Текст книги "Битва за Балтику"

Владимир Шигин
Битва за Балтику

©Шигин В.В., 2011

©ООО «Издательский дом «Вече», 2011

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Так уж случилось, что в отечественной исторической маринистике очень мало написано о событиях Русско-шведской войны 1788–1791 годов. Это в высшей мере несправедливо. Именно события той войны стали самым серьезным испытанием для российского парусного флота, когда он в течение трех лет вел напряженные боевые действия в Балтийском море с одним из лучших флотов Европы. Война 1788–1791 годов ознаменовалась самым большим количеством генеральных морских сражений за всю более чем трехсотлетнюю историю отечественного флота: Гогланд и Эзель, Роченсальм и Ревель, Красная Горка и Выборг навсегда вписали героические подвиги моряков-балтийцев в историю Отечества. В этих сражениях навсегда прославили себя такие флотоводцы, как Чичагов и Грейг, Круз и Козлянинов. А подвиги линейного корабля «Мстислав», фрегатов «Святой Николай» и «Венус», брига «Меркурий» говорят сами за себя.

Именно теме Русско-шведской войны 1788–1791 годов и посвящен исторический роман-хроника «Битва за Балтику» известного российского писателя-мариниста, капитана 1-го ранга Владимира Шигина. Автор прекрасно чувствует эпоху, о которой пишет, демонстрирует знание боевых реалий и быта русских моряков конца ХVIII века. И это не случайно, ведь на создание книги у Владимира Шигина ушло ровно тридцать лет! Именно поэтому в ней выверен каждый факт, тщательно выписаны характеры героев, отточены их диалоги. Морские сражения и хитросплетения европейской политики, боевые действия в Финляндии, малоизвестные и вообще неизвестные подвиги моряков-балтийцев – все это можно в достатке найти на страницах романа «Битва за Балтику». Книга написана очень высокопрофессионально и интересно, а потому читается увлекательно и легко.

Роман «Битва за Балтику» является составной частью созданной Владимиром Шигиным уникальной серии исторических романов «Морская слава России», аналогов которой еще не было в отечественной литературе.

Эта серия книг, посвященная подвигам российского парусного флота, появилась как раз в тот момент, когда решается вопрос быть или не быть России великой морской державой.

Именно поэтому сегодня нам как никогда важно обратиться к подвигам пращуров, чтобы осознать себя хранителями их великих традиций и с верой смотреть в будущее России и ее Военно-морского флота.

Думается, что каждый, кто прочтет хотя бы один из романов Владимира Шигина, навсегда сам для себя ответит на этот вопрос.

Вчитайтесь в хронику тех далеких событий, почувствуйте свист ветра в натянутых вантах и плеск волны за кормой, ощутите героизм той Великой эпохи – эпохи морских подвигов!

Герой Советского Союза,

Главнокомандующий ВМФ СССР 1985–1991 гг.,

Главнокомандующий ВМФ Российской Федерации 1991–1992 гг., адмирал флота В. Чернавин

 
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
 

А.С. Пушкин

Часть первая. Стоять и умирать!

Глава первая. Несбывшаяся мечта капитана Муловского

Поздней осенью на Балтику приходит пора белых ночей, когда солнце почти не заходит за водную гладь. В такое время долгими вечерами жители Кронштадта не зажигают свечей, а сидя у раскрытых настежь окон, ставят самовары, гоняют чаи да ведут бесконечные разговоры.

В один из таких осенних вечеров 1787 года и собрались в доме командира Кронштадтской корабельной флотской дивизии, что у Петербургских ворот, трое моряков: сам хозяин – вице-адмирал Круз, да двое его гостей: капитаны Григорий Муловский да Петр Слизов.

Супруга адмирала Аграфена Степановна, посидев некоторое время для приличия с мужчинами, дала указания прислуге и ушла к себе.

– Мне ваши разговоры без интересу! – сказала она, прощаясь. – В другой раз приходите не одни, чтобы и мне поболтать с кем было!

Хозяин-хлебосол самолично подливал гостям в фужеры. Однако капитаны пили и ели мало. Всего лишь несколько месяцев назад началась турецкая война и каждый из сидящих за столом пытался теперь предугадать, что же ожидает российский флот в скором будущем.

– Вот велено государыней слать эскадр корабельный к Дарданеллам, как и в прошлую войну. Ради того и вояж мой вокругсветный отменили. Да ведь и турок поди уже не тот стал, что раньше. Наверняка там нас дожидается! – рассказывал последние новости, только что приехавший из Петербурга Муловский.

– Все возвращается на круги своя! – качал седой головой вице-адмирал Круз. – Вот так и мы в свое время с дружками перед прошлым плаванием Архипелажским гадали, чего да как. Теперь вот снова сидим, трубки сосем. Ладно ли все выйдет?

– Причин для сумнений не вижу, – пожал плечами дотоле молчавший Петр Слизов. – Флот у нас ныне вполне первостатейный. Думаю, и теперича наложим турку под первое число!

– Да не о том речь, – махнул рукой Круз. – Иное меня беспокоит. Мы ныне своим плаванием почитай всей Европе, что кость в горле станем – и английцам, и французам. Пруссак битый и тот нынче голос свой противу нас подает!

– Король шведский Густав тоже не дремлет! – согласно кивнул Муловский.

– Этот прохвост только и мечтает, кабы нам ножик промеж лопаток втыкнуть! – насупился Круз. – Все нашей государыни наперекор дерзит!

– О, господи, все не ладно-то нам! – вздохнув, перекрестился Слизов. – Чует сердце, большая драка готовится!

– О том и речь! – отозвался, попивая из блюдца кофий, хозяин дома. – Драка будет, судя по всему, знатная, вкровь, и нашим кулакам тоже работа найдется!

Выскочившая из каминных часов кукушка откричала полночь. Гости засобирались. Проводив их, Круз еще долго ворочался в своих бездонных пуховиках, вспоминал прошлые годы, думал о будущем.

Предки вице-адмирала были выходцами из королевства Датского. Отец его в бригадирских чинах храбро отвоевал в Северную войну. Сам же Александр появился на свет в Москве дождливой осенью 1727 года. Как было принято, до семи лат воспитывался дома. Затем батюшка повез недоросля на смотр дворянских недорослей. Там и определили – ехать Саше Крузу в славный Морской корпус. В прусскую войну лейтенант Круз отличился при бомбардировке крепости Кольберг, где и получил две тяжелые раны» В 1769 году уже в чине капитанском на корабле «Евстафий» отправился под флагом адмирала Спиридова в Средиземное море. В знаменитой Чесменской баталии бился на абордаж с турецким флагманом и захватил его. Однако загорелась крюйт-камера и корабль взорвался. Спаслись немногие. Оглушенного Круза отбросило далеко в воду. Тонущего капитана спас оказавшийся рядом штурман Петр Слизов, а тут вскоре и шлюпка подошла.

За Чесму был капитан награжден Георгиевским крестом четвертого класса. А султан турецкий, проведав о столь отчаянном храбреце, велел от себя передать Крузу соболью шубу. Поэт Херасков писал тогда:

«Круз мужеством героев удивлял.

Он брань с срацинами забавой почитал…»

По возвращении на Балтику Александр Иванович командовал различными кораблями, фрегатским отрядом. В 1779 году надел контр-адмиральский мундир, а еще несколько лет спустя и вице-адмиральский. На флоте Круз пользовался славой человека безумной храбрости. Однако была у Круза и своя слабость. Он почему-то боялся грома и молнии, когда это случалось, Круз всегда бледенел. Над этой особенностью вице-адмирала за глаза посмеивались, но шутить с самим Крузом, зная его взрывной нрав, никто даже не пытался.

Удачно складывалась и личная жизнь. Женился Круз по взаимной любви, купил большой каменный дом в Кронштадте. Пошли дети, затем и внуки. Жил вице-адмирал зажиточно, но просто. Дружбу водил лишь со старыми товарищами. Во дворец старался не ездить, а уж когда по необходимости там и появлялся, то непременно держался гордо, а отвечал дерзко и зло. Биограф адмирала писал о нем: «Александр Иванович был невысокого роста, имел довольно открытый и проницательный взор, живой и вспыльчивый характер. Строгий во всем, что относилось к службе, и столько же добрый в домашнем быту, Круз никогда не отказывал в помощи ближнему, а, всегда защищая своих подчиненных, приобрел любовь их и уважение».

Частые и громкие скандалы с вельможами снискали вице-адмиралу славу заядлого строптивца. Когда в высшем свете теперь хотели сказать о ком-то, что он уж больно не сговорчив, то говорили: «Ну, этот впрямь как Круз!» Флот же, напротив, обожал своего любимца. Не было, пожалуй, в те годы среди балтийских начальников человека столь популярного среди матросов и офицеров, как Круз! Сколько рассказов и легенд ходило о нем!

Брюзга и строптивец, он постоянно ругался с начальством и равными по чину. При этом Круз был отходчив, к подчиненным заботлив, а в душе добр. Об этом на флоте знали все от седых адмиралов до последнего кают-юнги, а потому Крузу прощали и его вечное брюзжание, и ворчливость, и матерщину.

В последние годы Александр Иванович, правда, сильно растолстел, часто стали болеть ноги. Теперь Круз уже не мог взбираться по крутым корабельным трапам. Для него специально вырубали в бортах порты, через которые вице-адмирала и втаскивали на руках. Однако несмотря на это Круз, как и раньше, выходил в море, а его флаг хлестко развивался на фор-стеньге флагманского корабля.

Известие о начале войны с турками Круз воспринял как должное.

– Все к тому и шло! – говорил он своим домашним. – Нам ведь и Крым еще брать надобно, и пределы черноморские расширять!

Когда же вице-адмирал прослышал о предполагаемой экспедиции Балтийского флота в Архипелаг, он тотчас отправился к вице-президенту Адмиралтейств-коллегии графу Чернышеву.

Отец Ивана Григорьевича Чернышева был некогда оберштер-кригскомиссаром флота при Петре, а затем приближенным лицом у императрицы Елизаветы. По этой причине и сын его Иван с детства обретался при дворе. В первом браке Иван Григорьевич состоял с княгиней Елизаветой Ефимовской, двоюродной сестрой самой императрицы, Елизаветы Петровны, а значит, и внучатой племянницей Петра Великого. Родство наипрестижнейшее, открывавшее двери везде и всегда. После смерти жены граф Чернышев женился вторично. По отзыву современников, граф Иван Чернышев был человеком ловким, умел произвести нужное впечатление. С императрицей Екатериной он дружил еще до переворота, а потому был в числе особ, кому императрица особо доверяла. Службу свою граф начинал на дипломатическом поприще, но затем неожиданно для всех был поставлен во главе морского ведомства.

Весьма красноречиво о человеческих качествах графа Ивана Чернышева говорил в свое время историк – князь М. Щербатов: «Граф Иван Григорьевич Чернышев, человек не толь разумный, коль быстрый, увертливый и проворный и, словом, вмещающий в себе все нужные качества придворного, многие примеры во всяком роде сластолюбия подал. К несчастию России, он немалое время путешествовал в чужие края, видел все, что сластолюбие и роскошь при других европейских дворах наиприятнейшего имеют, он все сие перенял, все сие привез в Россию и всем сим отечество свое снабдить тщился. Одеяния его были особливого вкуса и богатства и их толь много, что он единожды вдруг двенадцать кафтанов выписал; стол его со вкусом и из дорогих вещей соделанный, обще вкус, обоняние и вид привлекал; экипажи его блистали златом, и самая ливрея его пажей была шитая серебром; вина у него были на столе наилучшие и наидорожайшие. И подлинно, он сим некоторое преимущество получал, яко человек, имеющий вкус, особливо всегда был уважаем у двора».

Мы можем не во всем согласиться с историком. Надо отдать должное, что флотом российским граф Чернышев начальствовал без малого три десятилетия, и начальствовал, прямо скажем, неплохо.

А причуды у него были. Так, свой рабочий кабинет в Адмиралтействе Иван Григорьевич обставил в виде лесной поляны. Стены были изрисованы деревьями и дальними рощами. Несколько искусно сделанных деревьев стояли прямо посреди кабинета и на них порхали птицы. Сам граф принимал посетителей в крестьянском наряде и в лаптях, инкрустированных бриллиантами. Сидел он при этом на стуле-пеньке и имея вместо стола пенек поболее. Но кого на Руси удивишь чудачеством! Делает свое дело человек и ладно, а ежели чудит, знать, у него на душе весело!

Что касается капитана 1-го ранга Григория Муловского, то он воспитывался в доме Чернышева. По некоторым сведениям, Муловский являлся даже внебрачным сыном графа, а то, что Чернышев считает Муловского своим любимцем, знали все.

В ту пору графу Ивану Чернышеву было уже за шестьдесят. Былая ловкость уступила место рассудительности и даже желчности. Но авторитет среди адмиралитета вице-президент Адмиралтейств-коллегии имел непререкаемый. Даже вечный строптивец и спорщик вице-адмирал Круз всегда прислушивался к его мнению.

– Желаю быть в сем походе! – объявил Чернышеву вице-адмирал прямо с порога.

– Увы, – развел руками вице-президент, уже подготовленный к визиту Круза сторонниками иностранной партии – Свободных вакансий флагманских на уходящей эскадре боле нет!

– Я имею право! – повысил голос раздосадованный этаким оборотом дела вице-адмирал, – Я чесменский герой, и в деле морском более иных многих знающ!

– В этом я и не сомневаюсь, но указ о назначении флагманов уже подписан государыней!

– Пускай! – багровел от ярости Круз. – Я готов взять под начало последний фрегат! Нет фрегата, возьму фелуку!

– Шутить изволите? – нервно передернул плечами граф Иван Чернышев.

– Нисколько! – потряс перед графским лицом кулаками Круз. – Не ради наград, ради славы Отечества желаю быть в сем многотрудном походе!

– Увы, увы, увы! – Чернышев лишь развел руками. – Вы остаетесь в Кронштадте!

– Но почему мне такая обида вышла! Неужто я хуже вожу корабли, чем любезный вашему сердцу прохвост Фондезин?

Чернышев насупился. Вице-президент не любил, когда ему чем-то пеняли. Однако, овладев собой, изобразил улыбку:

– Напротив вы несравненно лучше!

– Так почему ж не он, а я должен тухнуть в Кронштадте? – снова возвысил свой голос Круз.

– Именно поэтому! – оборвал его Чернышев.

– ??!!

– Вам предстоит собрать в единый кулак все оставшиеся на Балтике суда. Государыня не оставляет вероятности английского и шведского нападений!

– О, хосподи! – перекрестился сразу успокоившийся вице-адмирал. – Неужели и такое ноне возможно?

– К сожалению, – вздохнул Чернышев. – Едва начав войну турецкую, мы нынче стоим на пороге новой войны – шведской, и не дай бог нам чрез тот порог преступить!

Вернувшись домой, Круз устало развалился в кресле.

– Остаюсь при вас! – мрачно объявил он жене и дочерям. – Велите подавать на стол. Буду жевать пироги, потому как боле мне делать пока нечего!

* * *

А началось все с того, что еще в 1786 году Петербургу стало известно о нездоровом интересе англичан к дальневосточным морям. В Зимнем дворце заволновались не без оснований.

– Держава наша стоит ныне лицом к Европе, а спиною к окиану Восточному! – делился своими мыслями с императрицей Екатериной вице-канцлер Безбородко. – Но наступит час, когда все же обратим мы взор свой на восток. И что там увидим? Флаги английские!

– Сие верно говоришь, Александр Иванович, – вздыхала Екатерина, – да как их отвадить оттудова? Ведь сил морских у нас там и нет вовсе!

– Это все конечно так, – отвечал ей Безбородко, сложивши руки на толстом животе. – Но ведь, коли, флота нет, можно его туда и отправить!

Ни день и не два убеждал императрицу в реальности своего проекта вице-канцлер. Присоединился к нему и российский посол в Лондоне граф Александр Воронцов, тоже ратовавший за океанскую экспедицию. Среди доводов, что приводили оба дипломата Екатерине, было налаживание торговых связей с Японией и Китаем, доставка грузов в тихоокеанские порты. Однако все понимали, что задача куда как сложна, ведь еще ни один русский корабль не плавал в столь дальние воды.

– Да ведь это будет самое что ни на есть вокругсветное плавание, – изумилась Екатерина Вторая, когда Безбородко вместе с вице-президентом Адмиралтейств-коллегии графом Чернышевым принялись ее уговаривать в очередной раз.

– Мы к столь многотрудному вояжу готовы, матушка! – кивал буклями парика Чернышев.

– К тому же губернатор сибирский, генерал Соймонов, давно доносит о нарушениях наших восточных вод европейскими судами! – подал голос и Безбородко. – С какой стати нам терпеть позор такой! Пора бы уж и отпор дать достойный!

– Ну что ж, пришла, видимо, и в самом деле пора явить нам и своих мореплавателей куковых! – сказала императрица после некоторого раздумья. – Пишите проект указа! Да капитана для сего вояжа подберите достойного!

Двадцать второго декабря 1786 года секретный указ был готов. Он гласил: «Секретный указ пашей Адмиралтейской коллегии. Прилагая при сем копию указа, нашей Коллегии иностранных дел данного по случаю покушения со стороны английских торговых промышленников на производство торгу и промыслов звериных и на восточном море о сохранении права нашего на земли, российскими мореплавателями открытые, повелением Адмиралтейств-коллегии отправить из Балтийского моря два судна, вооруженные по примеру употребленных капитаном Куком и другими мореплавателями для подобных открытий, и две вооруженные же шлюпки морские или другие суда по лучшему ее усмотрению, назнача им объехать мыс Доброй Надежды, а оттуда, продолжая путь через Зондский пролив и оставя Японию в левой стороне, идти на Камчатку…»

Сразу же встал вопрос о начальнике кругосветной экспедиции. Достойных кандидатур было много, от известного полярного исследователя контр-адмирала Чичагова до молодых энергичных капитанов. Члены коллегии сошлись в одном, чтобы был глава экспедиции достаточно молод, всесторонне образован, имел хороший опыт командования судами в дальних походах и, самое главное, чтобы он всей душой и сердцем своим желал участвовать в сем многотрудном плавании. Перебирали кандидатуры долго, но когда граф Иван Чернышев выложил перед заседающими все скопившиеся у него кругосветные прожекты Муловского, решение членов Адмиралтейств-коллегий было единодушным – начальником экспедиции должен быть назначен капитан 1-го ранга Григорий Иванович Муловский.

Руководителю первой русской кругосветной экспедиции шел тогда всего лишь тридцать первый год, за плечами были многие годы плаваний. В его послужном списке факт назначения на эту многотрудную и почетную должность записан так: «Избранием (именно избранием, а не назначением. – В.Ш.) начальником первого кругосветного плавания Муловский обязан своей деятельной службе, доставившей ему репутацию лучшего морского офицера, и своему разностороннему образованию. Между прочим, он знал языки: французский, немецкий, английский и итальянский…»

Сам Муловский тем временем находился в Архангельске, готовя к переходу на Балтику только что построенный линейный корабль. Вскоре после решения коллегии его срочно отозвали в столицу. Надо ли говорить, как обрадовался капитан! В Санкт-Петербург как на крыльях летел! А там сразу за дела! Дел-то хватало…

Родился Григорий Муловский в Кронштадте в 1755 году. Рано оставшись сиротой, воспитывался в семье Ивана Григорьевича Чернышева. Впрочем, ходили и небезосновательные слухи, что был Гриша Муловский внебрачным сыном графа Чернышева. А так как более сыновей Бог графу не дал, то Григорий Иванович своего дитятю любил и ничего для него не жалел.

В 1770 году по собственному желанию Гриша был отправлен на учебу в Англию, одновременно по прошению графа Чернышева Екатерина Вторая повелела решить вопрос «О записании в корпус находящегося в Англии недоросля Муловского». Год, проведенный в стране, издавна славящейся морскими традициями, многому научил Григория. Особенно же большое впечатление на него произвели известия об экспедиции Джемса Кука. В следующем году он возвращается домой, где его ожидает звание гардемарина. В 1772 году Григорий Муловский, окончив Морской корпус первым по списку, просится на корабли, но его не пускают. Первая должность мичмана Муловского весьма ответственна и необычна – он становится адъютантом при адмирале Ноульсе.

Дело в том, что в 1771 году Екатерина Вторая пригласила на русскую службу английского адмирала – баронета Ноульса. Слава о семидесятилетнем адмирале ходила в ту пору громкая. Говорили, что он прослужил на море свыше пятидесяти лет, участвовал в тринадцати генеральных баталиях, управлял Ямайкой, изобретал хитроумные машины и составлял планы захвата новых колоний. На русскую службу адмирал согласился идти после длительных переговоров, запросив себе жалованье в шесть тысяч рублей. Русским адмиралам платили три тысячи шестьсот. Но императрица согласилась. Ноульс потребовал себе старшинства по сравнению со всеми российскими адмиралами. Екатерина приняла и это. Уж больно славен и известен был адмирал в Европе. Долго подбирали знаменитому иноземцу и адъютанта. Смотрели и так и этак: чтобы сообразительным был, языками владел да в деле морском разбирался. Глянули в списки корпусные. Кто первым там? Муловский. А что о нем коллегия скажет? А вице-президент граф Чернышев?

Работать с Ноульсом было нелегко. Делами адмирал особо не занимался, а целыми днями устранял недоимки по морскому ведомству.

– Я, – твердил он Муловскому, – второй отец вашего флота, а за труды свои заслуживаю здесь, в России, золотого памятника!

Долгими расчетами себя адмирал, впрочем, не утруждал. Установив годовую недостачу в пятьсот тысяч рублей, он лихо вписал еще два ноля и получил уже пятьдесят миллионов.

Понимал ли тогда Гриша Муловский, с кем имеет дело? Видимо, нет: уж больно хитер и опытен был старый адмирал. Но чем дальше, тем большее недоумение вызывали дела англичанина у его адъютанта. Так, Ноульс совершенно серьезно предлагал «улучшить» Кронштадский порт, который, по его мнению, занимал более места, чем ему положено…

Однако все «преобразования» Ноульса до поры до времени сходили ему с рук. Екатерине Второй почему-то нравился этот хамоватый и остроумный англичанин. Как-то, сопровождая адмирала в Зимний дворец, Муловский стал свидетелем одной из устроенных Ноульсом сцен. Вооружившись бумагой, адмирал принялся докладывать через адъютанта свои соображения о возможности дальнейших преобразований императрице. В это время за окном, выходящим на Неву, послышался шум. Прытко подбежав к окну и отдернув штору, Ноульс увидел, как два русских судна навалились на французский торговый бриг.

– Что там случилось, адмирал? – спросила Екатерина.

– Пустяки, ваше величество, два русских медведя давят французскую мартышку!

Ничего не поняв, императрица подошла к окну, а потом долго смеялась над сказанным…

Шутки шутками, но, в конце концов, Ноульса все же отправили в действующую армию на юг. Вместе с ним выехал и Муловский.

Шел 1772 год. В самом разгаре была война с Турцией, и русское командование торопилось создать на Дунае в противовес неприятелю сильную и боеспособную флотилию, что и вменялось в обязанность английскому адмиралу. Но, к всеобщему удивлению, деятельность Ноульса пошла совсем в ином направлении! Вместо того чтобы создавать на Дунае боеспособную флотилию, он рьяно принялся уничтожать то немногое, что уже было создано.

– Эти суда сделаны не в совершенной пропорции, как требует английская корабельная наука! – Указал он тростью на остовы строящихся судов. – Переведите же, мичман, всем этим остолопам!

Стоявшие рядом мастера из запорожцев зло крутили свои сивые усы, не понимая, о какой такой науке речь идет.

– На таких стругах еще батьки да деды наши турчина по всему морю Черному гоняли!

– Варвары, чистые варвары! – грозил им тростью адмирал. – Сжечь все эти страшные лодки до единой!

И заполыхали костры над широким Дунаем. Строить же новые суда в соответствии со всеми правилами английской корабельной науки Ноульс не особенно торопился. Один месяц сменял другой, а работы даже не начинались. Не имея средств к пропитанию, стали постепенно разбредаться плотники и другие мастера, с таким трудом собранные для создания флотилии. Воровской люд опустошал склады и магазины с заготовленными припасами. Улучив подходящий момент, Муловский все же сумел сбежать на некоторое время от своего бездеятельного патрона на корабли Азовской флотилии. Вместе с лихим капитаном Кингсбергеном он участвовал в крейсерстве крымских берегов и показал завидную храбрость и мужество в боевых столкновениях с турками.

А Ноульс тем временем устраивал на казенные деньги роскошные приемы да заверял командующего Дунайской армией фельдмаршала Румянцева, что все идет своим чередом.

– Что же это делается: все думают, что мы вот-вот погоним турок с Дуная, а у нас и нет ничего – вместо флотилии один пшик! – ругались промеж себя немногие офицеры-дунайцы, изнывавшие от безделья.

Больше Григорий Муловский терпеть не мог. Сел мичман в один из темных южных вечеров за стол, зажег свечу, очистил перо и, придвинув к себе бумагу, написал обо всем графу Ивану Чернышеву и императрице в Петербург. К письмам приложил скрепленные печатями документы.

Наутро, придя к адмиралу, рассказал ему об отправленных бумагах.

– Негодяй! – закричал багровый от злобы Ноульс. – Этот подлый донос я все равно перехвачу, а с тобой расправлюсь позже…

– Осмелюсь доложить, что я не негодяй, а верный сын Отечества своего. Бумага же моя не донос, а верное изложение действа, здесь происходящего!

Письма своего мятежного адъютанта Ноульс перехватить не успел: еще ночью с верным человеком они были отправлены в столицу. Скоро письма достигли адресатов. Именно они наконец-то пролили свет на безобразия, происходящие на Дунае.

Сигналы о непотребном, и даже преступном, поведении английского адмирала поступали в Адмиралтейств-коллегию и раньше, но теперь, когда перед вице-президентом Чернышевым лежали документы по фактической деятельности Ноульса, все стало ясно окончательно.

Немедленно последовал высочайший ордер на отзыв Ноульса в Санкт-Петербург, причем велено было произвести это столь поспешно, что граф Брюс, которому вменялось в обязанность проследить исполнение приказа, писал Ноульсу в Яссы: «Я получил приказание императрицы не останавливать вас в карантинах, как только для одной курки».

На юге страны в это время свирепствовала холера, и кордонные мероприятия были одинаково строги ко всем, независимо от званий и чинов.

В Петербурге адмирала Ноульса уже ждала записка императрицы следующего содержания: «…Если Вы хотите уехать отсюда, то я не вижу никаких препятствий…»

Принять адмирала Екатерина не пожелала. В несколько дней Ноульс был рассчитан и изгнан из России.

Вскоре прибывший в Петербург Григорий Муловский предстал перед своим учителем и воспитателем – Иваном Чернышевым.

– Ну, Гришенька, куда желаешь теперь служить идти? – спросил тот своего воспитанника, когда он подробно поведал об адъютантстве у Ноульса.

– Для моряка, ваше сиятельство, имеется лишь одна высокая награда – плавать на кораблях, а не ездить на перекладных!

– Ну что ж, – засмеялся вице-президент. – Быть по сему!

В тот год Муловский совершил плавание на пакетботе от Кронштадта до Любека и обратно, а осенью 1773 года отправился с эскадрой контр-адмирала Самуила Грейга в Средиземное море на флагманском корабле «Исидор». Эскадра спешила усилить русский флот, блокировавший в это время Дарданеллы, но поспела только к заключению мира.

– Ну, почему я такой невезучий? – сокрушался Муловский. – На Дунае повоевать не удалось и на море Средиземном тоже!

Было Грише Муловскому тогда лишь девятнадцать лет. Его манили дальние, моря и приключения. Мичман знал наперечет всех знаменитых мореплавателей прошлого. Втайне же мечтал о несбыточном – о кругосветном вояже.

В 1774 году Григорий Муловский переводится на Черное море и совершает плавание в Константинополь на фрегате «Наталия». Затем пришлось испытать сильнейший шторм на фрегате «Слава», а вскоре снова Средиземноморье. Там, в Архипелаге, находилось несколько балтийских фрегатов, которые Адмиралтейств-коллегия пыталась под видом торговых судов перебросить через Дарданеллы и Босфор для усиления зарождающегося Черноморского флота. Лейтенант Григорий Муловский получил под команду свое первое судно – фрегат «Святой Николай» в отряде Тимофея Козлянинова. Вторым фрегатом отряда «Святой Павел» командовал капитан-лейтенант Федор Ушаков. Молодые капитаны скоро стали друзьями, а суда их постоянно соперничали в лихости маневров и быстроте постановки парусов.

Служба в Архипелаге была интересной. Отряд фрегатов почти все время находился в море и Муловский очень много плавал, совершенствуя свое мастерство, изучая театр возможных боевых действий.

Попытка провести фрегаты в Черное море не удалась. Турки, разгадав обман, запретили «торговым судам» проход через свои проливы. После нескольких лет пребывания в Архипелаге отряд Козлянинова был вынужден вернуться на Балтику. Тогда эта экспедиция была расценена как неудачная, о ней быстро забыли. Но была ли она таковою? Ведь там, на Средиземном море, прошли великолепную морскую школу многие морские офицеры. Среди них и Ушаков с Муловским. И кто знает, может, именно там лежат истоки успешной деятельности адмирала Ушакова на Средиземном море в 1798–1800 годы, может, именно там Муловский окончательно поверил в свои силы, в то, что способен возглавить кругосветную экспедицию.

На острове Менорка лейтенант Муловский по приказанию из Петербурга передает командование фрегатом своему старшему офицеру, а сам принимает под начало груженный товарами английский транспорт, на котором и прибывает в Кронштадт. Еще не успели разгрузить английское судно, а Григорий Муловский уже поднимает паруса на фрегате «Святой Марк» и отправляется в новое плавание.

Обветренный и возмужавший, он вернулся в Петербург, когда Финский залив уже покрылся первой коркой льда. Муловский стал готовить свой фрегат к новой кампании. Между тем жена графа Чернышева Анна Александровна устроила мужу форменный скандал.

– Ты что делаешь? – ругалась она. – Пусть мальчик хоть годочек побудет дома, не век же ему по чужим краям маяться!

В расстройстве сильном граф Иван Григорьевич бумагу соответствующую и подмахнул. Когда же Гриша заехал к ним на побывку, отвел его вице-президент в сторону, взял под локоток и признался:

– Грех я, Гришенька, взял на душу, уступил Анне Александровне. Отныне ты не капитан фрегатский, а капитан коттерный!

– За что же немилость такая, ведь не штрафился я по службе нигде, а коттер, ныне вами мне под начало предназначенный, в сравнении с фрегатом моим, что дворняжка рядом с борзой!