Текст книги "Битва за Балтику"

– Вот эти бумаги бери, ступай и бди, я же буду думать о судьбах Швеции!

– Дозволено ли будет принести вам на подпись? – склонял барон длинные букли своего парика.

– Еще чего! Сам за меня и распишешься! – нетерпеливо махал ему рукой герцог.

В ту пору герцог пребывал в полнейшей хандре. Дело в том, что его давняя пассия, томная и белокурая фрейлина Рудельшельд, внезапно изменила ему с красавцем-генералом Армфельдом. Этой пикантной новостью упивался весь королевский двор. Над неудачником герцогом смеялись почти открыто, только что пальцами не тыкали, а потому, отлеживаясь целыми днями в постели, Карл Зюдерманландский строил планы мести своему более счастливому сопернику.

Что касается Густава Третьего, то король из Карлскруны поспешил в Финляндию, чтобы принять командование тамошними войсками. Накануне финляндская армия получила приказ начать наступление и собралась под начальством генерал-майора Армфельдта, на реке Кюмень, особая бригада на северо-востоке, у селения Святой Михель. Этой особой бригадой командовал майор, барон фон Спренгпортен. Восемь лет назад Спренгпордтен вышел в отставку и с тех пор непрестанно возбуждал финское дворянство бороться за независимую Финляндию. Теперь же с началом войны был снова призван в строй. Впрочем, король был весьма наслышан о закоренелом сепаратисте и не слишком ему доверял.

* * *

Немецкий историк пишет относительно шведов: «После королевского смотра флот 9 июня вышел в море; тайна военных планов была настолько хорошо сохранена, что о назначении флота никаких сведений не имелось. Дух экипажа был прекрасный; многие офицеры имели за собой службы в иностранных флотах и приобрели необходимый опыт плавания на коммерческих судах. Флот был в хорошем боевом порядке. Разведочные суда вышли заблаговременно вперед с запечатанными пакетами.

По пути флот, шедший в 3-х колоннах, производил эволюции и маневры с холостыми зарядами; через пять дней пришло известие, что король 19 июня выступает из Стокгольма с галерным флотом и армией».

Впереди шведского флота ходко бежал разведчик – легкий корвет «Патриотен». За ним в трех дивизионных колоннах следовал флот шведского королевства. В первой колонне корабли: «Принц Густав», «Густав Адольф», «София Магдалена», «Елизавета Шарлотта», фрегаты «Минерва», «Грипан», «Ярромес». Вел первую дивизию командующей эскадрой – полковник Карл Вахтмейстер. Во второй колонне держали кильватерный строй: «Дюгдан», «Эран», «Ферсиктихетен» и «Федернес-ландет» с фрегатом «Фрея». Эту колонну вел старый и испытанный капитан Дюден Раабе. И, наконец, третью колонну составляли: «Густав Третий», «Ваза», «Эмгейтен», «Ретвизан», при них фрегат «Тетис». Эту дивизию возглавлял командующий флотом – генерал Врангель. Вместе с ним на флагманском «Густаве» разместился со своим штабом и герцог Зюдерманландский.

Герцог вывел в море самые боеспособные корабли. Еще с десяток их осталось в портах. Верфи просто не справлялись со столь огромным объемом работ. Оставшимся линкорам велено было догонять флот самостоятельно по мере готовности.

За Готландом Карла догнала почтовая яхта. Ее изнуренный бешеной гонкой капитан, прибыв на флагман, вручил герцогу королевский пакет. Густав извещал брата, что намерен в самое ближайшее время отбыть в Финляндию с галерным флотом и армией. Ниже сообщалось, что, по сведениям лазутчиков, русские лихорадочно снаряжают свой флот, но им не хватает ни людей, ни пушек. Однако, прочитав письмо брата, Карл не нашел самого главного, что ждал – разрешения на начало боевых действий.

– Что ж, – недовольно пробурчал он, передавая письмо своему секретарю. – Будем ждать новых вестей от его величества!

Ветер между тем вновь поменялся на противный и весьма препятствовал движению флота к Финскому заливу. Лишь 21 июня шведы подошли к Дагепорту. Здесь Карлу Зюдерманландскому пришлось изрядно поволноваться. Внезапно дозорная яхта «Снапоп» донесла, что невдалеке следуют в Кронштадт торговые суда.

– Если они увидят нас, внезапность будет потеряна! – раздраженно бросил генерал Врангель.

Но Бог в тот день был на стороне шведов. Невесть откуда появился густой туман. В мановение ока он скрыл корабли герцога от посторонних глаз. Брат короля был не чужд предприимчивости.

– Кажется, погода сослужит нам сегодня неплохую службу! – заявил он своему флаг-капитану Норденшельду. – Приказываю нести все возможные паруса и держаться к зюйд-весту за торгашами. Как только туман спадет, мы хорошенько их потрясем!

Но когда к ночи дымка немного рассеялась, то, к своему изумлению, шведы увидели вместо торговых судов русские боевые корабли. То был спешивший к Копенгагену передовой отряд российской Средиземноморской эскадры под флагом вице-адмирала Фондезина: три 100-пушечных линейных корабля и четыре груженных припасами транспорта. Карл Зюдерманландский опустил зрительную трубу:

– Такое везение бывает только раз в жизни! Это просто подарок судьбы!

Прибавляя паруса, шведы торопливо ворочали на зюйд-вест. Вперед остальных по команде с флагмана устремился фрегат «Тетис». Подскочив на голосовую связь к передовому русскому кораблю, его капитан на скверном русском потребовал немедленной салютации королевскому флагу.

Дело в том, что когда первые восторги от встречи со столь малочисленным русским отрядом улеглись, герцог с генералом Врангелем трезво оценили ситуацию. В результате совещания выяснилось, что ни с того ни с сего нападать на русских весьма опасно, ведь война еще не объявлена, а нападение до ее объявления граничило с пиратством. И что будет, если герцог все же нападет, а его брат в последний момент передумает объявлять войну? Тогда произойдет грандиознейший скандал и царица Екатерина потребует Карла на закланье. Короче, чтобы напасть на русских, должен быть весомый предлог, а лучший предлог – это потребовать от них действий самых унизительных, на которые они явно не пойдут. Тогда-то, считая себя оскорбленными, можно будет и открывать огонь. Немного поразмыслив, Карл решил избрать поводом к драке требование салютации своему флагу, что русские корабли доселе, согласно петровскому уставу, никогда не делали первыми.

– Посмотрим, как эти кронштадтские мореходы сейчас зачешут свои затылки! – улыбаясь, поддакивал герцогу его флаг-капитан Норденшельд, – Его высочество может уже считать, что королевский флот пополнился тремя новыми превосходными кораблями!

Томительно тянулись минуты. «Тетис» резво бежал «ноздря в ноздрю» флагманской «Чесмы». На шканцах русского флагмана тем временем лихорадочно совещались, как быть. Офицеры «Чесмы» были настроены решительно:

– Плевать нам на шведские претензии, чихать и на флаг королевский!

Не положено по уставу морскому наперед салютовать нам, кому ни попадя! А уж ежели так шведам неймется, то за свою честь мы всегда постоять сумеем!

Иного мнения был один лишь начальник отряда – вице-адмирал Фондезин:

– Конечно, господа, салютовать этому наглецу принцу нам зазорно, – рассуждал он вслух, вытирая батистовым платочком вспотевшее от волнений лицо. – Однако с другой стороны, и ввязываться в драку с ним нам тоже ни к чему, он ведь, негодяй, только того и ждет! К тому же трюмы наши полны припасов экспедиционных, случись что с нами – и весь поход Средиземный прахом пойдет, погибнет дело великое! А ведь там, на равнинах дунайских, уже кровушка вовсю льется!

– Не посмеет швед напасть на флот российский! Гангут и Гренгам он помнит вечно! – горячились молоденькие мичмана.

– Еще как посмеет! – заверил их Фондезин, посвященный перед отплытием в некоторые тонкости большой политики.

– Что же делать? – мрачнели офицеры.

– Что, что, – вздыхал им вице-адмирал в ответ. – Следует нам энтого Карлу перехитрить. Но сие не просто будет, ибо принц шельма известная!

На шведский фрегат Фондезин прокричал, что рад был бы всей душой отсалютовать его королевскому величеству, но только как младшему родственнику российской императрицы. «Тетис» немедленно повернул обратно.

– Вот как следует разговаривать, – наставительно разъяснял обступившим его офицерам вице-адмирал. – Мы и не согласились, но и не отказались. Посмотрим, как сию пилюлю Карла проглотит!

Время тянулось томительно. Пробили полную рынду и вахтенные штурмана перевернули песочные часы. Шведский флот по-прежнему безмолвно лежал на параллельном курсе. Из его открытых портов торчали жерла пушек.

Ответ Фондезина пришелся принцу не по душе. Карл Зюдерманландский долго думал, морща лоб. Взвешивал все за и против.

– Я изменил свое решение, – заявил он наконец. – Передайте русским, что королевский салют мне уже не нужен! Я требую салютации в свою честь!

– Будет исполнено! – отозвался капитан «Тетиса» и тотчас помчался к «Чесме».

Тем временем, воспользовавшись изменившимся ветром, Фондезин попытался оторваться от шведов. Однако из этой затеи ничего не вышло. Карл Зюдерманландский был бдителен. Шведские корабли по сигналу своего флагмана немедленно перестроились в линию баталии. Авангард полковника Вахтмейстера лихо прорезал русскую колонну. Маневрировали шведы великолепно, будто играючи выполняя сложнейшие эволюции. Орудия шведов, правда, пока не были выкаченными, что несколько успокаивало, однако верхние реи на линейных кораблях уже были закреплены железными цепями (что делалось только перед боем), и это настораживало.

– Ай-яй-яй! – не на шутку испугался Фондезин. – Сейчас зададут нам на орехи. Отсалютовать этим негодяям пятнадцатью залпами немедля!

Офицеры «Чесмы» были злы. Они предпочитали бой. Но делать нечего, приказ есть приказ!

Прогрохотав верхними деками ровно пятнадцать раз, русские корабли тотчас отвернули на южные румбы и, неся все возможные паруса, устремились в отрыв от шведского флота. Офицеры и матросы короля свистели и кричали им вдогонку обидные слова. Еще бы, ведь вид униженного недруга всегда приятен!

Не до смеха было лишь Карлу Зюдерманландскому. Вцепившись руками в шканечный планширь, он терзался сомнениями: напасть на русских или нет? В том, что не сегодня-завтра грянет война, герцог не сомневался. Но ведь король все еще молчит, и кто знает, вдруг императрица Екатерина все же приняла ультиматум Стокгольма? С каждой минутой русские уходили все дальше и дальше.

– Отсалютуйте ответно! – наконец выдавил из себя герцог и, сплюнув в сердцах за борт, удалился к себе в салон.

В этот раз осторожность взяла верх над решительностью. Прогрохотав восемью холостыми залпами, шведский флот отвернул на норд. Когда паруса королевских линкоров исчезли с горизонта. Фондезин повеселел. Расхаживая взад-вперед по палубе, он рассуждал, довольный:

– Черт с нею, с гордостью! Зато сейчас, целехоньки да живехоньки, плывем себе к Зундам, а там, что бог даст!

Что ж, вице-адмирал мог вполне поздравить себя с несомненной удачей, ведь ему удалось вырвать свои корабли из почти совершенно безвыходного положения. Хуже иное! Отныне и навсегда Фондезин станет панически бояться встречи со шведским флотом…

– По прихоти его высочества мы потеряли счастливый случай, который судьба дарует лишь единожды! – недовольно бросил он своим штабным, когда герцог покинул палубу. – Последствия этой ошибки еще не раз дадут себя знать!

У Борнхольма отряд Фондезина еще здорово потрепало штормовым ветром и только 24 июня русские корабли благополучно бросили якоря у Копенгагена. Балтийское море осталось позади. В первый же день стоянки вице-адмирал отправил в столицу подробнейший отчет обо всех перипетиях плавания.

К всеобщему изумлению, Екатерина исходом встречи со шведским флотом осталась недовольна.

– Надобно было все ж проучить дерзость шведскую ядрами! – заявила она вице-президенту Адмиралтейств-коллегии Чернышеву.

Граф Иван соглашался, головой кивая. На душе его было покойно. Корабли Фондезина уже стояли под охраной копенгагенских фортов. И три сохраненных 100-пушечных линкора были сейчас для него куда важнее, чем соблюдение буквы морского церемониала.

– Время все расставит по своим местам! – философски заметил граф императрице, покидая ее.

Что касается шведского флота, то Карл Зюдерманландский, разминувшись с Фондезиным, поспешил к Гангутскому мысу. По пути ему снова представился случай нанести урон российскому флоту и этого шанса герцог уже не упустил.

В ночь на 27 июня в пасмурную погоду два дозорных фрегата «Ярославец» и «Гектор» слишком близко подошли к шведам, были застигнуты тихим восточным ветром. Наши о начале войны ничего не знали, а потому, как и положено, командиры фрегатов бодро отсолютовали брату короля одиннадцатью залпами, после чего были окружены шведским флотом и захвачены. При послевоенном разбирательстве командирам фрегатским, того, что не дрались до конца и пленения никто в вину, впрочем, не поставил. Дело в том, что фрегаты имели на борту несколько десятков морских кадет, проходящих морскую практику. Бросать мальчишек в огонь на заведомую смерть командиры не решились, и в том были оправданы. Что касается попавших в плен мальчишек, то те горько плакали. Позору плена они предпочли бы геройскую смерть. И теперь, вместо того чтобы драться с врагом, им до конца войны надлежало сидеть в плену. То-то будут потом насмехаться над ними дружки-сотоварищи, в это треклятое плавание не попавшие! Офицеры-воспитатели, бывшие при кадетах, как могли, их успокаивали:

– Ничего, сынки, на ваш век войн еще хватит! Вон сколько у России вокруг недругов, то один, то другой в бок вцепиться норовит!

Но попробуй успокой мальчишку, которому всего пятнадцать, а мечта одна – драться и побеждать во славу Отечества на морях и океанах!

Захватив «Ярославец» и «Гектор», Карл Зюдерманландский проследовал к Гангутскому мысу, контролировавшему вход в Финский залив, где и бросил якорь, прикрывая морской фланг. Через день мимо флота прошла под штандартом короля шхерная флотилия в 85 вымпелов с 12-тысячным десантом. На следующий день Густав Третий высадился с войсками у Гельсингфорса, собрав там более 40 тысяч штыков. Теперь следующий ход был за принцем Карлом, который должен был поставить России шах – разгромить русский флот. После этого следовал уже и мат – высадка десанта в районе Петергофа и стремительное наступление на Петербург.

27 июня в день Полтавской победы императрица Екатерина Вторая подписала указ о войне со Швецией.

– В этом я вижу добрый знак! – сказала она.

* * *

В Кронштадт в те тревожные дни понагнали рекрутов, которых лихорадочно обучали азам матросского дела. За красивостью уже не гнались, лишь бы суть усвоили. Намного хуже дело было с офицерами. Вахтенного начальника за три недели не сделать, тут годы нужны. Кликнули из поместий с десяток отставных лейтенантов, взяли и несколько торговых капитанов, но всего этого было слишком мало для комплектации большого флота. Тогда пошли на меру крайнюю и вынужденную.

В Морском корпусе на плацу построили гардемаринов.

– Кому пятнадцать и более годов, ходи вперед!

Вышли и те, кому было пятнадцать и более, а вместе с ними и те, кому на самом деле было и менее. Не отставать же от товарищей!

Барабанщик ударил в палки сигнал «внимание всем». После чего директор корпуса зачитал наскоро написанный гардемаринский список.

– Волею ея императорского величества все нижепоименованные господа гардемарины с сего дня зачисляются в действующий флот «за мичманы», с последующим производством в оный чин по достижении шестнадцати годов!

Новоиспеченные офицеры кричали «ура» и высоко вверх подбрасывали свои треуголки. Кадеты младших классов, присутствовавшие при сем действии, рыдали навзрыд от мальчишеской зависти. Им-то снова предстояло идти в классы и зубрить геометрию с тригонометрией.

В тот день все новопроизведенные были расписаны в Кронштадт и Ревель. На флоте малолетних офицеров встретили весело, изгаляясь в прозвищах. Если на линейных кораблях мальчишек «за мичманов» тут же прозвали «ни то ни се», то на фрегатах и других малых судах – херувимами. Мальчишки, впрочем, не обижались, главное, что теперь они попали на настоящую войну, а уж там они всем на деле покажут, на что способны!

В портовых конторах новоиспеченных мичманов быстро распределили по кораблям и фрегатам. У большинства прибывших на флоте или отец, или брат, а у кого-то и вся родня, до троюродных дядьев включительно. Никто этому не удивляется, на русском флоте служат не только семьями, но и целыми родами! Родственные связи всегда помогают. Недаром на флоте говорят, что если ты имеешь двоюродным братом адмиральского кота, то и это сослужит тебе хорошую службу.

Мичмана-мальчишки трогательны и непосредственны. Все, как старые капитаны, они левой рукой придерживали свои новенькие кортики, а правую, со значением, держали за пазухой. Треуголки на головах, как у испытанных зейманов, развернуты концами «в корму» и «в нос», так, что золотые кисточки болтались между глаз. На ногах у всех громко скрипели новые лакированные башмаки с начищенными медными пряжками, а на новых мундирах еще ни одной пылинки.

Капитан-лейтенанты (старшие офицеры), собрав подле себя вчерашних гардемаринов, наставляли:

– Запомните, что в мичманском чине преступление – даже смотреть на адмиральскую собаку! Все исполнять надлежит молча и быстро, всему учиться быстро и толково! Вопросы?

Вопросов не у кого не было. Чего спрашивать, все и так понятно – началась настоящая корабельная служба.

Прибывших, как самых младших, определяли командовать брамселями, заведование не слишком большое, но опасное, все время под небесами, впрочем, пока ты молод, об опасности думается меньше всего.

Мичманская выгородка-берлога располагалась в жилой палубе напротив кают-компании на левую сторону от грот-мачты. В берлоге всегда темень, да и запах желает много лучшего, так как маленький световой люк ее почти не освещает и не вентилирует. Посреди берлоги подвесной деревянный стол, застеленый грязной скатертью. На столе медный подсвечник с оплывшей свечой. Вокруг рундуки, сколько рундуков, столько и мичманов. Более старшие офицеры зовут мичманскую выгородку не иначе, как зверинцем. Впрочем, нет такого флотского офицера, который не отдал бы зверинцу несколько лет своей жизни.

Разобравшись с жильем, новоприбывшие мичмана гурьбой полезли на грота-марс, где их уже с нетерпением ждали марсовые Сегодня их день! Впервые забравшись на грот-марс, новый мичман обязан дать марсовым хотя бы гривенник. В пять часов пополудни обед в кают-компании. На английском флоте мичманов не считают за офицеров, потому вход в кают-компанию им заказан и питаются мичмана английские у себя в каморке. На русском же флоте мичман – полноправный офицер и пользуется всеми правами, зато и спрос с него тоже по полной, как с офицера. Сегодня в кают-компании присутствует капитан, посему он один и говорит, лейтенанты лишь поддерживают разговор. Что касается мичманов, то они, в основном, молча орудуют ложками, вилками и рюмками (когда последнее дозволяется). Их время говорить за общим столом еще не настало. Впрочем, все они отныне члены особого кают-компанейского братства.

* * *

Во главе импровизированной армии, которой предстояло защитить Петербург от шведского вторжения, был неожиданно для всех поставлен член Военной коллегии – генерал-аншеф граф Мусин-Пушкин.

Отец генерал-аншефа Валентина Платоновича Мусина-Пушкина, будучи сенатором, пострадал во время бироновщины, за что сын был облагодетельствован вначале императрицей Елизаветой, а потом и Екатериной. К тому же, помимо всего прочего, Мусин-Пушкин оказал во время государственного переворота в 1762 году императрице немалую услугу, и Екатерина всегда считала себя в долгу перед генералом.

На войне Мусин-Пушкин лично был храбр, но уже в младые годы отличался нерешительностью. При всем этом уже в 1782 году по случаю двадцатилетия восшествия на престол Екатерина дала ему чин генерал-аншефа, а потом определила и генерал-адъютантом при великом князе Павле Петровиче.

В 1786 году после отъезда из Петербурга Потемкина Валентин Платонович был назначен вице-президентом Военной коллегии, а затем стал и членом личного совета императрицы Екатерины Второй.

– Не приложу ума, кого поставить на финляндскую армию! – говорила в сердцах Екатерина, перебирая все возможные кандидатуры на столь ответственный пост.

Выбирать, и вправду, ей было не с кого. Лучшие: Румянцев, Суворов, Репнин и Долгоруков, – все дрались с турками.

В гвардейских полках в те дни солдаты распевали новую песню:

 
Густав шведский, вот те раз, пошел с дракою на нас,
Государыня сердится и надрать его грозится:
«Ох, вы гой еси, мои слуги, слуги верные мои!
Вы подите, приведите Суворова-графа ко мне».
Вот приходит граф Суворов к государыне самой.
«Уж ты гой еси, государыня, не страшися ничего.
У нас есть чем принять, есть чем подчивать его!»
С предводителем таким воевать всегда хотим».
 

Но Суворова забирать с турецкого фронта не решились. Остававшийся в столице Брюс, по выражению императрицы, «не имел головы», то есть был бестолков, с графом Ангальтом Екатерина просто пребывала в ссоре, граф И.П. Салтыков, по ее определению, был «плут и упрям», а Н.И. Салтыков должен был представительствовать в Военной коллегии и за президента, и за вице-президента.

По всему выходило, что, кроме Мусина-Пушкина, на армию и ставить некого.

Из воспоминаний современника: «Граф Валентин Платонович имел чрезвычайно доброе сердце, был ласков, обходителен со всеми, отличался благородным образом мыслей, честнейшими правилами, достигал желаемого терпением; в молодых летах был счастлив, любим прекрасным полом; собою видный, роста высокого, красивой наружности, но в старости пополнел, сделался сутуловат, имел лицо красноватое, покрытое угрями; должен стоять наряду более с искусными царедворцами, нежели с победоносными вождями, по нерешительности своего нрава».

Честно говоря, воевать Валентин Платонович и сам не любил. Более всего на свете обожал он дремать в пуховых перинах и поглощать домашние курники под вишневую наливку.

– Конечно, Мусин-Пушкин не Юлий Цезарь, – признавалась императрица. – Но попробуем обойтись тем, что имеем!

– Никаких побед от сего воеводы мы не дождемся! – был полностью с ней согласен и Безбородко. – Лишь бы шведов из лесов не выпустил, и за то мы ему поклонимся!

Командующим артиллерией определили генерала Христофора Эйлера, сына великого математика и самого первоклассного артиллериста.

– Если будет нужда, я сама пойду в бой в последнем батальонном каре! – заявила без всякой рисовки Екатерина Вторая. – Если бы он даже захватил две наши столицы, я бы показала ему, что может мужественная правительница, стоящая на развалинах своего государства!

В виде особой милости впервые со времен Петра было велено рекрутам лбов не брить!

Из Петербурга выгребали в те дни все, что было возможно. В солдаты хватали прямо на улицах. Со всех губернских городов забрали ямщиков. Те съезжались на своих мохнатых лошадках с засунутыми за кушаки кнутами. Собирая в сотни, им давали пики. Ямщики – люди обстоятельные, на войну они ехали, как на работу. Долго думали, как писать ямщиков, в конце концов решили писать казаками!

Из праздношатающихся столичный полицмейстер Архаров сколотил два эскадрона. Их так и назвали – архаровцы.

Несколько цыганских таборов решили вдруг объявить себя гусарами и отправились на фронт в полном составе с женами, стариками и детьми. Толку от этих гусар было немного, зато шума и гама более чем достаточно.

Из каторжан, бродяг, отставных и увечных тоже наскоро слепили несколько пехотных полков. Увечным обещан был полный пенсион, каторжанам – прощение. Несмотря на всю разношерстность общий настрой импровизированного воинства был весьма боевой.

– Нам бы до шведских обозов добраться, так мы быстро всех там оголодим! – мечтали гусары-цыгане.

– Пущай только к нам сунутся! – мрачно грозились прощеные убийцы и воры. – Так мы враз кистенями по затылку попотчуем!

Мало толку было и от крепостей. Выборгская цитадель, к примеру, всеми своими верками была обращена в сторону России, как ее в свое время и построили шведы. На защиту огромной Фридрихсгамской крепости надо было определять все наши войска. Остальные и вовсе были полевыми ретрашементами. Что касается стоящего на самом севере Нейшлота, то гарнизон сей крепостицы составляла лишь малочисленная инвалидная команда, а потому на Нейшлот особо не рассчитывали.

Генерал-майор Левашов, на всякий случай, отъезжая к армии, отправил простодушное письмо императрице: «Я имею от многих дам детей, коим число по последней ревизии шесть душ; но как по теперешним обстоятельствам я легко могу лишиться жизни, то прошу, чтобы по смерти моей означенные дети, которым я, может быть, и не отец, были наследники мои».

– Ишь, шельмец какой! – всплеснула руками Екатерина, письмо генеральское прочитавши. – Сам детей по всей России наплодил, а мы ими занимайся!

Но императрица была женщиной добросердечной. Вздохнув, она велела секретарю Храповицкому:

– Что делать, и будем воспитывать! Возьмите на заметку, что ежели лишат шведы живота Левашова, то мы за его детками присмотрим и в люди выведем, а генералу о том отпишите, может храбрее драться будет!

В Зимнем дворце спешно паковали мебель и вещи. Перед дворцом постоянно держали запряженными полтысячи лошадей, на случай экстренного отъезда. Двор готовился перебираться в Москву. Сама Екатерина, впрочем, присутствия духа не теряла.

– Передайте в армию все вышитые мундиры из дворцов и театров! – велела она. – Ничего что все разные, зато красивые!

В связи со шведскими происками императрица велела отменить поход балтийской эскадры в Средиземное море.

– Сейчас не время думать о конюшнях, когда сам дом вот-вот подпалят! – заявила Екатерина.

Во главе же всех морских сил на море Балтийском велела поставить адмирала Самуила Грейга.

Балтийский флот никогда толком не знал адмирала Грейга, который до последнего времени ничем не командовал, а лишь занимался хозяйственными делами в Кронштадтском порту. И офицеры, и матросы его откровенно не любили и более бы желали видеть на посту командующего уважаемых всеми адмирала Чичагова или Круза, но у Екатерины Второй на сей счет было свое мнение.

Подписав указ о назначении Грейга командующим Балтийским флотом, она в тот же день велела передать ему в Кронштадт:

– Следовать с Божией помощью вперед, искать флота неприятельского и оный атаковать!

* * *

Новая война всколыхнула не только все слои российского общества. Она всколыхнула и тайные масонские ложи.

Еще в декабре 1778 года в России произошло открытие первой ложи шведской системы – «Феникс». Членами капитула стали тогда князь Гагарин, братья Долгоруковы, Осип де Дерибас, братья Строгановы и другие. Каждый из «братьев» должен был иметь дворянскую родословную в шестнадцати коленах и, по крайней мере, в четырех последних не смешивать свою кровь с маврами, турками и иудеями. Официальное название новой масонской структуры, в которую вошли «русские братья», – «Священный орден храма Иерусалимского».

Инструкцию русским масонам слал герцог Карл Зюдерманландский – великий провинциальный мастер Ордена Соломонова храма. Борьба с вольнодумством, восстановление ордена храмовников XII века и поддержка Швеции – такие задачи ставил он перед российскими братьями-рыцарями.

Еще в 1777 году Петербург посетил шведский король. Русские масоны торжественно чествовали своего «брата» в ложе «Аполлона». Ходили даже слухи, что в это время состоялось посвящение в вольные каменщики наследника престола, Павла Петровича. В 1780 году герцог Зюдерманландский организовал 9-ю провинцию своего масонского ордена, куда помимо Швеции включил и Россию. Отныне русские масоны были поставлены в прямую зависимость от наследника шведского престола.

К 1788 году вся Россия была опутана сетью масонских лож. В столице активно действовали «Аполлон», «Феникс», «Святой Александр», «Пылающая звезда», «Благотворительность» и «Горус», в Москве вели свою тайную работу «Озирис», «Три меча», «Три добродетели» и «Апис». Насаждались шведские ложи в Пензе, Нижнем Новгороде, в Казани. Не осталась в стороне и армия. В Кронштадте вовсю трудилась ложа «Нептуна», а в Ревеле «Три секиры». Особая ложа действовала даже в далеком Кинбурне.

…На флагманском линейном корабле Балтийского флота «Ростиславе» проходил чрезвычайный капитул масонской ложи «Нептун». В золотых трехсвечниках и семисвечниках горела ровно 81 восковая свеча. Переборки были затянуты кроваво-красными тканями. Даже палуба в адмиральском салоне была устлана красным сукном, рассеченным по диагонали голубым Андреевским крестом. У одного из бортов возвышались семь крутых ступеней, символизирующих путь к жертвеннику и трону Префекта. На жертвеннике – небольшой высеченный из камня гроб с изображением последнего гроссмейстера ордена тамплиеров Жака Молэ в орденском одеянии. Слева от жертвенника походное знамя – красное, с белым крестом. Посреди салона была водружена черная виселица с подвешенным большим золотым крестом храмовников. У ее подножия разостлан черный гробовой покров. Братья молча выстроились вдоль переборок салона. Все в белых плащах с красным восьмиконечным нагрудным крестом, в ботфортах со шпорами, в белых шляпах с белыми перьями. На руках у всех белые лайковые перчатки с красным крестом, нашейные ленты и цепи. У всех длинные обоюдоострые мечи.

Сегодня особое собрание, а потому на нем присутствует не только масонская знать – рыцари ложи, но все, включая новичков.

Секретарь ударил мечом об меч. Звоном мечей открывается капитул. Затем великий префект ударил трижды молотком о жертвенник и произнес:

– Капитул объявляется открытым!

Все рыцари разом скрестили руки на груди – знак верности рыцарей храма. Наконец префект занял свое место и раскрыл Библию на 21-й главе Откровения Святого Иоанна. Свой меч он положил на раскрытые листы святой книги.

– Просвещенные братья, блюстители Храма, который час? – вопросил великий префект.

– Солнце правды сияет на Востоке, – раздалось в ответ.

Невидимый хор с воодушевлением запел масонский гимн «Коль славен Господь в Сионе». Скрестив руки на груди, братья преклонили колени. Началась молитва.

После окончания всех ритуалов, братья-рыцари расселись на лавки.

Председательствовал мастер стула контр-адмирал Алексей Спиридов.

– Причина нынешнего капитула, думается, вам, братья, понятна! – начал он заседание, оглядев всех присутствующих. – Государыней объявлена война Швеции, и мы, члены ложи шведский системы, должны уяснить для себя, что для нас важнее – Россия или масонское братство.

– Предлагаю заслушать мнение каждого из братьев! – подал голос командир линкора «Мстислав» Муловский.