Текст книги "Священная Книга Тота. Великие Арканы Таро. Абсолютные начала синтетической философии эзотеризма"

Владимир Шмаков
Священная Книга Тота
Великие Арканы Таро
Абсолютные начала синтетической философии эзотеризма

© Издание, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2022

КоЛибри^®

* * *

Каждое Откровение раскрывает целостный аспект Абсолютной Истины; его ядром является Доктрина Абсолютная по природе и исчерпывающая истину, свойственную данной расе, данному циклу истории. Совокупность этих Доктрин есть Верховное Абсолютное Учение об Истине Вечной. Поколения Исполинов мысли собрали воедино эти Доктрины, и неведомый нам Величайший Гений мира обобщил их в стройную систему, Великое Герметическое Учение, скрывавшееся на пути бесчисленных веков от толпы и дошедшее до нас в ореолах мифов под именем Священной Книги Тота, Великих Арканов Таро. Это величайшее наследие минувших веков, живой показатель того, что в пучине прошлого, в седой древности человечества, были достигнуты такие вершины Истины, о которых мы и подозревать не смеем, скрыто густым покровом эзотеризма. Книга Тота есть собрание символов, и достаточно однажды устремить свой умственный взор в их сущность, чтобы сразу почувствовать их великую ценность.

О Египет, Египет! – придет день, когда от твоей религии останется только сказка, сказка невероятная для твоих потомков; сохранятся лишь несколько слов, начертанных на камне, передающих память о твоих великих деяниях…

Гермес Трисмегист

Есть ли большее счастье, большая радость, чем обожать красоту, медленно встающую в далях невозможного?

Кальдерон

Я не в силах перечислить те ночи, которые, весь дрожа, я отдавал познаванию непознаваемого.

Саади[1]1
  Саади. Сад плодовый. Рассказы и поучения / Перевод с персидского Н. Урри. Издание Зин. Львовского, 1914. Саади – персидский философ. Описание его жизни и разбор творений см.: Холмогоров И. Н. Шейх Саади Ширазский и его значение в истории персидской литературы // Ученые записки Импер. Казанского ун-та 1865. Т. I.; а также Saadi Sh. Scroll of Wisdom.


[Закрыть]

Если бы Бог предложил мне на выбор в правой руке всю истину, а в левой единое вечное стремление к истине, соединенное с постоянными заблуждениями, я принял бы во внимание, что сама истина существует только для Бога, и почтительно попросил бы Его отдать мне то, что лежит в Его левой руке.

Г. Э. Лессинг

Предисловие

Я не боюсь людей, ибо не жду и не желаю от них ничего.

Ж. А. Сент-Ив д’Альвейдр[2]2
  Saint-Yves d’Alveydre J. A. Mission de 1’Inde en Europe. La question du Mahatma et sa solution. Paris, 1910.


[Закрыть]

Культура конца XIX века, ее характер и первенствующие стремления суть следствия усилий и исканий человеческого рода за последние восемь-девять столетий. Крестовые походы и рост императорской власти положили предел теократическому направлению жизни Европы, явились заключительным актом эпохи, когда все зиждилось на исключительном стремлении к религиозным идеалам. Первые гуманисты, начиная с Франческо Петрарки и Джованни Боккаччо, положили основание новой эре, воздвигнув новое знамя, поставив новую цель человеческим стремлениям[3]3
  См. Корелин М. Ранний итальянский гуманизм и его историография. Критическое исследование. Москва, 1892.


[Закрыть]. Круг друзей Козимо и Лоренцо Медичи, восприняв идеи Петрарки и Боккаччо, выработал начала мировоззрения, предначертавшего весь последующий ход мировой истории. Поняв бесплодность метафизических изысканий, раз они не связаны с данными эмпирического опыта, гуманисты поставили своим девизом изучение прежде всего того, что может быть исследовано эмпирическим путем. Время расцвета гуманизма и успеха реформации есть начало современной науки, ибо все то, что составляет гордость технической культуры, было достигнуто человеком лишь начиная с XV века. Именно с этой поры все усилия человеческого рода всецело направились к изучению отдельных явлений, к исследованию отдельных вопросов и к созиданию отдельных отраслей человеческого знания[4]4
  Поэтому глубоко справедливо замечание Виндельбанда, что «культура Возрождения началась в индивидуализме».


[Закрыть].

Так продолжалось до конца XVIII столетия, когда произошел великий перелом истории: от изучения единичных вещей человек перешел к стремлению познать их синтез, и век энциклопедистов в преемственной его связи со столпами эмпирической философии есть эпоха созидания человечеством синтеза всего познанного на пути предыдущих веков.

Однако, столь долго придерживаясь исключительно опытного пути, основываясь лишь на внешней, формальной стороне явлений, разум человеческий и теперь, естественно, стал искать синтез в том же самом модусе сознания, стремился найти эмпирический синтез, то есть непосредственно ощущаемую первооснову. Таковой первоосновой явилась материя, и это учение, обобщаемое со всеми различными его частными течениями, есть то, что известно под именем материализма.

XIX век – это эпоха, когда человек стремился утвердить свой гипотетический синтез, стремился выявить его во всей полноте, претворить в реальность и связать со всеми дифференциальными деталями. Этот век есть в действительности лишь заключительный аккорд долгого пути; именно в течение его человеческие искания вылились во вполне определенную форму, достигли, казалось, конечных ступеней своего развития. Настало время, когда, по всецело господствовавшему мнению, оставалось сделать лишь последние заключительные штрихи, чтобы закончить вполне величественный Храм Знания[5]5
  Эти мысли являются характерными большинству философов последнего времени. С особенной яркостью эти идеи развивались Огюстом Контом и Джоном Стюартом Миллем; см. также Тиндаля в его «Фрагментах науки (Tyndall J. Fragments of Science. 1871. P. 362). Насколько наивно было заблуждение крайних позитивистов, особенно ярко свидетельствует хотя бы тот факт, что не прошло пяти лет с тех пор, как О. Конт, наметив пределы науки, поставил среди ignorabimus возможность изучения состава небесных тел, как был открыт спектральный анализ и огромная область неведомого и непостижимого сделалась сразу хотя еще и неизвестной, но уже открытой постижению испытующего человеческого гения.


[Закрыть]. Это было грустное время, потому что само знание человека начало давить его. Все было так ясно, так определенно, что вся будущая жизнь людей должна была, казалось, быть посвящена лишь скрупулезному анализу давно известных фактов. Отдельные открытия, изученные законы и вполне достоверные гипотезы так слились между собой, так проникли взаимно друг в друга, образовали столь совершенно замкнутое целое, что в будущем нечего было ждать сколько-нибудь значительных открытий. Большинство представителей почти всех отдельных отраслей знания человеческого открыто признавали, что век великих гениальных открытий кончен, что будущее истории науки будет лишено ярких красок, что оно будет представлять собой лишь гигантскую совокупность тщательнейших повторных опытов и детальных исследований. Дух живый отлетел от людей, жизнь потеряла всякую ценность, ибо хотя грандиозный успех позитивной науки и техники и давал все удобства жизни, но всем высшим запросам человеческого существа вовсе не оставалось места. Все, что есть в человеке чистого, высокого и прекрасного, этой культурой совершенно игнорировалось, за ним отрицалась всякая реальность, всякая субстанциональная ценность и лишь в лучшем случае терпелось, как забава и отдых, на различных «фабриках удовольствий»[6]6
  См. Лебон Г. Психология социализма.


[Закрыть]. Идеалов не стало, ибо отрицалась самая возможность чего-либо высшего, чем сама жизнь. Тождественность природы синтеза с единичными явлениями породила коллективизм и поставила его на место синтеза; не только индивидуальность, но и личность исчезла; воцарилось царство толпы – этого естественного образа материального синтеза, пародии Синтеза Истинного[7]7
  См. Демчинский Б. Сокровенный смысл войны. Петроград, 1915.


[Закрыть].

Несмотря на пышность формы созданного им знания, человек тем не менее непрестанно наталкивался на противоречия. Он не только откидывал, как иллюзию, даже реальность собственного самосознания, но и чувствовал вместе с тем, что все его знание навеки бессильно дать ответ на какой-либо вопрос, как только он касается сущности явлений. Человечество выстроило грандиозное здание на песке, на раздробленных единичных сведениях, не связанных между собой, оно приняло за основание мир явлений, забыв, что все части его вечно перемещаются по отношению друг к другу. Вот почему, когда извне сферы эмпирического опыта, из глубин духа человеческого, последовал удар, все величественное здание должно было пасть, смытое волнами, хлынувшими из внесознательной стороны человеческого существа[8]8
  Именно об этом и говорит притча Христа о построении здания на песке и на камне (Мф. 7:24–27). Песок разрозненный и неспособный сохранять приданную форму есть олицетворение разрозненных случайных явлений феноменальной природы, камень есть эмблема твердости и устойчивости синтеза, который вместе с тем есть и источник отдельных манифестаций; они рождаются из него, как из камня рождается песок.


[Закрыть]. Человек не сумел сразу создать истинный синтез, он выявил все следствия из начальных постулатов, но он и не пытался подвергнуть их самих анализу, затемняя вопрос или попросту открыто сознаваясь в своем бессилии. «Все известно, все объяснено, все следует одно из другого, но все одинаково непонятно» – вот лозунг минувшей эпохи.

Начало XX века – это переворот во всех отраслях человеческой мысли. Родилось непоколебимое стремление к анализу конечных причин, подверглись изучению все те первоосновы, все те постулаты, на которых зиждилась наука в продолжение стольких веков. Если Периодическая таблица Менделеева перевела химию в совершенно иную, несравненно более высокую плоскость, если внешнее родство элементов стало невольно наталкивать человеческую мысль на единство природы, то открытие радия нанесло смертельный удар всем бывшим дотоле основными космическим гипотезам. И вот в течение каких-либо 20–30 последних лет, за срок совершенно ничтожный в привычном масштабе истории, все основы науки пошатнулись в самых корнях своих. Если время и пространство, эти основные модусы мышления, были поколеблены Кантом, Шопенгауэром, Лобачевским и Риманом, то открытие принципа относительности Эйнштейном[9]9
  См. Хвольсон О. Д. Принцип относительности. СПб., 1914. – Открытие этого принципа относится к 1904–1905 гг.


[Закрыть] и теория М. Аксенова и Германа Минковского[10]10
  М. Аксенов первый создал теорию о природе времени как четвертой координате протяжения. Идеи Аксенова претерпели ту же участь, как и все другие гениальные русские открытия, то есть были осмеяны и забыты. Так продолжалось до тех пор, пока Герман Минковский совместно с Эйнштейном не провозгласил новое учение на съезде естествоиспытателей в Кёльне в 1908 г. и, таким образом, мысли нашего соотечественника не получили блистательнейшего подтверждения. Из трудов М. Аксенова см.: «Трансцендентально-кинетическая теория времени» (Харьков, 1896) и «Опыт метагеометрической философии» (М., 1912).


[Закрыть] окончательно показали нелепость приписывания общепринятым воззрениям на них хотя бы доли реальности. Принцип относительности сделал невозможным самый приступ к учению о пространственности и протяжении во времени как о первичных категориях вселенной, а вместе с электромагнитной теорией света Максвелла он окончательно убил гипотезу об эфире[11]11
  См. знаменитый опыт Майкельсона и Морли, показавший постоянство скорости света вне зависимости от прямолинейного равномерного движения Земли. Работы Лоренца, Эйнштейна, Минковского, Планка и др. совершенно ликвидировали гипотезу об эфире. На русском языке см.: Ла Роза. Эфир – история одной гипотезы / Пер. Хвольсон под ред. проф. О. Д. Хвольсона. СПб., 1914.


[Закрыть]. Материя потеряла субстанциональность своего бытия и претворилась лишь в кристаллизированную энергию через открытие радия и дематериализации материи[12]12
  Из книг на русском языке о дематериализации материи см.: Лебон Г. Эволюция материи; Лебон Г. Эволюция сил / Пер. инж. Бычковского. Петербург, 1911; Беккерель Ж. Эволюция материи и миров / Пер. Г. А. Гуревича. Москва, 1913.


[Закрыть]. Учение об энергии пыталось одно время стать на место материалистических воззрений, но закон энтропии, в связи с бесконечностью вселенной во времени, своей собственной силой, логически делает невозможным само ее существование[13]13
  Закон Карно – Клаузиуса – основной принцип термодинамики был формулирован последним (в 1865 г.) так: «Энергия вселенной постоянна, энтропия вселенной стремится достигнуть максимума». Наука XIX в. пришла к синтетическому выводу, что вся жизнь вселенной, все проявления ее энергии суть следствия разностей потенциалов. Закон энтропии выражается в том, что все формы энергии переходят в теплоту, которая уже не может быть в принципе целиком переведена обратно в механическую энергию. Теплота рассеивается в космическом пространстве, а потому космическая совокупность разностей энергетических потенциалов постоянно уменьшается. Материя есть гигантский резервуар кристаллизированной интроатомной энергии, но все же конечный. Если мир существует вечно, то вся совокупность энергии неминуемо должна была бы уже рассеяться. Очевидно, что в мире, кроме начала, ведущего энтропию к максимуму и вызывающего «смерть теплоты» (Warmetod, по выражению Клаузиуса), должно быть другое Начало, ведущее энтропию к минимуму, то есть вновь создающее разность потенциалов. Что же это за Начало? Наука XX в. остановилась на этом вопросе, и вот здесь-то к ней на помощь теперь должно прийти Герметическое учение об исходных причинах Бытия. Это Начало есть Дух, Истинная Субстанция, Бог. Энергия, теряемая разрушающимся миром, поглощается Космическим Логосом, и обратно, – падение и дифференциация Логоса есть создание материальной вселенной. Оба этих процесса вечны и непрерывны, взаимно друг друга обусловливают и утверждают. Доказательство этой доктрины и составляет цель настоящего труда; о значении закона энтропии в сказанном смысле см.: Максвелл К. Теория теплоты и Джевонс У. С. Основы науки.


[Закрыть]. Таким образом, у величественного здания материалистической науки XIX века, бывшего еще столь недавно, казалось, почти законченным, теперь выбиты все основания[14]14
  Пуанкарэ А. Новая механика и эволюция законов / Пер. Г. А. Гуревича. Москва, 1913.


[Закрыть].

В настоящее время мы вновь переживаем время ломки старого научного здания, но такой ломки, которой не знает история науки и которая по обширности и основательности далеко оставляет за собой все прежние, все, которые выше были нами приведены в виде примеров. Эта ломка, этот неслыханный по своей грандиозности научный переворот прежде всего тем замечателен, что он почти одинаково затрагивает все отделы физики. Ни одна из частей великого научного здания, сооруженного работой нескольких столетий, не остается в прежнем ее виде; все они до основания разрушаются, вся физика заменяется новой. Но это еще не все! Разрушается не только наука, составляющая достояние сравнительно немногих, но в самом корне переиначиваются основные, элементарнейшие представления обыденной жизни, с которыми мы свыклись с малолетства, которые казались не подлежащими никакой критике, никакому сомнению. Разрушаются даже такие истины, которые никогда и никем не высказывались, не подчеркивались, потому что они казались самоочевидными и потому что ими бессознательно пользовались все и клали их в основу всевозможных рассуждений.

Проф. О. Хвольсон[15]15
  Принцип относительности. С. 6–7.


[Закрыть]

Наступающая эпоха бесконечно отлична от только что минувшей; она есть время перелома, подведения итогов, искания новых путей, выявления новых целей. Все виды мышления, все отрасли науки испытали полный внутренний переворот, они изменились настолько, что подчас с прошлым их связывает одно лишь название. Для человека, стоящего вовне этих новых идей, этот великий перелом всемирной истории проходит бесследно, но он не может не чувствовать его, ибо перевороту в сущности соответствует и переворот в форме. Развитие средств сообщения, падение влияния быта, общность форм жизни в различных государствах, уменьшение значения границ, попытки создания международного языка, интернациональность целого ряда организаций, обезличение властей, как центральных, так и местных, чрез видоизменение их в анонимные общества – все это является низшим, внешним отражением духовного стремления человечества к синтезу, к разрушению единичных форм. Великая война, заливающая мир океаном крови, сметающая народы и изменяющая всю жизнь на земле, есть лишь слабый отзвук той великой борьбы, которая происходит в сознании вселенского человечества при столкновении двух великих эпох, бесконечно разнствующих друг с другом.

По закону разделения исторического труда, один и тот же культурный тип, одни и те же народы не могут осуществить двух мировых идей, сделать два исторические дела, и если западная цивилизация имела своей задачей, своим мировым назначением осуществить отрицательный переход от религиозного прошлого к религиозному будущему, то положить начало самому этому религиозному будущему суждено другой исторической силе.

В. Соловьев[16]16
  Соловьев В. Чтения о Богочеловечестве. Т. III, с. 14.


[Закрыть]

Наше время – это сближение того, что еще так недавно казалось совершенно противоположным, навеки разделенным непримиримостью противоречий. Наука и религия, столь долго имевшие лишь потенциальную связь через философию, теперь все больше сходятся между собой и с удивлением констатируют единство мировоззрений. Как в области позитивных исканий разум стал уходить вглубь, в искание синтеза, так и в религиозной сфере люди стали уходить в мистицизм, в сокровенную сущность религиозных учений. Конечный синтез не может не быть единым, а потому конечный мистицизм и конечный научный синтез оказываются неразрывно связанными друг с другом; оба они выливаются в абсолютное учение, единое, но различно преломляющееся в научный разум и разум религиозный.

«Тайны природы, – говорит иерофант Фракии, – те же, что и тайны религии, и может существовать лишь единая доктрина, ибо существует лишь один принцип существ. Мы чувствуем импульсом нашего гения, что человек рожден для познания, но мы также должны читать природу и качества существ по их оболочкам. Уметь читать эти знаки есть первая степень науки. Но эта природа и эти качества имеют сходство между собой, что надо также уметь понимать, и эти знаки более трудны для чтения, что составляет вторую степень науки; но обнажить существа от их оболочек, видеть их такими, каковы они есть, – это последняя степень науки, и мало кто этого достигает. Тогда только человек делается могущественным и в словах, и в трудах»[17]17
  Aucler G.-A. La Tréïcie, ou la seul voie des sciences divines et humaines. Р. 246.


[Закрыть].

Раскол между религией и наукой, основание которому было положено гуманистами, достиг высшего расцвета своего в конце XIX века; именно в это время позитивизм и мистицизм стали противоположными полюсами человеческого мышления, не только объявившими войну друг другу, но и начавшими вовсе друг друга игнорировать, что и является, конечно, высочайшей степенью непримиримости.

Единство конечной истины не может не выливаться в общую однообразность путей к ней приближения; при всей многоразличности отдельных форм вся их совокупность не может не быть проникнута внутренним единством, сказывающимся в стройности и гармоничности совокупной системы всех отдельных путей. Позитивизм и мистицизм в своих конечных степенях развития приводят нас к познанию двух сторон человеческого духа, двух методов его самоутверждения. Как тот, так и другой в своей истинной природе представляют собой осуществление основного стремления духа человеческого познать себя как в сущности, так и в закономерности своей дифференцированной природы. Будучи в этом аспекте сознания тождественными, они являются в другом аспекте противоположными друг другу.

Позитивизм есть стремление человеческого духа сознать себя в синтезе дифференциальной природы, созданном путем внешнего опыта в мире явлений. В силу этого внешняя форма позитивного познавания всегда объективна, то есть, иначе говоря, данные, критерий и сама закономерность заключений в нем всегда непосредственно основываются и проистекают из истины внешней – мира явлений. В полную противоположность этому мистицизм есть стремление человеческого духа сознать себя в синтезе дифференциальной природы, путем внутреннего опыта, то есть последовательным отождествлением отдельных аспектов своего «Я» с явлениями внешнего мира и утверждением последних как феноменов, проистекающих из нуменального духа и посему имеющих лишь иллюзорное бытие по закону среды. В силу этого внешняя форма мистического познавания всегда адекватна, то есть, иначе говоря, данные, критерий и сама закономерность заключений в нем всегда непосредственно основываются и проистекают из истины внутренней – из непосредственного самосознания духа. Оба вида самосознания взаимно дополняют и утверждают друг друга; в отдельности каждый из них имеет лишь относительную свободу, ибо развитие сознания духа в двух соответствующих аспектах стремится быть параллельным и допускает лишь дифференциально малые колебания. Совершенный человек должен одинаково следовать по обоим путям, совмещая их в полной гармонии. Истинный Маг одинаково всеведущ как в области мистики, так и в области позитивных знаний, и именно совмещение этих двух течений человеческой мысли есть признак, определяющий само понятие о Маге[18]18
  Греческое μάγοι, «маг», происходит от зендского mog, mogbed или mobed. Mog значит «священнослужитель» на пехлеви, или среднеперсидском, – языке, который заменил зендский язык в маздеизме в эпоху Сассанидов (Kleuker. Zend-Avest. V. II. P. 3). На зендском языке mèh, mah, произносимое megh, magh, значит «великий», совершенный (Anquetil-Duperron A. H. Zend-Avesta. Paris, 1771. V. II. P. 555). Тот же корень мы видим в халдейском языке: man значит «могучий», «всеведущий» (Fabre d’Olivet A. Histoire Philosophique du Genre Humain. Paris, 1910. Р. 307–308).


[Закрыть]. Будучи в своей истинной природе неразрывными, позитивизм и мистицизм в лице своих представителей через обоюдное непонимание разошлись между собой. В сущности говоря, это расхождение было только видимым, иллюзорным, ибо от человека не зависит сущность явлений, и он может изменять лишь кличку. Уйдя целиком во внешнюю форму этих основных течений человеческой мысли и не желая не только воспринимать, но и даже слышать другого учения, представители позитивизма и мистицизма породили каждый в их собственной среде разделение, вполне подобное тому, которое утверждает позитивизм и мистицизм в области самого духа.

Первоклассные представители позитивной науки не могли не чувствовать мистического пути, но эти свои переживания они или вовсе скрывали, или оставляли в неразработанной форме; таковы, например, Ньютон, Паскаль, Кеплер, Декарт и многие другие. «Лишь малое знание удаляет от Бога, большое вновь приближает к Нему», – сказал первый из них, и этим запечатлел общеизвестный исторический факт, что все великие люди науки и истории были людьми верующими. Эти гиганты позитивной мысли представляют собой мистический полюс позитивизма.

Второстепенные работники в области позитивных наук сплошь да рядом запутывались в грандиозности и многообразности мира явлений и забывали среди этого многообразия даже о своем собственном ищущем духе. Если титаны науки, во всеоружии знания, стремились подняться к нему, то ее ремесленники порой начинали видеть небо там, где оканчивалась чувствительность их измерительных приборов. Они не поняли природу синтеза, воспринимаемого чрез беспрестанное увеличение глубины понятий и переход к высшему по аналогии, без нарушения природы категорий, они сочли за синтез суммарность, они определили его как агрегат единичных законов. Сюда относятся представители quasi-рационалистических школ материализма и атеизма, как, например, Бюхнер[19]19
  Бюхнер Л. Сила и Материя / Пер. Н. Полилова. СПб., 1907.


[Закрыть], Геккель[20]20
  Геккель Э. Борьба за свободу мысли. СПб., 1907.


[Закрыть], Штраус[21]21
  Штраус Д. Ф. Старая и новая вера. СПб., 1906.


[Закрыть] и другие; в своей совокупности они и представляют позитивный полюс позитивизма.

Истинные носители мистического знамени, познававшие мир непосредственным духовным сознанием, истории неизвестны. Их величие и истинная жизнь раскрываются лишь из эзотерических преданий и символов, из того несказанного обаяния, которое эти адепты имели, как в свое время, так и на пути последующих веков, на все человечество; таковы неведомые мудрецы Гималаев и таинственные иерофанты Египта. Мы не знаем их собственной жизни, их собственных стремлений и достижений, но по грандиозности их светоносного влияния на человечество мы можем мысленно представить себе всю необъятность их собственного величия. Они жили вне и над жизнью, но ничто не проходило без их таинственного влияния, они постигли вполне великий дар незримого управления умственной жизнью человечества чрез ослепительный блеск возвещенных ими скрижалей Вековечной Правды. Эти истинные адепты мистицизма представляют его положительный полюс.

Подобно позитивизму, среди мистиков последних веков огромное большинство всецело погрузилось в мир явлений. Но несмотря на тождество изучаемой ими природы, позитивисты позитивизма и позитивисты мистицизма подходили под различными углами зрения. Зная дух и всеобъемлемость его царствования, мистики не могли всецело увлечься формами и явлениями, но вместе с тем они подчас невольно забывали свою конечную цель и целиком силы свои посвящали разработке конкретных вопросов. Идя дедуктивным путем, мистики переходили к изучению дифференциальной природы и настолько увлекались ею, что их исследования теряли всякую связь с синтезом, и, с внешней стороны, они стали вполне подобными узким позитивистам. Сюда относится громадное большинство как средневековых, так и современных мистиков; в своей совокупности они и представляют собой отрицательный полюс мистицизма.

Резюмируя изложенное, мы видим, что представители эволюционирующей человеческой мысли разделились на четыре большие группы, чрез расчленение позитивизма и мистицизма, в свою очередь, на два полярно противоположных полюса. Низшей группой являются представители позитивного позитивизма, затем следует мистический позитивизм, потом позитивный мистицизм и, наконец, мистический мистицизм.

Представители позитивного позитивизма потерпели полное фиаско силой самого хода эволюции позитивной науки, как мы это показали в начале настоящего предисловия. Можно сказать, что эта группа существует лишь в историческом прошлом, теперь ее вовсе нет, и сомневаться в этом может лишь тот, до чьих ушей не дошли величайшие открытия человеческого гения за последнюю четверть века. Школа позитивного мистицизма открыто стала провозглашать то, что еще так недавно осмеивалось самовлюбленным невежеством. Соединив в себе весь опыт позитивных изысканий человечества, эта школа вместе с тем идет полным ходом к слиянию с адептами мистицизма. Целый ряд известных ученых убеждены только одной логикой своих опытов в реальности многого из сферы мистики; таковы, например: Крукс и Рассел Уоллес в Англии, Карл Дюпрель и Цельнер в Германии, Эдланд и Турнебон в Швеции, Ломброзо в Италии, Фламмарион, де Роша и Гюстав Лебон во Франции и много других. Если Крукс со своей Кэти Кинг еще мог быть осмеян за то, что при свете позитивного знания он открыто рискнул коснуться области Неведомого, то ныне такие блестящие представители науки, как Резерфорд, Уильям Рамзай[22]22
  См. его новейшие исследования над эманацией радия и превращением меди в литий.


[Закрыть] и Содди, открыто занимаются исследованием превращений химических элементов и самой дематериализации материи, то есть исполнением заветной мечты алхимиков, окруженные почтительным молчанием позитивистов мира.

Мне хочется указать на то, что духовный мир культурного человека ныне отделяется от его научного кругозора; что как в былое время рамки религиозной догматики были слишком узки для вмещения человеческого знания, так ныне догматика научного материализма слишком тесна для вмещения всех чувств и потребностей человека. А потому, как религиозные данные растягивались и выпирались, чтобы дать место открытиям геологии или астрономии, так и ныне заключения материалистической науки растягиваются и выясняются, чтобы дать место таким чувствам и стремлениям, игнорировать которые уже нет возможности.

В. Г. Майерс[23]23
  Myers W. H. Introduction to Phantasms of the living. Published by the London Society for Psychical Research.


[Закрыть]

Если позитивный позитивизм уже окончательно выполнил задачу свою и потому ушел в царство теней, то мистический позитивизм еще сохраняет жизненность, заканчивая свою миссию, однако и его дни уже сочтены. Мистицизм средних и новых веков в Европе вылился в совершенно особую форму, присущую лишь ему одному и резко отличающую его от мистицизма Древнего мира. Первое, что прежде всего бросается в глаза, – это отсутствие самодовлеющей философии. Если история древности есть история философских систем, то, наоборот, весь европейский мистицизм проникнут привязанностью к семитической космогонии, поистине достойной лучшей участи. Европейским мистицизмом не было создано ничего самобытного, так и того, что хоть сколько-нибудь относилось к миру причин. Он не только забыл всю многокрасочность древних эзотерических учений, но даже потерял память о философско-религиозных системах Индии, дойдя до полного игнорирования всего, что не заключалось в мистицизме гебраизма[24]24
  См. Blavatsky H. P. La Doctrine Secrète. Synthèse de la science, de la religion et de la philosophie. Paris, 1909. Vol. 5. P. 179–181.


[Закрыть]. Все усилия средневековых и новейших мистиков сводились к разработке конкретных вопросов, единичных теорий, но и эти изыскания они неведомо зачем покрывали столь густым покровом эзотеризма, что воистину можно сказать – легче самому воссоздать любую из мистических теорий, чем расшифрировать многотомные и туманные фолианты новейших мистиков[25]25
  «Это все равно что вылавливать драгоценный жемчуг из соленой и мутной воды. Его, правда, находишь, но приходится выискивать его при слишком уже странных и докучливых условиях» (Виндельбанд В. История новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками / Пер. под ред. проф. А. И. Введенского. СПб., 1913. Т. 1. С. 93).


[Закрыть].

При сравнении между собой дошедшего до нас древнего мистицизма, хотя бы Пуран и Упанишад Индии, с темными хитросплетениями Парацельса, Постеля, Этейлы и других невольно бросается в глаза, что, в то время как древность гласит как живой глагол, власть имеющий, так, наоборот, у новейших мистиков дух живый давно отлетел. Трепетно жаждавший конечной и абсолютной Истины, древний индус уходил в недра своего чистого духа, сокращал все свое существо в единый волевой синтез, забывал свою личность и на могучих крыльях гордого самосознания своего «Я» воспарял в безбрежный океан Единого Вселенского Духа, грезящего о Своей Майе, вечно изменчивой, вечно трепещущей совокупности бесконечных свойств, потенциальных форм» – различных модусов Его Самосознания. Индус отвергал все, он искал одну лишь Реальность, он стремился к ней, и он ее находил! Древний индус, как и древний египтянин, своим духом плавал в вечности, он наслаждался счастьем предвосхищения конечного достоинства Божественного Совершенного Человека, себя во всем сознавшего, себя во всем утвердившего, от всего отрекшегося, погрузившегося в Ничто и ставшего Всем. Индусы и египтяне любили науку, но их знание было самой жизнью; отвергая форму в принципе, они умели реализовать свои воззрения, и могучим духом своим они свели ее в иллюзию совершенную. Их наука, их знание были оплотом свободы, они наполняли их дух простором великим, давали ключ к реальным законам, давали реальную власть.

Даже самая возвышенная философия европейцев, идеализм разума, выдвинутый греческими философами, кажется в сравнении с обильным светом и силою восточного идеализма какой-то маленькой Прометеевой искрой, слабой, дрожащей и всегда готовой погаснуть среди целого наводнения божественного сияния полуденного солнца.

К. Шлегель

Веданте принадлежит особое, единственное место между системами философии всего мира. Возвысив «Себя» человека или истинную природу Эго, веданта связывает его с Сущностью Божества, Которое безусловно Непорочно, Совершенно, Бессмертно, Неизменяемо и Одно. Ни один философ, ни даже Платон, Спиноза, Кант, Гегель или Шопенгауэр не достигли такой высоты философской мысли… Ни один из философов, не исключая Гераклита, Платона, Канта или Гегеля, не отважился воздвигнуть такой высокий монумент, на вершине которого уже не страшны ни бури, ни молнии. Камень следует там за камнем в строгой последовательности, после того как однажды первый шаг был сделан, после того как однажды ясно было усмотрено, что вначале мог быть только Один, подобно тому, как и в конце будет только Один, назовем ли Его Атманом или Брахманом.

М. Мюллер

Нет ничего более возвышенного и благодетельного для человечества, чем изучение Упанишад. Они были утешением в моей жизни и будут утешением в моей смерти.

А. Шопенгауэр

Европейские мистики нашей эры были истинным олицетворением бессилия. Из уст в уста они передавали древние как мир тайны, старательно оберегая их от непрошеных любопытных взоров, наивно и дерзновенно думая, что сохранение истины и незапятнанность ее грубыми руками невежд может зависеть от их личных действий. Таинственность превратилась для них в забаву; эзотеризм всякой истины, как естественного удела лишь призванной аристократии духа, был понят ими как скрывание клада от хищников; они сберегли этот клад, но годы пребывания его в земле сделали свое дело, и когда они попытались впервые отрыть его, то невольно убедились, что все истлело. Скрывая, они могли скрыть лишь от себя самих, они сделали это и поэтому стали посмешищами своего рока.

Религия разделяется на внешнюю и внутреннюю, равно и школы Премудрости разделяются на внешние и внутренние; внешние владеют буквой иероглифов, а внутренние – духом и смыслом; внешняя религия соединяется с внутренней обрядами, внешняя школа мистерий соединяется с внутренней иероглифами. Сыны Истины! Существует лишь Единый Орден, Единое Братство, Единый Союз Единомышленников, цель которых овладеть Светом, и только неразумие воздвигло из этого центра бесчисленное множество орденов. Множественность лежит в обрядах внешнего, а Истина только во внутреннем. Многочисленность братств зависит от разнообразий иероглифических толкований, согласно времени, нуждам и обстоятельствам; истинное же Собратство Света может быть только Единым. Всякие ошибки, всякие расколы, веяния, недоразумения, все, что в религиях и тайных обществах дает повод к стольким заблуждениям, относится исключительно к букве, а дух остается неприкосновенным и святым. Все это относится к внешнему покрову, на котором написаны иероглифы, церемонии и обряды, и нисколько не касается внутреннего. Наше желание, наша цепь, наша обязанность – оживить всюду мертвую букву, всюду придать душу иероглифам, а безжизненным знакам живую истину, всюду сделать бездеятельное деятельным, а мертвое живым. Но все это мы способны совершить не сами по себе, а духом того света, который является Премудростью, Любовью и Светом Мира и который желает стать нашим духом и нашим светом. До сих пор самое внутреннее святилище было отделено от храма, а храм осаждался находящимися в преддверии; наступает время, когда внутреннейшее святилище должно соединиться с храмом, чтобы находящиеся в храме могли воздействовать на тех, кто в преддверии, пока преддверия не будут отброшены вовне. В нашем тайном святилище все мистерии Духа и Истины сохранились в чистоте, и никогда оно не могло быть осквернено профанами или запятнано нечестивыми. Святилище это невидимо, как невидима сила, познаваемая лишь по ее действию. В нашей школе можно всему научиться, ибо Наставник нам – это Сам Свет и Его Дух. Наши науки это наследие, обещанное избранным или тем, кто способен получить Свет, а знание наших наук есть полнота Божественного Союза с детьми людей.

К. фон Эккартсгаузен[26]26
  Эккартсгаузен К. Ключ к таинствам натуры. СПб., 1821.


[Закрыть]

В мире нет ничего нового, человеческая цивилизация движется по спирали, и из века в век люди проходят по тем же самым путям, лишь различно расцвечивая их согласно своим индивидуальным особенностям. Известная нам история охватывает ничтожную часть истинной, полной истории; она не сохранила памяти о минувших блистательных эрах и деятельности человечества как в мире духа, так и в мире разума. Истина и стремление к ней человека вечны; как реальность, она не может не быть единой. Вот почему Высшее Ведение, почерпнутое из потаеннейших областей духа, не может зависеть от внешних условий; незыблемость сущности должна выливаться в незыблемость в разуме. Учение об истине на пути веков было преемственно, оно пережило не только расу, впервые поднявшуюся до него, но и самую память о ней; из века в век оно хранилось служителями своими, которые суть истинные представители аристократии духа. Запечатленное в символах, оно дошло до нас в древнейшем памятнике мысли человеческой, происхождение которого теряется в тумане времени. Этот памятник – Священная Книга Тота[27]27
  Тот есть олицетворение Божественной Премудрости, он есть «Бог письмен», «Владыка Божественных Словес», «Владыка Истины» – см.: Leblois L. Les Bibles et les Initiateurs religieux de l’Humanité. Paris, 1885. V.3. P. 434.


[Закрыть], Великие Арканы Таро.