Ты со мной, малый, не спорь, – парень набычился. – Раз говорю все, значит все. Ты, эта, слушай, что тебе старшие говорят, а то недолго и по уху заполучить.

Какой неуживчивый, сварливый славянин, подумал Хелье.

– Все перепугались, – заявил парень таким голосом, будто ничего другого и не ожидал. – Попрятались, двери позапирали. И то сказать – астеры, что с них возьмешь. В Ростове бы такое от шведов не потерпели бы, а в Киеве подавно. Позорят новгородцы край наш. Шведы их презирают, и правильно. Я бы на их месте тоже презирал. Отец мой был воин, и дед воин, и прадед воин, и прапрадед воин… А эти астеры, торгаши новгородские… да…

– Молчи уж, – сварливо заметила бабенка Светланка. – Ростовчане твои лучше, что ли. Тебе бы только хвастать.

– Ты их видела, ростовчан? – тут же разозлился парень. – Да ростовчане, заметь, гнали бы этих удальцов до самой Швеции и дальше!

Раздался стук в дверь. Парень оглянулся по сторонам, посмотрел презрительно на Хелье, и бросил тихо, —

– Что, страшно? Ха. Шведы небось нагрянули. Ну-ну, посмотрим.

Он облокотился на стол и стал смотреть в сторону входа. Светланка хлебнула браги и стала злобно поедать ветчину.

– Не чавкай, – велел ей парень.

– Отвянь, – злобно и презрительно отозвалась она.

Хозяйка Евлампия с очень серьезным видом прошла к выходу. Вскоре в крог ввалились четверо крупного телосложения малых с хамоватыми лицами и наглыми улыбками.

– Не бойсь, хозяюшка! – воскликнул один из них. – Не обидим! Тащи нам бодрящий свир, жажда мучит защитников земли новгородской! Хо! Эка он, хорла, меня по плечу задел. Здоровенный кулачище варанговый!

Ухари сели за стол ближе к печи и начали пировать, громко переговариваясь и смеясь.

– Хорошо себя чувствуешь, когда с врагом разобрался, – поделился один из них, вынимая из ножен сверд и осматривая его. – Как бишь он сказал? Беги вон?

– ПрыгАй! Он сказал прыгАй!

– Точно! «ПрыгАй, хольмгарден свинен!» А?

Все четверо засмеялись нехорошим смехом.

– Ну, – провозгласил первый, обращаясь ко всем посетителям крога сразу, – мы его там и порешили. За вас, народ честной, кровушку льем, жизни свои размеренные кладем. Он стал своих звать, да место было тесное да темное. Нет, врешь, брат, не дозовешься.

Светланка выпила полную кружку браги и налила еще. Парень ее слушал ухарей, не зная, одобрять ему их поведение или нет. Остальные посетители, делая вид, что им уже пора, стали расходиться по одному. Каждого уходящего парень одаривал презрительной улыбкой, время от времени поглядывая на Хелье и, очевидно, ожидая, что Хелье тоже уйдет. Но Хелье не уходил.

– Ладно, купец, – произнес парень снисходительно. – Выпьем!

Хелье подставил кружку, и парень наполнил ее до краев.

– А ты больше не пей, – наставительно заметил парень Светланке.

Она явно ждала именно этого. Ухари ее не интересовали.

– Какое твое дело! – возмутилась она базарным голосом. – Ты мне не указывай! На себя посмотри! Аспид, козел мордатый! Целый день меня таскал по городу, ноженьки мои ладные скоро подломятся, так уж и расслабиться мне нельзя и выпить! Ему видите ли не нравится, когда я пьяная, ах, ах! – последние слова она произнесла, искривив лицо и пискляво.

– Нет с нею никакого сладу, – пожаловался парень. – Меня зовут…

– Козел тебя зовут! Козел! – не унималась Светланка.

– Заткнись! Меня зовут Дир. А тебя как?

– Аскольд, – ответил Хелье, не задумываясь.

– Здравы будем, Аскольд!

– Будем, Дир!

– Козел!

Они выпили – парень почти до дна, Хелье только два глотка.

– Смотри не подавись, козел! – презрительно сказала Светланка.

– Чтоб ты окаменела, хорла! Перестань цепляться! – огрызнулся Дир.

– Кто цепляется? Я цепляюсь? Ты сам ко мне все время цепляешься! Всегда тебе все не так! Найди себе другую! Лучше жить хорлой на проезжих хувудвагах, чем под тебя ложиться! Клещ, подонок!

– Не нарывайся! – Дир с ненавистью посмотрел на подругу.

– Не нарывайся! – передразнила она пискляво.

Ухари меж тем, подождав, когда хозяйка поднесет им очередное блюдо, пригласили ее сесть. Она возразила, и тогда ее усадили насильно, и почти сразу придвинулись, облепляя ее со всех сторон.

Гречин, ошарашено озираясь, с тоской поглядывая на Дира, подошел к ухарям.

Сейчас его либо убьют, либо оглушат, а хозяйку поволокут насиловать, подумал Хелье. Дир и Светланка были увлечены своей семейной перебранкой, или делали вид. Один из ухарей встал и коротко ударил Гречина в скулу. Гречин схватился за лицо и подсел к соседнему столику. Остальные ухари одновременно встали и подняли на ноги хозяйку.

У Хелье не было сверда, а каждый из четверых хамов был крупнее и тяжелее его, и кулаки у них были как молоты для вбивания гвоздей в крепостные подпорки. Хозяйка попыталась закричать, но тут же смолкла. Возможно, ей показали нож. У двух ухарей имелись сверды.

– А ну пошли вон отсюда, – неожиданно выдал Дир ровным зычным басом и, чтобы до ухарей лучше и быстрее дошла суть, пояснил, – Я говорю, вон отсюда. Вот вы. Вон.

Он выбрался из-за стола и шагнул вперед, к четверым уставившимся на него хамам. Светланка воспользовалась моментом, чтобы налить и залихватски выпить.

– Ты смотри! – протянул с преувеличенным удивлением один из ухарей. – Возражает.

Владельцы свердов обнажили их и стали обходить Дира с двух сторон. Остальные двое оставили хозяйку, вытащили ножи, и адвансировались к Диру напрямую. Дир ухмыльнулся и выхватил сверд, но перестарался. Желая для пущего эффекта описать клинком дугу в воздухе, он выпустил рукоять. Крутанувшись, сверд упал на пол плашмя. В этот момент один из свердоносцев зашел Диру за спину, примеряясь и балансируя. Лезвие сверкнуло, поднимаясь для удара.

И тогда Хелье, метнувшись через стол, жахнул тяжелой жестяной кружкой примеряющемуся в профиль. Лучше было бы лавицей, но Хелье справедливо решил, что не сумеет ее, пудовую, поднять и задействовать достаточно быстро.

Ухарь согнулся, схватился левой рукой за профиль, но сверд не выронил. Второй свердоносец махнул клинком по направлению Дира. С неожиданной для такого большого и нетрезвого тела ловкостью Дир увернулся от клинка и радостно, как показалось Хелье, ляпнул кулаком в морду ухарю. Тот качнулся, сделал два неровных шага назад, и рухнул на пол, разжав пальцы и выпустив рукоять.

Дир припал на одно колено и подобрал свой кладенец. Ухарь с помятым профилем атаковал его сзади, но Дир успел ускользнуть и в этот раз, и, перекатившись через себя и опрокинув столик и лавицу вскочил на ноги и встретил противника лицом к лицу. Хелье же, проскочив между оставшимися двумя ухарями, подобрал сверд поверженного и, чувствуя в ладони твердую холодную рукоять, сразу успокоился. Сверд в его руке вернул ему хладнокровие и нейтрализовал страх. Теперь он чувствовал себя как на учениях в Старой Роще. Он улыбнулся лучезарно.

– Ага! – крикнул он с азартом.

Двое с ножами, возможно, понадеялись, что пока они разберутся с Хелье, их свердоносный товарищ расправится с Диром, или, во всяком случае, займет его. Возможно, они просто боялись Дира. Так или иначе, вдвоем они бросились на Хелье.

Варанг смоленских кровей вскочил на столик, поводя клинком из стороны в сторону. Ухари хотели было выбить столик у него из-под ног, но каждый раз, придвигаясь, обнаруживали острие сверда в двух дюймах от своих переносиц. Они пытались наступать одновременно, чтобы запутать противника, но непостижимым образом острие оказывалось все там же, перед глазами. Казалось в дело пущены сразу два сверда. Наконец один из хамов схватил лавицу и, тяжело размахнувшись, ударил – по тому месту, где мгновение назад находились колени и бедра Хелье. Легкий, пружинистый и очень устойчивый, Хелье соскочил со столика и тенью переместился хаму в тыл. Тяжелая рукоять с увесистым блестящим поммелем приложилась к уху атакующего. Не щадящий размеренной своей жизни, пронзительно крикнув, хам опрокинулся на пол и замер. В этот момент второй ухарь с ножом исхитрился схватить Хелье за запястье. Посланец Олофа рванулся, уворачиваясь от ножа, зацепился ногой за лавицу, стал падать на бок и ударился головой о край стола. Сознание помутнело и стало расползаться отдельными слоями. Ухарь прыгнул вперед, выставив нож.

Мгновенно оценив ситуацию, Дир отбросил своего противника далеко в сторону вместе со свердом (противник упал, и попытался встать, но получалось плохо) и тараном налетел на ухаря сзади, хватая руку с ножом и ломая ее в двух местах до того, как оба они упали, ухарь лицом вниз, Дир на него, сверху. Что было дальше, Хелье не видел.

Очнувшись, Хелье обнаружил, что лежит на полу, а Дир присел рядом и льет ему, Хелье, на лицо воду из большой глиняной кружки. Шведский посол замычал, захлебываясь, сел, и начал кашлять. Он тут же свалился бы на бок или на спину, но Дир придержал его за плечи.

– Ну, Сварогу надо будет чего-нибудь… э… преподнести, – предположил Дир. – Очухался ты. Напугал ты меня. Я думал – помрешь. Вон какую сливу себе набил.

– Хррр… ффф, – сказал Хелье. – Хорла! Д… дай сюда кружку.

Он вылил содержимое кружки себе на голову. В глазах двоилось и заваливалось по дуге влево.

– Ты молодец… – неуверенно сказал Дир.

– Не баси так мне прямо в ухо, – потребовал Хелье. – Усади меня вон… лучше… вон на ту лавицу. Да.

Он попытался подняться. И еще раз попытался.

– Ну?

– Что – ну? – не понял Дир.

– Помоги, что ли.

Дир поставил его на ноги, но ни стоять, ни ходить самостоятельно у Хелье не получалось.

– Надо его растереть уксусом, – посоветовала Светланка, наблюдая за действиями Дира.

– Не лезь, – огрызнулся Дир.

– Пошел ты! – разозлилась она. – Пропади ты пропадом! Ухожу я!

Дир усадил Хелье на лавицу и посмотрел на Светланку исподлобья.

– Ага, – сказал он.

Она сделала надменное лицо, повернулась, и пошла к выходу.

– Дир, а Дир, – попросил Хелье слабо. – Отведи-ка ты меня… тут есть пристройка… крайняя комната…

Он мутно осмотрел помещение. Четверо ухарей сидели у стены, Гречин связывал руки одному из них – остальные были уже связаны по рукам и ногам, а хозяйки не было видно.

Дир кивнул, встал, и, подумав, просто поднял Хелье на руки.

– Вот с ним и еть, – сказала Светланка злобно.

Хлопнула дверь в сенях.

– Эка змея, – заметил Дир, неся Хелье вон из крога, в пристройку.

– На нее там нападут, – предположил Хелье, еле ворочая языком.

– Да не уйдет она никуда. Не такая дура.

В угловом помещении Дир уложил Хелье на кровать.

– Слушай, – заговорил он. – Слушай, Аскольд…

– Х…

– А?

– Меня зовут Хелье.

– Ты сказал – Аскольд.

– Не б… не будем об этом.

– Хелье? Ну, что ж, пусть будет Хелье. Шведское имя?

– Датское.

– Ага. Ну так вот, Хелье. Ты мне жизнь давеча спас.

– А ты мне.

– Это не важно. Ты первый. И я теперь твой должник. На всю жизнь. Мы теперь, заметь, как братья. Это такой ростовский обычай. Ты тут отоспись покамест, отлежись, а завтра добро пожаловать ко мне. Я тут сразу за городом, по течению, у реки устроился, в доме рыбака, предпоследнем. Спросишь – покажут. Я хотел было ехать через три дня в Киев, к князю Владимиру в дружину. Но теперь не поеду. Теперь куда ты, туда и я. Пока не представится случай услужить. Со мною, правда, Светланка, она холопка моя, да еще жена есть, Анхвиса, да слуга мой, Годрик, из бриттов, мы вместе выросли. Есть еще лодка, на которой я собирался идти. Я в твоем распоряжении, весь как есть.

– А что с теми четверыми будет?

– Сейчас придет тысяцник, и их заберут к тиуну. А завтра их, наверное, будут судить и казнить. А может и нет. Не знаю. Я здесь проездом, обычаи мне не знакомы, и город мне не нравится. Астеры – дрянной народ. А ты?

– Я тоже проездом.

– А куда направляешься?

Хелье сделал усилие. В голове прояснялось постепенно.

– Тоже в Киев.

– Ну да! – обрадовался Дир. – Тогда вместе поедем! Не возражаешь? Это здорово! А зачем тебе в Киев?

– Невесту князю Владимиру сватаю.

– Шутишь? Ну да ладно. Надо, значит надо. Поедем вместе?

– Поедем. Только не завтра. Завтра у меня дела в городе.

– Послезавтра?

– Возможно.

– Так я буду ждать?

– Да. Жди.

Глава шестая. Хелье и Новгород

Эрик появился лишь утром, усталый и веселый, с солидных размеров мешком за плечом. Хелье перевернулся на другой бок и решил, что слушать не будет, а будет спать дальше, но Эрик опять рассказывал байки. Как он сговорился с князем, и как тот выдал ему грамоту и золото, и с помощью грамоты и золота он теперь поедет на Ладогу и будет там сооружать специальные полу-кноррир, полу-драккары, типа лонгшипов, для прохождения бурных вод между Исландией и Винляндом, который он вознамерился покорить и освоить с горсткой храбрецов. В мешке у Эрика брякало – очень похоже на золото. И в конце концов именно золотом и оказалось. Эрик запустил руку в мешок и бросил на кровать Хелье увесистый кожаный кошель. Хелье сел на кровати. Тут же в голове зашумело, но не сильно. Он потрогал шишку на лбу, у самых волос. Больно. Развязав тесемки кошелька, он обнаружил внутри золотые монеты.

– Мне пора, – сообщил Эрик. – Хороший ты спутник, Хелье, и очень хотел бы я, чтобы ты поехал со мной. Купи себе новую одежку.

– Племянника конунга убил Александр, – сказал Хелье.

Эрик круто повернулся к нему.

– А?

– Ты взял вину на себя. Ты не хочешь, чтобы об этом знали. Я никому не скажу, не бойся. Денег мне давать не нужно. Я, знаешь ли, не мальчик.

В глазах двоилось и троилось.

Эрик изучающе смотрел на Хелье.

– Не простой ты парень, Хелье. Мальчик или нет, но парень ты непростой.

***

К полудню Хелье чувствовал себя прекрасно. Нужно было попытаться поговорить с князем. Перед отъездом Эрик уверил его, что князь дома, в детинце. Но для начала следовало все-таки побродить по городу и зайти на торг, посмотреть на людей. В спешке серьезные дела не делаются.

Торг порадовал Хелье разнообразием и яркостью людей и предметов. Лавки и столы купцов и ремесленников, расположившиеся вдоль берега реки, были так многочисленны и пестры что, казалось, весь цивилизованный мир съехался сюда на популяцию посмотреть, себя популяции показать, и ближнего своего облапошить. Впрочем, облапошиванием здесь баловались редко – хранили купеческое достоинство. Немцы и славяне составляли примерно половину торговцев, остальные же были – кто откуда: скандинавы, италийцы, франки, какие-то бритые азиаты со смуглыми лицами и сине-черными волосами, а также, очевидно, киевляне, которые не очень рекламировали, что они киевляне. Лавки разнились конструкциями – от собственно лавиц и ховлебенков, предназначенных для сидения, но служивших прилавками, до целых торговых почти-домов, амбаров, складов с погребами. Обозы непрерывно подъезжали и разгружались, в Готский Двор носильщики несли и возили что-то тяжелое в мешках, а в нескольких приторговых скверах, огороженных плетнем, шли кулачные бои, представления смешных скоморохов, какие-то мистерии, и народ, собираясь по периметру сквера, жевал хлебные корки и восхищался, воплощая таким образом древний римский лозунг «хлеба и зрелищ!» в Новгороде Великом. В Скандинавии тоже были торги, но какие-то большей частью прагматические, деловые, и веселились скандинавы в других местах, не на торгах.

В одном из скверов вниманием толпы завладел симпатичного вида парень с гуслями, одетый в стилизованный под недавнюю старину костюм. Гусляры носили такие сапоги и рубахи лет тридцать или сорок назад – один из учителей Хелье показывал ему рисунки. Кем это он прикидывается, этот парень, подумал Хелье. Явно какой-то персонаж времен большой войны Владимира с печенегами. Как же его звали, того гусляра? А! Баян. Точно. Я даже несколько саг помню, отрывочно. Былин. Здесь саги называют былинами.

Певец выдал на гуслях несколько каденций и зарядил малопонятную историческую сагу, состоящую из восьмистрочных неровных пассажей. Каждый пассаж он отмечал попаданием последнего слога в тонику.

 
– А как крикнет новгородец Стась Добрынюшке,
«Ты почто явился к нам, лицо упругое?
Аль не варят пиво в Киеве более?
Али теремы все заперты хорловы?
А возьму тебя я зб ухо за киевское,
А пойду тебя об стенку долбану тебя.
Новгородец я тупой, но с пониманием
Что от Киева не светит нам милости».
 

В толпе одобрительно смеялись и мудро качали головами, одобряя таким образом глубинный демографический смысл виршей. Хелье слушал вполуха, повернувшись спиной к скверу и рассматривая издали товар в оружейной лавке. В какой-то момент он все же не выдержал и подошел ближе. Выбор свердов поразил его. Шведские, новгородские, и киевские сверды были ему хорошо знакомы и различались мало. Но италийские легионерские короткие клинки, франкские грубоватые но повышенной прочности, византийские изящные, а также польские длинные, арабские легкие, немецкие широкие, с драконами, петухами, гербами, змеями на рукоятках, кильонах и поммелях, с узорами на лезвиях, с кровостоками, с зазубринами, варварские бриттские бредсверды, сицилийские расширенные полупалаши – Хелье был совершенно очарован всем этим изобилием и хватался за все подряд, примериваясь, уточняя центр тяжести, пробуя лезвия ногтем. И совсем уже безумной выглядела странная кривая сабля из неизвестных краев. Купец, видя энтузиазм коллеги, похваливал товар и доверительно сообщал, что сицилианские клинки сделаны из дамасской стали. Хелье не верил, улыбался, кивал, и запоминал. Пока они с купцом переговаривались, что-то произошло на северном конце торга, и толпа хлынула туда. Помедлив, Хелье оторвался от созерцания зловещего великолепия и присоединился к толпе.

Два новгородца сцепились с двумя варангами. Славяне вооружены были топорами для рубки дров. У варангов в руках опасно сверкали боевые сверды. Пробные выпады чередовались с длинными паузами. Толпа вокруг подбадривала схватившихся восхищенными криками. Возможно, скоморохи и баяновы песнопения ей надоели, и она, толпа, ветреная и капризная, как пресыщенная женщина, возжаждала разнообразия. Славянская сторона стычки сыпала ругательствами, а варанги презрительно и, показалось Хелье, испуганно, молчали и скалились. Наконец один из новгородцев пошел в решительную атаку, размахивая топором. Варанг сделал обманное движение, пригнулся, и резанул свердом. Брызнула кровь из руки новгородца. В этот момент второй новгородец, удачно изловчившись, ударил противника ногой под колено и, когда тот отступил на шаг, пригибаясь – рубанул сверху. Варанг успел увернуться, но не совсем – топор рассадил ему плечо. Новгородец кинулся на второго варанга, и тот побежал. Толпа захохотала. Тут же кто-то, очевидно – вдохновленный событиями, жахнул в вечевой колокол. Множество людей потянулось к пространству вокруг колокола, неожиданно быстро потеряв интерес к стычке. Двое раненых стояли на ногах. Новгородец стоял крепче. Поразмыслив и видя, что поддержки нет, он шагнул к варангу, прижимая окровавленную руку к животу, и что-то ему сказал. Варанг, очевидно, согласился. Вместе они направились к лавке, торгующей материей, на перевязку.

Хелье, посмотрев им вслед, подался за толпой в сторону вече.

Вечевой помост возвышался рядом с колоколом на пять локтей над землей, посередине площади – достаточно, чтобы с любой точки на площади участники могли бы видеть лицо говорящего.

– Новгородцы! – патетически скандировал оратор. – Доколе мы будем все это терпеть! Доколе, спрашиваю я вас, о новгородцы? Не подумайте, что я только к славянам обращаюсь! О нет! Не только славяне живут в Новгороде Великом! Али не ограбили на прошлой неделе пришлые нелюди Тевтонский Двор? Али нравятся италийцам приставания диких крыс к их женам и дочерям? Все мы новгородцы, у всех у нас здесь одна беда! Даже две! С одной стороны дикие разбойники в кольчугах, с другой – ковши! Кто там засмеялся? Али ты, добрый человек, думаешь, что киевские поборы тебя не касаются, что только купцы да ремесленники дань платят? А знаешь ли ты, что, чтобы Киеву свою долю получить, купцам да ремесленникам цены надобно поднять? А ковшам все мало! Что нам обещал Ярослав? Что дань уменьшит. Ну и что же? Уменьшил?!

Толпа гудела одобрительно, соглашаясь. Кто-то из купцов, стоящих рядом с Хелье, понимающе ему кивнул, и Хелье счел своим долгом ответить понимающим же взглядом. Да, оратор был прав. На самом деле, Хелье не знал, прав ли оратор, но было интересно – что же дальше?

Вскоре выступила какая-то приличного вида женщина, чью подругу изнасиловал варанг, повстречавший ее в Любашкином Кроге. Из толпы последовало предложение спалить Любашкин Крог, поскольку это вообще не крог, а вертеп, и если баба туда приходит, она должна знать, что ее там ждет, и так ей и надо. Возникли споры по этому поводу.

Тут на помост взгромоздился богатый купец и сообщил, что люди деловые готовы идти к Ярославу, дабы предъявить требования.

Человек пятьдесят самых знатных купцов и ремесленников потянулись к Готскому Двору, где они обычно собирались на толковище – направились, дабы обсудить пункты ультиматума и назначить представителя, как объяснил Хелье понимающий купец. Хелье пошел с ними.

Готский Двор очень ему понравился. Ряд жилых домов, амбаров и складов огорожен был ровным, мощным забором, который в определенных обстоятельствах вполне мог бы выполнять функции крепостной стены. Постройки выглядели очень добротно, с ровными симметричными стенами, надежными кровлями, удобными окнами, массивными дверьми. Над дверями нависали козырьки, поддерживаемые вертикальными стояками, явно изображающими колонны. Карнизы были резные. Построено было с размахом и расчетом на многие годы вперед. Хелье видел такие постройки раньше, в германских землях, во время паломничества в Рим. Очевидно, не зря германский властитель Хайнрих Второй считал себя продолжателем дела римских императоров. Строящие на века, всегда деловые и работящие, немцы, обитающие в самом сердце Европы, являли собою надежный ее костяк, оплот, краеугольный камень.

Смердов, холопов, и ремесленников помельче оттеснила немецкая охрана в тяжелых кольчугах. Ворота закрыли и заперли. Всю группу купцов и шестерых женщин – четырех владетельниц крогов и, как понял Хелье, двух хозяек хорловых теремов – пригласили внутрь одной из построек. Большая зала с высоким потолком – как в замке. Подбежали расторопные слуги с гроздьями пивных кружек в руках. Гости сели на стоящие по периметру помещения лавицы. Хелье, которого приняли за своего (Эрик прав – встречают по одежке) уселся ближе к углу, между сердитым новгородцем, торговавшим шелками, и улыбчивым немцем, промышляющим разной немецкого производства домашней утварью.

Хозяин дома, возможно, самый уважаемый купец в городе, обратился к собранию по-славянски, с сильным немецким акцентом, и говорил медленно, возможно для того, чтобы его понимали. Он вкратце описал положение и начал привычно председательствовать, указывая на поднявших руку и желающих высказаться.

– Что думать по повод сей уважаемый Йог Анн Удача?

Удача поднялся с места и горячо заговорил о несправедливости положения, недальновидности Ярослава, низости тупых варангов, и тупости и жестокости низов.

– Дело даже не в том, что шведы безобразничают, – заявил он рассудительно. – Со шведами мы могли бы сами управиться. Но под шумок распоясались наши местные тати и разбойники. Шведов можно узнать по кольчуге. А наших как узнаешь? Вчера по пути домой разговорился я со смердом. Смерд как смерд. Шагаем вместе. Прихожу домой – нет кошелька.

– У Репуха позавчера дом ограбили, – рапортовал кто-то с места. – Двух холопов убили.

Председательствующий поднял руку, подождал, и указал на другого купца.

– Беляк?

Беляк поднялся – степенный, важный торговец оружием.

– Это все разговоры праздные, – резюмировал он. – А мы здесь, чтобы решить, что делать.

– Надо выгнать варангов вместе с князем! – убежденно заявил кто-то вне очереди. – И пусть Константина заберут! Константин вертит князем, как хочет, а расплачиваемся за все мы!

Все разом зашумели. Кто-то соглашался, кто-то протестовал. Хелье сообразил, что «идти к князю дабы предъявить требования» было сказано для толпы. На самом деле следовало еще выяснить стоит ли с ним, князем, говорить.

– Он такой же, как его отец! – гудели старожилы, помнящие не по наслышке крещение Новгорода и методы, употребленные Добрыней и владимировой дружиной.

– Он сам полу-ковш, полу-варанг! – шумели люди среднего возраста, настроенные патриотически. – Что ему до наших интересов! А Константин вообще неизвестно кто! Темная личность!

– Он слаб! – возмущались те, кто помоложе.

Хелье молчал, и этим привлек внимание председателя. Председатель поднял руку. Когда говор стих, перст председателя указал на молчащего.

– Что думать новый поколений?

Нельзя выходить из роли, решил Хелье. Так удобнее.

– Думаю, что прежде, чем идти к князю или гнать его из города, следовало бы выяснить, чего хочет он сам.

Он просто слегка перефразировал одну из излюбленных поговорок инструкторов Старой Рощи: прежде, чем составлять план действий, узнай план действий врага, дабы не совпали планы ваши и не оказался бы враг в выигрыше благодаря совпадению этому.

Собрание задумалось. А что, здравая мысль, подумали купцы и содержательницы крогов. Но как узнать, чего хочет Ярослав?

– Надо у него спросить, – догадался кто-то.