Текст книги "Похититель императоров"

Вскочивший егерь с восхищением глянул на меня:

– Эко вы, вашеродие, славно ногами-то деретесь!

На большие разговоры времени не было. Подхватив, валявшееся на земле ружье, я приготовился к новой схватке, но французы уже отхлынули. Теперь надо было выбираться из чужого пекла в свое. Отыскав командира полка полковника Бистрома, я доложился:

– Адъютант князя Багратиона. Был послан к главнокомандующему. Лошадь занесла к вам, убита. Надо вернуться в штаб Второй армии.

– Всяко бывает – философски покачал головой Бистром, как мне показалось не без доли иронии. – Как вы там, держитесь?

– Пока держимся, но бойня страшная!

– Да, сегодня всем достанется! – Бистром взял поданную ему денщиком трубку. – Покурить не желаете? Пока передышка можно и дым из ноздрей попускать! Берите мой табак, хороший – настоящий английский «Блэк Кавендиш»!

– Спасибо! Но не курю, да и спешить надобно.

Бистром велел дать мне резервную лошадь и я, не теряя времени, поспешил на левый флаг. Там, по моем расчетам, сейчас было еще горячее, чем у гвардейцев. Багратиона я нашел в полном здравии и тут же поручил от него новое поручение.

Затем были новые бешенные атаки и новые рукопашные. При этом с каждой атакой ожесточение все больше нарастало. Теперь вместе с Даву и Неем в атаках на позиции Второй армии участвовал и корпус Мюрата. Противники дрались, взбираясь на горы трупов. Флеши снова и снова переходили из рук в руки.

Мотаясь с поручениями по всему фронту Второй армии, я больше всего боялся опоздать оказаться рядом с командующим в решающий момент его судьбы.

В одиннадцатом часу ценой страшных потерь французы отбили у нас все три флеша. С правой флеши пронесли командира восьмого корпуса Горчакова. Голова его была закрыта окровавленной шинелью.

– Правая флешь во французских руках! – запыхавшись, доложил примчавшийся Голицын.

Теперь дрались за последнюю – среднюю. Там отчаянно ходили в штыки Киевский, Московский и Астраханский гренадерские полки. Вскоре новое известие – пал, возглавлявший эти контратаки принц Мекленбургский.

Багратион верхом на лошади с нетерпением ждал резервов. Наконец из дыма появилась шедшая скорым шагом гренадерская бригада. Вот она прошла мимо батарей. Артиллеристы немедленно взяли пушки на передки, вытащили вперед и накрыли наступавших французов густой картечью. Затем мимо выкаченных батарей прошли вперед гренадеры. Навстречу им в колоннах уже надвигались французы. Колонны сближались в страшном молчании. Впереди бригады шагал командир гренадеров князь Кантакузен. Жить ему оставалось всего ничего.

– С богом, князь-душа! – крикнул ему Багратион и прибавил уже в полголоса.

– Хотя бы ему уцелеть!

– Его сейчас убъют! – сказал я жестко и отвел взгляд.

Тем временем гренадеры Кантакузена рванулись вперед. Началась жутчайшая рукопашная резня. Вскоре враги уже поражали друг друга на грудах мертвых и умирающих соратников. Вот выронил из рук шпагу и упал Кантакузен…

Ровно в одиннадцать часов кирасиры и егеря отбросили вестфальский корпус Жюно в лес, из которого он вышел, а полки Нея заняли среднюю семеновскую флешь. Больше на этом крыле левого фланга укреплений не было. Наши войска сгрудились между флешами и деревней Семеновской. Картечный ураган сеял в их рядах страшное опустошение. С захваченных французами флешах артиллерия тоже палила в нашу сторону.

– Надобно отбирать назад флеши! Бери свою Третью дивизию и наступай. Я с тобой пойду – велел Багратион подъехавшему генералу Коновницыну.

Сам же он поскакал к остаткам бригады Кантакузена, сбившейся в небольшом овраге без офицеров, перебитых во время последней атаки.

– Храбрецы мои! Я поведу вас! За мной!

Появление любимого военноначальника вызвало у гренадеров приступ восторга:

– Ур-ра! Веди, отец! Умрем!

Ударили барабаны. Гренадеры, взяв ружья на руку, двинулись вперед. Их контратаку поддержала артиллерия. Эта была атака на грани отчаяния, на грани безумия. Шансов выжить у атаковавших практически не было. Все это прекрасно понимали, но все равно в едином порыве устремились за любимым князем. Думаю, что возглавить эту атаку смертников мог только Багратион и более никто другой во всей нашей армии. Как бы то ни было, гренадеры под началом Багратиона ворвались на флеши и выбросили оттуда неприятеля.

Атака эта длилась всего четверть часа. Потери при этом были огромны. Но главное было сделано – французов снова вышибли. Тем временем Коновницын с успехом действовал слева и справа. Ввел в бой своих кирасир и Васильчиков. Кавалеристы скакали поэскадронно, на больших дистанциях. Кирасиры сидели на лошадях вороной масти, и оттого лавина их, быстро мчавшаяся к флешам, казалась черной. В руках они сжимали огромные, как средневековые мечи, палаши-эспадроны. Увидев проносящихся мимо кирасир, Багратион помахал им шляпой.

– Как думаешь, не введет Наполеон сегодня в бой гвардию! Боюсь, что ее удара мы можем не выдержать! – повернулся затем князь Петр к появившемуся подле него графу Сен-При.

И тут черт меня дернул за язык! Не успел начальник штаба армии ответить, как я выпалил:

– Сегодня не будет использована ни старая гвардия, ни молодая! Наполеон не решится использовать свой последний стратегический резерв!

Генералы переглянулись. Багратион неодобрительно промолчал, а Сен-При неодобрительно покачал головой.

– Прощу прощения, ваше превосходительство! – продолжил я. – Но сведения у меня совершенно точные! Я вообще знаю, каждый миг того, что случится сегодня.

– Так что же будет дальше?

– Сейчас Наполеон убедился, что фронтальным ударом флеши не взять. Вскоре будет очередная атака, но уже свежего корпуса Жюно. Эта атака будет в обход флешей с юга. Одновременно Даву и Ней пятью дивизиями ударят с запада!

Багратион и Сен-При переглянулись.

Когда через некоторое время стало очевидно, что все разворачивается именно по моему сценарию, генералы переглянулись еще раз.

– Колзаков, находитесь теперь все время при мне! – бросил Багратион. – Уж не знаю, откуда у вас сведения о неприятеле, но сейчас это может пригодиться.

Тем временем началась уже шестая атака. Как я и предсказал, пять пехотных дивизий Даву и Нея двинулись с запада, а две пехотные дивизии под командованием Жюно – с юга.

Однако, используя новые резервы, Багратион успел встретить их достойно. Наши вовремя контратаковали и вновь отбросили неприятеля. Жюно отогнали тремя полками кирасир. Опасность обхода флешей с юга миновала.

– Ну, колдун, что по вашим гаданиям будет дальше? – не без ехидства поинтересовался дежурный генерал штаба армии, (а в светской жизни известный острослов и поэт) флигель-адъютант Марин.

– Будет седьмая атака! – пожал я плечами. – Ней и Даву будут снова атаковать в лоб, а Жюно снова попробует обойти флеши с юга.

Разумеется, что все произошло в точности, как я и говорил. Снова были ожесточенные рукопашные схватки, снова французов отбили.

Неподалеку у разбитого лафета сидел солдат. Правая рука у него отсутствовала. Вместо нее из локтя торчал конец кости, туго перетянутый окровавленным платком. Во рту солдата была трубка, а здоровой рукой он высекал огонь из самодельного огнива.

Поймав взгляд, он виновато улыбнулся:

– Так что, кажись, отвоевался я под чистую, ваше благородие!

Я смотрел на завораживающую в своем ужасе картину грандиозного сражения и вспоминал воспоминания одного из участников Бородина: «Воздух над полем битвы содрогался от рева сотен орудий, ядра со свистом врезались в стоящие ряды пехоты, вспахивали поле битвы, катились и прыгали по нему. От левого фланга до средины открылась ужасная канонада из пушек, гаубиц, единорогов. Выстрелы так были часты, что не оставалось промежутка в ударах: они продолжались беспрерывно, подобно раскату грома, произведя настоящее землетрясение. Густые облака дыма, клубясь от батарей, возносились к небу и затмевали солнце… Лошадь моя шла и часто останавливалась от прыгающих ядер, на пути множество валялось убитых и раненых солдат, которых ратники московские, увертываясь от ядер, подбирали и уносили назад. Несколько неприятельских ядер попадали в самые дула наших орудий, не мудрено, что в таком множестве, летая с одной стороны на другую, они сталкивались и, отскакивая назад, били своих».

Раньше я думал, что офицер-мемуарист кое-что преувеличил в своем рассказе, сейчас же, смотря широко открытыми глазами, на творившееся вокруг меня, понимал, что он, наоборот, был предельно милостив к читателю, не нагружая его картинными, происходивших вокруг ужасов.

Кошмар происходящего был настолько силен, что я никогда не сумею пересказать и описать всего увиденного в тот день мной. Помню, что смотря на ужасную штыковую резню сразу нескольких тысяч человек, из глубин памяти неожиданно всплыли строки лермонтовского «Бородино»: Вам не видать таких сражений!..

 
                   Носились знамена, как тени,
                   В дыму огонь блестел,
                   Звучал булат, картечь визжала,
                   Рука бойцов колоть устала,
                   И ядрам пролетать мешала
                   Гора кровавых тел.
                   Изведал враг в тот день немало,
                   Что значит русский бой удалый,
                   Наш рукопашный бой!..
                   Земля тряслась – как наши груди,
                   Смешались в кучу кони, люди,
                   И залпы тысячи орудий
                   Слились в протяжный вой…
 

Достаточно часто через нас с противным визгом пролетали ядра. Некоторые падали то ближе, то дальше. Увидев очередное медленно катящееся к нам ядро, я рассеянно хотел, было, толкнуть его ногой, как вдруг кто-то порывисто отдернул меня назад.

– Что вы делаете? – воскликнул один из стоявших неподалеку адъютантов. – Как же это вы, офицер, забыли, что даже такие ядра по закону вращения около своей оси не теряют убойной силы! Если вы только прикоснетесь к нему, оно мгновенно оторвет вам ногу!

Остальные смотрели на меня с нескрываемым удивлением, как смотрят на полного идиота. Поблагодарив адъютанта за совет, я отвернулся. Не объяснять же им, что в ХХ1 веке никто даже в военных академиях не разъясняет как вести себя, если к тебе катятся ядра.

Было уже около половины двенадцатого. День был точно такой же, как и двести лет спустя – солнечный и жаркий. Но на поле сражения было темно от дыма и пыли. Грохот артиллерии разносился на десятки километров.

– Сколько еще будет атак? – спросил меня Багратион.

– Будет еще одна, но самая сильная. Наполеон бросит на вас более 45 тысяч человек.

– Выдержим ли в таком случае? – с тревогой посмотрел на Сен-При Багратион.

– У нас уже не осталось и половины от начального! – хмуро ответил тот.

– Поможет Кутузов. Сейчас он пошлет кавалерию с правого фланга в тыл Наполеону. – вставил я.

– И клюнет? – покосился на меня князь Петр.

– Клюнет!

– Когда начнется рейд?

– В половине двенадцатого.

– Кажется, французы снова двинулись! – раздались встревоженные голоса. Поддерживаемые огнём своей артиллерии дивизии Даву, Нея и Жюно в густых колоннах снова бросились на флеши. Наша картечь безжалостно косила их, но тройное превосходство в силах позволило французам на этот раз быстро захватить флеши. Тогда Багратион двинул в контратаку всех, кто еще оставался в живых. Началась очередная ожесточенная рукопашная схватка. Наши дрались с такой яростью, которую только вообще можно представить.

Все это время я старался держаться как можно ближе к Багратиону. Время ранения генерала было известно историкам лишь приблизительно, и я боялся прозевать момент, когда Багратиона можно будет спасти. Мое усердие не ускользнуло от полковника Марина, который понял мое поведение, как желание сблизиться с командующим. Поэтому полковник демонстративно делал все, чтобы оттеснить меня от Багратиона. Я же, в свою очередь, старался обмануть его бдительность и снова оказаться рядом с Багратионом. Наверное, сор стороны это выглядело идиотски. Сам князь на нашу возню не обращал никакого внимания, будучи поглощен руководством отражения атаки.

В какой-то момент мне показалось, что момент для спасения командующего настал. Я бросился к князю и с силой оттолкнул его в сторону. Но никакого ядра не оказалось и в помине. Багратион едва удержался на ногах.

– Простите, ваше превосходительство, но мне показалось, что в вас летит ядро! – промямлил я в свое оправдание.

– Креститься надо, когда кажется! – тут же подал голос «недруг» Марин.

– Вы что себе позволяете, Колзаков? – раздраженно бросил Сен-При. – Езжайте к Коновницину, посмотрите, что и как у него.

Но если я уеду, тогда Багратиона уже ничто не спасет. Он будет обречен. И тут я почувствовал, что все произойдет буквально через несколько мгновений. Неожиданно для всех окружающих я с силой оттолкнул стоявшего рядом Марина и, бросившись на Багратиона, буквально отбросил его в сторону, а потом, навалившись сверху, накрыл своим телом. В это же секунду в то место, где только что стоял генерал с силой вонзился раскаленный осколок ядра.

Мгновение все оторопело молчали.

– Да слезьте ж с меня Колзаков! – первым пришел в себя, выбираясь из-под меня Багратион. – Вы совсем потеряли чувство меры!

– Может я и потерял чувство меры, ваше превосходительство, но только этот осколок ядра предназначался лично вам! – ответил я, отряхиваясь от налипшей грязи.

– Почему именно мне? – нахмурился Багратион, уже понявший, что осколок действительно был «его» и только что он чудом остался жив.

– Я знал это, также как и все то, о чем говорил вам раньше!

– Ладно! – махнул рукой князь. – Сейчас не до этого! – Скачите к подходящим резервам. Поторопитесь и узнайте, сколько нам прислали!

– Давайте, Павел Андреевич, поторапливайтесь! Дорога каждая минута! – опять вставил свои «пять копеек» флигель-адъютант Марин.

Взобравшись на свою лошадь, я потрусил в тыл. Подходящие резервы я нашел довольно быстро и, выяснив, сколько и чего прислал нам фельдмаршал, поспешил обратно. Нехорошее предчувствие меня не покидало.

Мимо меня солдаты бегом на носилках пронесли укрытого кровавой шинелью генерала.

– Кто несете? – окликнул я их – Неужели Багратиона?

– Генерал Сен-При! – ответили мне мрачно солдаты.

А черт, ведь Сен-При был ранен почти одновременно с Багратионом. Отчаянно понукая свою не слишком послушную лошадь, я поспешил к месту, где располагался штаб Второй армии. Когда я прискакал в расположение штаба, то застал там полное смятение.

– Я знаю, что ранен генерал Сен-При! – сказал я Марину. – Но не вижу нашего князя. Где он?

– Только что ранен! – хмуро глянул на меня Марин.

– В бедро? Осколком ядра?

– А вы откуда знаете? Ах, да я забыл, что вы знаете все и обо всех! Только толку от ваших знаний никакого! – зло сплюнул Марин и отвернулся.

Тут мне крыть было нечем. Как ни крути, а Марин был прав – толку от меня действительно было сегодня немного. От ранения я князя Багратиона так и не спас. Однако время ранения Багратиона сейчас все же несколько иное, чем в классическом варианте, так может, и рана будет несколько иная, чем та, которая оказалась для князя смертельной? И, как знать, может быть, колесо истории все же провернется в другую сторону? Мне бы быть сейчас с князем рядом, чтобы помочь ему выкарабкаться, ведь я кое-что читал о том, как его лечили, и, быть может, смог бы помочь ему. Но ведь не покинешь в разгар сражения поле брани – это уже дезертирство, даже для морского пехотинца из другого времени, даже если у него имеются на это самые веские основания. Что ж, покоримся судьбе.

– Его превосходительство повезли в Москву, и он приказал, чтобы вы его сопровождали! Так что догоняйте! Они только что отъехали! – неожиданно заявил мне флигель-адъютант Марин, открыто не скрывая неприязни.

И чего он на меня взъелся? Я что ему дорогу перешел? Впрочем, черт с ним. Отношения будем выяснять потом.

– И чего это князь в вас нашел! Все ваши пророчества чистый вздор! – снова подал голос дежурный генерал армейского штаба.

– Держу пари, что армию через четверть часа временно возглавит Коновницын, а потом Дохтуров! – огорошил я на прощание Марина своим очередным откровением. – Проигравший ставит ящик шампанского. Счастливо оставаться!

Может быть, это покажется непатриотичным, но покидая поле бородинского побоища, я испытывал сильное облегчение, причем вовсе не от того, что я сохраню собственную жизнь, а от того, что не стану свидетелем еще множества смертей, да и сам буду избавлен от неизбежности убийства других.

Глава вторая

Как мне впоследствии рассказали, Багратион поначалу отказывался покидать поле боя, «истекая кровию без перевязки раны». Тем временем адъютанты, «видя изнеможение, искали врача для подания ему помощи». Старший врач лейб-гвардии Литовского полка Яков Говоров оказался первым из таких и сразу же сделал князю простую перевязку на перевязочном пункте Литовского полка, провел наскоро зондирование, исследовав глубину и ширину раны. Осмотр раны и ее зондирование производили по обычаям того времени без всякого обезболивания. Несмотря на жуткую боль, Багратион не произнес ни слова, лишь изгрыз свой янтарный мундштук. Так, увы, безжалостно поступали в то время все врачи. К концу перевязки Багратион находился уже в состоянии шока.

Когда я нашел князя, ему только что закончили осмотр раны и заканчивали перевязку. В это же время на санитарный пункт принесли и тяжело контуженного начальника штаба Второй армии графа Сен-При. Граф был в сознании и держался хорошо. Услышав голос Сен-При, Багратион открыл глаза и спросил:

– Кто командует на левом фланге?

– Временно генерал Коновницын.

– А кто назначен?

– Дохтуров.

Багратион вздохнул:

– Слава богу! Москва спасена!

Затем к нам пришло известие, что после полудня маршал Ней снова атаковал деревню Семеновскую, прибывавшие раненные рассказывали о том, как отбивались от французских кирасир наши гвардейские полки – Измайловский, Литовский и Финляндский, о блестящем отступлении генерала Коновницына за деревню. Затем раненные офицеры привезли слухи, что батарея Раевского взята французами, но случившимся поблизости генералом Ермоловым солдаты вернули ее обратно. Много небылиц рассказывали о рейде казаком атамана Платова в тыл французам. Те, кто был в силах, обсуждали новости, и радовались успехам.

Тем временем, посовещавшись, врачи решили везти Багратиона в Москву, чтобы уже там, оказать ему более квалифицированную медицинскую помощь.

Мы вместе с адъютантом Андреем Голицыным перенесли князя в коляску. Меня он не узнал. На скамью кинули бурку и несколько шинелей, чтобы страдальцу было помягче. Багратион, когда его переносили, был все еще в забытьи. Помимо генерала в коляску сели доктор Говоров со своим саквояжем и еще какой-то неизвестный мне лекарь. Мы с Голицыным решили сопровождать коляску верхами.

Когда Багратиона усаживали в коляску, он, приоткрыв глаза и, узнав меня, разлепил спекшиеся губы:

– Как резервы, подходят?

– Так точно, ваше сиятельство! Уже подошли и вступили в бой Лейб-гвардии Измайловский, Литовский и Финляндский полки, три полка первой кирасирской дивизии и две батарейные роты гвардейской артиллерии.

– Славно! – прошептал Багратион и закрыл глаза.

– Трогай! – крикнул я кучеру, и коляска поехала.

Вдоль обочины ковыляли раненные. Кто-то помогал товарищам, кто-то, выбившись из сил, падал на землю. Через последних просто переступали.

– Павел Андреевич! Павел Андреевич! Слава Богу, что вы живы!

Я обернулся. Мне махал рукой, перепачканный гарью флотский лейтенант. Ясно, что это был офицер гвардейского флотского экипажа, прекрасно меня (а вернее, моего прапрапрадеда) знавший. Но кто он такой и как мне себя с ним вести? Подумав, я решил действовать напрямую. Придержав поводья, улыбнулся:

– Здравствуйте, лейтенант! Простите, но после контузии я с трудом вообще что-то сейчас соображаю и понимаю, потому и направлен сопровождать раненного князя Багратиона в тыл. Еще раз простите за контузию, но кто вы такой?

– Я Лист… Адам Иванович Лист! Припоминайте мы с вами третьего дня вместе в палатке у вашего братца Александра пили чай с баранками.

– Да, да, что-то припоминаю.

Опана! Я же совсем забыл, что у моего прапрапрадеда был еще и младший братец Александр, который так же дрался при Бородино. Не хорошо забывать родственников!

– Ну, а как дрался наш экипаж? Большие ли потери?

– В ожидании начала боя у села Бородино мичман Лермонтов и три десятка нижних чинов находились у моста на реки Колочка, чтобы при первой потребности уничтожить мост. Когда французы у моста напали на стоявших там гвардейских егерей и те с потерями отступили. Лермонтов тот мост сжег и порушил, потеряв шестерых матросов. Я же был все время при наших пушках недалеко от вас на левом фланге, где меня и контузило. А со мной ранен еще известный вам унтер-лейтенант Киселев и семь нижних чинов. Что касается братца вашего Александра, то ни о его смерти, ни о ранении я ничего не слышал. Дай бог, живой.

– До встречи Адам Иванович! Поправляйтесь!

– До встречи, Павел Андреевич!

Подгоняя каблуками своего коня, я быстро догнал едва продвигавшуюся по забитой дороге карету. Как не стремился правивший ей казак, ехать быстрее, из этого мало что получалось. Вся дорога была запружена бредущими раненными и уходящими на Москву обозами.

Думая, что князь находится в полузабытьи, ехавшие с ним в коляске доктора начали вполголоса совещаться:

– Если не отнять ногу под коленом – антонов огонь неизбежен.

Багратион неожиданно приоткрыл глаза:

– Не дам! Без ноги – не жизнь мне!

Доктора сразу приумолкли.

Навстречу шли солдаты, но в основном ополченцы, задействованные для выноса раненных. Только через пару часов нам удалось выбраться на свободную дорогу и дело пошло веселее. За все это время Багратион не проронил ни слова, только однажды слабым голосом подозвал меня:

– Скажите, Колзаков, кто сегодня, в конце концов, одержит верх!

– Если честно, ваше превосходительство, то над итогами сражения при Бородине историки будут спорить еще, по меньшей мере, двести лет. – доложился я, свесившись с коня.

– Неужели так все сложно? – повел своей клочковатой бровью князь.

– Достаточно. Наполеон одержит сегодня определенный тактический успех, тогда как стратегическая выгода останется за нами.

– Значит, флешей мы сегодня все же неудержим! – мрачно констатировал Багратион и замолчал.

Представляю, если бы я сейчас рассказал ему о предстоящем оставлении Москвы, что бы с ним было. Но всему свое время.

Через несколько часов нахождения в седле я уже не мог сидеть верхом на лошади. Все что можно было натереть, давно было натерто и перетерто, поэтому каждое движение причиняло жуткую боль, причем, чем дальше, тем все более нестерпимую. Наконец, не выдержав этой пытки, я попросился пересесть на облучок рядом с возницей-казаком. Вместо ответа, Багратион слабо кивнул и я, сгорая от стыда, перебрался на вожделенный облучок.

– Моряк в седле, что вша на сковороде! – не слишком тактично прокомментировал ситуацию бородатый возница.

Боже, никогда не думал, что это такое счастье после пытки кавалерийским седлом трястись по раздолбанной грунтовой дороге, подпрыгивая на каждой кочке. Ладно, неумение ездить на лошади, вполне можно списать на то, что я моряк. Ну, а вдруг речь зайдет о терминах парусных кораблей, из которых я только и помню, что «амба», «карамба», да некий таинственный грот-фор– марсель. Что тогда-то мне делать? С другой стороны, чего раньше времени истерить! Как говорил классик – главное ввязаться в бой, а там разберемся, что к чему.

Между тем, Багратион продиктовал Голицыну письмо императору Александру: «В деле 26-го и я довольно нелегко ранен в левую ногу пулею с раздроблением кости, но, ни малейше не сожалею о сем, быв всегда готов пожертвовать и последнею каплею моей крови на защиту Отечества и августейшего престола; крайне, однако ж, прискорбно одно только то, что я в сие важнейшее время остаюсь в невозможности далее показать мои услуги». Закончив диктовать, генерал откинулся и закрыл глаза.

* * *

Дорога располагает к раздумьям. А собраться с мыслями и подумать, было о чем. Вспомнились родители и то, что за последние годы я не слишком часто их навещал, а теперь, вероятно, уже никогда не увижу. От этого мне стало больно и обидно. Знают ли папа с мамой о моей пропаже? А может быть, как иногда показывают в фантастических фильмах, сколько бы я не пробыл в прошлом, в будущем время для меня, как бы, остановилось, и если я потом вернусь обратно, то вернусь в тоже мгновение, когда превратился в «попаданца» 1812 года. Хорошо если бы все именно так и оказалось в действительности. Ведь иначе, родители сойдут с ума в неведении о моей судьбе. Им и так хватило истории со старшим братом.

Что касается старшего брата Петра, то о его судьбе я давно уже ничего не знал. Брат был значительно старше меня, и уже в середине 80-х годов служил в разведуправлении Главного штаба ВМФ. Последнее письмо брат прислал нам, вернувшись из командировки в Новороссийск, когда там погиб теплоход «Адмирал Нахимов». Судя по всему, Петя участвовал в расследовании этого трагического ЧП. А затем нам позвонили и сообщили, что брат пропал без вести во время боевой службы на гидрографе в Северной Атлантике. Впрочем, отец, ездивший в Москву, разузнать подробности исчезновения брата, вернулся оттуда с твердым убеждением, что начальники многое недоговаривают и что, наш Петя жив.

– Разведка, есть разведка и, возможно, он просто выполняет какое-то секретное задание, а потому не имеет права извещать о себе! – так сказал отец заплаканной маме.

С этой надеждой родители и жили. А стоявшая на столике перед кроватью родителей любимая фотография Пети с пятью курсантскими «галками» на левом плече так и не была увенчана черной лентой. Уже много лет спустя, во время учебы в академии, когда я однажды шел по Невскому проспекту, передо мной неожиданно остановился черный «Мерседес». Тонированное стекло опустилось, и на меня глянул седеющий человек средних лет. Наши взгляды на мгновение встретились, и мне показалось, что я узнал в нем своего старшего брата. Однако прежде чем я успел что-то предпринять, машина рванула с места, оставив меня стоять в полном недоумении. Впрочем, возможно, все это было лишь игрой моего воспаленного ума. Недаром пишут, что многим людям чудятся в толпе их умершие близкие…

С мыслей о брате я вернулся к самому волнующему для меня в данной ситуации вопросу, каким образом я перенесся на двести лет назад в самый эпицентр Бородинского сражения?

Впрочем, я прекрасно понимал, что, скорее всего, на этот вопрос ответа никогда не найду. В фантастических романах герои-«попаданцы» в другие эпохи в большинстве своем, пройдя немыслимые приключения на других планетах или в весьма отдаленных полусказочных эпохах, все же возвращались в свое время. В одних случаях им были некие знаки свыше, в других по пути попадались колдуны и колдуньи, которые и телепортировали этих исторических шатунов обратно. Увы, у меня все куда более прозаично – 1812 год, Отечественная война и я в теле и в образе собственного пращура. Ну, ладно, я самозванец, а куда делся реальный флигель-адъютант капитан– лейтенант Колзаков? Неужели его бедолагу отправили в наше время? Представляю его проснувшегося в 2012 году под дубом на Бородинском поле! Тут есть, от чего и мозгам сдвинуться! Удастся ли ему адаптироваться, если его действительно занесло в наше время? Не отправят ли моего боевого прапрапрадедушку в психушку, когда начнет всем доказывать, что он адъютант князя Багратиона. Мне, честно говоря, в этом плане легче. Я хоть как-то представляю его эпоху. А он о моей не имеет ни малейшего представления.

Я неплохо знал биографию своего прапрапрадедушки, в образе которого ныне обретался, а потому, пользуясь возможностью, постарался восстановить в памяти вехи его жизненного пути до сегодняшнего дня. Вообще-то я мог бы восстановить и то, что было с реальным Колзаковым и после, вплоть до его смерти. Но в этом у меня пока не было необходимости.

Итак, Павел Андреевич Колзаков родился в городе Туле 18 июля 1779 года в семье дворян Тульской губернии. Имел двух младший братьев Андрея и Владимира. В 1790 году поступил в Морской кадетский корпус, из которого выпущен в 1795 года мичманом в Балтийский флот. В 1795–1796 годах плавал в Финском заливе, в 1797 году командирован в Архангельск на строившийся там фрегат «Азия» и по окончании строительства отплыл на нём к эскадре вице-адмирала Тета в Англию, а затем, будучи в отряде контрадмирала Карцова, ушёл в Средиземное море на соединение с эскадрой адмирала Ушакова. C 1798 по 1801 год принимал участие в военных действиях флота адмирала Ушакова в Средиземном море. В кампании 1805 года против Наполеона принимал участие в десанте русских, шведских и английских войск на остров Рюген. В 1808–1809 годах участвовал в войне со Швецией, командуя отрядом лодок на Сайменском озере. В 1808 году по приказу Барклая-де-Толли перетащил с моря в озеро Калавеси, у Куопио, двенадцать канонерских лодок для оказания помощи войскам, находившимся у Куопио, чем оказал нашим войскам существенную помощь. После войны командовал яхтой «Нева», выстроенной для великого князя Константина Павловича. В 1811 году был назначен ротным командиром во вновь сформированный гвардейский экипаж, произведён в чин капитан-лейтенанта и назначен флигель-адъютантом цесаревича, с которым имел доверительные отношения. Сопровождая повсюду великого князя. В 1812 году, после его отъезда из действующей армии, остался в качестве адъютанта при генерале Багратионе. Кстати, за участие в сражении при Бородине мой пращур получил чин капитана 2-го ранга «за отличие».

Что и говорить, биография вполне достойная. И у великого князя в любимчиках, и у Багратиона на примете, да и Барклай-де-Толли, думается, тоже не забыл оказанную ему некогда услугу. Другой вопрос, что с этой биографией делать дальше? Как ей распорядиться? Насколько я помнил, родители реального П.А. Козакова к этому времени уже отошли в мир иной. С братьями отношения так же выстроить было можно. Во-первых, я старший из братьев, а во-вторых, контуженный, а потому и малость чудаковатый. Хуже было другое. Я напрочь не помнил, был ли мой прапрапрадедушка в 1812 году женат. Если нет, то это просто здорово, а если уже обзавелся супругой? Что делать в таком случае? Я не представляю, каким был вкус на женщин у моего далекого предка. Кроме этого, выстраивать какие-то отношения с собственной прапрапрабабушкой, было бы, скажем так, нетактично. Но всему свое время. Не будем заранее паниковать, а будем решать проблемы по мере их поступления.

* * *

Что касается ранения Багратиона, то я, в свое время, достаточно много об этом читал, а потому представлял в общих чертах, как именно был князь ранен, помнил в общих чертах, как его лечили, какие при этом были допущены ошибки и чем, в конце концов, все кончилось. Даже в работах хирургов-профессионалов начала ХХ1 века в своих статьях спорившие, можно были или нет спасти раненного генерала, откровенно признавали, что даже имея на вооружении самые современные методы, никто из них не смог дать 100 % гарантии спасения Багратиона. Ранения в бедро – традиционно считаются одними из самых тяжелых и смертельно опасных. Именно так как Багратион был в 1943 году ранен другой известный российский полководец генерал Ватутин и, несмотря на то, что в это время полевая хирургия была уже ни чета той, что была во времена Бородина, Ватутина так же не удалось спасти. Да, что там говорить о Великой Отечественной! Я сам на собственном опыте во время боевых действий в Чечне знал от знакомых хирургов, что при серьезных ранениях в область бедра более 20 % раненных погибает, не говоря уже, о почти неизбежных ампутациях. Таким образом, решив начать борьбу за жизнь Багратиона, я поступил достаточно опрометчиво, ибо никаких гарантий того, что все завершится благополучно, у меня не было, а вот навсегда перечеркнуть свою и так не слишком большую репутацию было очень легко. Но мог ли я, с детства обожавший этого героя без страха и упрека, отказаться от того шанса, который мне предоставила судьба – попытаться спасти своего кумира?