Текст книги "Образы русской истории Сергея Иванова"

Владимир Михайлович Соловьев
Образы русской истории Сергея Иванова

Время без границ

С.В. Иванов. Фотопортрет

Люди на его картинах и чувства, их волновавшие, кажутся очень знакомыми. Художник неизменно точен в передаче духа и примет времени. Но даже если бы он их избегал, так что нельзя было бы по одежде, лицам, бытовым деталям определить, к какому народу, к какой стране и к какой эпохе принадлежит изображенный человек, что-то обязательно подсказало бы: это Россия.

Творческое наследие академика живописи Сергея Васильевича Иванова (1864–1910) – свыше ста картин. Он автор монументальных полотен и камерных портретов, серий жанровых и исторических картин и великого множества эскизов, этюдов, рисунков, офортов.

Поскольку, однако, степень таланта измеряется не количеством, а качеством, число произведений не имеет принципиального значения и скорее представляет чисто справочный интерес.

За исключением родных и близких, запечатленных С.В. Ивановым, большинство персонажей его работ остаются неизвестными. Конечно, они взяты из жизни, списаны, как правило, с натуры, и их реальность не вызывает сомнения. В этом отношении люди, обретшие бессмертие на полотнах художника, абсолютно достоверны, и невольно веришь: они существовали на самом деле.

Сергей Иванов, безусловно, один из тех больших мастеров, кому было дано добиться высочайшей художественной правды в отображении типического, не только передать с убедительной подлинностью отдельные фигуры и конкретные лица, но и поднять их до обобщения исторического события.

В советское время Иванова обычно превозносили за обращение к революционно-освободительной тематике. Бурные события в России конца XIX – начала XX века, будь это крестьянский бунт, стачка рабочих или вооруженное восстание в Москве в 1905 году, его в самом деле очень волновали, но яркое дарование художника не менее блистательно проявилось в бытовом жанре, а еще больших вершин достигло в отображении прошлого родной страны. Причем удивительным образом эффект присутствия, живое дыхание эпохи отличают картины Сергея Иванова, посвященные «делам давно минувших дней». Исторические сцены периода Древней или Московской Руси под его кистью выходили столь убедительными, словно он, работая над ними, с помощью машины времени переносился на два-три, а то и несколько столетий назад.

Безусловно, это признак большого мастера – непостижимое умение вжиться в прошлое, впустить его в себя, осязаемо почувствовать вкус и запах стародавних лет так, как дано было не всякому современнику событий. Безошибочное чутье и редчайшая интуиция помогали ему не поддаться соблазну лубочной стилизации и не впасть в грех анахронизма – внесения в изображение какой-либо эпохи черт, ей несвойственных. Попадание в нужную хронологическую нишу, в искомый исторический слой, в самую плотную ткань событий у него было стопроцентное, как будто границы времени для него не существовали.

Мемориальная доска С.В. Иванову на Арбате, дом 30

Город Руза. Московская область

Неодолимая тяга

Интерес к живописи у Иванова пробудился еще в раннем детстве. В Рузе, где он родился, в доме его отца, акцизного чиновника из обедневшего дворянского рода, висела на стене олеография с картины Ореста Кипренского «Дмитрий Донской на Куликовом поле», и маленький Сережа подолгу ее рассматривал, одолевая взрослых вопросами о Мамаевом побоище. Допускали мальчика и к альбому с гравюрами, изображавшими батальные сцены Крымской войны. Хозяин дома сам не один год отдал военной службе, прошел Севастопольскую кампанию, участвовал в сражении при Черной речке и, бывало, рассказывал детям о жарких боях на суше и на море.

Когда будущему художнику было шесть лет, семья переехала в Первопрестольную, и вся его дальнейшая жизнь связана с Москвой и Подмосковьем.

Первые карандашные наброски Сергея никто из его родных и близких всерьез не воспринял и значения им не придал. На то и дитя, чтобы рисовать, а то, что рука мальчика, водя карандашом по бумаге, не только цепко ухватывает предметы обихода или всякую домашнюю живность, но и похоже воспроизводит то лица братьев, то профиль отца, то характерный силуэт матери, то одутловатую физиономию вечно пьяного соседа, так что из того – приноровился малец, ловко у него получается, да какой из этого прок? Правда, в школе, где в целом успехи Сергея оставляли желать лучшего, его хвалили как раз за способность к рисованию. Однако стоило ему заикнуться о желании стать художником, как он столкнулся с резким возражением со стороны отца. Тот очень хотел видеть сына чиновником, считая, что так он обеспечит себе надежный кусок хлеба, а художество в глазах Иванова-старшего было всего лишь блажью и баловством.

С.В. Иванов. Деревенский мальчик

Карл-Фридрих Петрович Бодри. Крестный ход у Благовещенского собора в Московском Кремле

П.А. Боголюбов. Вид храма Христа Спасителя с Пречистенки в Москве

Но Сергей упорно стоял на своем. Не по годам самостоятельный, рано повзрослевший, он летом подолгу жил вне дома: или у материнской родни на Волге, или отцовой – на хуторе в Воронежской губернии, где фактически был предоставлен сам себе, не чурался никакой работы, но обязательно находил время для рисования.

Тяга к живописи его не оставляла, и он не успокоился, пока после долгих споров с отцом не был найден компромисс – поступление в Межевой институт. Паренька совсем не прельщало быть землемером или инженером-геодезистом, но все-таки выбранный вариант был лучше, чем определение в гимназию. К тому же, как слышал Сергей, у межевиков было хорошо поставлено черчение – дисциплина, уверенное владение которой требовало точной руки, профессионального навыка изображать что-либо на плоскости, развивало пространственное мышление, приобщало к законам перспективы. Все это Сергей поначалу находил для себя полезным и необходимым, но вскоре сделал неприятное открытие, что черчение с рисованием и живописью далеко не одно и то же. Отсутствие интереса к учению и хроническая неуспеваемость превратили пребывание Иванова в стенах Межевого института в сущую муку и привели к конфликту с отцом.

С.В. Иванов. Девушка в платке

Покровская церковь в городе Рузе Московской области

Пять рублей на краски

Но неожиданно родитель смягчился и принял сторону сына. Он понял, что, если будет продолжать давить на него, рискует перегнуть палку и вконец испортить с ним отношения, ибо у юноши сильный характер, он целеустремлен, а раз так, то лучше не препятствовать ему, а поддержать в принятом решении учиться живописи.

В качестве отступного отец выдал сыну целых пять рублей на краски. Для Сергея это была нешуточная сумма, но он не знал, как ей лучше распорядиться и что именно покупать. В лавке, где продавались всякие принадлежности для художников, ему предложили, помимо масляных красок, гуашь и акварель, кисточки из свиной щетины, меха колонка и красного соболя, мольберты разных видов и другие приспособления, а он понятия не имел, как к этому подступиться, что выбрать, и потому так и вернулся домой ни с чем, не потратив ни копейки.

На помощь пришел отец. В четвертом округе Московского акцизного управления, где он служил, выполнял разовую каллиграфическую работу Петр Петрович Синебатов. Этот грузный пожилой человек некогда больше десяти лет отучился в знаменитой Императорской академии художеств, но, ведя разгульно– богемный образ жизни, так ее и не закончил, что не мешало ему считать себя непризнанным гением, отпустить длинные, до плеч, седые лохмы и появляться в публичных местах в лоснящейся по краям и на локтях бархатной блузе цвета темного бутылочного стекла. Иванов-старший, почтительно называя коллегу маэстро, как тот любил, попросил просветить сына по художественной части и по возможности позаниматься с ним. Синебатов не заставил себя долго уговаривать, согласился дать несколько уроков, и вскоре Сергей уже внимал его велеречивым, но доходчивым наставлениям о преимуществах красок на льняном масле, достоинствах хлопкового холста перед всеми прочими, о способах смешения пигментов… Старик учил Иванова, как приспособить под палитру простую дощечку, как наносить на материю грунт и кистью или мастихином – специальным ножом из нержавеющего металла – готовить смесь нужной консистенции.

Здание Московского Межевого института

С.В. Иванов. Пейзаж с мостиком

Выпускники Императорского Межевого института

Москва, 1898

«Начинать, – вразумлял Синебатов Сергея, – надо с прописей, а прописи в нашем деле – хорошие образцы». Образцами послужили олеографии – цветные литографии, часто покрытые лаком, обычно с грубоватыми воспроизведениями масляной живописи. И вот копированием этих «постеров» Иванову и пришлось вплотную заняться под руководством вошедшего в роль учителя несостоявшегося художника. Не прекращал он делать и наброски, зарисовывая то бытовые сценки, то диковинный тарантас, увиденный на улице, то высокую поленницу дров.

Жан Батист Симеон Шарлей. Натюрморт с атрибутами искусств

Ученик отличался усердием, делал несомненные успехи, быстро усваивал маленькие секреты и хитрости, которые открывал ему наставник. И вот однажды Сине– батов авторитетно заявил отцу Сергея, что у юноши есть и талант, и все данные для получения хорошего художественного образования и нужно ему такую возможность обязательно предоставить. «Да что это за профессия, – ожесточился Иванов-старший, – вывески малевать?!» Он был не против, если бы сын совмещал свои художества с обучением в Межевом институте, но тот настолько все там запустил, что ему грозило исключение. Однако Синебатов не только убедил сослуживца, что из Сергея выйдет толк, но и нашел ходы к маститому художнику Василию Перову. Лестный отзыв знаменитости о показанных рисунках решил дело, и в 1878 году Сергей Иванов без осложнений был принят в Московское училище живописи, ваяния и зодчества.

В.Г. Перов. Автопортрет

Здание Московского училища живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой

Проба сил

Школа искусств на Мясницкой, куда определился будущий художник, была цитаделью передвижников. Здесь вели классы создатели известных картин, отображавших социальные драмы народной жизни. Преподавателями Сергея Иванова стали сильный жанрист Илларион Михайлович Прянишников и превосходный рисовальщик Евграф Семенович Сорокин. У обоих было чему поучиться, и юноша со свойственным ему рвением с головой ушел в работу и довольно быстро продвинулся в основах живописи. Одновременно он увлекся лепкой из глины и гипса и даже получил награду за одну из своих фигур. Однако главным своим поприщем Иванов видел не скульптуру, а писание картин и, как только ему предоставилась возможность продолжить обучение в Академии художеств, отправился в Петербург.

К.Е. Маковский. Портрет Иллариона Михайловича Прянишникова

К.Е. Маковский. Портрет Евграфа Семеновича Сорокина

Неполный год, проведенный там, оказался благотворным в плане совершенствования профессиональной техники, но дороговизна столичной жизни, а главное, ограниченность свободы при выборе сюжета выпускной работы заставили Сергея, к неудовольствию отца, несказанно гордого тем, что его сын теперь занимается не где-нибудь, а в самой Императорской академии, вернуться в Московское училище живописи. В его стенах он чувствовал себя на своем месте и испытывал настоящее облегчение, что больше не нужно корпеть над очередной картиной на библейскую или мифологическую тему, когда его волнует и рвет душу совсем другое – народная жизнь. Иванову близка та эстетическая программа реалистического искусства, которую отстаивали в своем творчестве передвижники. На ученической выставке представлены три его работы: «Крестьянин», «Солдат» и «Слепцы». Он выполнил их как этюды, имея в виду в будущем, отталкиваясь от них, создать более значительные произведения, но потом остыл и не вернулся к ним, так как его переполняли другие замыслы и хотелось в первую очередь взяться за их реализацию. В дальнейшем этюды зачастую приобретут для художника самостоятельное значение, поскольку многие из них станут не подготовительными вариантами чего-то большего, а вполне законченными работами, в которых все сказано.

А.К. Беггров. Петербург со стороны Невы

На следующую выставку в 1885 году, в которой Иванов участвовал уже как выпускник училища от натурного класса, конкурсная комиссия отобрала две его небольшие картины: «Больная» и «У острога». Обе отмечены стремлением к жизненной правде и художественной глубине. Иванов не пытается разжалобить, заработать очки, форсируя беспроигрышные эмоции. То, что он изобразил, обыкновенно, обыденно, но именно узнаваемой повседневностью, бесхитростностью показанного достигается максимальное воздействие, подтверждая старую истину: косвенное действует сильнее прямого.

Вот три человека покорно стоят у тюремных ворот в надежде на свидание («У острога»). Они до того забиты, напуганы, растеряны, словно сами чувствуют себя преступниками, и, без вины виноватые, жмутся, переминаются с ноги на ногу, сознавая свое бесправие. Суть житейской драмы легко прочитывается: крестьянская семья осталась без главного кормильца – молодого, сильного мужика. Он осужден, и его пожилые родители с беременной невесткой, женой заключенного, теперь едва сводят концы с концами.

С.В. Иванов. У острога

Иванов вполне мог претендовать на медаль, подготовив новые конкурсные работы, но он счел, что время ученичества прошло и пора окунуться в самую гущу жизни: только так можно создать что– нибудь настоящее. Медаль давала шанс получить престижное звание «классного художника», обеспечивавшего, в свою очередь, сравнительно безбедное и стабильное существование. Иванов, однако, отказался идти по проторенному пути и предпочел отправиться за новыми впечатлениями в самарские и оренбургские степи.

Императорская академия художеств в Санкт-Петербурге

С.В. Иванов. Свеча у постели

Кровью сердца

Многое из того, что он пишет, пустившись странствовать по России, было тематическим повтором работ передвижников. Он находил другую натуру, новые ракурсы, свои собственные средства выразительности, но не достигал желаемого. Его «Утро помещицы», «Беглый», «Арестант», «Агитатор в вагоне», «В вагоне 4-го класса», «У кабака», «На заработки» – это еще равнение на старших мастеров. Он сам хорошо сознавал, что находится в плену вчерашней передвижнической традиции, не может избавиться от вторичности, подражательности. Всякая заданность, нарочитость, назидательность ему претили, но при всей очевидной искренности и силе переживаний Иванов пока не добился той художественной проникновенности, которая пришла к нему позже и сообщила его работам искомую правоту правды жизни. Он не только пытался не вторить предшественникам, не допускать невольных сюжетных перепевов и пересечений, но и неустанно совершенствовал технику, преодолевал замеченную критиками неуверенность мазка, злоупотребление темными тонами, смело экспериментировал с композицией, строя ее все более оригинально и неожиданно просто.

Этапным моментом творческой биографии художника, чертой, которая отделяла его беспокойные искания своего собственного почерка от зрелого мастерства, стал цикл работ, посвященных переселенцам. Интересно, что примерно тогда же эта тема нашла отражение в литературной классике – в произведениях Льва Толстого, Глеба Успенского, Владимира Короленко, в рассказе Ивана Бунина «На край света».

С.В. Иванов. Переселенка в вагоне

С.В. Иванов. Переселенцы

Путешествуя по России, Сергей Васильевич постоянно сталкивался с людьми, которые в одиночку и целыми группами, семьями в поисках лучшей доли держали путь в Сибирь и на Дальний Восток, мечтая там осесть, обзавестись крепким хозяйством. Вот этих горемык, доведенных до крайности жестокой нуждой, долгами, жизнью впроголодь, и решил запечатлеть Иванов на своих полотнах.

Он сочувствовал им, хорошо понимал, что они не бродяги, не искатели приключений, не побирушки из тех, кого называют перекати-поле и кто слоняется по белу свету, живя только подаянием. Переселенцы не ждали милостыни, а надеялись на себя, не боялись никакой работы – лишь бы не мешали им добраться до новых земель и дали там развернуться. «Многие десятки верст, – свидетельствует один из первых исследователей творчества Иванова Сергей Глаголь, – прошел он с ними в пыли дорог, под дождем, непогодой и палящим солнцем в степях, много ночлегов провел с ними, заполняя свои альбомы рисунками и заметками, много трагических сцен прошло перед его глазами».

Вершиной задуманной серии стала написанная словно не красками, а кровью сердца картина «В дороге. Смерть переселенца» (1889). Она относится к лучшим произведениям художника. Это приговор жестокой российской действительности, обрекающей беспомощных, социально незащищенных людей на верную гибель.

Доведенный до полного отчаяния крестьянин решил сняться с насиженного места и податься в дальние края, где, по слухам, мужику живется вольготно и привольно. Он собрал пожитки, запряг лошаденку, и они тронулись навстречу неизвестности. Но в дороге глава семьи занедужил и умер. Несчастная вдова с детишками и бедным скарбом на руках застыла в безысходном оцепенении. Она не знает, что ей делать, что ее ждет, и, брошенная на произвол судьбы, клянет тот час, когда появилась на белый свет.

С.В. Иванов. В вагоне 4-го класса

С.В. Иванов. Беглый

С.В. Иванов. Переселенцы. Ходоки

С.В. Иванов. В дороге. Смерть переселенца

С гневом и скорбью

Сергея Иванова не назовешь баловнем судьбы. Все, что им достигнуто, выстрадано, далось потом и кровью. Вперед на поприще искусства он продвигается благодаря трудолюбию, упорству, волевым усилиям, хорошо понимая, что одного таланта недостаточно. К молодому художнику есть интерес. Коллекционер В.А. Ткаченко купил его работу «У кабака», эскиз «Пристань» еще ученической поры приобрел Румянцевский музей, а «Смерть переселенца» – сам Павел Третьяков.

Успех окрыляет Иванова, но завышенной самооценкой он не страдает. Его поиски себя продолжаются. Он по-прежнему в гуще народной жизни. На первом месте у него не живопись, а графика – художник просто не успевает отобразить в красках увиденное и спешит торопливыми скупыми штрихами, беглыми зарисовками реагировать на все, что подмечает его зоркий и цепкий глаз. В любом своем наброске Иванов предельно сосредоточен на главном для него: социальных противоречиях, бедах людских, царящей вокруг несправедливости. Эскизы художника привлекают и поражают отбором материала, в них всегда обнажен живой нерв, беспокойно бьется, пульсирует острая проблема. Он не пренебрегает деталями, но при этом строго лаконичен, удерживается от мелочного протоколирования и фиксирует самые характерные предметы и приметы.

На исходе 1880-х годов, после длительных поездок и скитаний по России художник сделал недолгую передышку и задержался в Москве, поселившись в меблированных комнатах «Петергоф» в самом центре Первопрестольной. К 1890 году он завершил и представил на XVIII Передвижной выставке картину «Бродяга» (местонахождение неизвестно).

Почти во весь холст изображены две фигуры – городового и мальчика-оборванца, которого страж порядка привел в околоток. Глядя на лицо беспризорника, сразу понимаешь: он дитя улицы и опять сбежит при первой же возможности. Приюты и прочие богоугодные заведения – это не для него, а он не пропадет, прокормится, прося подаяния у добрых людей, или ухватит себе что-нибудь на пропитание у зазевавшейся рыночной торговки. Ведь бедному сироте много не надо.

Сергей Васильевич возлагал на картину большие надежды, но ее ждал провал. Кроме известного всегдашней поддержкой любой темы из народной жизни критика Владимира Стасова, никто о «Бродяге» положительно не отозвался. Напротив, работу объявили авторской неудачей. Основная претензия была к неоправданно большому размеру произведения. В одной рецензии с обидным заглавием «Из пушки по воробьям» Иванова с иронией сравнивали с великими испанцами: «…испанские художники XVII века любили этюды в натуральную величину, но под такими картинами были имена: Сурбаран, Веласкес, Рибейра; далеко до них «Бродяге», да и времена не те: кого соблазнит занять чуть ли не целую стену городовым и бродягой? К тому же и типы не характерны, письмо плоско; светлый фон картины резко выделяет контуры и съедает моделировку». Другой отклик в печати был более доброжелательным, но тем не менее отрицательным: «Картина С.В. Иванова «Бродяга»… написана с идеей, и хорошо написана, даже очень, но она и очень мало интересна».

И.Е. Репин. Портрет В.В. Стасова

Художник вынужден был признать правоту своих оппонентов. Чрезвычайно требовательный к себе, он в сердцах уничтожил картину, отрезав и бросив в горящую печь ту часть холста, где был городовой. Уцелевший фрагмент с изображением мальчика позднее был продан частному лицу. Сегодня о «Бродяге» можно судить только по оставшейся фотографии.

Вскоре Сергей Васильевич покинул Москву. Все лето в охоте за подходящей натурой он провел в Саратове и его окрестностях, разъезды продолжались и в дальнейшем. Иванов работал много и плодотворно. В созданном им в конце 1880-х – начале 1890-х годов сконцентрировано то наболевшее, что прорывалось наружу в общественной жизни тогдашней России: жажда перемен, протест против насилия и произвола, попрания человеческих прав. Голод, нищета, обездоленность, тяжкие лишения и унижения, которые приходилось терпеть народу, в произведениях художника приобретают нелицеприятную конкретность и грозную обличительную силу. Это касается десятков рисунков («Нищие», «Осмотр потравы», «Крючник», «Наем рабочих на базаре» и многие другие), составивших не один альбом. Сюда же примыкают выполненный черной акварелью этюд «Смерть крестьянина от голода» и проработанный пастелью эскиз «Баба роет могилу». Но Иванов не только обличал и сочувствовал. Он еще и отдавал должное своим героям, которые, невзирая на всю незавидность положения, жуткие условия, выживали, выдюживали, тянули лямку и оставались людьми.

География маршрутов Иванова обширна и разнообразна. Чаще всего он бывал на Волге и, когда женился (1890), увлекал жену рассказами о великой русской реке, о волгарях, и они вместе на маленькой лодке плавали вдоль Жигулевских гор. «Что в Самаре хорошо, что интересно в художественном отношении, – делился он впечатлениями в одном из писем, – это Волга, а главное пристань. Какая масса судов…: косовые, беляны, баржи, барки, дощаники, кладнушки, рыбницы, просто лодки, завозни и т.д. Все это крайне живописно. А какие рожи, какие типы, какие костюмы, какие фигуры!» Излюбленные места, где он подолгу задерживался, – это коренные русские губернии: Тульская, Орловская, Курская, Воронежская. С радостью участвовал он в студенческой экспедиции по Кавказу и Закавказью и привез оттуда массу рисунков. Особенно большое впечатление произвела на него Армения.

Г.Г. и Н.Г. Чернецовы. Вид города Саратова при заходе солнца

Одна из центральных тем в творчестве С.В. Иванова – Россия острогов и тюрем. Недаром исстари на Руси говорилось: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Арестанты, колодники, тюремные сидельцы привлекли внимание художника не как преступники, а как люди, как соотечественники, обреченные на бесчеловечное существование. Если и на свободе многим приходилось горе мыкать, то за тюремной решеткой и вовсе жизни нет. Иванов со всей определенностью и нравственной смелостью выражает свою гражданскую позицию: наказание осужденных не должно выливаться в издевательство, бесконтрольность и произвол конвойных и надзирателей. Он протестует против практики превращения мест заключения в круги ада. Между тем, как с гневом и скорбью убеждается художник, попадая в узилище, люди уже мало походят на людей, теряют человеческий облик, потому что их содержат, как диких зверей, и обращаются с ними порой даже хуже, чем с животными.

Иванов получил доступ в Саратовскую пересыльную тюрьму и в Аткарский острог. Кроме того, он часами делал эскизы там, где под охраной проводили заключенных или где они обычно работали. Названия зарисовок говорят сами за себя: «Из острога на допрос», «Проводы арестантов», «В пересыльной тюрьме», «Ведут в Бутырки», «Этюды голов арестантов», «Посадка арестантов на пароход», «Арестанты на работе», «Дверь камеры», «Голова каторжанина», «Тюремный коридор», «Кандалы» и т.д. Пожалуй, лишь набросок пером на бумаге «Начальство идет», если судить по названию, может не иметь отношения к тюремной тематике, но имеет: Иванов изобразил пятерых заключенных в длинных робах, которые по команде встали в ряд и вытянулись, боязливо ожидая, пока мимо проследуют какие-то важные чиновные лица.

С.В. Иванов. Этап (Этюд из арестантской жизни)

В начале 1892 года Сергей Васильевич предложил для Передвижной выставки свою картину «Этап». Но получает отказ – работа не принята, так как она слишком нетривиальна. У нее странная композиция: видны только ноги да накрытые грубыми короткими одеялами очертания тел спящих тяжелым сном узников, а лица практически отсутствуют – проступают лишь макушка одного заключенного и фрагмент бритой головы другого. В письме художнику Василию Поленову Иванов объяснял: «Я хотел передать именно то впечатление, которое имел, посещая тюрьму, когда вы видите целую кучу ног, рук, спин и не разбираете целых фигур и разве только кое-где углядите… глаза какого– нибудь слишком чуткого субъекта, устремленные на вас».

Отвергнутая передвижниками, картина Иванова в том же году появилась в Мюнхене, причем имела успех как новаторское произведение. К сожалению, «Этап» не уцелел – о картине можно получить представление лишь по фотоснимку. Правда, под этим же названием нередко фигурирует авторский вариант «Этюд из арестантской жизни» (хранится в Саратовском государственном художественном музее им. А.Н. Радищева), который приняли для показа на очередной Передвижной выставке восемь лет спустя после отклонения «Этапа». На сей раз критика была в целом благосклонна к художнику. «Иванов, – говорилось в одном из отзывов, – жестокий талант; его всегда интересуют такие мотивы, от которых и в жизни становится не по себе».

То, что народ не безропотная масса и не намерен покорно безмолвствовать, Иванов остро показал в картинах «Бунт в деревне», «Забастовка», «Бегство директора с фабрики во время стачки», «Празднование 1-го Мая», «За подмогой», а на рисунках «Беспорядки», «У здания Московского университета во время студенческих волнений», «Конные жандармы во дворе Московского университета во время студенческих волнений в марте 1892 года», «Студенческая демонстрация» и других, изобразил то, очевидцем чего был сам: бурление толпы, народный гнев, возмущение рабочих своим невыносимым положением, протест студентов, недовольных ущемлением их прав и свобод.

С.В. Иванов. Едут. Карательный отряд