Текст книги "Сталин и Военно-Морской Флот в 1946-1953 годах"

Следует признать, что помимо личных обид Н.Г. Кузнецова, понижение статуса самым серьезным образом сказалось на решении финансовых вопросов. Именно отстранения от самостоятельного решения финансовых вопросов, судя по мемуарам, и было наиболее болезненно воспринято Н.Г. Кузнецовым. Если раньше у Наркомата ВМФ была собственная строка бюджета в Госплане СССР, на которую никто никогда не мог покуситься, то теперь ВМС получали лишь долю от финансового «пирога» министерства Вооруженных Сил, т. е. то, что выделил министр и ни копейкой больше. При этом министр мог. В зависимости от ситуации, перенаправлять финансовые потоки от ВМС Особенно это касалось реализации планов кораблестроительной программы. Если раньше Н.Г. Кузнецов мог на равных общаться и решать вопросы с Наркомом судостроительной промышленности, а в случае серьезных разногласий жаловаться на него Сталину, то теперь он должен был записываться на прием к министру судостроения и ждать вызова в приемной, да и то, если этот визит одобрит свой министр. О жалобах на промышленность Сталину также пришлось сразу забыть, так как жаловаться отныне Кузнецов мог только своему непосредственному начальнику – министру Вооруженных Сил. На практике фактически добавились сразу две инстанции – министр Вооруженных Сил, а также утвержденный заместитель начальника Генерального штаба по ВМС в адмиральском звании.

Мы уже говорили выше, что с самого начала Сталин учил и воспитывал своего любимца работать только по строго определенной схеме. Схема была проста: Кузнецов напрямую решал все важные вопросы напрямую со Сталиным. Только Сталин определял размер финансирования ВМФ и проекты будущих кораблей, состав флотов и ближайших помощников Наркома. Надо отдать должное Кузнецову – в данной схеме взаимоотношений он достаточно быстро освоился и неплохо справлялся со своими обязанностями. Но в 1946 году схема была резко изменена. Теперь вместо личного общения со Сталиным, Главкому ВМС надо было самому «пробивать» решение многих вопросов, «вырывать» у армейцев объемы финансирования, искать лоббистов, вступать в некие негласные союзы и группировки, идти на компромиссы, как с промышленностью, так и с теми же армейцами. Это были совершенно другие правила игры, которых Кузнецов не знал. Очутившись без личной поддержки Сталина, без личного доступа к вождю, он совершенно растерялся, не понимая, по его собственному выражению, как «варится кухня». То, что для других военных чиновников давным-давно являлось азами их повседневной деятельности, было для Кузнецова просто дико. Он рвался в Сталину – его не пускали, он. по старинке, пытался говорить с партнерами языком ультиматума – от него отшатывались. В результате он терял единомышленников и никакие дела не решались. Трудно сказать, понимал ли Сталин ситуацию, в которую попал Кузнецов. Если понимал, то почему-то не помог. Если не понимал, значит переоценил психологические возможности своего подчиненного.

Следует сказать, что, когда в 1951 году Кузнецов вернулся к руководству ВМФ, в ранге полноправного министра, у него сразу же все пошло хорошо. Кузнецов вернулся в старую, хорошо ему знакомую систему, где ему все было ясно и понятно. Но как только в 1956 году его снова понизили до уровня Главкома ВМФ, он во второй раз оказался не в состоянии перестроится на более сложную и зависимую систему подчиненности. Таким образом, Кузнецов дважды доказывал, что является прекрасным руководителем в одном случае и никудышным во втором. Вины его в том нет. Если кто и виноват, то это именно Сталин, который настолько крепко вбил в него алгоритм первой системы, что перестроится на вторую Кузнецов уже не смог. Впрочем, думаю, что в такую ситуацию Кузнецов попал не один. Многие молодые сталинские наркомы, как и он, так же не смогли перестроиться с жесткой системы подчиненности лично Сталину, на обычные должностные взаимоотношения.

Позволю себе еще одно небольшое дополнение. На мой взгляд, именно это психологическое бессилие исполнять обязанности Главкома ВМС (ВМФ) и стали одной из причин крайне раздраженного тона его посмертных мемуаров в отношении Сталина. Кузнецов был обижен не столько на свои разжалования и снятия, он был обижен, прежде всего, на то, что учитель, обучив его жить и работать по одним правилам, затем неожиданно поменяв их, заставил его жить и работать по другим. При этом, на этот раз уже ничему неуча и не объясняя. Но это всего лишь мои предположения.

Когда говорят о снятии Н.Г. Кузнецова, почему-то не умалчивают, что одновременно с ним, Сталин снял с должности и его главного оппонента – министра судостроения И.И. Носенко. Если посмотреть биографии Н.Г. Кузнецова и И.И. Носенко, то они схожи, как близнецы – почти ровесники, боевая молодость, получение фундаментального образования и последующее профессиональное становление, а затем одновременный стремительный взлет на наркомовские должности. Это, конечно же, было не случайно. И Н.Г. Кузнецова, и И.И. Носенко Сталин тщательно присматривал, подбирал, а потом одновременно назначал наркомами именно, как неразрывную пару, действующую в тесной связке. Именно на них он рассчитывал в создании Большого флота.

Но сразу после войны, между двумя наркомами началась бесконечные ожесточенные склоки. Известно, что первое время Сталин пытался искать компромиссы между своими бескомпромиссными наркомами, в надежде, что те, все же найдут взаимные подходы. Когда же стало очевидно, что ни принципиальный Кузнецов, ни столь же принципиальный Носенко на уступки друг другу не пойдут, Сталин принял волевое решение – убрать обоих! 19 марта 1946 года И.С. Носенко был освобожден от должности и назначен заместителем министра судостроительной промышленности СССР. Снятие Носенко была таким же вынужденным, как и снятие Кузнецова. Об этом говорит тот факт, что вместо профессионального судостроителя Носенко, на должность министра судостроения Сталину пришлось поставить А.А. Горегляда – прекрасного организатора промышленности, но не судостроителя, а танкостроителя. Было бы наивно думать, что Сталин не понимал неравноценность такой замены. Но он на нее пошел, т. к. И.И. Носенко, также, как и Н.Г. Кузнецова приберегал для того момента, когда придется по-настоящему разворачивать массовое строительство океанского ВМФ. Заметим, что А.А. Горегляд со своими обязанностями, вполне предсказуемо в полной мере не справился. И как только Сталин нашел ему достойную замену – В.А. Малышева, назначенного министром судостроения (с оставлением в предыдущей должности заместителя председателя Совета Министров СССР, т. е. самого Сталина), Горегляд был немедленно смещен.

* * *

А теперь поговорим о тех событиях, которые предшествовали снятию Н.Г. Кузнецова с должности.

Некоторые абзацы в мемуарах Н.Г. Кузнецова относящихся к описываемому времени, напоминают откровенное фрондирование: «…Когда я попадал к Сталину, естественно, я стремился высказать наболевшее и решить самое трудное. Такая непосредственная постановка вопросов тактически была неправильной. Сталин настораживался, недружелюбно поглядывал на меня и слушал с недоверием. С годами это приняло более выраженный характер. Обычно окружавшие его и хорошо знавшие это люди тоже недоброжелательно встречали такие доклады. Они знали, что это могло испортить настроение на весь вечер. А у меня как раз всегда были «неполадки». И, стараясь сделать лучше для дела, я, отправляясь в Кремль, подбирал именно то, что не доставляло удовольствия начальству». Совершенно ясно, что недостатков и нерешенных вопросов всегда хватает в любом ведомстве и ВМФ, здесь не исключение. Их, безусловно, нужно решать. Но специально изо-дня в день докладывать И.В. Сталину о вверенном тебе Наркомате исключительно лишь один негатив, это, мягко скажем, несколько вызывающе. Налицо явно терзавший Кузнецова дух противоречия, о возможных причинах которого мы уже говорили выше.

Следует признать, что в своих посмертных воспоминаниях «Крутые повороты. Из записок адмирала» Н.Г. Кузнецов фактически признается в том, что не смог перестроиться на работу на новом более низком уровне, что привело его к нервному срыву и неадекватному поведению: «Предвоенный период и все годы войны для меня были исключительно тяжелыми, потому что, с одной стороны, надлежало, отбросив все сомнения и отложив философские рассуждения, делать все возможное для победы, а с другой – я не был в состоянии доказать иногда элементарных вещей в деле руководства флотами. «Почему так, а не иначе?» – все чаще и чаще возникало у меня в голове. Это не относилось, так сказать, к генеральной линии, но зарождалось при решении практических вопросов. Закончился этот период, когда в 1946 году был «ликвидирован» Наркомат ВМФ. Я тогда окончательно убедился, что не в моих силах бороться с теми порядками, которые сложились. Ведь я, по существу, сам (на что есть документы), первым предложил иметь единое военное командование – это вытекало из опыта войны. Но то, что было сделано, никак не походило на мои предложения. Окончательно вывело меня из равновесия заявление Кагановича на одном из совещаний по этому поводу: «Следует Наркомат ВМФ ликвидировать за ненадобностью». Так и было записано через пару дней в постановлении… Мои представления о новой организации были сделаны еще за несколько месяцев до проведения ее в жизнь и находятся в архиве, чем я могу подтвердить свою точку зрения того времени. Будучи сторонником единой организации Вооруженных Сил в стране, я в то же время был против значительного сокращения прав Наркома ВМФ, как главнокомандующего по отношению ко всем флотам. Ведь для конкретного руководства флотами ему нужны и все права для этого. Я не понимал и не понимаю сейчас, как можно флоты подчинять одновременно нескольким инстанциям».

Разумеется, что предвоенное и военное время было тяжелым не только для Кузнецова, а для всех военачальников. Кстати для подавляющего большинства из них, оно было намного тяжелее чем для Кузнецова. т. к. они реально воевали на фронтах. Несколько непонятен пассаж автора о неких отложенных из-за войны философских рассуждениях. Странно и то, что Нарком ВМФ признается в том, что он не был в состоянии доказывать элементарных вещей в деле руководства флотом. А ведь это основная обязанность руководителя ВМФ – доказывать руководству государства значимость ВМФ, лоббировать его интересы. Как ты это будешь делать – это твои проблемы. Главное – результат – сильный и боеспособный ВМФ. Если в данном случае Кузнецов прозрачно намекает на Сталина, которому он, якобы, вынужден доказывать элементарные вещи, то подождите! Ведь никто иной, а Кузнецов в своих прижизненных мемуарах «Курсом к победе» в нескольких местах (!!!) повторяет, что Сталин всегда выслушивал аргументы собеседника и если они оказывались весомыми и дельными, то соглашался. Противореча сам себе, Кузнецов в данном случае все окончательно запутывает. Но и это не все! Далее Кузнецов снова наводит темень, утверждая, что непонимание не относилось к генеральной линии (!), т. е. к стратегическим вопросам в жизни ВМФ, но «зарождалось (!?) при решении практических вопросов». Возможно, кто-то поймет, что хотел сказать в данном случае автор. Я не смог.

Ну, а далее самое интересное. Кузнецов почему-то не пишет, какое именно реформирование ВМФ он предлагал. Он пишет, что, якобы, первым предложил создать единое военное командование в СССР, пишет, что его секретные предложения хранятся где-то в архивах, но опять же, толком не говорит, что же конкретно он предлагал. В уже цитированном выше отрывке из книги воспоминаний «Накануне» позиция Н.Г. Кузнецова излагается так: «…объединение Наркоматов обороны и Военно-Морского флота целесообразно. Но каждый вид Вооруженных Сил должен иметь и достаточную самостоятельность. Поэтому, доказывали мы, разумно оставить бывшему Наркому ВМФ, как бы он ни назывался в дальнейшем, широкие права, в том числе, и право обращаться, как в правительство, так и в другие наркоматы».

По логике вещей единым военным командованием в любом государстве может быть только единое Министерство (или Наркомат) обороны. Что касается ВМФ, то в данном случае он становится одним из видов Вооруженных Сил со своим Главнокомандованием и всеми соответствующими этому управленческими структурами. Конечно, можно было бы еще более уменьшить роль ВМФ, низведя его до уровня обычного управления, как это было в 20-х – 30-х годах. Но ведь этого не произошло!

Может и должен ли Главком вида Вооруженных Сил самостоятельно. Через голову Министра обороны и Генштаба решать вопросы в правительстве и других министерствах (наркоматах)? Что касается других министерств, то, например, с министерством (наркоматом) судостроения очень даже может и этому, уверен, никто не думал препятствовать. А вот решение своих вопросов напрямую с правительством – это вопрос. Обычно все вопросы, решаемые с правительством – это вопросы, так или иначе связанные с финансами. Но ведь, включенный в Вооруженные Силы, ВМФ потерял самостоятельную строчку в бюджете страны! Значит, Н.Г. Кузнецов пытался решать финансовые вопросы в обход своего Министерства. Спрашивается, какой министр потерпит, чтобы в обход его с подключением высших инстанций у него раздергивали министерский бюджет, причем не бюджет какого-то второстепенного министерства, а министерства Вооруженных Сил! За подобное во все времена и при любой власти называли «по полной».

Созданная в 1946 году единая военная структура и новая система подчиненности открыто не нравится Н.Г. Кузнецову. т. к. она не похожа на его видение этой структуры и подчиненности. Но что это были именно за предложения, Кузнецов опять почему-то упорно не пишет! А далее следует вообще поразительный пассаж. Высказанное во время обсуждения вопроса о едином военном командовании предложение Кагановича, о ликвидации Наркомата ВМФ, вывело Кузнецова «из равновесия». Заметим, что, если человек выходит из равновесия, значит, он начинает кричать и скандалить. Значит ли это что Кузнецов «взорвавшись» начал истерить? Здесь вообще теряется всякая логика, ведь чтобы выйти из равновесия должны быть веские основания! А Каганович. Если верить Кузнецову, сказал только о ликвидации Наркомата ВМФ, о чем, якобы, Кузнецов, как он сам пишет несколькими строками выше, и сам уже много думал. Так за что же Кузнецов обрушился на Кагановича? За что же ратует капризный Нарком ВМФ, если Каганович предлагает единственно возможное в данной ситуации решение?

Всей этой запутанной истории с раздумьями Кузнецова, последовавшим затем предложением Кагановичем и неожиданным скандалом Кузнецова, на мой взгляд, есть единственное объяснение. На самом деле никаких предложений «наверх», по сокращению своего Наркомата, Н.Г. Кузнецов не давал. Возможно, что-то обсуждалось в кулуарах Главного Морского штаба, но не более того. Именно поэтому предложение Кагановича стало для Кузнецова «громом среди ясного неба». Мгновенное лишение власти полноправного Наркома стало полнейшей неожиданностью, которая и вызвала скандальный «выход из равновесия». Уверен, что спровоцированный Кузнецовым скандал произвел самое негативное впечатление не только на Кагановича, но и на Сталина.

Это вынужден был признать и сам Кузнецов, что причиной его снятия стали во совершенно не профессиональные разногласия. А стиль его поведения. Из мемуаров Н.Г. Кузнецова «Крутые повороты. Из записок адмирала» …фактической причиной снятия меня с должности было, конечно, не мое несогласие с новой флотской организацией. Я думаю, что истинной причиной было и мое искреннее стремление сделать все нужное для ВМС, и всегда выражаемое в настойчивой форме в этой связи собственное мнение. При моем болезненном реагировании на непринятие должных мер, переходившим часто в споры, я оказался неугодным человеком. Я должен был быть снят. Я признал совершенно правильным мое снятие. И тогда же сказал на военном совете, что я, по-видимому, не в состоянии дальше проводить твердую линию руководства Военно-Морскими Силами, так как не сумел доказать свою точку зрения, и поэтому надо назначить нового руководителя».

Печатая эти строки, Н.Г. Кузнецов наверняка рассчитывал, если не на сострадание, тона понимание читателей. Ведь только он радеет за флот, только он не боится отстаивать свою точку зрения, которая, разумеется, всегда является единственно правильной. Все остальные же, наоборот, приспособленцы, угодники и трусы. Как здесь не посочувствовать гонимому адмиралу и не попенять не желающему его понять Сталину.

Сочувствия в данном случае к Н.Г. Кузнецову у меня нет. Ведь он на протяжении своей службы обладал удивительной способностью ссориться и скандалить со всеми окружавшими его представителями власти: со Сталиным и Булганиным, с Кагановичем и Хрущевым, с Жуковым и Исаковым. Даже милейшего Л.И. Брежнева, искренне почитавшего флот и моряков, выгнал из Главного штаба ВМФ в столь унизительной форме, что тот не смог забыть этого унижения до конца жизни. Что и говорить, удивительной самоуверенности и прямолинейности был человек! Полной противоположностью Кузнецову оказался его преемник – С.Г. Горшков. Он не только создал самый великий военно-морской флот в истории нашего государства, но и сумел, на протяжении тридцати лет (!) своего главкомства, сохранять прекрасные отношения со всеми руководителями государства и Министерства обороны. В этом Кузнецов полный антипод Горшкова. Насколько первый был нетерпим и строптив, насколько второй спокоен и доброжелателен. Просто удивительно, как С.Г. Горшков умел находить индивидуальный подход к столь разным личностям, как Хрущев и Брежнев, Косыгин и Андропов, Жуков и Малиновский, Гречко и Устинов. При этом он нисколько не хуже, чем Кузнецов (а скорее всего, намного лучше) отстаивал интересы ВМФ, добиваясь куда большего, чем мог добиться Кузнецов. Согласитесь, что, в конечном итоге для государства менее всего интересны личные амбиции отдельно взятого руководителя, куда важнее реальные результаты его деятельности. В нашем случае Кузнецов выглядит, как капризный любимец Сталина, способный работать только в условиях максимального административного комфорта. Горшков же выглядит, как ответственный руководитель, способный работать на результат при любых обстоятельствах, проявляя при этом качества мудрого политика, искусного дипломата и тонкого психолога.

* * *

Еще в 1945 году на горизонте руководства ВМФ появляется дотоле малозаметная и ничем не примечательная фигура вице-адмирала П.С. Абанькина. Служебный путь П.С. Абанькина был совсем не героическим. В 1927 году, после окончания Военно-морское училище имени М.В. Фрунзе, в 1927–1933 годах проходил службу на Балтийском флоте на линкоре «Парижская Коммуна», учился в школе летчиков в Ораниенбауме (но сам не летал), руководил штабом авиаотряда, авиаэскадрильи и авиабригады. В 1937 году, после окончания Военно-морской академии, назначен военным комиссаром Военно-морского авиационного училища в Ейске. С июня 1939 года служил на Тихоокеанском флоте, где активно занимался выявлением «врагов народа». Затем до 1943 года командовал Амурской военнойфлотилией, с середины 1943 года недолго командовал Онежской военной флотилией, ничем себя не проявив, поэтому в январе 1944 года был отправлен Н.Г. Кузнецовым на Дальний Восток. В сентябре 1944 года был неожиданно назначен начальником Военно-морской академии, не имея для этого ни опыта, ни авторитета.

Закономерен вопрос, почему же при столь явной (мягко скажем) нелюбви Н.Г. Кузнецова к П.С. Абанькину, именно его, в апреле 1945 года назначили заместителем Наркома ВМФ по кадрам. Однозначного ответа на этот вопрос у автора нет, однако, можно предположить, что данное назначение состоялось вне воли Кузнецова. Вряд ли Николай Герасимович выдвинул бы на должность своего ближайшего помощника человека, которого он не переносил на духу и которому не доверял. Ведь должность заместителя наркома весьма специфическая. Если начальник Главного штаба ВМФ являлся «мозгом военно-морского флота», то заместитель наркома был скорее главным инспектором, который занимался проверкой боеготовности флотов и флотилий, выполнял отдельные поручения наркома, в том числе и касающейся аварийных происшествий, и катастроф. А потому, от того, как и что доложит зам наркома наверх зависело порой очень много, в том числе и лично для наркома. Но личные отношения Кузнецова с Абанькиным это одно, а то, что Абанькин не имел в реальности за спиной никакого боевого опыта (непродолжительное командование весьма немногочисленной, наскоро сформированной из гражданских судов Онежской флотилии, не в счет) – это уже объективный показатель негодности его для должности заместителя Кузнецова. Напомним, что Абанькин ни дня не командовал флотом, а потому просто не мог объективно оценивать деятельность того или иного командующего флотом.

Как же мог попасть, вопреки желанию наркома ВМФ, на должность его заместителя такой адмирал, как Абанькин? Единственным человеком, который мог назначить человека на должность заместителя наркома, игнорируя мнение самого наркома, был, разумеется, И.В. Сталин. И сразу же возникает вопрос: для чего такое назначение было нужно Сталину, ведь он прекрасно понимал, что как профессионал Абанькин откровенно слаб, а его неприязненные отношения с Кузнецовым не будут служить пользе дела. Все это так, но в назначении Абанькина имелась своя логика. Дело в том, что в апреле 1945 года никаких сомнений в скором победоносном исходе войны с Германией уже не было. На повестке дня стояла новая война – с Японией. И в этом плане Абанькин мог быть полезен, как человек, достаточно хорошо знавший Тихоокеанский театр военных действий. Как мы помним, он в течение года являлся членом Военного совета Тихоокеанского флота и три года командовал Амурской флотилией.

Будем честными, но любой начальник высокого ранга, всегда старается представить состояние дел в своей «вотчине» в наилучшем виде, сглаживая углы и умалчивая об отдельных недостатках. Абанькин же и был поставлен, чтобы разоблачать такие сглаживания и умалчивания. В данном случае его враждебные отношения с Кузнецовым становились уже не недостатком, а достоинством.

Поэтому поехать на Дальний Восток и вскрыть реальное состояние дел на местах, причем даже с хорошим «перебором», а потом еще и просигналить о выявленных недоработках наверх, минуя своего непосредственного начальника – наркома, Абанькин вполне мог. Отметим, что ездить по флотам, нагоняя страх, выявлять чужие недостатки в работе, писать разгромные справки по проверкам и снимать с должностей командиров различных рангов, Абанькин очень любил и всегда исполнял такие поручения с завидным рвением. В преддверии войны с Японией, лучшего инспектора дел на Тихоокеанском флоте и на Амурской флотилии трудно было придумать, так как Абанькин, уже фактом своего назначения на должность заместителя Наркома по кадрам, был определен играть не в команде Кузнецова, а против нее.

Кроме этого И.В. Сталин понимал, что к 1945 году значительно вырос авторитет и амбициозность его маршалов и генералов, которые вполне могли в обозримом будущем составить очередной военный заговор, по примеру группы Тухачевского (1937 г.) или группы Егорова-Дыбенко (1938 г.). Для предупреждения данной проблемы лучше всего подходила «политика противовесов», когда возле каждого потенциального заговорщика находился специально поставленный человек, пусть не обладающий высокими профессиональными качествами, зато склонный к доносительству, а кроме этого, имевший свои личные счеты с тем, на кого ему предстояло доносить. Такую кадровую политику, никоим образом, нельзя ставить в вину Сталину. Наоборот, это говорит о его незаурядном уме и политической дальновидности в руководстве государством и в расстановке руководящих кадров. Так поступали мудрые правители до него, так будут поступать и после.

Что касается искусства управления людьми, то назначая заместителем к Кузнецову именно Абанькина, Сталин поступил, с государственной точки зрения, весьма разумно. Теперь в руководстве ВМФ, сформировавшейся к этому времени вокруг Кузнецова группе его единомышленников нашелся определенный противовес, с помощью которого в случае необходимости можно было воздействовать на наркома. Такой подход Сталин практиковал, по возможности, во всех наркоматах. Это позволяло держать наркомов в определенном напряжении, а значит и в деловом тонусе, а кроме этого обеспечивало информированность обо всем происходящем в наркоматах.

Что касается и Н.Г. Кузнецова, и близких к нему адмиралов, появление П.С. Абанькина в ранге заместителя наркома, было встречено с тревогой. Все понимали, что неофициальной обязанностью П.С. Абанькина, при его назначении на должность заместителя наркома, являлась роль соглядатая за лояльностью высшего командного звена ВМФ и, в первую очередь, за лояльностью наркома. Писал ли доносы на Кузнецова Абанькин, я не знаю. Возможно, что писал, возможно, что и нет, так как нарком не давал особых поводов усомниться в его личной преданности государству, партии и лично Сталину. При этом весь военно-морской флот знал, что между наркомом и его заместителем существовала давняя личная неприязнь. Что касается Н.Г. Кузнецова, то, внешне сохраняя с П.С. Абанькиным достаточно ровные деловые отношения, к решению важнейших флотских дел он его принципиально не допускал, поручая своему заму, как правило, решение второстепенных и третьестепенных вопросов. Из-за этого реальный авторитет заместителя Наркома по кадрам, следовательно, был весьма невысок. Как мне кажется, на фоне недавней победы в войне, начавшегося строительства нового флота, Кузнецов пребывал в определенной эйфории и где-то потерял бдительность. Что же касается П.С. Абанькина, то он не дремал. Когда практически вместе с Кузнецовым были сняты со своих должностей адмиралы из его «команды» – Алафузов, Галлер и Степанов, то Абанькин сделал еще один серьезный шаг в карьере, заняв в 1947 году должность многоопытного адмирала Л.М. Галлера, став заместителем Главнокомандующего ВМС по кораблестроению и вооружению. Честно говоря, трудно представит себе столь разнопланового специалиста, который бы с одинаковым профессионализмом решал, и специфические кадровые вопросы, и сложнейшие технические и организационные вопросы, связанные с кораблестроением и вооружением всех ВМС. Возможно, что П.С. Абанькин действительно был семи пядей во любу. Только окружающие этого, почему-то не заметили. Что касается Сталина, то назначение Абанькина, было его несомненной ошибкой.

* * *

Кстати, отстранение Н.Г. Кузнецова от руководства ВМФ, то же являлось чем-то из ряда вон выходящим. Это вполне укладывалось в традиционную сталинскую политику периодического «перетряхивания кадров», не дававшей начальникам почивать на прошлых лаврах и «бронзоветь». Например, за 1945–1953 годы трижды менялись наркомы (министры) в НКГБ/МГБ СССР, в Минвнешторге СССР, в Минлегпроме СССР и многих других министерств СССР.

В это же огромно значение для создания будущего атомного ВМФ сыграло то, что после послевоенного упразднения Государственного комитета обороны, ранее подчиненный ему Спецкомитет при ГКО, был преобразован в Спецкомитет при Совнаркоме (а затем и при Совете Министров) СССР. На данный Спецкомитет возлагалось руководство «всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана». Сюда относилось и развитие научно-исследовательских работ, и создание сырьевой базы по добыче урана, и организация промышленности по его переработке, и строительство атомно-энергетических установок, и, наконец, разработка и производство самой атомной бомбы. На Берию также возлагалась организация закордонной разведки для получения информации об урановой промышленности и атомной бомбе. При комитете был создан Технический совет, членами которого являлись прославленные ученые (Иоффе, Капица, Кикоин, Курчатов, Харитон и др.). Непосредственное руководство всеми работами поручалось 1-му Главному управлению при СНК СССР, подчинявшемуся Спецкомитету. Комитет наделялся обширными (исключительными) правами: для обеспечения возложенных на него заданий он мог издавать распоряжения, «обязательные к выполнению для наркоматов и ведомств», имел свой аппарат и финансирование. Создание Спецкомитета – блестящий пример оригинального подхода к решению не только сложнейшей политической и научно-технической, но и управленческой задачи, что позволило в кратчайшие сроки ликвидировать атомную монополию США. Опыт деятельности Спецкомитета сыграл большую роль, как в становлении всего военно-промышленного комплекса СССР, так и в дальнейшем развитии ВМФ, и, прежде всего, в создании первых атомных подводных лодок.

Отметим, что в своих целях полного переформирования СССР Сталин был последователен. В последующие годы от реформирования исполнительной власти он перешел к реформированию власти политической. Так на XIX съезде партии (октябрь 1952 г.) по его предложению Политбюро было преобразовано в Президиум ЦК, состав которого был значительно расширен. Из членов Президиума было выделено Бюро. Состав Секретариата ЦК также был расширен до 10 человек. Государство готовилось к серьезному экономическому, социальному и политическому рывку вперед, именно для этого и искались наиболее оптимальные новые формы управления.

Вместо Кузнецова, во главе ВМФ Сталин поставил весьма опытного и не слишком честолюбивого командующего Тихоокеанским флотом адмирала И.С. Юмашева, который хорошо вписался в новую структуру властной вертикали Вооруженных Сил. Он, в отличие от Н.Г. Кузнецова сразу же хорошо сработался и с Булганиным, и с генштабовскими генералами. Юмашев не имел наркомовских амбиций, поэтому легко вписался в новую командную структуру Вооруженных Сил. О пагубном пристрастии И.С. Юмашева к спиртному, которое через несколько лет сведет на «нет» все его положительные качества, Сталин узнает позднее.

Из воспоминаний Н.Г. Кузнецова: «Когда в 1947 году Сталин на Главном военном совете поставил вопрос о моем освобождении, я не удивился: «кухня уже варилась» Булганиным. Морально я был к этому подготовлен. Сталин назвал моим преемником И.С. Юмашева. В этом я не видел логики. Тихоокеанский флот почти не воевал, и боевого опыта у Юмашева было мало».

Впрочем, в назначении И.С. Юмашева есть своя тайна. По утверждению сына адмирала А.Г. Головко М.А. Головко, сразу несколько ветеранов ВМФ, хорошо знавших его отца (адмирал М.Н. Захаров, вице-адмирал В.С. Чероков, капитан 1 ранга С.А. Завьялов и несколько других), в разное время рассказывали ему, что после снятия Кузнецова в 1946 году, Главнокомандующим ВМФ был назначен… адмирал А.Г. Головко, но через три дня он вновь стал начальником Главного штаба.