Текст книги "Страсти по адмиралу Кетлинскому"

В 1917 году переведенные на Балтийский флот матросы «Аскольда» в своем коллективном письме с требованием расследования тулонских событий, прямо утверждали, что попытка взрыва была инсценирована реакционными офицерами с целью, найти повод для расправы над матросами. В письме приводились и косвенные аргументы. Так, например, незадолго до взрыва в погреб, якобы, спускался старший офицер корабля с лично преданным ему унтер-офицером, причем именно они оба после взрыва первыми и оказались у погреба. При этом старший офицер даже не объявил пожарную тревогу, чтобы спасти спящую команду. Здесь тоже не все так просто. То, что старший офицер капитан 2 ранга Быстродумов осматривал в ремонте артиллерийский погреб с заведующим этим погребом унтер-офицером – это его прямая обязанность. Старший офицер в российском флоте, согласно корабельного устава, вообще был обязан ежедневно обходить все основные помещения корабля. Артиллерийский погреб, разумеется, обязательно в перечень этих помещений входит. То, что старший офицер прибежал в числе первых, так потому, что его первым и разбудили. Вполне естественно, что с ним прибежал и заведующий носовым артпогребом унтер-офицер. Почему Быстроумов не объявил аварийную тревогу? Тут тоже есть объяснение. Старший офицер, оценив обстановку и лично спустивший в задымленный погреб (откуда его, почти задохнувшегося от дыма, вытащили наверх), принял решение не будоражить и так издерганную команду, разобраться со всем самому, а остальное оставить на утро.

Как считают приверженцы данной версии, несколько подозрительно велось и само расследование (самое первое). Срочно было схвачено восемь человек, имевших хоть какое-то отношение к погребам. Четвертых из них вскоре отпустили, а остальных изолировали от команды. Одновременно на корабле было арестовано и списано в штрафные части более сотни матросов, то есть почти каждый пятый, якобы, так или иначе причастных к преступлению. Разумеется, что сотня матросов, готовящая взрыв самих себя – это полнейший абсурд.

Ко времени попытки взрыва определенная часть команды уже имела достаточно тесные связи с революционерами различного пошиба. Из Парижа в Тулон специально для встречи с «аскольдовцами» наведывалась известная эсерка Кресовская, не только знакомившая матросов с последними политическими новостями, но и проводившая определенную организационную работу по созданию эсеровской ячейки на крейсере. О встречах матросов с Крестовской командованию корабля было кое-что известно от осведомителей. Командир принимал определенные меры для изоляции команды. Однако полностью помешать общению с эсеркой эмигранткой он так и не смог. Есть мнение, что, помня урок «Потемкина» капитан 1 ранга Иванов мог решиться на столь крайнюю меру, как инсценировка взрыва своего корабля. Это, якобы, стало известно морскому министру, потому что вскоре Иванов был заменен на Кетлинского. Однако все эти домыслы не имеют никаких документальных подтверждений.

Помимо конфирмации приговора, Кетлинский поспешил списать с крейсера и тех офицеров, которые, по его мнению, были каким-то образом причастны к событиям, связанным с подготовкой взрыва.

По версии историка В.Тарасова взрыв вообще был устроен некими безымянными «агентами царской охранки»: «Взрыв, как и было рассчитано, вреда кораблю никакого не причинил, зато создал необходимую атмосферу для арестов многих матросов, подозреваемых в связи с революционерами. Было арестовано около 150 матросов…»

Вот не было у охранки больше забот в 1916 году, чем организовывать взрывы на собственных кораблях дл ятого, чтобы отправить полторы сотни матросов из Франции в Россию, когда это можно было легко сделать и без всякой инсценировки. НО В. Тарасов, сам был бывшим матросом– балтийцем времен Гражданской войны, а потому зорко стоял на страже их интересов. К тому же и свои нацучные труды он издавал в 30-е-40-е годы, когда иную версию «тулонского дела» власти просто бы не поняли.

Аскольдовец С.Сидоров считал, что «бунтом офицеры хотели оправдать затянувшейся на 11 месяцев ремонт». При этом, разумеется, никаких доказательств не приводит. Такое утверждение весьма неправдоподобно. Для чего офицерам крейсера было оправдываться в том, в чем они были совершенно не виноваты? Начнем с того, что никаких претензий к командиру по поводу времени ремонта в Морском министерстве не было. Там прекрасно понимали (и это докладывал военно-морской атташе), что задержка с ремонтом вызвана исключительно тем, что французы ремонтировали в первую очередь свои корабли, а «Аскольд» ремонтировался по «остаточному принципу». Во-вторых, если кого следовало винить в многомесячном ремонте, так это только атташе и представителей министерства, не согласовавших с французской стороной вопрос ремонта «Аскольда» заранее.

Историк О.Ф. Найда пишет: «В ночь с 20 на 21 августа разразились новые события; был произведен провокационный взрыв в пороховом погребе. В донесении о происшествии командир крейсера писал морскому министру: «Сегодня в 2 часа ночи взорвался 75-миллиметровый патрон в погребе под офицерским помещением. Несчастья с людьми и повреждений нет. Имеются ясные признаки злого умысла». 10 сентября последовало новое донесение: «Следствие по делу о взрыве закончено. Выяснено, что во время взрыва офицеры, кроме трех, и вся команда были на корабле и спали на своих местах, не исключая и места, где был взрыв…»

Это донесение, как и акт дознания, считает Найда, свидетельствовало, что взрыв был провокационный, причем он был так организован, чтобы не взорвать корабль, имевший полный комплект боезапаса.

До сих пор так и осталось невыясненным, кто был исполнителем этой провокации. В список офицеров-провокаторов были необоснованно включены инженер-механик Петерсон, лейтенант Ландсберг и старший офицер Быстроумов. По мнению Тарасова и Найды – это были как раз те офицеры, которые прославились своей жестокостью и которых не любили не только «нижние чины», но даже в офицерской среде.

Уж не знаю, по каким источникам эти историки знали такие тонкости, кто с кем из офицеров «Аскольда» водит кампанию. Для этого надо было, как минимум, иметь свидетельства двух-трех офицеров крейсера. Кроме этого тяжелый характер человека еще не факт, что он одновременно отъявленный вражеский диверсант.

Относительно затягивания ремонта корабля офицерами, для того, чтобы, якобы, веселиться во французских кафешантанах, никаких доказательств, разумеется, не имеется. Утверждение этого рядом советских историков 3040-х годов абсолютно голословны. Российские офицеры флота были преданны своему делу и в своем подавляющем большинстве людьми чести и долга. Уж кто, кто, но они на такую подлость по отношению к своим сражающимся товарищам и к своему Отечеству в целом, просто бы не пошли. Порукой тому боевая биография командира «Аскольда» капитана 1 ранга и Георгиевского кавалера Иванова. НЕ МОГ такой заслуженный офицер, как капитан 1 ранга Иванов во время войны саботировать приказы командования и уклоняться от участия в войне. За всю историю российского флота ни одного такого случая не было вообще никогда!

Огульное обвинение офицеров крейсера в затягивании ремонта могло выдвигаться людьми либо совершенно не знающими обстоятельств ремонта, либо ослепленными классовой ненавистью. Договорились до того, что объявили ремонт «преступным актом», в результате которого «судно было умышленно выведено из строя». Офицерам поставили в вину, что «многие части, изготовленные заводом, принимались в гораздо худшем виде, чем они были раньше. Например, рамовые подшипники были поставлены с оставшимся металлом. В холодильниках была заменена лишь малая часть трубок и то своими средствами». Как же в действительности обстояло дело? Вообще причин задержки ремонта было много. О некоторых из них говорилось выше. Основной же причиной стали рамовые подшипники главных машин. Специалисты завода не смогли справиться с заливкой подшипников. Перезаливку выполнили на заводе в Марселе и опять с дефектами. Срок службы трубок в котлах и холодильниках кончился в начале 1916 года. Но французские заводы не принимали заказ на изготовление новых трубок. Поэтому французская наблюдающая комиссия решила провести частичную замену, используя имеющийся на крейсере запас. Интересно, что во Владивостоке осталось большое количество новых трубок для «Аскольда». Но в Петрограде почему-то решили выслать их на Балтику в порт Петра Великого. По окончании работ холодильники выдержали испытание, и это давало надежду, что трубки прослужат еще некоторое время до получения новых. Поэтому вскоре, когда холодильники потекли, в этом обвинили офицеров. В числе других причин задержки ремонта, кроме нехватки рабочей силы, следует назвать: отсутствие на рынке свободных металлов и материалов, на получение которых требовалось разрешение; загруженность транспорта воинскими перевозками; невозможность сразу определить срок выполнения главной работы – ремонта машин; трудность замены деталей механизмов крейсера, построенного в Германии (другие размеры, технология). Так, при замене линолеума на палубах, оказалось, что во Франции его не выпускают нужной ширины. Пришлось бы переставлять медные планки, крепящие линолеум, сверлить новые отверстия в верхней и броневой палубах, и заделывать старые. После долгих поисков нашли завод, взявшийся за поставку. Но линолеум стал приходить в негодность еще до выхода крейсера из Тулона. И опять были виноваты офицеры. Интересно, что французы меняли линолеум на палубах три месяца. Впоследствии англичане ту же работу сделали за две недели при меньшем числе рабочих.

Не слишком симпатичным представляется, на первый взгляд, старший инженер-механик крейсера Петерсен. В.Я. Крестьянинов и С.В.Молодцов в книге «Крейсер «Аскольд» писали: «С момента ухода «Аскольда» из Владивостока механизмы ни разу не подвели крейсер. В значительной мере это стало возможным благодаря стараниям старшего инженера– механика крейсера Петерсена. Да и полная разборка, и ремонт главных и вспомогательных механизмов в Тулоне вряд ли были бы возможны без его участия. Аккуратный и пунктуальный Петерсен, когда командир поручил провести ему следствие по делу о приобретении и хранении нелегальной литературы и оружия, энергично занялся розыском. Естественно, что его отношения с командой, бывшие до этого нормальными, резко ухудшились. Приехавший на крейсер Кетлинский, обратил внимание на ненормальную роль Петерсена, ставшего «каким-то штатным расследователем крамолы». Петерсен сообщил, что ни французская, ни русская полиция ничего не делают, и если прекратить свой розыск, то крейсер будет взорван. На вопрос капитана 1 ранга Кетлинского: «Что разве дело не кончилось?» – Инженер-механик ответил: «Это не кончится, пока наше правительство ведет свою сумасшедшую политику».

Отметим, что механиком Петерсен был отличным – это бесспорно. То, что он с энтузиазмом взялся за наведение порядка на корабле, тоже не представляет ничего особенного. Разве это ненормально, когда офицер всеми возможными силами старается разобраться в причинах волнений в команде и проявляет при этом завидную инициативу. По крайней мере, это намного лучше, если бы офицер забросил свои дела на корабле и коротал время во французских кафешантанах. Кроме этого, как механик, Петерсен лучше всех других офицеров корабля представлял, насколько был уязвим ремонтировавшийся «Аскольд» с разобранными системами пожаротушения, ремонтирующимися насосами и другими механизмами. Вполне возможно, что именно по этой причине он столь рьяно и взялся за предотвращение возможной трагедии.

Как кадровый офицер ВМФ, прослуживший на флоте более тридцати лет, отмечу, что всегда на каждом корабле имеется свой внештатный дознаватель, который осуществляет расследование различных происшествий. Вполне логично, что эту функцию взял на себя инженер– механик крейсера, ведь помимо всего в его подчинении была большая часть команды (машинисты, электрики, кочегары), которых он знал намного лучше других строевых офицеров.

Не совсем понятна произошедшая незадолго перед выходом «Аскольда» из Тулона история с мичманом Гуниным. Как-то, будучи вахтенным начальником, Гунин разрешил отлучиться со своего поста вахтенному матросу Брезкалину. При проверке командиром Кетлинским оказалось, что на своих местах не было ни Брезкалина, ни Гунина. Командир потребовал объяснений от мичмана и тот подал рапорт на Брезкалина. Кетлинский возмутился таким поступком офицера и наказал его арестом на 5 суток. После Февральской революции все были удивлены, когда команда не потребовала списания мичмана Гунина. Гунин громко заявил среди матросов, что, конечно, он оказался виноватым, раз Брезкалин шпион старшего офицера. Честный Брезкалин попал в шпионы, а Гунин – в герои среди матросов. Это, в общем-то, мелкое событие было первым эхом расстрельного дела. Через некоторое время последовали дела и куда более серьезные.

При изучении материалов следствия версия об офицерском заговоре, не выдерживает серьезной критики. Во-первых, хочется обратить внимание на то, что в соответствии с организацией службы на кораблях русского (и вообще, любого военного флота), старший офицер без ведома и санкции командира ничего подобного произвести не мог, да еще в условиях военного времени. Даже в случае благополучного исхода «провокации» ни один уважающий себя командир не счел бы возможным продолжение службы с такими подчиненными, которые могут себе позволить такое самоуправство. Могла ли «провокация» готовиться под руководством и с ведома капитана 1 ранга С.А. Иванова? Он – командир крейсера, заслужившего в боях и походах прекрасную репутацию, о нем пишут газеты и журналы мира. Взрыв на крейсере – происшествие чрезвычайное, свидетельствует о низкой организации службы, наносит ущерб престижу корабля, офицеров, а в первую очередь командира и старшего офицера, отвечающих за порядок на корабле. Кроме этого такое происшествие значительно уронило бы престиж российских моряков в глазах союзников, а к данному вопросу на этот момент относились очень щепетильно. А если бы при организации инсценировки что-то бы пошло не так, и на «Аскольде» действительно бы прозвучал взрыв? Мог ли позволить уважающий себя командир (да и остальные офицеры) рисковать боевой единицей в годы войны, когда нашему флоту и так катастрофически не хватало кораблей?

Ради чего командование крейсера могло пойти на риск взрыва в погребе под своими собственными каютами? По версии «провокационного взрыва» это сделано для того, чтобы получить повод для расправы над революционно настроенными матросами. Но гораздо более логичным было бы для этого, после сообщений Рябополова и Виндинг-Гарина, обратиться по команде и списать подозреваемых неблагонадежных матросов без ущерба для карьеры самого командира. Это можно было сделать без огласки под предлогом предоставления отдыха. Фискальство и провокации, еще со времен обучения, в Морском корпусе, считались нетерпимыми среди офицеров флота.

По мнению нового командира крейсера некоторых офицеров можно было смело назвать выдающимися как по знаниям, так и по нравственным качествам. Старшего офицера крейсера капитана 2 ранга Быстроумова – штурмана, артиллерист Кетлинский считал прекрасным морским офицером, человеком с высоким чувством долга, всегда говорящим правду, хотя бы и во вред себе. Требовательный к себе и другим, Быстроумов однако имел довольно тяжелый характер, не признавал чужого мнения, никогда никого не хвалил, даже когда человек этого и заслуживал. Служить с ним было тяжело не только матросам, но и офицерам. При этом приступив к исполнению обязанностей старшего офицера в середине июня 1916 года, Быстроумов прилагал все силы для ускорения ремонта, старался личным примером подавать пример экипажу. Он всегда приходил раньше всех к месту развода на работы и уходил с места работ, когда матросы уже мылись. Обвинять его в затягивании ремонта было просто несправедливо.

Несмотря на то, что связь многих матросов с революционерами была доказана, капитан 2 ранга Быстроумов все же увеличил отпуска на берег, так как считал, что раз офицеры находились в дружеских отношениях с русскими эмигрантами, то нельзя и команду наказывать за такие знакомства. В соответствии с уставом и принятым в 1911–1912 годах на Балтийском флоте порядком, он разделил команду по поведению на четыре разряда. Первый разряд пользовался наибольшими льготами: мог ходить ежедневно после работы на берег. Почти такие же права были и у второго разряда. Третий и четвертый разряды пользовались только отпусками, как ими пользовалась вся команда до введения разрядов. После этого нововведения команда заметно стала лучше работать. Процент матросов, повышенных в разрядах по поведению, был намного больше, чем пониженных.

Кроме этого известно, что ни капитан 2 ранга Быстроумов, ни приехавшая к нему жена, не говорили по-французски. Поэтому они тяготились пребыванием в Тулоне и мечтали о Севере, куда госпожа Быстроумова собиралась отправиться вслед за своим мужем. Так что никаких личных мотивов у старшего офицера для того, чтобы задерживаться в Тулоне так же не имелось.

Что касается обвинения капитана 2 ранга Быстроумова в организации на крейсере взрыва, то, не говоря уже о моральной стороне дела, сама версия провокационного взрыва кажется смехотворной. Достаточно представить, что взрыв патрона произошел в артиллерийском погребе, начиненном боевыми припасами, чтобы понять абсурдность этого обвинения. При этом, как известно, «организаторы взрыва» находились в своих каютах как раз над артиллерийским погребом. На крейсере находился полный боезапас, и можно было выбрать любой, другой нагреб, или, по крайней мере, уйти с корабля. Даже при самом точном расчете могли произойти любые случайности. В самом деле, осколки разорвавшегося патрона могли вызвать воспламенение других патронов. В беседках были повреждены 9 патронов, причем один так сильно, что из него торчал порох. Кто мог дать гарантию, что удастся справиться: с пожаром в погребе? Ведь кингстон затопления погреба оказался засоренным, и вода практически не поступала. После этого случая крейсер поставили в док и прочистили все кингстоны.

Привлеченный в качестве эксперта по делу о взрыве старший минный офицер крейсера лейтенант Маслов пояснил, что вылетевший из патрона снаряд взорваться не мог, так как для его взрыва требовались два удара большой силы. Детонации других снарядов и патронов также произойти не могло: ни тол, ни русский бездымный порох не детонировали сами собой, а требовали специальных детонаторов. А вот в результате пожара, по мнению Маслова, погреб мог вполне взорваться.

Подводя итог третьей версии, напрашивается вывод, что она самая маловероятная и даже где-то абсурдная. В свое время эта версия была «запущена» в исторический оборот лишь с одной целью – облагородить беспорядки на «Аскольде», придать им характер справедливого возмущения хороших матросов плохими офицерами, повысить революционность матросов и выставить казненных диверсантов невинными жертвами некой офицерской провокации.

Дочь К.Ф Кетлинского Вера Кетлинская впоследствии писала: «Трагичность ситуации на «Аскольде» была в другом: чем бы ни вызывалась попытка взрыва, это событие наслоилось на общее возбуждение матросов, выступило на фоне общероссийской предреволюционной обстановки и специфической, созданной неумным и разложившимся командованием корабля, атмосферой подозрительности, ненависти, провокаций и сыска, столь накалившейся, что Иванов-6 немедленно использовал случившееся для новой репрессии – списания с крейсера всех носителей «крамолы»… Понимал ли новый командир корабля сложность сложившейся ситуации? Успел ли в первые же дни ощутить эту недопустимую атмосферу? Судя по приведенному выше документу, кое-что понимал, и кое-что успел ощутить. Человек по натуре мягкий и справедливый, не революционер, но и не реакционер, он был в то же время профессионалом военным и как командир, был поставлен в условия, когда нужно было принимать меря быстрые и решительные, чтобы взять в твердые руки весь экипаж корабля, офицеров и матросов, и в кратчайший срок снова превратить крейсер в боевую единицу флота…»

Глава одиннадцатая
Таинственные взрывы 1916 года

Большинство наших историков, обращаясь к теме попытки взрыва на «Аскольде», почему-то с завидным упорством стремятся не рассматривать ситуацию на крейсере, с событиями, происходившими вокруг него, так и с событиями, происходившими в это же время на других кораблях российского флота и на кораблях союзных флотов. При этом хорошо известно, что отсутствие диалектического подхода, неизбежно приводит исследователя к заведомо неверным выводам. История подрывов на кораблях союзников в годы Первой Мировой войны – это отдельная большая тема, которой автор в свое время посвятил две книги «Тайна «Императрицы Марии» (издательство «Вече», 2010 г.) и «Неизвестные страницы истории российского флота» (издательство «Вече», 2012 г.). Совершенно очевидно, что попытку взрыва «Аскольда» следует рассматривать в одном ряду с таинственным взрывом линейного корабля «Императрица Мария» в Севастополе, взрывом парохода «Барон Дризен» в Архангельске, с таинственными взрывами на итальянском линейном корабле. Все эти взрывы или попытки к ним, произошли почему-то исключительно на кораблях и судах только одной из воюющих сторон и, почему-то именно в 1916 году, когда противостояние противников по Первой Мировой войне достигло своего наивысшего пика.

Учитывая ограниченный объем данной книги и тему настоящего исследования, мы не будем останавливаться на взрывах всех кораблей стран Антанты. Об этом более подробно в свое время я уже писал в книге «Тайна «Императрицы Марии». Поговорим об ином. Когда в 1916 году в Петрограде было принято решение о создании флотилии Северного Ледовитого океана, то для укомплектования ее начали собирать корабли буквально по всему миру. Разумеется, первым в этом списке значился «Аскольд», который после завершения ремонта в Тулоне должен был следовать на Русский Север. Однако помимо «Аскольда» было решено пойти на беспрецедентный шаг – выкупить у союзной Японии наши же бывшие корабли, захваченные ей в ходе русско-японской войны броненосцы «Полтава» (переименованная в «Чесму»), «Пересвет» и крейсер «Варяг». Несмотря на то, что все они были уже безнадежно устаревшими, выбирать, как говорится, не приходилось. Отряд выкупленных в марте 1916 года кораблей возглавил контр-адмирал А.И. Бестужев-Рюмин, который и осуществил их переброску через три океана в Мурманск. “Чесма” и “Варяг” смогли покинуть Владивосток в конце июля 1916 года, а “Пересвет” под командованием капитана 1 ранга К.П. Иванова из-за срыва сроков его ремонта вышел в путь на два месяца позже.

Крейсер «Варяг»

При этом переброска кораблей не обошлась без серьезных потерь. Во время перехода был взорван и погиб броненосный крейсер (бывший эскадренный броненосец) «Пересвет». До сих пор нет однозначного ответа на вопрос погиб ли крейсер от воздействия плавающей мины или же стал жертвой внутреннего взрыва.

Вкратце обстоятельства гибели «Пересвета» таковы. 6 декабря 1916 года крейсер «Пересвет» прибыл в Порт-Саид, где пополнил запасы угля и воды, а 22 декабря в сопровождении английского эсминца вышел из Порт– Саида в Средиземное море. Его сопровождали английский авизо и французский тральщик. Корабль шел по указанным союзниками безопасным протраленным фарватерам. Около 6 часов вечера, после очередного поворота за конвоирующим кораблем, в носовой части броненосца произошел взрыв, который повлек за собой детонацию боезапаса носовых орудий. По другой версии взрыва было сразу два, причем второй в кормовой части корабля. По воспоминаниям очевидцев «внезапно раздался глухой взрыв и сразу еще один, намного мощнее и громче».

Из воспоминаний командира «Пересвета» капитана 1 ранга К.П. Иванова– Тринадцатого: «Время подходило к 5.30 вечера, сумерки начинали сгущаться, пошел небольшой дождь, и погода заметно стихла. Была дана боцманская дудка к ужину, вскоре после которой конвоир вновь начал делать зигзаг вправо, меняя курс. Наш поворот удался очень хорошо, но, только что, завершив циркуляцию, мы легли ему в кильватер, как я почувствовал два последующих сильных подводных удара в левый борт, около носовой башни; корабль сильно вздрогнул, как бы наскочив на камни, и, прежде чем можно было отдать себе отчет в происходящем, рядом, поднявши по борту столб воды, из развороченной палубы с левого борта около башни вырвался громадный столб пламени взрыва, слившись в один из нескольких последовательных взрывов по направлению к мостику. Было ясно, что за последовавшим наружным двойным взрывом детонировали носовые погреба правого борта, разворотили палубу и сдвинули броневую крышу у носовой башни…».

Из воспоминаний лейтенанта В.Н. Совинского: «Горнисты сыграли «Повестку». Через 15 минут будет спуск флага (заход солнца). Не успел вахтенный офицер скомандовать «Горнисты вниз», как оглушительный взрыв потряс корабль. Перед глазами встал огненный столб выше мачт. Треск лопающегося железа. Снова взрыв, вернее, два, слившихся вместе, еще сильнее, чем первый. Корабль сразу осел носом и медленно начал ворочать влево. Быстро токают пушки, одна за другой, но их звуки кажутся такими слабыми после рева взрывов. Подводной лодки не видно.»

С корабля по воде сделали несколько выстрелов, но, видя что «Пересвет» быстро оседает носом в воду, командир отдал приказ покинуть корабль. В 17.47 «Пересвет» опрокинулся и затонул в 10 милях на норд-ост 24° от Порт-Саида на глубине около 45 метров. Благодаря четким командам командира корабля капитана 1 ранга К.П. Иванова и старшего офицера старшего лейтенанта М.М. Домерщикова из 820 человек команды броненосца удалось спасти 736. По другим данным поднято из воды было 557 человек, девять из которых вскоре скончались от ран и переохлаждения, всего же погибло 252 человека. Моряков подбирали кораблями конвоя и рыбацкие лодки. 28 марта 1917 года «Пересвет» был официально исключён из списков флота. Сегодня большинство историков считает, что корабль погиб на минном заграждении, выставленном немецкой подводной лодкой U-73. Второй взрыв объяснялся детонацией боезапаса. Однако существует мнение, что «Пересвет» стал жертвой диверсии. Этой версии гибели «Пересвета» посвятил свою книгу «Взрыв корабля» писатель-маринист Н.А. Черкашин, установивший даже личность предполагаемого диверсанта – некого фон Палена (Паленова), дожившего свой век в Австрии и лично признавшемуся писателю в своем преступлении. Утверждает Черкашин и тот факт, что при последующем обследовании затонувшего корабля было выявлено, что края пробоины «Пересвета» оказались загнуты не вовнутрь, как если бы взрыв был внешним, а, наоборот, загнуты во внешнюю сторону, что служит документальным свидетельством последствий внутреннего взрыва. Разумеется, любой писатель имеет право на домысливание, однако в неоднократных наших беседах Николай Андреевич утверждал, что в своей документальной повести он лишь констатировал факты, ничего не приукрашивая от себя.

Барказ для постановки мины

Н.А. Черкашин пишет: «Что написано у нас о «Пересвете». Написано мало, одни и те же факты перекочевывают из книги в книгу, в том числе и версия подрыва броненосного крейсера на германской мине. Самым первым автором этой версии был ни кто иной, как командир «Пересвета» Иванов– Тринадцатый, телеграфировавший в Морской Генеральный штаб на другой день после катастрофы: «Я почувствовал двойной удар мины, а затем взрыв». Вслед за этим «Пересвет» погиб… Более настойчиво он отстаивал свою версию в дневнике. Иванов-Тринадцатый не допускал и мысли о диверсии, так как в этом случае вина за гибель корабля целиком ложилась бы на него: не обеспечил охрану крейсера в Порт-Саиде. Другое дело – подрыв на германской мине. Тут всю ответственность несут англичане. Это они не протралили, как следует, фарватер, не организовали должным образом противолодочное прикрытие и т. д. Английское адмиралтейство не захотело брать грех на душу и ответило следственной комиссии, что все немецкие мины на подходах к Порт-Саиду были вытралены еще в октябре – ноябре 1916 года и что никаких подводных лодок в конце декабря – начале января в районе гибели «Пересвета» не обнаружено. Зато кайзеровский флот охотно записал на свой боевой счет гибель «Пересвета» и в книге Р. Гибсона и М. Прендергаста «Германская подводная война 1914–1918 гг.» всплыл даже тактический номер немецкой субмарины – «U-73», – на минах которой мог бы взорваться русский линкор. Из этой книги тактический номер «U-73» перебрался в весьма авторитетную монографию К. П. Пузыревского «Повреждения кораблей от подводных взрывов и борьба за живучесть», выпущенную Судпромгизом в 1939 году, а уж затем, спустя девять лет, утвердился на страницах академической хроники «Боевая летопись русского флота», как бесспорный факт. Но дело-то в том, что факт все же спорный…»

Тот факт, что взрыв «Пересвета» и попытка взрыва на «Аскольде», т. е. на крейсерах, которые должны были стать основой флотилии Северного Ледовитого океана произошли почти одновременно, наталкивает на логическую мысль – а не были ли оба этих события звеньями одной цепи? Такое предположение становится еще весомей, если мы ознакомимся с письмом командира линейного корабля «Чесма» капитана 1 ранга В.Н. Черкасова командующему Черноморским флотом адмиралу А.А. Эбергарду 25 июня 1916 года, в котором он описывает ситуацию, в которой оказалась команда «Чесмы» принимавшая линкор во Владивостоке.

Из письма капитана 1 ранга В.Н. Черкасова адмиралу А.А. Эбергарду: «Не обошлось и без крупной неприятности. Неприятель не дремлет и ведет войну всевозможными способами, чему способствует вышеописанная обстановка глубокого тыла. Началось с того, что на корабле матросом найдена была прокламация немецкого происхождения о бесполезности войны и что немцы нам не враги. На другой день писарь штаба принес целую пачку этих прокламаций, но, показав первую матросу, тотчас был представлен по команде. Выброшенная им пачка прокламаций тоже была найдена. На третий день обнаружилось, что несколько матросов по подговору какого-то главаря (штатского), трех штатских и двух беглых матросов с «Варяга» решили взорвать «Чесму». Тотчас дело было расследовано и виновные в числе 4-х (три электрика и один писарь) были отправлены на гауптвахту со всей литературой, а жандармам, по– видимому, удалось напасть на след германского агента. Ранее пришлось мне описать 1 машинного унтер-офицера и 1 телеграфиста такого же направления, причем из переписки была установлена их общая связь. Они обеспечили себе также побег в Америку. Проповедь их в команде отзвука не нашла, благодаря чему и удалось сразу ликвидировать все дело. Выяснилось, между прочим, что все четверо с «Екатерины», а последние два с «Императрицы Марии» и «Памяти Меркурия» (команда «Чесмы» комплектовалась офицерами и матросами с Черноморского флота – В.Ш.). Это обстоятельство указывает на необходимость в пути быть крайне осмотрительными и ожидать всевозможных ловушек. Таким образом, несмотря на только что описанный случай, я все же считаю свою команду превосходной и как только уйдем из этой дыры, так быстро вернем ей слегка утраченный воинский вид. Связь между офицерами и командой наблюдается полная».