Текст книги "Восточный круиз"

Полуночные горы

После того как я благополучно выспался в хижине у ведьмы, она показала мне старую тропу, ведущую к перевалу синеющих вдали снежными шапками Полуночных гор.

– Я попробовала заглянуть этой ночью в твое будущее, – на прощание произнесла Каисса. – Тебя ждет множество испытаний, чужеземец, но судьба твоя связана с Зейналом – конечной точкой твоего странствия. И не только с ним…

– Со столицей шаха Зайхана или его дочерью? – уточнил я.

– Об этом я не могу тебе ничего сказать, – ответила ведьма. – Человеку нельзя знать, что с ним произойдет. В противном случае нарушаются нити судьбы… поверь мне на слово.

– А что мне еще остается делать?

– Действительно, у тебя нет выбора, – согласилась колдунья. – Если ты откажешься идти вперед, однозначно расстаешься с жизнью, а выполняя поручение Темира, имеешь шанс остаться живым и вернуться в свой мир…

Каисса не солгала, и через два дня я достиг предгорий Полуночных гор. К тому времени все захваченное мною в дорогу продовольствие подошло к концу. На моем же пути не встретилось ни поселений, ни людей. Почему-то предгорья, несмотря на богатую растительность, оказались абсолютно пустыми. Об этом говорило и поведение совершенно непуганых зверей. Мне не раз попадались то ли антилопы, то ли косули (всегда был слаб в биологии), которые совершенно не боялись моего присутствия. Вот тут я пожалел, что не захватил с собой лук. На таком расстоянии не промахнулся бы даже младенец. Но ничего не оставалось, как облизываться на бродящие неподалеку бифштексы и продолжать свой путь.

Вскоре тропа резко вильнула, и я вступил в ущелье, по которому катила свои воды довольно приличная речка. Увидев многочисленные перекаты и синеющие глубокие заводи, я повеселел. Уж в таких местах остаться без горячего ужина было невозможно.

Из всех имеющихся в этом мире охотничьих принадлежностей я захватил с собой только рыболовную леску и искусно вырезанные из кости рыболовные крючки. И теперь я быстро срезал подходящее удилище из росшего рядом с водой тальника и прошел к ближайшему перекату. Разувшись и войдя в ледяную воду, я начал переворачивать отшлифованные голыши. На обратной стороне камней во множестве попадались мохнатые темно-зеленые гусеницы. Быстро набрав эту речную живность, я выскочил на берег на горячие камни, почти не чувствуя занемевших от холода ног.

Дождавшись, пока ноги согреются под лучами солнца и обретут подвижность, я привязал леску с крючком к удилищу и, насадив гусеницу, с замиранием сердца забросил удочку в ближайшую заводь.

Почти сразу я почувствовал мощный рывок, удилище в моих руках согнулось, и его неудержимо потащило за плетенной из конского волоса леской. Я резко подсек и выбросил на галечниковую отмель полукилограммовую, сверкающую на солнце золотым слитком форель. Можно было готовить ужин. Оглушив рыбину, я поднялся к облюбованной ранее рядом с тропой выемке в скалах…

Сухих веток поблизости оказалось предостаточно. Я запалил костер и принялся за приготовление царского ужина. Водящаяся в высокогорных реках хищница, которую я держал в своих руках, уже уснула, голубые и красные точки, украшающие ее бока, как пасхальный кулич, потемнели и перешли в коричневые. Но все равно рыбина не потеряла своей хищной красоты. Приготовление заняло минимум времени. Форель чем-то похожа на океаническую хищницу – акулу. Она так же не имеет чешуи и плавательного пузыря. Вспоров живот рыбе, я выбросил обширный желудок с минимумом кишок и жабры. После чего, посолив свой улов, я насадил форель на ветку и воткнул под углом над полыхающим раскаленными углями костром. Очень скоро потянуло умопомрачительным ароматом, шкура на рыбине встала колом, и с нее начал капать в недовольно шипящий костер сок. С трудом дождавшись, когда мясо приобретет коричневатый цвет, я снял форель с углей и разложил на специально принесенной ровной пластине сланца. Голову я сразу отрубил и отбросил прочь. Она у форели абсолютно пустая и состоит из ороговевших пластин, даже язык этой хищницы усеян несколькими рядами острых, как иглы, зубов, загнутых в сторону глотки.

Форель была бесподобна. Нежное мясо восхитительного вкуса буквально таяло во рту. Я не заметил, как разобрался с этой приличных размеров рыбиной. К концу моего пиршества на импровизированном столе оставался один лишь скелет речной хищницы.

Заметно отяжелев от обильной пищи, я растянулся ногами к костру. В сознании еще мелькнула мысль позаботиться о завтраке, но шевелиться было лень, и я решил, что без труда сделаю это утром. Рыбы в реке, судя по всему, было навалом, и не стоило заранее беспокоиться о хлебе насущном.

В горах быстро темнеет. Еще мгновение назад я довольно ясно видел противоположный склон ущелья, а сейчас уже с трудом различал кусты, росшие в каком-то метре от моего временного места обитания. Костер продолжал тихо дотлевать, от углей по ногам разливалось приятное тепло. На небе появлялось все больше звезд, а противоположная зубчатая стена горного хребта окуталась слабо сияющим ореолом, предвещая восход нарождающейся луны, неполноценность которой двое суток назад оградила меня от лишних приключений в хижине ведьмы.

Мысли скакнули к словам Каиссы о Полуночных горах.

– Это владения духов нашего мира, – произнесла ведьма в ответ на мой вопрос о горах. – Люди в незапамятные времена жили в предгорьях, но, когда появились духи, вынуждены были покинуть эти богатые места.

– Духи, как я понимаю, злые? – Я вопросительно посмотрел на Каиссу. – И как же мне избежать их излишнего внимания к моей персоне?

– Они не злые и не добрые, – ответила ведьма. – Они просто другие. Что их заставило прийти в наш мир и облюбовать именно эти горы – непонятно…

– Так как же мне избежать с ними встречи?

– Может быть, ты вообще не увидишь их, – ведьма задумчиво смотрела на далекие горные пики, – но, что бы тебе ни привиделось, не обращай внимания. Очень многое, что ты можешь почувствовать или увидеть, – просто морок…

Пока духи этого мира мне не досаждали, и я решил, что, может, и дальше повезет. Не все же время собирать приключения в одном месте…

Очнулся я посреди глубокой ночи от непонятного звука. Месяц заливал призрачным светом окрестные горы, внизу о чем-то бормотала река. В первый момент я подумал, что река-то и явилась виновницей моего пробуждения. Когда находишься в одиночестве недалеко от бегущей воды, то через некоторое время начинаешь отчетливо слышать какой-то разговор. Только, сколько ни вслушивайся, слов не разберешь. Мне не раз приходилось сталкиваться с этим феноменом, вот и подумалось, что река виновата. В следующий момент я понял, что речка тут ни при чем. Из-за кустов вдруг выдвинулось большое животное и, покачиваясь, проследовало мимо меня. Я моргнул, и видение растаяло, лишь удаляющееся похру-стывание песка свидетельствовало о недавнем ночном госте. Я извлек из-за голенища кинжал, понимая, что это слабая защита против такого монстра. Вдруг из-за тех же кустов появилось второе, подобное первому, чудовище и, не замечая меня, лежащего чуть ли не у него под ногами, проследовало вперед. Приглядевшись к силуэту, я понял, кто меня навестил ночью. Мимо царственной походкой следовал верблюд, меж горбов которого восседал неподвижный наездник. Я уже хотел было окликнуть его, как верблюд скрылся в зарослях, а за ним потянулась длинная череда собратьев, груженная какими-то тюками. Повнимательнее приглядевшись к этому ночному шествию, я, к своему изумлению, заметил, что вижу сквозь силуэты верблюдов противоположный склон ущелья, залитый лунным светом. Вот те на! А я – то мечтал хотя бы горы перевалить в тишине и спокойствии. И вправду у меня, наверное, такая судьба: притягивать к своей персоне все необычное, что существует в этом богом забытом мире!

Однако призрачный караван не принес мне никаких злоключений. Всадники на верблюдах и лошадях молча проследовали мимо и растворились за поворотом ущелья. Я не поленился подняться и посмотреть, куда на ночь глядя отправились эти призраки, но дальше в ущелье царила умиротворяющая тишина безо всяких потусторонних штучек. Надо же, из всего ущелья выбрать именно то место, где нечисто. Нечисто в смысле колдовства, а не грязи… Или мне специально кто-то продемонстрировал это ночное видение?..

Так ни до чего и недодумавшись, я подбросил сучьев в почти догоревший костер и настроился добрать положенный мне ночной сон, прерванный в столь неподходящее время. Хотя, если честно, было несколько не по себе, и ущелье не казалось мне таким уж безобидным, как при дневном свете.

Но все имеет обыкновение кончаться. Кончилась и эта ночь, а при свете восходящего солнца ночные страхи показались далекими и не стоящими внимания.

Рыбалка была удачной. На этот раз я наловил с десяток рыбин и, разделав их и засолив, подвесил вялиться на ветерке. К обеденному зною рыбы подсохли, и я, последний раз отведав печеной форели, загрузил подвяленную провизию в котомку и направился к уже недалекому перевалу.

Тропа эта действительно когда-то была связующим звеном между окрестными государствами. Повсюду виднелись полуразрушенные неумолимым временем следы людской деятельности. То через ручей были переброшены примитивные мостки из нескольких бревен, то скалы подтесаны, чтобы не мешали проходу по тропе. И довольно часто встречались рукотворные пирамидки из камней. Похожие складывали в моем мире как жертву духам гор. Повинуясь внезапному импульсу, я тоже возложил камень на одну из пирамидок, хотя никогда раньше не был подвержен таким суевериям.

Растительность постепенно сменилась. Почти высохшие красные лопухи дикорастущего ревеня, лепившиеся в каждой более-менее подходящей для укоренения щели, сошли на нет. Их заменили желтенькие метелки эремурусов, в народе называемые лисьими хвостами, а еще выше появились террасы, сплошь заросшие гигантскими представителями флоры. Видимо, я поднялся до границы альпийских лугов, как сказали бы в моем мире. Растительность здесь действительно достигала гигантских размеров. Лопухом можно было вполне укрыться, желтые лисьи хвосты исчезли, уступив свое место фиолетово-синим собратьям, вытягивавшимся почти на трехметровую высоту.

Выйдя наконец из этого буйства растительности, я с трудом отыскал потерянную в травяных джунглях тропу. Перевал был уже совсем близок, хотя в горах расстояния из-за чистейшего воздуха при определении на глаз бывают очень обманчивы. Тем не менее я решил штурмовать вершину. Солнце еще стояло довольно высоко, и, если подъем неожиданно затянется, я успею вернуться назад, к кромке альпийских лугов, чтобы уже с утра повторить подъем. А может, и сегодня удастся перейти перевал и заночевать на другой стороне Полуночных гор.

Как водится, с расстоянием я ошибся. Солнце быстро скатилось за горизонт, и я еле успел отыскать место у одного из многочисленных ручьев, питающих травяные луга, на оставшейся далеко внизу террасе. С деревом на этой высоте был полный облом, и пришлось устраиваться на ночевку без привычного костра. А ночь обещала быть достаточно холодной. К вечеру направление ветра сменилось на диаметрально противоположное, и его ледяные порывы со стороны перевала, укутанного снегами, заставляли плотнее кутаться в старый халат и глубже вжиматься в каменную щель. Я долго разглядывал красно-коричневые и серые пики Полуночных гор, пока сон не смежил глаза.

Ночь прошла достаточно спокойно: ни дикие животные, ни призрачные путешественники не нарушили мое уединение. Единственный, кто не давал покоя и без кого я с удовольствием бы обошелся, был ветер, так и не утихший практически до утра. А под утро, в самый холодный предрассветный час, я дрожал от холода уже безо всякого ветра.

Выглянувшее в конце концов из-за зубчатого отрога солнце ласково погладило меня своими лучами по лицу. Предутренний холод, оставив после себя быстро сохнущую росу на камнях, капитулировал и был изгнан с позором на дно ущелья, в еще стоящие там серые рассветные тени. Я со стоном распрямил скрюченные конечности и принялся разминаться. Скоро кровь веселее побежала по жилам, и даже ледяная вода ручья уже не обжигала, а лишь приятно холодила разгоряченное лицо.

Какое все-таки капризное создание – венец эволюции. То жарко, то холодно, то сухо, то мокро… Мест, где человек чувствовал бы себя комфортно, раз-два и обчелся. Вот и я прекрасно понимал, что ласкающие кожу лучи восходящего светила через пару часов превратятся в палящие и я с ностальгией буду вспоминать утреннюю прохладу.

Покопавшись в котомке, я приступил к завтраку. Подвяленная рыбина была довольно вкусна, но она не шла ни в какое сравнение с той, которую я вчера жарил на костре. Нет, речную форель надо есть только в тот день, когда она поймана. Иначе эта царская рыба ничем не отличается от тех своих товарок, что лежат грудами на рыбных прилавках…

* * *

Тропа, прихотливо извиваясь, вела меня все выше и выше. До границы сплошных снегов, покрывавших перевал, оставалось совсем недалеко, но первые ряды белоснежного воинства уже начали появляться вокруг, заполняя щели и впадины горы и высовывая пока робкие языки на склоны. Серо-зеленые скалы, окружающие тропу, неустанно напоминали мне, что когда-то в этих местах проходил оживленный караванный путь. На гладких, отшлифованных ветрами камнях то тут то там виднелись непонятные, аккуратно выбитые надписи. Порой они напоминали арабскую вязь моего мира, иногда пиктографическое письмо, а местами мелькали то ли руны, то ли иероглифы. Я не лингвист и всегда был достаточно далек от этой области знаний, поэтому мог и ошибаться, но похожие значки не раз попадались в энциклопедических словарях или популярных исторических книгах.

Невольно на ум опять пришел призрачный караван из позапрошлой ночи. Действительно ли это был морок, или мне довелось каким-то образом заглянуть в прошлое здешнего мира?

Прозрачная вода шипит между камней,

И валунов оскал становится грозней.

Зеленая трава тут очень редкий гость —

Скорее подберешь изъеденную кость.

Вот руны на камнях, а вот арабов вязь

Сливаются в одну вневременную связь.

Здесь караваны шли на север и на юг,

Встречаясь иногда в объятьях горных вьюг,

Но вот уже века царит вокруг покой,

Лишь слышен иногда унылый ветра вой.

Долиной темных сил в селенье под горой

Старейшины зовут ее между собой.

Охотники не раз с вершин окрестных гор

Глядели на ночной искрящийся костер.

Верблюдов караван в серебряном огне

Там мерно проходил и таял как во сне.

Лишь колокольцев звон в далекой лунной мгле

Звучал, и тлел костер, как уголек в золе…

К обеду я вступил в область снегов, и все следы цивилизации исчезли под белым покрывалом. Снег в этих местах, по всей видимости, не таял круглый год, и под многочисленными свежими наносами ближайшей зимы скрипел самый настоящий фирн. Еще несколько десятилетий, и он перейдет в следующую свою стадию, и перевал окончательно скроется под горным ледником. К счастью, мне не грозила напасть карабкаться по ледовому потоку. Разве только непредсказуемая судьба занесет меня в эти места столетие спустя.

И каково же было мое удивление, когда в седловине перевала сверкнули алмазным светом тонкие игольчатые пики изящного, будто плетенного из невесомых кружев строения такой необычайной красоты, что от одного взгляда перехватывало дыхание. Я протер глаза, думая, что это очередной мираж, хотя никогда не слышал о снежной фата-моргане, но дворец, а иначе его назвать не поворачивался язык, не исчезал. Потом на ум пришла мысль о духах Полуночных гор. Но если здешние духи в состоянии возвести такую красоту, то почему же их так боятся долинные жители? Немного постояв, я двинулся к сверкающему впереди чуду, тем более что при всем желании обойти стороной его было нельзя. Вокруг седловины высились неприступные грозные пики, на склонах которых даже снег не мог удержаться. Да и обойди я стороной такое, так потом всю оставшуюся жизнь буду жалеть об упущенной возможности заглянуть внутрь. И хотя какая-то часть моего сознания протестовала против этого безрассудного шага, я упорно двигался в сторону вероятной мышеловки. Говорят, что мышей губит не голод, а в основном любопытство… Что же тогда говорить о человеке…

Пери

Где-то глубоко, на самой грани сна и яви, мне почудился тихий, но упорный зов. Я глубоко вздохнул и попытался провалиться снова в бездонные глубины сна. Но зов не отставал, он упорно следовал за мной по извилистому и прихотливому сновидению, вплетаясь в сюжет и настойчиво прося обратить на себя внимание.

И в какой-то момент я неожиданно, рывком очнулся. Очнулся совершенно бодрый, собранный, готовый к самому неожиданному. Такие моменты резкого пробуждения свойственны любому человеку. Последователи Дарвина – ну те, которые произошли от обезьяны, – утверждают, что это пробуждаются атавистические инстинкты родовой памяти, приобретенные еще в те далекие времена, когда они, вернее, не они, а их хвостатые сородичи жили на деревьях. И именно боязнь свалиться с ветки во время сна и способствовала закреплению этого рефлекса. Не знаю, может, они действительно произошли от какой-нибудь доисторической макаки… в нашем безумном мире все возможно. Я знавал людей, утверждавших, что их предками были тигры или, еще экзотичнее, змеи. Да и если следовать этой теории, то дикие племена гораздо ближе к своим корням и должны где-то на уровне инстинктов чувствовать свое родство с человекообразными. Вот только все известные на Земле народы не делали почему-то своим тотемом обезьяну. Любые другие животные, пресмыкающиеся, птицы, рыбы, насекомые – да, но никогда обезьяна. Правда, в индийской мифологии Хануман и его подчиненные наделены разумом и где-то даже обожествлены, но те же индусы придумали очень оригинальное и изуверское блюдо из божества: когда вскрывается черепная коробка живой обезьяны и ее мозг поедается со всевозможными специями. И бедная мартышка, заметьте, во время этого действа еще жива. Согласитесь, трудно представить такое отношение к своим далеким сородичам. А между тем индуистская цивилизация считалась и считается одной из наиболее развитых в недалеком прошлом как в интеллектуальном, так и в моральном плане.

Так вот, я несколько отвлекся. В опочивальне было тихо, лишь еле потрескивал огонек в маленьком светильнике, закрепленном в изголовье, да слабый ветерок слегка шевелил кисейные занавеси балдахина.

– Человек, – послышался тихий шипящий голос, – очнись, человек…

Я пригляделся к занавесям и неожиданно увидел два горящих багровым светом булавочных огонька. Обладателем этих злобных глазок являлось маленькое существо весьма отвратного вида. Тельце размером с кулак взрослого человека венчали крылья, доставшиеся ему явно от летучей мыши, на плечах сидела уродливая голова, оснащенная кривыми рожками, пальцы ног и рук заканчивались изогнутыми коготками, которыми оно и цеплялось за занавесь, помогая себе хвостом, обвившимся вокруг одного из шнуров. В общем, вылитый чертик, у которого отсутствовали лишь копыта.

– Человек, – опять завело свою песнь странное создание.

Я приподнял голову. Увидев, что я проснулся, существо поднесло скрюченный палец к губам, призывая к молчанию. Затем оно поманило меня за собой и, сорвавшись с балдахина, нырнуло в дверной проход.

Я осторожно поднялся, стараясь не разбудить сладко посапывающую рядом Сейлин, и вышел за ночным гостем.

Существо сидело на подоконнике в соседнем зале, ожидая меня. Я внимательно огляделся, одновременно прислушиваясь. Вроде все вокруг было тихо. Никто не покушался на покой моей женщины. Рассудив, что существо, которое можно убить щелчком, не представляет особой опасности, я приблизился к ночному гостю.

– Мы с тобой одной крови, – прошелестело существо, уставившись на меня красными глазками.

– Может быть, – пожал я плечами, – но я не уверен. Что тебе надо?

– Еды, – жалобно посмотрел на меня ночной гость, – Покорми меня, человек.

– И что ты предпочитаешь? – улыбнулся я такому явному попрошайничеству.

– Кровь, – ответило существо.

– Ничего себе заявочка… И чью кровь ты предпочитаешь?

– Твою. Мы с тобой одной крови…

– Так ты вампир? – Я был неприятно поражен. – И с какой стати я тебя должен кормить своей кровью?

– Я не вампир, – отрицательно помотало головой существо. – Мы с тобой одной крови.

– Что ты все заладил: одной крови, одной крови!.. – Я уже порядочно разозлился. – Если это все, что ты можешь сказать, убирайся прочь.

– Маг Магриба Корасайоглы сказал, что ты накормишь меня. – Глазенки существа лихорадочно вспыхивали и угасали. – Если я не поем, то не доживу до утра.

– Так ты от мага? – удивился я. – Так бы сразу и сказал. Что тебе велел передать маг?

– Еды, – почти простонал ночной гость. – Покорми меня, человек…

Я чертыхнулся, оглядывая залу в поисках чего-нибудь острого. Неподалеку на столе стояла ваза с фруктами, около которой лежал почти игрушечный ножик. Я проколол себе палец, и на подоконник капнуло несколько капель крови. Существо, радостно урча, приникло к красной жидкости и моментально вылакало ее.

– Спасибо, человек. – Ночной гость отвалился от угощения, облегченно вздохнув.

– Что велел тебе передать маг?

– Тебе не следует задерживаться в этом дворце, – прошелестело существо. – Это опасно.

– Корасайоглы и Темир не в силах дотянуться до меня во владениях Сейлин? – хмыкнул я. – И поэтому хотят выманить наружу под предлогом опасности?

– Сейлин – пери. – Существо умоляюще посмотрело на меня. – Рядом с ней тебе нельзя находиться. Уходи.

– Подумаешь – пери, – пожал я плечами. – Тебя-то с какой стороны это беспокоит?

– Мы с тобой одной крови… – опять заладило существо.

– Ну и что?

– Если ты погибнешь, мне нечего будет есть и я умру с голода, – пояснило свое участие в моей судьбе существо.

– С какой стати ты взял, что я тебя буду кормить?

– Так мы же с тобой…

– Знаю, знаю, – прервал я ночного гостя. – Но на кой ты мне сдался? Сейчас вот щелкну, и одним вампиренышем станет меньше…

– Не делай этого, – в испуге шарахнулось от меня существо. – Маг сказал, что у него больше не осталось твоей крови и он не сможет еще раз создать меня…

– Так ты из моей крови?! – наконец-то до меня дошло.

– Естественно, – заявило существо. – И послан охранять и предостерегать тебя от необдуманных поступков.

– Корасайоглы соглядатая, значит, приставил?

– Почему соглядатая? – обиделся ночной гость. – Мы с тобой одной крови. Разве я могу причинить тебе вред?

– Ладно, оставайся, – подумав, заявил я. – Как-нибудь я тебя прокормлю, если не будешь сильно прожорливым. Вот только почему маг создал тебя таким… несуразным?

Я специально подобран наиболее нейтральное слово, чтобы существо не оскорбилось.

– Почему «несуразным»? – удивился ночной гость. – Маг сказал, что видел у тебя в мыслях демона твоего мира, которого ты называл чертом. Вот и сделал меня в точности таким. Он сказал: «Черта Максум сразу узнает».

– Да какой же ты черт, – рассмеялся я. – Уж скорее бес. Или бесенок. – Я оценивающе посмотрел на существо: – Решено. Отныне ты зовешься Бесом.

– Тихо, – жалобно заныл Бес. – Не разбуди пери.

– Да что ты привязался к женщине?! – возмутился я. – Чем она тебе не угодила?! Ты же ее в первый раз видишь!

– Опасно, – простонал Бес. – Она выпьет тебя до дна, и ты уснешь навеки.

– Да объясни же мне, чем она так опасна?!

– Посмотри на нее в зеркало, – попросил Бес. – Отражение не лжет.

– И что я там увижу?

– Посмотри. Я буду ждать тебя неподалеку.

С этими словами ночной гость вылетел в окно. Я недоуменно пожал плечами и отправился досматривать сон, решив утром рассказать Сейлин о забавном ночном происшествии.

Уже в постели, заботливо поправив покрывало на спящей женщине, я поймал себя на мысли, что ни разу не видел во дворце ни одного зеркала. В жилище женщины это было, по меньшей мере, странно. В свете этих мыслей предупреждение Беса неожиданно приобрело совершенно иную окраску. Через некоторое время поняв, что так и не засну, я стал размышлять над тем, где же разыскать зеркало. Неожиданно вспомнилось, что как раз в соседнем зале, среди богатой коллекции оружия, развешанной по стенам, наличествовал почти до зеркального блеска отполированный щит. Устав бороться с бессонницей и искушением, я опять тихонько поднялся и пошел за щитом. Возвращаясь с металлическим кругляшом в спальню, я с внутренним содроганием представлял, насколько глупо буду выглядеть, если Сейлин проснется.

То, что отразилось в щите, повергло меня в ступор. Прекрасная смуглокожая девушка с роскошной гривой каштановых волос исчезла. В отражении на кровати раскинулась мерзкая старуха, крючковатый нос которой почти касался тонких потрескавшихся губ, кожа, покрытая зеленоватыми трупными пятнами и струпьями, плотно обтягивала черепную коробку, на макушке которой сохранилось несколько седых сальных прядей.

И в этот момент чудовище, бывшее недавно прекрасной Сейлин, открыло глаза. Старуха мгновенно сообразила что к чему. Из-под покрывала взметнулась уродливая рука, украшенная кривыми черными когтями, и устремилась к моему лицу. Почти инстинктивно я прикрылся щитом. Раздался противный скрежет, а затем сильный удар отшвырнул меня в противоположный угол комнаты. Я вскочил и в панике бросился к выходу. На металлическом щите остались борозды чуть не в полсантиметра глубиной. Коснись эти коготки моей шеи, и голова уж точно осталась бы существовать отдельно от тела. Ведьма, а иначе я уже не мог ее назвать, выметнулась из комнаты следом за мной и, расставив в стороны вдруг удлинившиеся руки, пошла на меня. Я метнулся в одну сторону, потом в другую, но старуха неизменно оказывалась передо мной, надежно перекрывая выходы из зала.

– Иди же сюда, любимый, – вдруг проскрипела она. – Я обниму тебя так нежно, что ты забудешь обо всем.

И в этот безнадежный момент меня спас недавний знакомец. Бес вынырнул из ночной темени окна и, отчаянно вереща, вцепился этому ночному кошмару в лицо. Старуха взвыла, стараясь ухватить невесть откуда взявшееся существо. Но пока она в спешном порядке укорачивала свои руки-грабли, которыми собиралась сграбастать меня, я, вспомнив популярную игру фризби, метнул щит в ведьму, вложив в бросок все свои силы. Металлическая тарелочка со свистом ушла в сторону старухи и своим отточенным краем, как скальпелем, смахнула мерзкую голову на пол. Ведьма закачалась и осела вслед за головой, ее руки, беспорядочно подергиваясь, скребли пол, оставляя на нем глубокие борозды. Я неожиданно почувствовал слабость в коленях после пережитого шока и тоже обессиленно опустился на каменные плиты.

– Бежим, человек, – пропищал Бес, пикируя на меня откуда-то сверху.

– Да куда же сейчас торопиться. – Усталость навалилась на меня, и не хотелось делать ни одного лишнего движения. – Мы ее вроде прикончили.

– Пери нельзя убить, – продолжал виться перед моим лицом Бес. – Бежим отсюда скорее.

Я с трудом поднялся на ноги и выпрыгнул в окно из такого гостеприимного и уютного еще вчера дворца.