Текст книги "Русский город Севастополь: великое мужество, великие тайны"

Город необыкновенного мужества

В годы Крымской войны 1853–1856 годов имя Севастополя стало известно всему миру как синоним стойкости, самопожертвования и необыкновенного мужества. Именно Севастополь в течение целого года сдерживал удар всей тогдашней Европы, истребив под своими стенами лучшие армии мира – французскую, английскую, итальянскую и турецкую. Весь мир был поражен невиданной стойкостью Севастополя, будучи не в силах понять ее истоки. Именно здесь в полной мере проявилась «загадочная русская душа», которую невозможно сломить никакой силой.

Вождями этой невиданной дотоле обороны стали адмиралы Корнилов, Нахимов и Истомин. Именно они вдохнули веру в защитников брошенного на произвол судьбы города, именно они сумели задать столь высокий дух патриотизма и мужества, что его с лихвой хватило до конца обороны. Сошедшие по их приказу на берег моряки привнесли на бастионы то особое отношение к выполнению своего долга, каким во все времена славился наш флот. Сухопутный бастион воспринимался моряками не иначе, как корабль, ведь командовали там их же командиры кораблей, а служба правилась согласно морскому уставу по боцманским свисткам. А потому дрались моряки за бастионы, как за свои корабли, на которых ни при каких обстоятельствах нельзя спускать Андреевский стяг. Впоследствии с каждым днем обороны количество матросов на бастионах из-за больших потерь уменьшалось, но их боевой дух и морские традиции оставались неизменными.

Подойдя к городу, союзники начали окапываться и устанавливать осадные батареи. И вот грянуло 5 октября – день первой генеральной бомбардировки Севастополя и день героической смерти вице-адмирала Корнилова.

Роковую весть о смерти друга Нахимов узнал, когда неприятельский огонь уже начал слабеть. Из рассказов капитан-лейтенанта Асланбекова: «Нахимов, узнав о гибели Корнилова, поехал проститься с ним и, войдя в зал, где лежало его тело, стал целовать мертвого Корнилова и горько плакать».

По распоряжению Нахимова останки Корнилова погребли во Владимирском соборе подле могилы Лазарева. Глядя, как опускают гроб, Нахимов сказал:

– Здесь хватит места еще на одного. Этим третьим буду я!

Как отмечают современники, вице-адмирал не желал пережить оборону Севастополя, твердо решив погибнуть здесь, но не отступить…

Затем погиб контр-адмирал В.И. Истомин. В письме к его брату Нахимов писал:

«Общий наш друг Владимир Истомин убит неприятельским ядром; Вы знали наши дружеские с ним отношения, и потому я не стану говорить о своих чувствах, о своей глубокой скорби при вести о его смерти. Спешу Вам только передать об общем участии, которое возбудила во всех потеря товарища и начальника, всеми любимого. Оборона Севастополя потеряла в нем одного из своих главных деятелей, воодушевленного постоянно благородною энергиею и геройской решимостью… Даже враги наши удивляются грозным корниловским бастионам. Посылаю Вам кусок георгиевской ленты, бывшей на шее у покойного в день его смерти, сам же крест разбит вдребезги. По единодушному желанию всех нас, бывших его сослуживцев, мы погребли тело его в почетной и священной могиле для черноморских моряков, в том склепе, где лежит прах незабвенного адмирала Михаила Петровича и первая, вместе высокая жертва защиты Севастополя – покойный Владимир Алексеевич. Я берег это место для себя, но решил уступить ему…»

А героическая оборона Севастополя продолжалась.

Двадцать седьмого марта 1855 года Нахимов был произведен в полные адмиралы. В своем приказе по Севастопольскому порту он пишет:

«Матросы! Мне ли говорить вам о ваших подвигах на защиту родного нам Севастополя и флота? Я с юных лет был постоянным свидетелем ваших трудов и готовности умереть по первому приказанию. Мы сдружились давно, я горжусь вами с детства…»

Из рассказов капитана Асланбекова:

«Как сейчас вижу Нахимова, его незабвенный тип, верхом на казацкой лошади, в адмиральских эполетах, в фуражке, надетой на затылок, в панталонах, сбившихся от верховой езды чуть ли не до колен, так, что было видно даже исподнее белье. “Здравия желаю, Павел Степанович!” – “Не надобно нам поклонов, нагайку лучше подайте, милостивый государь, у нас здесь порядок должен быть иного рода!” – “Вы ранены?” – “Неправда-с, – отвечал Нахимов, но, заметив на своем лице кровь, прибавил: – Чепуха, слишком мало-с”. “Поцелуй и поклон Вам от императора”, – выкрикнул тогда флигель-адъютант. “Благодарю Вас покорно, но я и от первого поклона был целый день болен-с”. Затем он сделал себе папироску и стал ее курить буквально под пулями, чтобы придать своим матросам куражу и доказать им, что противник плохо стреляет. А потом и вовсе вышел из завала и прошел мимо всех неприятельских траншей с левого на правый фланг».

Из воспоминаний пехотного офицера: «На пятом бастионе мы нашли Павла Степановича Нахимова, который распоряжался на батареях, как на корабле, и ядра свистели около, обдавая нас землей и кровью убитых».

Утром 28 июня 1855 года Нахимов с адъютантами верхом отправился осматривать бастионы. Давая указания, он доехал до Малахова кургана. Поговорив с матросами, взял подзорную трубу и поднялся на банкет. Его высокая фигура в адмиральских эполетах была прекрасной мишенью для стрелков неприятеля. Бывшие рядом офицеры попросили его поберечься. Нахимов им не ответил, молча рассматривая в трубу позиции неприятеля. Рядом с ним просвистела пуля.

– Они сегодня довольно метко стреляют! – заметил Нахимов.

В этот момент грянул новый выстрел, и адмирал без единого стона упал на землю.

Из воспоминаний казачьего офицера:

«28 июня 1855 года, на Малаховом кургане, Нахимов отдал приказания начальнику батареи и пошел прямо на вершину бастиона. Его догнали офицеры и стали всячески удерживать, зная, как он в последнее время ведет себя под огнем. Но Нахимов отстранил их и взял подзорную трубу. Его высокая сутулая фигура в золотых эполетах была бросающейся в глаза мишенью прямо перед французской батареей. Офицеры и адъютант сделали еще последнюю попытку предупредить несчастье и стали убеждать Нахимова хотя бы пониже нагнуться или зайти за мешки, чтобы смотреть оттуда. Нахимов не отвечал и все смотрел в трубу в сторону французов. Просвистела пуля, уже явно прицельная, и ударилась около самого локтя Нахимова в мешок с землей. “Они сегодня довольно метко стреляют”, – сказал Нахимов. И в этот момент грянул новый выстрел. Адмирал упал на землю как подкошенный и без единого стона. Штуцерная пуля ударила прямо в голову, пробила череп и вышла у затылка».

В сознание Нахимов уже не приходил. Его перенесли на квартиру. Прошел день, ночь, снова наступил день. Нахимов лишь изредка открывал глаза, смотрел неподвижно и молчал. Утром 30 июня его не стало. Вокруг дома в молчании стояла толпа моряков и горожан. Вдали грохотали пушки.

А затем были похороны. Адмирала погребли там, где он и желал, в ногах у своих боевых товарищей: Лазарева, Корнилова и Истомина. Гроб с его телом был покрыт прострелянным и изорванным флагом «Императрицы Марии», под которым он вел эскадру в день победного для него Синопского сражения…

Верил ли Нахимов, что можно отстоять Севастополь? До сегодняшнего дня это остается тайной. Те, кто близко знал адмирала в те дни, говорят однозначно: нет, не верил. В узком кругу с Корниловым Нахимов не раз и не два говорил, что удержать город невозможно, но невозможно и отдать его. Есть ли еще выход? Оказывается, есть – это смерть. Сомнения в возможности защиты ни на минуту не оставляют Нахимова. Но вот гибнет самый близкий из соратников Корнилов, и Нахимов преображается. Теперь больше никто никогда не услышит от него и намека о невозможности защиты Севастополя. Вдохновляя и одобряя, адмирал уже сделал свой страшный выбор. Теперь он стал спокоен душой. Теперь он знал, что непременно, рано или поздно, ляжет подле своих товарищей. Теперь ему оставалось лишь до конца исполнить свой долг перед живыми и павшими.

Смерть Нахимова потрясла всю Россию. «Нахимов получил тяжелую рану! Нахимов скончался! Боже мой, какое несчастье!» – эти роковые слова не сходили с уст в Петербурге и Москве, Смоленске и Оренбурге…

Лишенный своего вождя Севастополь будет держаться еще несколько месяцев, а затем его защитники перейдут на северную сторону бухты, куда союзники сунуться уже не решатся. Поразительно, но после года боев за Севастополь объединенные армии Европы смогли захватить лишь половину Священного города. Дальше драться у них уже не было ни сил, ни возможности. Севастопольские бастионы перемололи англо-французские войска, и те в бессилии остановились. Так завершится многомесячная героическая оборона города русской славы. Лев Толстой, одним из первых понявший все величие битвы за Севастополь, напишет: «Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, героем которой был русский народ».

До сих пор историки всего мира пытаются найти ответы на вопрос, в чем именно крылись истоки небывалой стойкости защитников города. Увы, не зная истории и тайн священной севастопольской земли, им никогда не найти на это ответа…

Пушкин и Севастополь

Пушкин никогда не был в Севастополе и не был лично знаком ни с Нахимовым, ни с Корниловым. Он был почти рядом, в Георгиевском монастыре, где провел ночь, любуясь на Черное море с высоты взметнувшейся ввысь скалы. В 1828 году поэт решил посетить отдыхавшее в Гурзуфе семейство Раевских. Из Гурзуфа до Георгиевского монастыря он добирается вместе с генералом Раевским на борту вспомогательного судна Черноморского флота. То был бриг «Мингрелия». Командовал же им лейтенант М. Станюкович – будущий адмирал и отец известного российского писателя-мариниста. Из письма Пушкина барону Дельвигу:

«… Из Феодосии до самого Юрзуфа ехал я морем. Всю ночь спал. Луны не было, звезды блистали; передо мною, в тумане, тянулись полуденные горы… “Вот Чатырдаг”, – сказал мне капитан. Я не различал его, да и не любопытствовал. Перед светом я зевнул».

Это был единственный раз, когда Пушкин оторвался от земной тверди.

Несколько часов, проведенных на черноморском бриге, оставили в душе поэта неизгладимый след. Может, именно под впечатлением увиденного и прочувствованного, он сочинил тогда одно из своих лучших стихотворений-элегий:

 
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
 

Однако и сам Севастополь не остался без внимания поэта. Сегодня мало кто знает, что старший брат будущего героя Севастопольской обороны Корнилова Александр был однокашником Пушкина по Царскосельскому лицею. Кроме этого, именно в Севастополе служил в течение многих лет его ближайший лицейский друг Федор Матюшкин, еще мальчишкой получивший прозвище «Плыть хочется» за неистовое стремление к морской службе.

На Черное море Матюшкин попал в числе иных «птенцов» адмирала Лазарева, а потому имя его стоит в одном ряду с именами Корнилова и Нахимова. Да и сам командующий Черноморским флотом всегда ставил их рядом: «…Я разумею преимущественно капитана 2-го ранга Нахимова и капитан-лейтенанта Матюшкина… Они старательные и неутомимые по службе офицеры».

С Корниловым и Нахимовым Матюшкин был дружен. И если с первым Матюшкина объединяла общая петербургская молодость, язвительный ум, то со вторым – холостяцкий быт и неистовое увлечение службой. Из писем Матюшкина: «Что сказать вам о своем быте? Вы знаете Севастополь. Живу я в доме поблизости гауптвахты… стена о стену с Нахимовым и Стодольским…» Еще письмо – и снова слова о Нахимове: «Я живу по-старому – каждый божий день в хижине и на корабле, вечером – в кругу старых братцев – Нахимова, Стодольского…»

Верный старой лицейской дружбе, Матюшкин не прерывал своей переписки с Пушкиным, и тот слал в далекий Севастополь своему товарищу полные юмора письма и дефицитный английский табак, который так любил Матюшкин.

 
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О, волн и бурь любимое дитя!
 

* * *

В черном феврале 1837 года горькая весть о гибели Пушкина пришла на берега воспетой им Тавриды. И командир фрегата «Браилов» Федор Матюшкин самовольно палил в память о друге всеми сорока четырьмя пушками, приспустив в знак траура Андреевский флаг. В те скорбные дни только черноморцы, только севастопольцы осмелились, не таясь, почтить память великого русского поэта…

Отчаянные, полные боли письма летели в те дни из Севастополя в Петербург от Матюшкина к лицейскому товарищу Яковлеву: «…Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев, Яковлев! Как мог ты это допустить?..»

Минули годы, но душевная рана Матюшкина так и не зажила. И часто звучали вечерами в кругу Нахимова и Корнилова бессмертные пушкинские строки…

Свои же думы и мысли Матюшкин доверяет теперь только бумаге: «После смерти Пушкина годы моей жизни пошли однообразней и так, словно разрешился какой-то до сего неразрешимый, но полный надежд вопрос моей жизни… Но и при всем угнетении моем я нашел свою пристань – она здесь, в Севастополе, ибо здесь соделывается величайшее для флота и государства нашего…»

Уверен, что, если бы не случайность (ровно за год до начала Крымской войны контр-адмирал Матюшкин был переведен из Севастополя в Петербург), он бы наверняка разделил участь своих друзей-соратников, положивших головы на севастопольских бастионах.

Жизнь Федора Федоровича Матюшкина, ставшего на склоне лет полным адмиралом и сенатором, была долгой и плодотворной. Но до последнего своего дня он жил лишь воспоминаниями о друге своей безмятежной юности – Александре Пушкине и самом дорогом городе своей жизни – Севастополе. Так великий поэт и великий город слились навсегда в единое, неразрывное целое в судьбе мореплавателя и флотоводца. И это тоже еще одна незримая связь человеческих судеб через севастопольскую землю. Пушкин… Матюшкин… Нахимов… Корнилов… Истомин…

Севастополь был первым…

Великая Отечественная война пришла в Севастополь в 3 часа 15 минут 22 июня. Еще не прозвучал ни один залп на западной границе, еще не погиб ни один солдат, а Священный город уже встретил врага, и первые жертвы на алтаре Великой Отечественной были его…

История сохранила нам имена первых ее жертв. Фашистская донная мина упала на дом и разнесла его в клочья. В огне взрыва погибли: Александра Белова (бабушка), Варвара Соколова (дочка) и Леночка Соколова (внучка). За долгую и кровопролитную войну еще погибнут миллионы и миллионы, но именно этим трем выпала страшная участь открыть скорбный и бесконечный мартиролог. Запомним же и мы их имена!

А 30 октября война докатилась и до стен самого города. И снова предначертание или совпадение? Ведь именно в октябре 1854 года началась Первая оборона Севастополя. Причем, если тогда она началась высадкой войск европейской коалиции на побережье восточной Евпатории, то в 1941 году именно в том же месте танковую колонну врага встретили матросы 54-й батареи береговой обороны Черноморского флота. На наручных часах командира батареи лейтенанта Ивана Заики было 16 часов 35 минут, когда он скомандовал:

– Пеленг 42… Дистанция 35 кабельтовых… По вражеским танкам… Залп!

Так началась Вторая великая оборона, оборона, вновь явившая миру феномен Севастополя.

Многие ли из городов мира могут записать в свои анналы, что под их стенами полегли сразу несколько армий? Только два: Сталинград, где нашли свой конец 6-я немецкая и румынская армии, и Севастополь…

С декабря 1941 года по июль 1942-го Севастополь фактически полностью перемолол сильнейшую в вермахте 11-ю армию лучшего стратега Третьего рейха фельдмаршала Манштейна. Под стенами черноморской твердыни захватчики положили около 200 тысяч своих солдат, почти весь изначальный списочный состав этой армии. Но главное значение ВЕЛИКОЙ обороны Священного города даже не в этом. Подставив свою грудь под удар сильнейшей фашистской армии, Севастополь тем самым спас всю страну!

Спустя годы после окончания войны историки дотошно просчитают возможные варианты развития событий летом страшного 1942 года в случае, если бы немцам удалось с ходу овладеть Севастополем. А таких вариантов получалось всего два. И от обоих даже сегодня невольно пробирает мороз по коже, ведь в обоих случаях вполне мог бы быть изменен весь ход мировой истории…

При первом варианте гитлеровское командование намечало усилить свой главный ударный кулак – армию Паулюса не менее вымуштрованными войсками Манштейна. Что из этого могло получиться, остается только гадать. Вспомним, как наши солдаты, изнемогая, на последнем пределе сил, дрались уже на самом берегу Волги. Чаша весов еще зыбко колебалась. Все могла решить какая-нибудь свежая дивизия или даже полк. А теперь представим только, что вслед за потрепанной 6-й армией на Сталинград накатился бы вал двухсоттысячного отборного манштейновского воинства. Устоял бы Сталинград? Устояли бы мы? Ведь за исходом волжской битвы внимательно следили изготовившиеся к нападению японская и турецкая армии. Падение Сталинграда должно было стать для них сигналом к захвату Дальнего Востока и Закавказья. Сколько миллионов и миллионов жизней пришлось бы положить еще, чтобы остановить эти удары в спину?

При втором варианте развития событий, в случае быстрого захвата Севастополя, 11-я армия Манштейна должна была ринуться на Кавказ к бакинской нефти. Смогли бы удержать ее немногочисленные защитники северокавказских перевалов?

Представим лишь на одно мгновение, что Севастополь пал не в июле 1942-го, а хотя бы на несколько месяцев раньше. Как могли бы развиваться события? Они бы развивались трагически для нас…

Именно в этом я и вижу главную заслугу Севастополя, его великий подвиг перед Россией. Они все были героями – и те, кто погиб, и те, кто попал в плен, и те, кому чудом посчастливилось выжить. Выполняя приказ «стоять насмерть», они выиграли, таким образом, целый месяц. Если к этому добавить, что под Севастополем немецкая 11-я армия понесла огромные потери и до самого конца обороны оказалась прикована к Севастополю, то это только подчеркнет подвиг его защитников. Для Манштейна же это стало Пирровой победой. Его обескровленная и измотанная армия не только не увидела берегов Кавказа, но и вообще ее убрали с этого театра военных действий. 16 июля операция «Блюхер» – переправа через пролив – была отменена Гитлером, и вконец обессиленные дивизии вместе с Манштейном и знаменитой пушкой «Дора» медленно потащились под Ленинград, где их окончательно добили.

Теперь, рассмотрев события 1942 года сквозь призму севастопольской эпопеи, можно с уверенностью сказать, что не было бы обороны Севастополя – не было бы и побед под Сталинградом, Туапсе, Новороссийском, на Кавказе. И в этом величие подвига Севастополя.

Вновь, как и раньше, Севастополь заслонил собой Россию, принеся себя в жертву во имя общей победы.

В дни обороны города в нем был писатель Евгений Петров, тот самый – автор и создатель бессмертного Остапа Бендера. Потрясенный увиденным, он написал:

«87 лет назад каждый месяц обороны был приравнен к году, то теперь к году должен быть приравнен каждый день. Сила и густота огня, который обрушивает на Севастополь неприятель, превосходит все, что знала до сих пор военная история… Города почти нет. Нет больше Севастополя с его акациями и каштанами, чистенькими тенистыми улицами, парками, небольшими светлыми домиками с железными балкончиками. Он разрушен. Но есть другой, главный Севастополь – город адмирала Нахимова и матроса Кошки, хирурга Пирогова и матросской дочери Даши. Сейчас этот город моряков и красноармейцев, из которых просто невозможно кого-либо выделить, поскольку все они герои…»

Мир застыл, ошеломленный новым подвигом Священного города.

Американская «Нью-Йорк Таймс»:

«Оборона Севастополя… была великолепным событием в мировой истории. Теперь мы понимаем, что после Севастополя Москва и Сталинград не могли пасть и что сила русского народа в конечном счете добьется победы. Оборона Севастополя – это достижение духа советского народа, духа, проявившегося в горячей ненависти к врагу и в страстной любви к самому маленькому камню, лежавшему на русской земле…»

Английская «Таймс»:

«Мы отдаем должное блестящему вкладу в общее дело, сделанному Севастополем. Севастополь стал синонимом безграничного мужества, его оборона безжалостно смешала германские планы. В течение длительного времени Севастополь возвышался как меч, острие которого было направлено против захватчиков».

Даже фашистская печать вынуждена была сквозь зубы признать подвиг Священного города:

«Германская армия натолкнулась под Севастополем на героический отпор. Город оказался неприступной крепостью, осада которой не предусматривалась».

Спустя годы участник обороны Севастополя поэт Г. Поженян напишет:

 
… А он горел, и отступала мгла
От Херсонеса и до равелина.
И тень его пожаров над Берлином
Уже тогда пророчеством легла…
 

* * *

Весной 1944 года наша армия вернулась в Крым и подошла к Севастополю. О значении, которое враг придавал Севастополю, говорит такой факт: во главе армии, которой, по замыслу Гитлера, предстояло оборонять город, был поставлен генерал-инженер, крупнейший немецкий специалист в области фортификации и крепостей! За всю Вторую мировую войну это был единственный случай!

Время для подготовки Севастополя к обороне у опытнейшего Э. Енеке было, и он его не упустил! В апреле 1944 года генерал докладывал в Берлин, что Севастополь неприступен!

Солдатам читали его приказ: «Фюрер, приказав оборонять крепость Севастополь, тем самым поставил большую и серьезную задачу… Здесь нет пути назад. Перед нами победа, позади нас – смерть. Мы останемся здесь до тех пор, пока фюрер приказывает нам сражаться на этом решающем участке гигантской мировой борьбы».

Но уже 18 апреля былая самоуверенность Енеке была сильно поколеблена. В этот день части Советской армии вышли на подступы к Священному городу. Была взята Балаклава – древнейший пригород Севастополя. А дальше произошло почти невероятное. Генерал-инженер Енеке запаниковал. В своих телеграммах на имя Гитлера он умоляет о немедленной эвакуации, твердя одно и то же: «Севастополь нам не удержать. На этой земле мы обречены на смерть».

Что же случилось с опытнейшим немецким воякой, прошедшим две мировые войны? Какой страшный знак судьбы явил ему Священный город? Но, прекрасно понимая, что ему грозит за такое поведение, Енеке все же решается на него. Быть может, далеко не глупый командующий 17-й армией понял, что обречена именно эта, 17-я армия, дерзнувшая два года назад посягнуть на русскую святыню. Пришедшая сюда со смертью, она обязана была здесь погибнуть и сама. Спасти ее, по мнению Енеке (а генерал сам участвовал в штурме Севастополя), не могли ни укрепления, ни опыт ветеранов (этого лучшего соединения вермахта) – все они были уже приговорены к смерти самим провидением, а потому генерал и умолял Гитлера разрешить им бежать с этой проклявшей их земли.

Весной 1944 года у стен русской святыни немецкая армия была разгромлена и полностью уничтожена вместе с румынским корпусом. Остатки ее были сброшены под скалы Херсонесского мыса, а там добиты и пленены. Наши войска взяли Севастополь в ходе непрерывного трехдневного штурма. Врагам понадобился почти год, нам – три дня! Чудо? Случайность? Нет! Закономерность! Священный город не желал терпеть фашистскую сволочь в своих стенах. Может, именно поэтому севастопольская земля горела у захватчиков в буквальном смысле? Город исторгнул из себя всю нечисть. Но штурм Севастополя не был легок, и священная земля еще не раз щедро омылась кровью российской.

Пятого мая Сталин дал приказ на штурм Севастополя. Главный удар наносила 51-я армия. Острие ее атаки было нацелено на Сапун-гору. Отвлекающий удар наносила 2-я гвардейская армия. Она атаковала Мекензиевы горы. Одновременно вдоль берега рвалась Приморская армия – ее задача: лишить немцев возможности эвакуироваться. Во главе всей операции – маршал Василевский.

И немцы попались в устроенную им западню! Приняв отвлекающий удар за главный, они перекинули все свои резервы к Мекензиевым горам. Так предопределился исход битвы за Севастополь.

Штурм знаменитой Сапун-горы длился девять часов и был страшно кровав. Сколько я не искал число погибших в этой небывалой по ярости схватке, нигде так и не нашел точных цифр. Да так ли уж это и важно сегодня? Севастопольская земля сама знает, сколько своих верных сынов накрыла она навсегда каменистым пологом.

Красные флаги победы взвились над Сапун-горой на исходе 7 мая. А 9 мая был освобожден и сам город.

Немцы бежали к мысу Херсонес. Отдельные из них пытались было держать оборону у Стрелецкой бухты, но были с ходу сбиты. Все попытки Альмандингера хоть как-то сгруппировать свои войска ровным счетом ни к чему не привели. Солдаты вышли из подчинения и бежали в тщетной надежде спастись туда, где два года назад они добивали раненых и изможденных защитников Севастополя. Каждому воздала священная земля по делам его!

Ровно в полдень 12 мая 1944 года на мысе Херсонес смолк последний выстрел. 25-тысячная колонна пленных гитлеровских вояк потянулась по севастопольским дорогам, еще 20 тысяч заплатили за свое посягательство на святыню жизнями.

Двести пятьдесят суток понадобилось врагу, чтобы ворваться на улицы Священного города. Три дня длился наш штурм. В чем причина столь большой разницы?

Ответ прост: в мужестве российского воина, которому помогала сама севастопольская земля! Ныне поколение фронтовиков уходит. С каждым годом редеют и редеют их ряды. Но остается память о тех, кто защитил Родину, закрыл грудью Священный город.