Текст книги "Последняя кровь первой революции. Мятеж на Балтике и Тихом океане"

На корабле, пока офицеры были здоровы и вооружены, избиение происходило из-за угла: стреляли из коечных сеток, из катеров и шлюпок с ростр, из-за всяких укрытий.

Взятых в плен мичманов и тяжело раненного старшего офицера хотели убить, но не убили лишь благодаря протесту части команды. После избиения офицеров Лобадин решил расстрелять кондукторов и за ними артиллерийских квартирмейстеров-инструкторов артиллерийского класса. Последнее не вышло, и успели убить лишь одного кондуктора Давыдова и проиграли все дело сами.

Комитет стрелял по своим судам, требуя их присоединения: “Кто не с нами, тот против нас”. Команду терроризовали уже задолго до главного восстания. Казалось бы, будет несправедливым упрекнуть мятежников в излишней мягкости. Однако Ленин, анализируя революционные действия на флоте, сказал, что широкие массы матросов и солдат были “слишком мирно, слишком благодушно, слишком по-христиански настроены…”

Обман своих применялся революционерами очень широко: испортили суп – никому не сказали; подняли Андреевский флаг, подманили миноносец; переодевались в офицерское платье. В советском описании восстания Егоров говорит, что ночью Лобадин закричал: “Выходи наверх, нас офицеры бьют”. Лобадин отлично знал, что стреляли матросы по вахтенному начальнику.

Тот же Егоров приводит пример террора, в виде угроз убить, избиений: “Комендор Смолянский был здорово избит, его подозревали в том, что он написал команде письмо о дисциплине и верности присяге”. Также Лобадин объявил: “А кто будет восстанавливать матросов против Лобадина и его товарищей, того недолго выбросить за борт”. Террор применяется к судам, которые колеблются. Мятежники намеревались стрелять по Ревелю, требуя провизии и присоединения гарнизона к революции.

В ночь восстания обстановка террора и страха была создана искусственно: стреляли, пронзительно кричали, кололи штыками в темноте спящих, гасили свет. Казалось бы, что члены комитета состоят из “преданных революции товарищей”. Однако, когда в Ревеле решили послать за провизией на берег двух членов комитета, Гаврилова и Аникеева, в штатском платье, то тут-то усомнились: а не убегут ли. Недоверие к своей среде проявляется и после. Гаврилов готов сдаться, но требует офицера, своим не доверяет. Приговоренные к расстрелу вызвали меня для написания завещаний.

В офицерской среде того периода не было никакого сомнения, что восстание матросов есть лишь мятеж. Мятеж мог быть подготовлен во многих портах, на многих кораблях, городах, в среде армии и флота, но все же это был только мятеж, а не революция. Офицеры уговаривали матросов, приказывали, наконец, стреляли и умирали на посту. За очень редкими исключениями не было мысли искать какого-либо компромисса…

Со времени восстания на “Памяти Азова” прошло 42 года до написания этой статьи. Я пишу все по памяти, без каких-либо записей, а потому не могу претендовать на полноту изложения и уверен, что в описании есть неверности. В эмиграции есть еще много бывших морских офицеров Императорского флота, которые помнят 1906 год и происходящие в нем события. Будет справедливым почтить добрым словом имена рядовых офицеров, исполнявших свой долг в тяжелой и безотрадной обстановке ненормальных взаимоотношений того периода между офицером и матросом. Убитые офицеры крейсера “Память Азова” отдали свою жизнь Родине, пытаясь восстановить порядок на корабле. Имена их не должны быть преданы забвению в анналах морской истории».

На этом капитан 2-го ранга Николай Крыжановский и заканчивает свои воспоминания о мятеже на крейсере «Память Азова» в 1906 году.

В ноябре 1908 года В.И. Ленин в статье «По поводу двух писем» с нескрываемой досадой признал, что Свеаборгский, Кронштадтский и «Азовский» мятежи матросов «были как бы завершением солдатских и крестьянских бунтов». Попытка военного мятежа полностью провалилась. Что же касается России, то она вступала в полосу относительной политиченкой стабильности и экономического подъема. Теперь на повестке дня было возрождение военно-морской мощи империи.

Глава седьмая. Тайны дела «Памяти Азова»

Реальная история порой выделывает такие фантастические повороты, перед которыми меркнет самая бурная фантазия. Так, нам известно, что во время мятежа на «Памяти Азова» был тяжело ранен и чудом остался жив лейтенант Вердеревский. Казалось бы, ну и что тут такого, ведь были и другие убитые и раненые офицеры! Но не все так просто. Личность Дмитрия Николаевича Вердеревского настолько любопытна для понимания непростой ситуации вокруг мятежного крейсера, что остановимся на нем подробнее.

Обратимся к труду капитана 2-го ранга Б. Никольского «Последние рыцари». В отношении личности Д. Вердеревского он пишет следующее: «Дмитрий Николаевич Вердеревский окончил Морской корпус в 1893 году, артиллерийский офицерский класс в 1898 г. В 1899 г. Совершил кругосветное плавание вместе с выпускниками Морского корпуса. В 1900 году лейтенант Вердеревский неожиданно (?), “по семейным обстоятельствам”, выходит в отставку и на долгое время исчезает из поля зрения сослуживцев и знакомых. По отдельным, отрывочным сведениям, он побывал в Индии, на Тибете, в Персии, плавал капитаном маленького колесного пароходика по Аму-Дарье. В официальной биографии, оформленной при возвращении на службу из запаса, записана маловероятная, но достаточно безобидная фраза: “Занимался садоводством в Туркестане”. Кстати, интересно, в туркестанских песках сады выращивают? Похоже, Дмитрий Николаевич обладал здоровым чувством юмора. Вы наверняка помните фильм “Цена сокровищ”, режиссера Сергея Тарасова. Там роль лейтенанта сыграл Александр Кознов, а роль прекрасной квартеронки сыграла актриса Надежда Горшкова. В основу фильма положен сюжет о русском морском офицере, посланном со специальным заданием в Трансвааль, во время войны англичан с бурами. На фоне поиска клада и борьбы с местными мафиози развивается романтический сюжет о любви русского лейтенанта и красавицы-певицы – его сообщницы. Одесские и московские киноактеры вполне справились со своей задачей, возможно, и не предполагая, что обессмертили образ молодого лейтенанта Дмитрия Вердеревского. Так, по крайней мере, с уверенностью утверждали близкие друзья Дмитрия Николаевича, хорошо знакомые с малоизвестными страницами его биографии. Более тридцати русских офицеров были командированы на театр военных действий, в Южную Африку. Для того, чтобы исключить официальные претензии Англии, все эти офицеры официально были отправлены в отставку и после длительной командировки оставшиеся в живых были восстановлены на службе с сохранением всех прав и привилегий.

Обойдем скромным молчанием этот несколько замутненный период временной отставки лейтенанта Дмитрия Вердеревского и перенесемся в Севастополь лета – осени 1905 года. В самом разгаре Русско-японская война, в морских сражениях на Дальнем Востоке погибла большая часть офицеров флота. Лейтенант Дмитрий Вердеревский вернулся из запаса на действительную службу и назначен командиром маленького, старенького номерного миноносца № 255 в составе Черноморской эскадры. Опытный офицер, имевший опыт кругосветного плавания, дипломированный морской артиллерист, вдруг на такой малозначащей должности в глубоком тылу. Видимо, служебными обязанностями лейтенант Вердеревский не был особенно загружен, находилось время и на общение с друзьями, и на общественно-политическую или, я бы даже сказал, на заговорщическую деятельность. В мае – июне месяце он особо близко общался с недоброй памяти лейтенантом Петром Шмидтом. Для читателей, желающих более подробно проанализировать период пребывания Дмитрия Вердеревского на Черноморском флоте в 1905 году, небезынтересно будет узнать, что Петр Петрович Шмидт в этот же период командовал миноносцем № 253. Если бы не мемуары сына Шмидта, Евгения Петровича, то вряд ли бы мы узнали о том, что в середине мая 1905 года вокруг лейтенанта Петра Петровича Шмидта сформировался небольшой кружок из его единомышленников-офицеров. На мой взгляд, практически любая активная революционная, подрывная деятельность граничит с психической патологией, но в случае с Петром Шмидтом это было настолько очевидно, что, называя офицеров, увлеченных его, мягко скажем, нестандартными идеями, мы невольно ставим под сомнение психическое здоровье и его единомышленников. Но факты – вещь упрямая, а они говорят за то, что, получив официальные известия о трагедии с эскадрой адмирала Рожественского в Цусимском проливе, у Петра Шмидта произошло обострение его душевной болезни. По выходе из болезненного кризиса резко активизировалась его антигосударственная, антиправительственная деятельность. Неделю Петр Петрович был вне себя, близок к полному отчаянию. Он почти не спал. А когда несколько оправился от пережитого, поведал сыну свой план создания “Союза офицеров – друзей народа”. “Верю… хочу верить, что найдутся во флоте смелые, честные люди, готовые рискнуть всем – карьерой, самой жизнью ради Отечества… Сорганизовавшись, мы сумеем привлечь на свою сторону слабых и нерешительных. Мы убедим их, что преступно думать о теплых местечках в тот страшный час, когда родина гибнет, когда решаются судьбы многих поколений! Нет, не может русское офицерство быть поголовно врагом вскормившего его народа!” – излагал свои мысли Петр Шмидт четырнадцатилетнему сыну. В “Союз офицеров – друзей народа” кроме автора идеи вошли давний друг Петра Шмидта по службе в Сибирской флотилии капитан инженер-механик военного транспорта “Дунай” Виктор Генрихович Володзько-Костич, инженер-механик поручик 29-го флотского экипажа Максимилиан Гарсмен и лейтенант Дмитрий Вердеревский. Даже четырнадцатилетний юноша, наблюдая за лихорадочной деятельностью отца, воспринял его идею скептически. Наблюдая со стороны за новоявленными заговорщиками, Евгений Шмидт отмечает, что даже старый, преданный друг Петра Петровича Володзько примкнул к Союзу не за идеей, а за Шмидтом… Что этот союз четырех эмоционально возбудимых, неравнодушных к косности и несправедливости четырех офицеров против отлаженной, громадной, флотской бюрократической махины не более как жалкая пушинка… Но Петр Шмидт своим воспаленным воображением уже рисует необозримые перспективы. За ночь он пишет воззвание к офицерам флота. Вот некоторые строки из этого обращения: “Вы не можете не знать, что правительство, навязавшее стране неслыханно-позорную войну, продолжает душить свой народ, стремящийся сбросить цепи тысячелетнего рабства… Как часть российских вооруженных сил, вы не можете не знать, что многое от вас зависит в завязавшейся кровавой борьбе. Как русские люди, вы не можете желать зла своему народу, желать видеть его несчастным и порабощенным. Составляйте петиции на Высочайшее имя! Просите, умоляйте, требуйте у Государя Императора дарования действительно конституционных гарантий, давно составляющих неотъемлемую собственность всех культурных народов… Организуйтесь и присоединяйтесь к нам”. “Союз офицеров – друзей народа”.

Не знаю, поддержали или нет остальные члены новоявленного “Союза” текст обращения, но наверняка, ознакомившись с текстом, они убедились в том, что дальнейшее соучастие в подобной деятельности неминуемо приведет их к суду офицерской чести, и в условиях продолжающейся войны – к военно-полевому суду со всеми вытекающими отсюда последствиями… Я обратился к этому эпизоду в биографии адмирала Дмитрия Вердеревского, официально нигде не отраженному, не столько из нежелания подтвердить его столь раннюю революционность и приверженность к демократическим переменам в обществе, сколько из убеждения в весьма сомнительной чести связывать ему свое имя с именем Петра Шмидта…»

Отметим, что помимо «демократов» Шмидта и Вердеревского в то время в Севастополе обитал еще один офицер-«демократ» лейтенант Александр Немитц (Биберштейн). О масонстве Шмидта нам ничего не известно. Зато и Немитц, и в особенности Вердеревский были масонами, причем далеко не рядовыми. История Александра Немитца требует отдельного повествования. Здесь отметим лишь то, что после подавления мятежа «Очакова» он «вдруг» оказался защитником отданных под суд участников мятежа. Шмидта и его ближайших трех соратников Нимитцу от смертной казни спасти не удалось, но матроса Исаака Уланского (который во время мятежа был объявлен командиром «крейсера «Очаков»!) он все же спас. Интересен для нас Немитц и тем, что в 1917 году его будет связывать большая личная дружба с комиссаром Черноморского флота (уже известным нам по событиям на «Памяти Азова») Фондаминским. В ту пору сам Немитц уже будет контр-адмиралом, назначенным масоном Керенским командовать Черноморским флотом. Что это, совпадение или некая неведомая нам закономерность?

Исследователь жизни А. Немитца капитан 2-го ранга Б. Никольский в своем труде «Последние рыцари» пишет: «На всех выходах в море Фондаминский находился рядом с командующим (т. е. с Немитцем. – В.Ш.), и по всему было заметно, что они сработались». Редчайший случай в истории армии и флота – жены командующего и комиссара с первой же встречи стали неразлучными подругами. Амалия Гавронская, жена Ильи Исидоровича, и Анастасия Врубель, супруга Александра Немитца, имели общих знакомых в Москве и Одессе да и, похоже, посещали одну московскую синагогу, так что можно считать, что их связывали общие интересы, и на своем уровне они очень рельефно вписывались в обстановку флота и города.

О лейтенанте Вердеревском следует сказать, что он принадлежал к высшим чинам масонской иерархии. Он являлся членом масонского Верховного Совета, ложи Великого Востока Франции, ложи “Астрея”, ложи “Юпитер” (досточтимый мастер этой ложи с 1931 года), ареопагов “Лютеция” и “Ordo ab Chao”, депутатом ложи и 2-м охранителем входов. Как и Немитц, в том же 1917 году с подачи Керенского Вердеревский станет командующим Балтийским флотом, а затем шагнет и выше. Весьма тесными были связи Вердеревского и с масоном-эсером Фундаминским, причем еще с 1904–1905 годов, когда они и Петр Шмидт встречались в Одессе и Севастополе. Со Шмидтом все понятно – в ноябре 1905 года он сыграл отведенную ему роль, и его “сдали” властям, увековечив нимбом героя-мученика. Ну а Вердеревский и Фундаминский? По какой-то невероятной случайности оба они оказываются в момент мятежа на балтийском крейсере “Память Азова”. Причем один совсем недавно был переведен на него служить, а второй изо всех сил торопится туда же, чтобы возглавить политическое руководство мятежом по прошлогоднему сценарию броненосца “Потемкин”. Два друга масона с опытом “революционной борьбы” на Черноморском флоте вдруг случайно оказываются на мятежном крейсере в Балтийском море! Читатель верит в такие совпадения? Я нет! Но что-то на этот раз пошло не так, как задумывалось. Может, всему виной было опоздание Фундаминского, который не успел появиться на борту “Памяти Азова” в нужный срок, а опытный и неглупый Вердеревский, оценив ситуацию, понял, что неуправляемая банда матросов обречена на поражение. Да и общая революционная ситуация на Балтике летом 1906 года тоже не обещала победы. Именно поэтому Вердеревский не выходит, как его друг и соратник Петр Шмидт, на первый план, а остается в тени среди других офицеров (действуя в данном случае в лучших традициях масонов!). Случайное же ранение и вовсе дало ему абсолютное алиби в непричастности к кровавым событиям и возможность как ни в чем не бывало продолжать свою карьеру до 1917 года, когда настанет его звездный час. Печально, но всех тайн мятежа на крейсере «Память Азова» мы, скорее всего, так никогда и не узнаем…

Глава восьмая. Что было после…

Сразу же после восстания новым командиром «Памяти Азова» был назначен отличившийся при ликвидации мятежа в Свеаборге решительный и инициативный капитан 1-го ранга А.П. Курош, а старшим офицером – не менее решительный капитан 2-го ранга князь В.В. Трубецкой. Оба – незаурядные морские офицеры. Именно им пришлось наводить уставной порядок на крейсере, ликвидировать моральные последствия мятежа и заново сплачивать команду.

События на «Памяти Азова» потрясли Николая II. Доподлинно известно, что с тех пор он ни разу не ступал на его палубу. 12 февраля 1909 года «Память Азова» становится учебным судном «Двина» и лишается Георгиевского флага. Одновременно с него снимают и все вооружение, оставив лишь четыре 47-мм пушки.

С осени 1915 года окончательно устаревшая «Двина» становится плавбазой английских подводных лодок, действующих совместно с нашим флотом на Балтике. Места демонтированных устройств и механизмов, погребов и угольных ям заняли стеллажи для запасов и дельных торпед. Часть внутренних помещений судна переоборудовали для хранения торпед, другие – для кубриков для английских подводников. Особенно довольны плавбазой были английские офицеры, которым достались богато отделанные каюты.

Уже в первый день Февральской революции 1917 года команда потребовала возвращения судну старого имени. Никто против не был, всем было не до какой-то старой плавбазы. Что касается «Памяти Азова», то в его жизни все же настал звездный час, когда старый корабль стал флагманом русского морского начальника при обеспечении Ледового похода флота из Гельсингфорса в Кронштадт. Обеспечив выход кораблей и судов из Гельсингфорса, «Память Азова» покинул Гельсингфорс. В Кронштадте из-за недостатка средств «Память Азова» был законсервирован и поставлен на прикол у причальной стенки.

В ночь на 18 августа 1919 года англичане провели операцию по уничтожению боевых кораблей в Кронштадтской гавани. С рассветом в Кронштадтскую гавань ворвались торпедные катера. Операция была не слишком успешной. Одной из немногочисленных жертв торпедной атаки стал «Память Азова». Плавбаза стояла у выхода из гавани, развернутая бортом в сторону атаки. Это был первый и последний бой в жизни «Памяти Азова». Судно получило в борт две торпеды. Сокращенная команда даже не пыталось спасти старое судно, и через какой-то час «Память Азова» лег на грунт, оставив над поверхностью воды верхнюю палубу и надстройки. Хорошо известна печальная фотография погибшего старого крейсера, лежащего на кронштадтской отмели. Последующие шесть лет до остова некогда знаменитого корабля никому не было никакого дела. Только в ноябре 1924 года «Память Азова» был поднят и после докового ремонта превращен в плавсклад. Но состояние судна было столь удручающим, что уже год спустя его исключили из списка кораблей РККФ, а еще два года спустя разобрали «на иголки».

* * *

Отгремели страсти 1906 года. Затем были годы спокойной жизни, Первая мировая, еще две революции, Гражданская война, эпоха мирного строительства и еще одна страшная война, на этот раз Отечественная. О «Памяти Азова» как-то забылось. Годы и политические вихри, пронесшиеся над Россией, не обошли стороной практически никого, кто имел то или иное отношение к мятежу на знаменитом крейсере, к мятежам в Кронштадте и в Свеаборге. Как же сложились судьбы выживших во время мятежа на «Памяти Азова» офицеров?

Капитан 1-го ранга Дабич впоследствии все же выживет после полученных ран и даже продолжит службу. В 1907 году он был назначен в распоряжение морского министра. Затем произведен в контр-адмиралы, стал начальником отдела заготовлений Главного управления кораблестроения и снабжений. В 1908 году Дабич был уволен в отставку с производством в вице-адмиралы «за болезнью и вследствие контузий и ран в японскую войну» и через несколько лет умер от старых ран.

Его флаг-капитан капитан 1-го ранга В.П. Римский-Корсаков впоследствии будет командовать линейным кораблем «Император Павел Первый». В 1913 году станет контр-адмиралом и начальником Владивостокского порта, «где помимо исполнения служебных обязанностей много сделал для изучения флоры и фауны залива Петра Великого – его дом был одним из центров культурной жизни города». В Гражданской войне Римский-Корсаков не участвовал, за границу тоже не уехал, решив до конца остаться верным Родине. В июле 1921 года контр-адмирал Римский-Корсаков будет арестован Херсонско-Николаевской Губчека, но освобожден «за отсутствием состава преступления». Впоследствии он преподавал в Военно-морском гидрографическом училище в Ленинграде, где заслужил следующую характеристику: «Преподаватель совершенно нового предмета из цикла гидрографических наук “Служба безопасности кораблевождения”. Имея богатый опыт в военно-морском деле, где выявил большие организаторские способности, в настоящее время является единственным преподавателем этого предмета и создателем его курса. Составляя подробное руководство к своему курсу, вкладывает все свои знания и опытность. К своему делу относится с любовью. Обладает энергией и настойчивостью». Умер бывший контр-адмирал в 1927 году в Ленинграде. Судьба В.П. Римского-Корсакова сложилась достаточно счастливо. Иная судьба досталась его сыну, тоже флотскому офицеру, который, пройдя два ареста, будет расстрелян в СССР в 1937 году.

Флагманский артиллерист учебно-артиллерийского отряда лейтенант В.А. Унковский, после долгого лечения от ранения осколком в грудь в баркасе, закончил высшие артиллерийские курсы и вскоре становится признанным специалистом корабельной артиллерии. Активно участвовал в Первой мировой войне. В 1916 году получает чин капитана 2-го ранга.

В Гражданской войне Уновский принципиально не участвовал. Так же принципиально он отказался и от эмиграции, а остался служить в РККФ. В 1921 году его арестовывали по т. н. «делу военморов», но вскоре отпустили. Со временем В.А. Унковский становится крупным ученым-артиллеристом. С 1935 года он возглавил кафедру артиллерийской стрельбы военно-морской академии, стал доктором технических наук, профессором. Унковский написал множество научных трудов и учебников по теории артиллерийской стрельбы и теории вероятностей. В 1940 году он стал контр-адмиралом, а в 1944 году – вице-адмиралом. Ветеран Порт-Артура и «Памяти Азова» участвовал и в боевых действиях в Великой Отечественной войне. Во время своей командировки на Северный флот в 1943 году он консультировал адмирала А.Г. Головко по организации артиллерийского прикрытия северных конвоев и был ранен при налете немецкой авиации. Это было уже его третье ранение. В 1952 году В.А. Унковский стал лауреатом Сталинской премии. При этом он так и не вступил в ВКП(б), мотивируя это своими религиозными убеждениями. Умер ветеран Порт-Артура и «Памяти Азова» в глубокой старости в 1969 году.

Старший офицер «Памяти Азова» капитан 2-го ранга Г.Н. Мазуров, уже будучи капитаном 1-го ранга, участвовал в Первой мировой войне, командуя отдельным батальоном 2-го флотского экипажа, участвовал во многих боях. За отличие был награжден мечами к орденам Святой Анны 2-й степени и Святого Владимира 3-й степени. В январе 1915 года «за отличие в делах против неприятеля» Г.Н. Мазуров был произведен в чин генерал-майора и в марте того же года назначен командиром Морского полка особого назначения. В 1916 году он участвовал в боях на реке Припять, за что был награжден орденами Святого Станислава 1-й степени с мечами и Святой Анны 1-й степени с мечами. В сентябре 1916 года Мазуров был назначен начальником Морской бригады особого назначения. После февраля 1917 года он вышел в отставку и жил в Петрограде. После убийства Урицкого Г.Н. Мазурова вместе с его старшим братом взяли в заложники и расстреляли (по другим сведениям – утопили в барже в Финском заливе). Старший сын Мазурова Николай тоже являлся флотским офицером. В 1921 году, будучи артиллерийским офицером линкора «Севастополь», принял участие в Кронштадтском восстании и после его подавления был расстрелян.

Старший артиллерийский офицер «Памяти Азова» лейтенант В.В. Селитренников, после полученных ранений в ноги, вернулся в строй. В 1907 году он окончил Артиллерийскую академию, а в 1912 году – Морскую академию. В годы Первой мировой войны командовал эскадренным миноносцем «Финн». В 1918 году уволился из флота в чине капитана 2-го ранга. Впоследствии служил в РККФ. В 1921–1922 годах являлся начальником штаба Морских сил Северного Ледовитого океана. В 1924–1926 годах был начальником Морских сил Дальнего Востока, командиром Владивостокского порта и Амурской флотилии. В последующем состоял на преподавательской работе в Военно-морской академии в Ленинграде. В 1931 году Селитренников был арестован и осужден на 10 лет. Однако через несколько лет его выпустили по амнистии. В 1937 году он был снова арестован и в январе 1938 года расстрелян.

Что касается автора интереснейших воспоминаний о событиях на «Памяти Азова» мичмана Николая Крыжановского, то он честно отвоевал Первую мировую войну, затем дрался в Белой армии. С 1921 года был в эмиграции. Жил Крыжановский вначале в Румынии, потом в Югославии и, наконец, в США, в Нью-Йорке. Работал картографом. Уже в Америке он написал свои воспоминания об обстоятельствах мятежа на «Памяти Азова». Умер старейший член экипажа «Памяти Азова» капитан 2-го ранга Крыжановский в Нью-Йорке в 1964 году.

Вахтенный начальник «Памяти Азова» мичман Н.Я. Павлинов после подавления мятежа лечился от контузии, полученной при обстреле баркаса. Позднее участвовал в Первой мировой войне. Командовал эсминцем «Капитан 1-го ранга Миклухо-Маклай» (переименованном Троцким в «Спартак»). В качестве командира участвовал в печально известном походе «Спартака» и «Автроила» под командованием Раскольникова к Ревелю. Вместе с командой попал в плен к англичанам. Был освобожден, служил в армии Юденича, остался жить в Эстонии. В 1940 году был арестован органами НКВД. По одним данным, был расстрелян, по другим – умер в лагерях. Есть даже весьма экзотическая версия, что бывший мичман Павлинов погиб в 1957 году от переоблучения во время ядерной аварии на Урале в городе Кыштым.

О таинственной роли в событиях на «Памяти Азова» лейтенанта Д.Н. Вердеревского мы уже говорили выше. Впоследствии он сделает блестящую военно-морскую карьеру. В 1908 году Дмитрий Николаевич – уже старший офицер броненосца «Петр Великий». В 1909–1910 годах капитан 2-го ранга Вердеревский – флагманский артиллерийский офицер штаба начальника действующих сил Балтийского моря, при этом пользуется исключительным доверием командующего флотом адмирала Н.О. Эссена. Он входит в круг его ближайших помощников (Альтфатер, Ренгартен, Колчак), весьма влиятельных и деятельных масонов. Продолжая исполнять обязанности по своей основной должности, в этот же период Вердеревский читает курс боевого использования корабельной артиллерии в Морской академии. Одновременно он много печатается в журнале «Морской сборник». Любопытно, что в статьях Вердеревский заявляет себя решительным противником политизации флота, сторонником поддержания твердой воинской дисциплины. По-видимому, ему очень надо было в этот момент откреститься от всех подозрений в своем демократическом прошлом. Но последующие события говорят, что эти публичные раскаяния не были искренними. В 1910–1911 годах Вердеревский – командир эскадренного миноносца «Генерал Кондратенко», в 1911–1914 годах – командир новейшего эскадренного миноносца «Новик». 20 января 1914 года капитан 1-го ранга Вердеревский был назначен командиром крейсера «Адмирал Макаров». Но его отношения с командованием бригады крейсеров не сложились, и Вердеревский вышел в отставку. Пару месяцев он работал консультантом петербургских заводов по изготовлению точных измерительных приборов. Фактически эти заводы выпускали приборы по управлению артиллерийской стрельбой. Что на самом деле стояло за неожиданной отставкой влиятельного масона Вердеревского, мы, наверное, никогда не узнаем. Возможно, масонское руководство начало готовить его к некоему новому роду деятельности. Но начало Первой мировой войны взгляды на использование Вердеревского снова переменило. С началом войны Дмитрий Николаевич Вердеревский сразу же вернулся на военно-морскую службу. С 12 января 1915 года он командир крейсера «Богатырь». В 1916 году Вердеревский был награжден Георгиевским оружием. С 10 ноября 1916 года Вердеревский уже командующий дивизией подводных лодок Балтийского моря. Тогда же его производят в контр-адмиралы. С приходом к власти масона Керенского следует и вовсе головокружительная карьера. В обход многих других, куда более заслуженных, адмиралов именно Вердеревский становится командующим Балтийским флотом, а потом и вовсе морским министром. После бегства Керенского и падения Временного правительства следует и закат политической карьеры адмирала-масона. Умрет Вердеревский в эмиграции в 1946 году, будучи к этому времени одним из самых могущественных и влиятельных масонов в рядах российской эмиграции.

Любопытна судьба и еще одного участника трагедии на «Памяти Азова». Из мемуаров Г. Четверухина «Сполохи моих воспоминаний»: «Наш однокашник Стеблин-Каменский (гардемарин, находившийся на мятежном крейсере на летней практике. – В.Ш.), не желая оставаться на мятежном корабле, бросился за борт и вплавь добрался до берега. По нему стреляли из винтовок. Рассказывая нам в Корпусе о своих злоключениях, он вспоминал: “Жутко было осознавать то, что по тебе стреляют свои – русские матросы, которыми мне предстоит через два года командовать!”» После пережитого за вечно хмурый вид его на флоте прозвали «сердитым мальчиком». Забегая вперед, скажу, что лейтенант Иван Егорович Стеблин-Каменский после Февральской революции 1917 года не захотел служить, как он говорил ранее, «какому-нибудь Пугачеву» (в данном случае Керенскому), ушел с флота и от мирской жизни, став служителем культа в одном из монастырей. Что же, может быть, это было на самом деле лучшее из решений – не принимать участия в начавшемся безумной братоубийстве, а молиться за спасение душ заблудших соотечественников.

* * *

Большое количество адмиралов и офицеров, имевших хотя бы косвенное отношение к событиям 1905–1906 годов на Балтике, были казнены сразу же после провозглашения политики «красного террора» в сентябре 1918 года. Так, например, адмирал В.В. Веселкин был расстрелян только за то, что в 1905 году стал флигель-адъютантом Николая II. Заодно, уже как друга Веселкина, расстреляли и флотского генерал-майора А.Н. Рыкова. Ни тот ни другой никакого отношения к подавлению мятежей, их расследованию и к судебным процессам не имели, но какое это уже имело значение…

Председатель суда над матросами «Памяти Азова» капитан 1-го ранга А.И. Русин впоследствии дослужится до должности начальника Главного морского штаба и чина полного адмирала. После октября 1917 года в эмиграции. Умер в 1956 году в возрасте 95 лет в далекой Касабланке. Секретарь того же суда В.К. Гирс впоследствии стал начальником Главного управления кораблестроения и вице-адмиралом. По одним данным, был утоплен в августе 1918 года большевиками на барже в Финском заливе. По другим данным, умер в это же время в Петрограде от тифа.