Текст книги "Кто не с нами, тот против нас! 1918-1920 годы"

Что касается главного зачинщика восстания Д. И. Попова, то после подавления мятежа, он долго скрывался от властей и лечился, по его позднейшим собственным признаниям, от нервного паралича. 27 ноября 1918 года на открытом судебном заседании Революционного трибунала при ВЦИК по обвинению «в контрреволюционном заговоре Центрального Комитета партии левых социалистов-революционеров против Советской власти и революции» Д. И. Попов был заочно объявлен «врагом трудящихся, стоящим вне закона», поэтому, при поимке и установлении личности, подлежал расстрелу. Тогда же трибунал приговорил Я. Г. Блюмкина и матроса Н. А. Андреева к тюремному заключению, с применением принудительных работ на три года (этих двух также судили заочно). Впрочем, Я. Г. Блюмкина почти сразу простили, а Н. А. Андреев бежал от наказания на Украину к махновцам. Впоследствии к отрядам Н. И. Махно примкнет и Д. И. Попов. Много матросов-поповцев нашли себе прибежище на Украине в партизанском Богунском полку, которым командовал левый эсер Н. А. Щорс.

* * *

Намечая и совершая теракт против посла Германии, левые эсеры сознавали его огромные политические последствия, помня о теракте в Сараево, предшествовавшем мировой войне. Однако здесь они жестоко ошиблись. Германия не пошла на разрыв мира с Россией. А поэтому все отрицательные последствия от теракта 6 июля 1918 года обрушились исключительно на виновников срыва мира, каковыми теперь выглядели левые эсеры.

Роль революционных матросов в событиях 6–7 июля 1918 года невозможно переоценить, т. к. эта роль была, без всякого преувеличения, главенствующая. Начнем с того, что без матросов отряда Попова левые эсеры просто не решились бы на свое выступление. Более того, весь их военный расчет строился так же исключительно на матросах. При этом руководство партии левых эсеров хорошо изучило Д. И. Попова и знало, что он еще в свой петроградский период отличался особым «большевикоедством». При этом руководители эсеров не могли не знать, что отряд Попова был «лихим, но очень распущенным». Но что поделать, ведь, кроме отряда Д. И. Попова, других, сколько-нибудь значительных военных сил у левоэсеровского ЦК в Москве просто не было!

Поповцы были способны на самостоятельное выступление хотя бы уже потому, что такую способность к самостоятельности демонстрировали в первой половине 1918 года многие другие анархиствующие матросские отряды.

Историк М. А. Елизаров справедливо считает, что отношения между партией левых эсеров и матросами отряда Попова, во время мятежа 6 июля 1918 года, были во многом подобны отношениям большевиков и матросов во время Октябрьского восстания 11917 года в Петрограде. Совсем не случайно, во время июльских событий некоторые члены ЦК левых эсеров сравнивали эти события с большевистскими «октябрьскими днями».

Хотя и в том, и в другом случае, роль матросов, по сравнению с политическими партиями, большинством наших историков явно недооценивается. С другой стороны, накануне Октябрьского восстания матросы прекрасно осознавали, что без партии большевиков им не победить. Это понимали в июле 1918 года и поповцы. Матросы помнили и собственный опыт втягивания революционных партий в борьбу за власть в 1917 году. Неудачный опыт в июле 1917 года, когда власть дала им серьезный отпор и удачный – в октябре, когда власть уже «валялась на улице».

М. А. Елизаров пишет: «Есть все основания считать, что в деле решения об убийстве В. Мирбаха поповцы больше давили на ЦК ПЛСР, а не наоборот. Решаясь на участие в выступлении, они, конечно, стремились получить санкцию или приказ ЦК на него, хотя, быть может, лишь в той степени, в которой, как они чувствовали, ЦК ПЛСР не откажется от их акции. Эта санкция могла поступить к ним от самой М. А. Спиридоновой, имевшей личные отношения с Я. Г. Блюмкиным, или через других левоэсеровских руководителей, тесно связанных с матросами. Но, скорее всего, этой фигурой был П. П. Прошьян, всегда державший „руку на пульсе“ настроений матросов, и которому, по словам М. А. Спиридоновой, принадлежит „инициатива мысли акта с Мирбахом“. Во время событий он, представляя логику поведения матросов, один из немногих владел собой, действовал наступательно, после неудачи в Москве стремился связаться с державшим свой штаб на яхте „Межень“ Волжской флотилии М. А. Муравьевым и т. п. Другое дело, что матросы терялись, обнаруживая, что перепутали июль 1918 г. с июлем и октябрем 1917 г. Левоэсеровские руководители проявили в июле и октябре 1917 г. нерешительность гораздо большую, чем большевики, и накануне акции, обвиняя большевиков в измене Октябрьской революции, похоже, склонны были крайними мерами показать свою верность революции. Кроме того, левые эсеры конкурировали с правыми эсерами в верности эсеровским идеалам. А правые эсеры в лице ЦК только что открестились от теракта своих боевиков, убивших В. Володарского, на который сами же их вдохновили. Партийные верхи в левоэсеровской партии могли не захотеть повторять „предательство“ правоэсеровского ЦК, тем более что они были гораздо ближе к низам и больше подвержены эмоциям, чем дисциплине и рациональным просчётам возможных последствий своих резких шагов».

Мятеж левых эсеров в Москве 6–7 июля 1918 года стал первым эхом новороссийской трагедии Черноморского флота, а также сыграл огромную роль, как в развязывании Гражданской войны, так и в становлении однопартийной большевистской системы. Любопытно, что если в Москве именно матросы-черноморцы являлись основной боевой силой мятежников, то в начавшийся в тот же день мятеже левых эсеров в Ярославле, их собратья матросы Черноморского флота, во главе с известным севастопольским большевиком Н. А. Пожаровым, наоборот, сыграли главную роль в подавлении этого мятежа. Более того, эти же матросы-черноморцы затем сыграли решающую роль и в подавлении эсеровского мятежа в Муроме.

Восстание левых эсеров в Москве имело и свое продолжение. Уже 10–11 июля в Симбирске поднял мятеж командующий Восточным фронтом Красной армии, левый эсер М. А. Муравьев, но и этот мятеж удалось ликвидировать достаточно быстро. Отметим, что в аресте М. А. Муравьева так же участвовали матросы. Кроме этого М. А. Муравьев, начиная мятеж, рассчитывал на поддержку, находящегося на фронте матросского бронепоезда с отрядом матроса-анархиста А. В. Полупанова, но тот в последний момент отказался поддержать мятежников.

В июле 1918 года началось повсеместное разоружение боевых дружин левых эсеров даже в тех городах, где они вели себя относительно спокойно: в Петрограде, Витебске, Владимире, Орше.

Что касается Балтийского флота, то роспуск петроградскими большевиками, находившегося под влиянием левых эсеров, Кронштадтского Совета, массовых протестов не вызвал. На кораблях комиссары организовали митинги с разъяснением и осуждением действий левых эсеров и сообщением о том, что их партия отныне объявлена вне закона. Матросов, членов партии левых эсеров, призывали покинуть ее ряды и вступить в большевики. В результате, часть левых эсеров в бушлатах переписались в анархисты, другие же объявили себя беспартийными. Но авторитета данная акция большевикам не прибавила, т. к. она ущемляла «матросскую демократию».

Что касается матросов, то они были все еще очень крепко связаны с Октябрьской революцией, а она, как им представлялось, все больше и больше демонстрировала свое мировое значение и это сдерживало матросов от полного разрыва с большевиками. А поэтому, как и в Петрограде, во время «мятежа» Минной дивизии, так и во время событий 6 июля в Москве, большевистски настроенная часть матросов выступила против матросов – левых эсеров, несмотря на флотскую солидарность. Так, здание ВЧК, занятое матросами-поповцами, очищал именно отряд балтийцев во главе с матросом-большевиком А. Я. Поляковым. Он же послал своих матросов очищать от поповцев телеграф и почтамт. Наконец, этот же отряд разоружил в Химках, прибывших на подмогу к Попову из Петрограда матросов-левых эсеров. Активное участие в охране от поповцев Кремля, а также Большого театра с делегатами 5-го съезда принимали уже известные матросы-большевики П. Д. Мальков и М. Д. Цыганков.

Любопытно, что мятеж левых эсеров в Москве отказались поддержать, находившиеся на фронте с войсками генерала П. Н. Краснова матросы отряда А. Г. Железнякова и его друга левого эсера В. И. Киквидзе, несмотря на их резкую оппозицию наркому Н. И. Подвойскому.

В ноябре 1918 года, приехавший в Петроград председатель ВЦИК Я. М. Свердлов в течении нескольких часов выступал в местном матросском клубе, призывая матросов к верности большевикам: «Моряки Балтийского флота по примеру своей постоянной революционной деятельности будут с той же энергией продолжать новое строительство нового социалистического строя». Насколько это ему удалось нам неизвестно…

Историки революции давно нащупали существенную связь между мятежами правых эсеров (прежде всего, офицеров) в Ярославле, Симбирске, Муроме и в ряде других поволжских городов, с выступлением левых эсеров 6–7 июля в Москве. Ряд офицеров – участников правоэсеровских мятежей открыто считали московское выступление «своим». Обычно поиск координации антибрестовских выступлений правых и левых эсеров происходил по верхам, на уровне их ЦК. Однако контакты правых и левых эсеров имели и низовую основу, тогда как верхам мешали идеологические противоречия и былые личные обиды.

Есть определенные основания считать, что и в контактах с правыми эсерами большую роль играли именно революционные матросы. Причиной этому является огромный масштаб Волжского бассейна, где планировались антибрестовские выступления, а также «пароходный» характер начавшейся здесь Гражданской войны. Роль матросов в этих выступлениях требует отдельного специального исследования. Например, М. А. Муравьев начал мятеж в окружении матросской охраны на борту парохода «Межень», который сопровождали еще два вооруженных парохода Волжской флотилии. Но если матросскую составляющую выступления М. А. Муравьева можно объяснить его прежними флотскими связями в Одессе, то участие матросов в мятеже правых эсеров в Ярославле является закономерным следствием общей роли матросов и в мятеже левых эсеров в Москве.

Отметим, что главной фигурой выступления правых эсеров в Ярославле был полковник А. П. Перхуров, который ранее служил… в матросском отряде Д. И. Попова. Историки считают, что А. П. Перхуров попал к поповцам «по линии» анархистских клубов. Так, хорошо знавший А. П. Перхурова, правый эсер В. Ф. Клементьев впоследствии писал о попытках координации антибольшевистских действий через анархистские клубы с матросами. Скорее всего, в данном случае он имел именно поповцев. Вообще считается, что Д. И. Попов, в отличие от других вожаков матросских отрядов, отличался близостью к бывшим офицерам, а они, в свою очередь, отзывались с симпатией о его военном таланте. Кстати, матросы-леворадикалы хотя и считали правого эсера Б. В. Савинкова своим врагом, но уважали его, как профессионала-террориста. Не случайно арестованные почти в одно время савинковцы и поповцы, в тюрьме сразу же установили самые дружеские отношения.

Возможно, что политическая интрига здесь была еще более серьезная. По линии офицерских связей матросов могли ознакомить с антисоветскими планами Англии. Например, доподлинно известно, что английский разведчик С. Рейли имел связь с Д. И. Поповым и именно им был предупрежден о начале мятежа. Очень вероятно, с британскими агентами контактировал Я. Г. Блюмкин и близкие к нему матросы. Неудивительно, например, что, когда накануне выступления в отряд Д. И. Попова поступил сигнал о возможности убийства В. Мирбаха, матросы-чекисты, обычно проявлявшие сверхбдительность к подобного рода сигналам, в данном случае им не заинтересовались. Поэтому вполне объяснимо, почему после поражения, матросы отряда Попова бежали именно на север-восток по Ярославской дороге в объятый правоэсеровским мятежом Ярославль. Кстати, в самом Ярославле, с началом выступления правых эсеров, к нему присоединилось около 400 матросов Волжской флотилии.

В целом, участие в мятежах лета 1918 года, окончательно подорвало единство матросов. Отныне они уже никогда не будут едины…

Глава третья
«Буза» 2-го флотского экипажа

Если весной против большевиков по большей части бузили балтийские матросы, то после подавления выступления Минной дивизии, на Балтике наступило временное затишье. К осени 1918 года балтийцы, в отношении Брестского мира с Германией, несколько поутихли, занявшись активной борьбой с контрреволюцией в регионах, то для черноморцев последствия Брестского мира еще кровоточили. Они все еще не могли простить Москве гибель в июне 1918 года Черноморского флота в Новороссийске, затопленного во избежание возможного его захвата немцами, по приказу В. И. Ленина. Затопив свои корабли, революционные матросы-черноморцы разошлись по всей России. Кто-то ушел Северный Кавказ в части Красной армии, кто-то подался в Волжскую флотилию, многие примкнули к махновскому движению или влились в различного рода, левоэсеровские, анархистские, повстанческие отряды или в откровенные банды.

Так на рынках Петрограда осенью 1918 года нередко можно было увидеть о много матросов-черноморцев, занимающихся спекуляцией корабельными продуктами и казенным обмундированием. При этом любые попытки поумерить их аппетиты по нормам снабжения автоматически приводило к конфликтам недавних союзников по Октябрю. Об этом не раз писали «Известия Кронштадтского Совета». В отличие от петроградских матросов, их более удаленные от столичных соблазнов кронштадтские коллеги, отличались более сознательным отношением к своему революционному авторитету, поэтому разворованием воинского имущества и продовольствия занимались значительно меньше.

Неформальное объединение прибывших на Балтику мобилизованных черноморцев возглавил, ставший популярным в ходе обороны Крыма от немцев, левый эсер матрос Я. А. Шашков. Любви к большевикам Шашков не испытывал, хотя бы потому, что еще в июне 1918 года, будучи делегатом от Черноморского флота на 5-м Всероссийском съезде Советов, был ими арестован в составе всей делегации левых эсеров, в связи с тогдашним левоэсеровским мятежом в Москве.

К этому времени флот отстоял свое право призывать мобилизованных матросов для дальнейшей отправки их, по мере формирования, на фронты хотя бы группами. До этого у Реввоенсовета было намерение отправлять матросов поодиночке сразу в красноармейские части. Разумеется, немногочисленные группы матросов не могли идти ни в какое сравнение, с крупными автономными матросскими отрядами начала 1918 года. Но все же это был некоторой компромисс, т. к. матросы упорно не желали идти поодиночке в пехоту и всячески этого избегали. При этом большая часть возвращаемых на службы матросов стремилась все же всеми правдами и неправдами вернуться именно на флот.

Кроме того, если братва проиграла битву Реввоенсовету на сухопутном фронте, то на кораблях, матросы все еще держали оборону в защиту своих прав. Это повлияло на то, что Балтийский флот, сосредоточенный в Кронштадте и Петрограде, представлял собою довольно необычную картину. Не только матросы, но даже командиры кораблей, включались в состав команд, исключительно в зависимости от симпатий судовых комитетов и команд. Так, главный комиссар Балтийского флота И. И. Флеровский 11 июня доносил в Морской наркомат: «Самочинность приемки моряков на корабли, и на мелкие суда в особенности, сопровождается тем, что на одном судне принимают только большевиков, на другом – только не большевиков, на третьем – только эстонцев». И. И. Флеровский безуспешно пытался добиться, чтобы прием матросов осуществлялся специально созданным бюро по найму, а не судовыми комитетами. Но в этом не преуспел.

После объявленной мобилизации, на корабли, из мобилизованных 14 тысяч, попало только две тысячи матросов. При этом к началу ноября, основная их масса находилась в Кронштадте. Тысячи матросов размешались в казармах флотских экипажей. Обучение корабельным воинским специальностям к этому времени велось уже из вон рук плохо. Еще хуже обстояло дело со строевой подготовкой. Поэтому большую часть времени мобилизованные матросы были предоставлены сами себе. Надо ли удивляться, что они целыми днями организовывали бесконечные митинги, обсуждая на них все насущные вопросы. Именно на этих митингах обнаружилось, что новое матросское пополнение не являются уже опорой большевистской власти на флоте, а являются выразителями претензий к этой власти, высказываемых на местах. Именно на этих кронштадтских митингах началось проявляться матросское возмущение политической и экономической политики Советской власти в отношении крестьянства, хотя еще и в рамках бытовых вопросов. Тот факт, что политический характер недовольства мобилизованных принял свою особо острую форму именно в находившемся в Петрограде 2-м Балтийском флотском экипаже, был, разумеется, не случайным. Именно матросы 2-го Балтийского флотского экипажа еще в 1917 года отличались антибольшевистскими, проэсеровскими и анархистскими настроениями. Именно там некогда размещался штаб матросского анархизма во главе с братьями Железняковыми, именно матросы этого экипажа отличались особой жестокостью расправ с «контрой», склонностью к грабежам, склонности к алкоголю и наркотикам. Традиции антибольшевистских настроений особенно проявились во 2-м Балтийском флотском экипаже и во время январского бунта 1918 года. Тогда, успокаивать разбушевавшихся братков, ездил ближайший соратник В. И. Ленина В. М. Бонч-Бруевич, который до конца своей жизни сохранил память об этой поездке, как о самом страшном эпизоде своей жизни. Эти анархистские традиции 2-го Балтийского флотского экипажа осенью 1918 года продолжили, как мобилизованные через экипаж матросы старших возрастов, так же быстро впитывающая их леворадикальную идеологию мобилизованная молодежь, из числа которой во 2-м флотском экипаже формировались матросские части, прежде всего, Отдельная морская десантная бригада и оставшиеся в Петрограде матросы 1-го Морского берегового отряда. В довершение всего 2-й Балтийский экипаж прибыло по мобилизации четыре тысячи матросов-черноморцев, обозленных на большевиков за уничтожение Черноморского флота в Новороссийске.

* * *

13 октября, прибывшие по мобилизации матросы, устроили во 2-м Балтийском флотском экипаже очередной митинг, на котором потребовали разрыва Брестского мира, отказа от уплаты контрибуции, «матросского похода на Украину» для изгнания германских оккупантов. Был выдвинут лозунг «истинной власти Советов без большевистских комиссаров». Выработанная антибольшевистская резолюция была одобрена на митинге во 2-ом экипаже. С антибольшевистскими речами выступили на митинге матросы-члены Петроградского комитета левых эсеров Мозжухин, Хаскелис и бывший офицер Дедов. Под восторженные крики, братва приняла антисоветскую резолюцию. Пытавшихся протестовать комиссаров Балтийского флота И. И. Флеровского и Б. Фрунтова матросы пинками согнали с трибуны, а своих комиссаров – арестовали. Всего в митинге участвовало более четырех тысяч матросов. Отметим, что в большинстве своем, это были вовсе не молодые матросы, а матросы старших возрастов, прошедшие Первую мировую войну и участвовавшие в февральской и Октябрьской революциях. В конце 1917 – начале 1918 года они демобилизовались и разъехались по домам, и вот теперь снова были мобилизованы. За время своего пребывания на родине, они успели увидеть, чем занимается Советская власть на местах, и увиденное любви к большевикам у них не прибавило.

14 октября матросы 2-го флотского экипажа устроили митинг уже на Театральной площади, а потом ворвались в Мариинский театр, где в это время шла опера Вагнера «Валькирия», забрали оркестрантов и под их музыку двинулись к кораблям на Неве, чтобы призвать команды примкнуть к ним. Увы, к этому времени команды, стоявшей в Неве, Минной дивизии были уже серьезно зачищены после мятежа Минной дивизии в мае-июне 1918 года.

Второй раз ввязываться в политическое противостояние матросы с миноносцев уже не хотели. Поэтому призывы к новому мятежу на эсминцах сочувствия не встретили. При этом. Поступившие на службу по вольному найму матросы со стоявших на Неве эсминцев, не поддержали 2-й флотский экипаж не столько из-за идейных расхождений, сколько из-за политической апатии, а также из-за своеобразной «революционной ревности», «революционной зависти» к ветеранам. За это они, пожалуй, чуть ли не единственный раз удостоились похвалы от властей.

Разумеется, не случайно именно 14 октября в городе состоялась и Петроградская левоэсеровская конференция. На конференции зачитали и одобрили матросскую резолюцию, призвав к единению с балтийцами. Левые эсеры действительно сыграли немалую роль в провоцировании выступления матросов. Так, накануне выступления 2-го Балтийского экипажа, 2–7 октября, в Москве прошел 4-й съезд левоэсеровской партии. Съезд в целом одобрил идеи сидевшей в заключении в Кремле М. А. Спиридоновой, которая в письмах к съезду по-прежнему утверждала, что партии не следует отмежевываться от убийства немецкого посла Ф. Мирбаха 6 июля 1918 г. и следует бороться с психологическим привыканием масс к насилию со стороны большевиков. Ряд историков полагает, что черноморцы 2-го Балтийского экипажа действовали в тесном контакте со своим соратником по обороне Крыма, известным левым эсером Я. Г. Блюмкиным (командовавшего тогда одним из матросских отрядов). Дело в том, что после убийства германского посла Ф. Мирбаха (совершенного вместе с матросом-черноморцем Н. Андреевым) Я. Г. Блюмкин скрывался в Петрограде.

…После непродолжительной демонстрации по улицам Петрограда, сопровождавшейся некоторыми антибольшевистскими эксцессами, матросы 2-го Балтийского флотского экипажа возвратились в казармы, с намерением завтра выступление продолжить завтра. При этом большая часть матросов, к этому времени уже находилась в серьезном подпитии. При этом, по обыкновению, никакой охраны экипажа выставлено не было.

В данном случае матросы, как и всегда раньше, остались верны своей наивности и безалаберности. Они все еще жили воспоминаниями весны 1917 года, когда достаточно было провозгласить некий лозунг, вбросить его в массы, обозначить при этом некое движение, после чего, подустав, предаться отдохновению, совершенно не думая, что же их ждет завтра, и что следует предпринимать в развитие своего выступления.

Понимая, что на следующий день протрезвевшие матросы могут забыть про музыкальные инструменты и взяться за оружие, Петроградские власти не стали терять время. Ночью около полусотни верных большевикам матросов и красноармейцев окружили экипаж и, без всякого сопротивления, арестовали еще не проспавшихся зачинщиков. Уже днем одиннадцать организаторов выступления были расстреляны Петроградской ЧК. Был арестован, но не был расстрелян и левый эсер матрос Я. А. Шашков.

Отметим, что, несмотря на очередной антиправительственный демарш матросов, большевики в несостоявшемся мятеже обвинили вовсе не их, а левых эсеров. Так заместитель председателя Петроградской ЧК Н. К. Антипов, выступая на собрании Петроградского Совета 15 октября, заявил: «Все резолюции и весь план фарсового восстания был разработан на конференции левых эсеров, где присутствовали представители правого левоэсеровского лагеря и один монархист. Там же решено послать своих представителей для поднятия восстания в воинские части…» В соответствии с этой информацией, была принята следующая резолюция собрания Петросовета: «Авантюра 14 октября была жалкой копией с жалкого июльского мятежа… матросы, красноармейцы отвернулись вчера от авантюристов так же, как они отвернулись от них в июле в Москве и во всей России». В газетах сообщения о выступлении матросов 2-го Балтийского экипажа также назывались «левоэсеровской авантюрой». Писали, что эта авантюра левых эсеров будет еще «почище московской», прозрачно намекая на левоэсеровский мятеж в Москве 6–7 июля 1918 года. Одновременно была организована и пропагандистская компания, в ходе которой те же газеты печатали покаянные обращения бывших левых эсеров о недопустимости выступления против большевиков в условиях классовой борьбы. В целом официальная версия выстраивалась так, что именно эсеры задумали коварные планы, но они не нашли поддержки в матросской среде и, таким образом, матросы их чуть ли сами не сорвали эсеровские происки. Разумеется, это была не вся правда. Какую бы работу левые эсеры ни вели, успех её целиком определялся обстановкой на флоте и настроениями матросов. К этому времени Советская Россия потеряла все флоты, и «погода» всего флота окончательно стала создаваться на Балтике. Балтийский флот, пережив потерю своих военно-морских баз из-за Брестского мира и связанный с этим мятеж Минной дивизии, в вопросах комплектования и в бытовом отношении был, по сути, предоставлен самому себе. Власти, обнаружив, что революционный авторитет моряков, завоеванный ими в 1917 году, имеет тенденцию проявляться в антибольшевистских выступлениях, предпочитали не трогать их, лишь бы они не активничали в политике.

Отметим, что среди тех матросов, которые ночью ворвались в казармы 2-го флотского экипажа и арестовали заговорщиков, были и молодые матросы с кораблей Минной дивизии.

Председатель Совнаркома Союза коммун Северной области Г. Е. Зиновьев, выступая на заседании Петроградского Совета 16 октября, так говорил о «перевоспитавшихся матросах Минной дивизии: „Они поступали всегда с определённой серьёзной рекомендацией как от профсоюза или политической партии, или крестьянского комитета бедноты. Конечно, я не говорю, что все они поголовно ангелы, но громадное большинство до сих пор выполняло долг, который они брали на себя“». Г. Е. Зиновьев даже поставил матросам Минной дивизии в заслугу подавление «мятежа Минной дивизии».

В целом же попытка противопоставить «новые» матросские кадры старым, в связи с мятежом 2-го Балтийского флотского экипажа, была вызвана лишь сиюминутным положением дел, и поэтому сразу же вошла в противоречие с долговременным факторам, отложившимся в общественном сознании – признания высокой роли матросов в революции. Это признание было особенно значимо в свете приближающейся первой годовщины Октября. Поэтому уже на следующий день, на массовом матросском митинге в Морском корпусе, куда прибыло до десяти тысяч революционных матросов (зал не мог вместить всех желающих), это сыграло важную роль. В своей речи на митинге Г. Е. Зиновьев не только, не вспоминал об измене «новых кадров», а вообще, как мог, умалял вину 2-го флотского экипажа и откровенно заигрывал с матросами, всячески превознося их роль, как «красы и гордости» Российской революции.

* * *

Отметим, что большие «круги» по России после выступления 2-го Балтийского флотского экипажа пошли именно из-за высокого революционного авторитета матросов. Петроградский обыватель считал, что выступление 2-го флотского экипажа могло произойти только в защиту идеалов 1917 года. Поэтому обыватель и воспринимал малейшее выступление матросов (как недавней главной опоры Советской власти) против этой власти, как свидетельство ее непрочности. Вместе с тем, положение обостряла и проводившаяся в это время политика красного террора (официально действовала со 2 сентября до 6 ноября 1918 года). Как всегда, на всяческие колебания тыла особо болезненно реагировали на фронтах. Именно поэтому фронтовые армейские комиссары (Б. П. Позерн и другие), которых очень раздражала вызывающая независимость и привилегии матросов, не были склонны к компромиссам и требовали, воспользоваться ситуацией, чтобы полностью ликвидировать матросскую вольницу.

Отношение большевистского руководства к выступлению матросов выразил, прибывший в Петроград Троцкий. На митинге мобилизованных красноармейцев и матросов, собравшем 19 октября свыше шести тысяч человек в Народном доме, он заявил: «Знайте, товарищи, что, когда нам сообщили о восстании моряков в Москву, – мы ответили, что это дело рук англичан, французов, американцев и японцев, или же белогвардейцев и левых социалистов-революционеров». «Разницу между ними, – утверждал Троцкий, – „нельзя теперь отличить“». Смысл отношения Л. Д. Троцкого к выступлению населения Петрограда тогда определило, как лозунг: «Милость обманутым, горе обманувшим». Соответственно обманутыми определялись матросы.

«Горе» обманувшим их отвлеченным «буржуям» и более конкретным вдохновителям, левым эсерам, выражалось в новом усилении красного террора.

Установка «милость обманутым» выражалась в основном в предоставлении в короткий срок мобилизованным матросам дополнительных помещений для их размещения, в решении многих вопросов с обеспечением их обмундированием, продовольствием и др. Важным мероприятием в данном контексте стал концерт, организованный для матросов в Мариинском театре 19 октября. Перед концертом все собравшимися под звуки оркестра спели «Интернационал», затем с приветствием словом к «альбатросам революции» обратился А. В. Луначарский. Среди выступавших в тот день перед матросами со сцены были Ф. И. Шаляпин и других лучшие артисты Петрограда. Однако легко «умилостивить» матросов большевикам не удалось. Матросы 2-го флотского экипажа весьма болезненно переживали расстрел своих активистов и вообще напряженную обстановку в Петрограде.

В те дни обозначился, по сути, ещё один этап противостояния матросов и власти. Как и раньше нередко бывало, при значительных волнениях в Петрограде – на них незамедлительно начинал остро реагировать Кронштадт. Из сообщения представителя большевиков от 19 октября 1918 года об обстановке в Кронштадте: «Настроение подавленное, мобилизованные требуют оружия и после митинга в Морском манеже хотят идти в Арсенал за оружием. Среди мобилизованных матросов агитируют, главным образом, левые эсеры, требуют освобождения Шашкова, предлагают идти на Петроград».

На следующий день, 20 октября, Г. Е. Зиновьев сделал внеочередное заявление на заседании Петроградского Совета: «Господа белогвардейцы и левые эсеры не успокаиваются и в ближайшие дни они готовятся еще раз поднять мятеж. Свою попытку вызвать возмущение в данном случае наши враги стараются перенести теперь в красноармейские части… То, что было предпринято нами в смысле подавления врагов Советской России два месяца тому назад, покажется детской игрушкой. Пусть эти господа, которые посеяли смуту 14 октября среди моряков, не говорят нам, что мы их не предупреждали». С мест в ответ на эти слова Г. Е. Зиновьева раздавались крики: «Да здравствует красный террор!»