Текст книги "Русская рулетка. Заметки на полях новейшей истории"

Лихолетье аферистов

У меня была иномарка. И это придавало мне нереальный статус. Но и воспринималось это как само собой разумеющееся. Я гордился и любил своего старенького здоровущего американца за стать, надежность и совместно пережитые приключения.

«Шевроле Сабербан», привезенный через Англию, забитый разнообразным добром, пролетел через Европу и остановился на границе между Польшей и Россией. Здесь меня ждали друзья друзей, и вся растаможка обошлась в банку гусиного паштета.

Время было лихое, и на трассе постреливали, поэтому ехали мы быстро, что приводило к ужасающему расходу топлива. Бензина было просто так не достать, но магический паштет вызывал желание делиться талонами на заправку даже жестокосердных белорусских гаишников, так что в Москву мы въехали победителями и пару лет пугали всех алабамскими номерными знаками.

Именно эта машина позировала на Красной площади иностранным корреспондентам, когда они описывали полную приключений московскую жизнь моего партнера Колина. Эта фотография потом обошла многие издания на юге Штатов и спустя пару лет помогла мне не проиграть в Америке судебное дело, которое мой тогда уже бывший партнер возбудил против меня, – довольно обычное завершение многих совместных начинаний того времени. Но это случится гораздо позже, а пока я мчался по беспробочной Москве в здоровом агрегате и радовался жизни, и меня не смущали даже кое-какие юридические тонкости. Дело в том, что на машину документов не было – совсем, – поэтому я поехал в Шереметьево и взял таможенную декларацию, на обратной стороне которой вписал временный ввоз – автомобиль «Шевроле Сабербан» и его вин, мой приятель-таможенник влепил штемпель, и год я катался как король.

Лишь через пару лет пришлось давать нереальные деньги, чтобы легализовать этого крокодила. Сильно сомневаюсь, что хоть что-то из этой суммы ушло таможенным органам, но к этой метаморфозе я уже отношения не имел.

Машин в Москве было немало, но вот новые у рядовых граждан, даже с бандитской внешностью, не появлялись. Убитые «немцы» и «японцы» находили своих счастливых новых хозяев, братки еще не обнаружили «Паджеры» и раскатывали на «Патролах» с лебедками, но новые машины были только у чиновников. Ну и, конечно, у красных директоров и новых хозяев жизни.

Значимость иномарки была такова, что практически никого не удивляло, когда на полученные всеми правдами и неправдами кредиты в первую очередь покупался «мерин» для директора завода. Надо было видеть изумленные глаза иностранных партнеров, когда они понимали, что кредитные деньги расходуются отнюдь не на производственные нужды. Тогда гремела слава Тарасова и Борового, магическое слово «биржа», казалось, могло все, и торговля воздухом была прибыльным делом. Запас советской наивности и глупости был феноменален, а умение околпачить своих сограждан считалось предпринимательской смекалкой.

Сейчас уже и вспомнить тяжело, как переживал народ, когда одна за другой стали лопаться дутые пирамиды. «Тибет», МММ, «Хопер-Инвест», «Властилина», «Торговый дом «Селенга». Слова-то какие появились! Селенга – что это такое, до сих пор не знаю. Лишенный здравого смысла, но привыкший безоговорочно верить рекламе народ понес деньги тоннами. Обманщики уже не знали, куда их девать, и грузили «КамАЗами». Угар был такой, что казалось, еще чуть-чуть – и Америке конец. Раздавим ее своими предпринимательскими талантами.

Откуда-то появилось мнение, что американцы как дети, их надо всему учить. И вот уже братья Стерлиговы отправляются покорять США, уверенные, что их биржа на нашу не тянет, а хитроумные Мавроди запустили схему МММ в ряде стран чуть ли не Латинской Америки.

Итог закономерен. Мавроди – срок. Стерлиговы – гробовая контора. Хозяйка «Властилины» госпожа Соловьева – срок…

Именно тогда стало ясно, что даже высокообразованные наши граждане ничего не понимают в экономике и инвестициях. (Ловятся на письма, широко известные всем обитателям пионерских лагерей: это письмо счастья, напиши и разошли десять таких же, и тебе дико попрет, а если нет, то тебя покарает злая икота.) При этом попадают и народные любимцы, правда, не все теряют деньги, некоторые их на этих схемах и зарабатывают, и еще долго тени «Чары» будут преследовать Александра Стальевича Волошина.

Понятно, что мошенники, аферисты и спекулянты в это лихое время развернулись до невозможности.

Какие только схемы не проходили! Один мой приятель нашел в Италии чулки и колготы на вес, без упаковки, какой-то абсолютно неизвестной фирмы. Загрузив грузовик, он привез это безобразие в Москву и нанял студентов, которые денно и нощно раскладывали этот дефицитнейший товар того времени в упаковку, конечно, тоже привезенную из Италии.

Платили упаковщикам и продавцам на рынке не деньгами, а товаром, и все были счастливы. Реализовав машину, приятель смог купить две трехкомнатные квартиры.

А вот с производством были проблемы.

Мы производили дискотечное оборудование. Казалось, что в России есть все условия для этого бизнеса. Замечательные инженеры, высококвалифицированные рабочие, оборудование, ну и, конечно, комплектующие: шаговые двигатели, линзы, дихроичные фильтры, метизы, холоднокатаный лист – не буду мучить дальнейшими подробностями.

Все оказалось несколько сложнее.

Выяснилось, что в России все было, но качество не соответствовало никаким западным стандартам.

Костя Пузиков придумал световой прибор, который задал моду всей индустрии на десятилетие. Мы показали его на международной выставке, и наш маленький дискотечный мир сошел с ума, к нам пришли разные западные и восточные люди с одной просьбой – дайте. Заказов было столько, что я испытал чувство колоссальной гордости за наших замечательных ребят. Когда в Америке на стенде нашего к тому моменту эксклюзивного дилера заработало штук тридцать наших приборов, красота была такая, что все остальные стенды пустели.

Все мои ребята стали носить майки с надписью: «Мы русские и этим гордимся». Я ощущал небывалый прилив энергии: все-таки не только автоматы и водку да сырье с девками можно из России продавать, но и собственную придумку. Заказы шли, американцы открывали безотзывные аккредитивы, и я объяснил российским банкам, что это такое, впрочем, они все равно в этом ничего не понимали. Деньги на производство предлагали под такой процент и на такой срок, что их не взял бы даже Аль Капоне для финансирования бутлегерской деятельности.

Мы работали в две смены. Крутились как белки в колесе. Брали новые помещения, станки и людей, договаривались со смежниками и решали проблемы, о которых ранее и не догадывались. В России не было производства тары, да еще с правильным накатом названий, не было упаковочного материала, порошковой покраски… список можно продолжать до бесконечности. И мы находили ответы.

Мы отправляли контейнерами и были счастливы, проблемы нас не пугали, а раззадоривали, пока не пришло сообщение из Америки, что семьдесят процентов приборов выходят из строя из-за проблем с зеленоградскими шаговыми двигателями.

Все хохмочки про феноменальное качество советских комплектующих для военной промышленности оказались чушью. Качество описывалось одним словом – отстой.

Мы нашли поставщика на Тайване, надежного, с хорошим качеством и ценой процентов на сорок дешевле, учитывая доставку.

В конечном итоге, перебрав немалое количество военных предприятий, поняли, что проще работать с иностранными партнерами.

Я был уверен, что мы на правильном пути, ребята хорошо зарабатывали, мы показывали наши изделия на десяти основных мировых выставках ежегодно и уже привыкли к перелетам и гостиницам, конкурировать с западниками нам нравилось.

Бандитов мы не боялись, с СЭС научились разговаривать, пожарным вовремя помогали проводить их спартакиады. Но мы не учли, что, продавая товар за границу, мы посягнули на святое. Ведь теперь уже не я государству, а оно мне было должно вернуть НДС.

И к нам пришла инспекция. Меня это не испугало, а скорее развеселило, однако смеялся я недолго. Приговор был таким, что правительство Нидерландов поспешило бы объявить себя банкротом. Я не торопился. Налоговые граждане не дружили с арифметикой, ничего не понимали в структурах затрат и пытались найти нарушения там, где их не было.

Будучи кандидатом экономических наук, я наивно полагал, что наша позиция, довольно логично изложенная, будет услышана. Я ошибся. Сборище тупых уродов, нашедших счеты, сделало бы меньше ошибок, чем эти высокообразованные господа инспекторы, и поняло бы наши доводы скорее.

Через полгода войны я понял, что мне все равно ничего не дадут сделать, я для чиновника враг, и страшный, меня надо давить и работать в России я не должен.

Бизнес – это зло. Не буду врать, я всем при желании не мог платить налоги, хотя мы очень старались. Но выяснить, в этот раз мы без штрафа или нет, можно было, только побывав у инспектора, поскольку он сам трактовал закон да служебные инструкции, как ему бес в уши надул.

Еще и аренда стала расти безо всякой причины, как сумасшедшая, да и вся прочая камарилья зачастила за деньгами, и я понял – все, двадцать процентов своего времени я занимаюсь бизнесом, а остальное время отбиваюсь от наездов. Мое терпение лопнуло, и я перенес производство в Филиппины, где за стоимость годовой аренды я построил цех такого же размера, как в Москве. Так как мы взяли в аренду землю на 25 лет в промышленной зоне, то государство нам предоставило льготы по налогам, которые к тому же были чрезвычайно прозрачны и просты. Банки мечтали дать нам дешевые деньги в кредит, никаких мздоимцев, бандитов, чиновников и прочей шушеры никогда у нас не появлялось, и, несмотря на аренду домов для российских сотрудников, закупку оборудования, перелеты и все прочее, нам удалось сразу понизить отпускную цену на наши изделия на тридцать процентов. И тут я загрустил. Родному государству мы, скромные производственники, поставляющие изделия за границу, не нужны. Вся болтология Чубайса, Гайдара, Хакамады, Коха показала только одно – мы им не нужны, они про нас ничего не знают, но в России работать вбелую не выгодно. Надо брать левые фирмы и через год их банкротить, а потом открывать следующую, и так до бесконечности. А все разговоры с теми, кто у власти, напрасны.

Чиновники и бандиты оказались едины – они умели делить и отнимать, а меня мама учила, что мужчина должен приумножать и созидать.

Государство нам ясно тогда показало, что мы им не нужны, мы им не интересны. Но и мы сделали правильный вывод: что наши чувства взаимны и от них ничего, кроме гадостей и проблем, не придет. С этого момента я понял, что миф о России как о великой производящей стране скоро рухнет и останется лишь горькая правда о нефтяной вышке и присосавшихся чиновниках, все другие виды активности будут только обслуживать сырьевые деньги, а производить станут в Азии. Мы тем самым потеряем квалифицированных рабочих, так как стране нужны торговцы и официанты, а не слесари и токари. А кого обслуживать – уже было.

КОРРЕКТИВЫ ВРЕМЕНИ

За 20 лет Россия доказала, что была идеальной ареной для странных экономических экспериментов. Я думаю, что пройдет не так много времени, и научные эксперименты, невольно поставленные в нашей стране, приведут к тому, что человек, обобщивший их опыт, получит Нобелевскую премию.

Можно абсолютно точно после российского опыта говорить о том, что у небольшой части населения на генетическом уровне присутствует некая мутация, называемая склонностью к производству, склонностью к бизнесу. И никакая демотивационная политика правительства не может привести к тому, чтобы эти люди не пытались все равно заниматься производством. При этом надо четко отличать склонность к бизнесу от стремления к стяжательству – это абсолютно разные начала.

Ярким примером стремления к стяжательству служит судьба олигархов, которые в условиях, идеальных для реорганизации производства, обновления производственной базы, пошли совершенно по другому пути.

Сверхприбыль, связанная с наличием крайне дешевых западных займов и благоприятной конъюнктуры на сырье, была пущена олигархами либо на безудержный виртуальный рост, связанный с бесконечными покупками компаний в надежде на рост цены акций, либо, что еще более характерно, на потребление. При этом потребление отличалось признаками, свойственными всему срезу нуворишей за всю историю человечества, отличавшемуся крайне низким вкусом, высокой амбициозностью и стремлением доказать всему социуму, что сам факт наличия денег делает человека, во-первых, моральным, а во-вторых, эстетом.

В связи с возникновением новых информационных технологий, выгодно отличающих современную Российскую империю от Римской, тот, выражаясь языком современных медиа, «мессидж», что был предназначен исключительно для узкого круга потребляющих и прислуживающих, оказался доступным и для иных сред, а это привело к растущему социальному напряжению.

Громкие крики недовольства, не будучи транслированы, оказываются неслышными, что возможно, опять-таки, только в условиях медийных. Тихо сказанное по телевизору слово раздается гораздо громче, чем самые страшные матюги, произнесенные на кухне или в подъезде.

Возвращение в реальность наступило только в условиях кризиса: выкрикнутые на площадях слова стали восприниматься страшнее, чем любая сладкая чушь с телеэкранов, – а это, бесспорно, крайне опасно.

Почему это произошло? Потому что на место бандитов пришли чиновники. 90-е годы характеризовались бандитским разгулом, в основе которого лежало стремление поделить рынки, и в конечном итоге довольно сложно найти хоть одного мало-мальски значимого олигарха, который в своей жизни избежал бы непосредственного контакта с представителями теневых структур, когда-то тесно сотрудничавших как с открытыми бизнесами, так и с теми, кто, по идее, должен был с этими структурами бороться.

90-е годы, о чем, в частности, свидетельствует судьба Влада Листьева, подтвердили, что в какой-то момент времени страной фактически управляли крупные криминальные кланы. Переход рычагов управления от коммунистов к криминальным кланам – в их руках были гигантские деньги, – а потом от криминальных кланов к олигархам произошел путем колоссального разложения государственных структур и механизмов, когда создавалась одна иллюзорная реальность для избирателей и совсем другая, действительно определяющая механизмы принятия решений и систему работы власти в России.

Ваучер – порождение Чубайса

После победы Ельцина над Горбачевым имена тех, кому было хорошо, имели широкую известность, но почему-то их круг ограничивался чиновниками и вмиг обретшими статус кооператоров вчерашними фарцовщиками, которые теперь воспринимались как идеологические бойцы с режимом.

Политическое бурление депутатов Верховного Совета и чиновников было фантастическим. Каждый сам себе партия – причем единственная и истинно демократическая. Точка зрения есть у всех, причем на троих таких точек зрения будет пять и каждый будет с ними не согласен. Формируются коалиции и политические союзы, разрабатываются схемы их деятельности. А вот жизнь обывателей быстро становилась хуже, и это проявлялось во всем: и в сумасшедшем росте цен, и в никчемности денег, подделывать которые не имело смысла, так как не угадаешь, какой будет дизайн через неделю и сколько нулей придется допечатывать; есть было нечего, покупать нечего, смотреть нечего, а крики о коррупции становились все громче. Появились знаменитые чемоданы с компроматом Руцкого – и звенящие от внутреннего праведного гнева голоса тогда еще молоденьких Андрея Макарова и адвоката Якубовского, нашедших очень вовремя таинственные счета самого усатого генерала. При этом как в чемоданах вице-президента ничего не оказалось, так и находочка адвокатов оказалась с душком, да и смешно это все сейчас вспоминать. Показанные по телевизору факсимильные сообщения, неясно откуда и о чем, но благодаря пояснениям изобличающие всех и вся.

Сама идея хранения денег за границей казалась тогда преступной и аморальной.

Хотя по здравом рассуждении ничего в этом зазорного нет. Преступным может быть путь получения денег, но где их хранить, уже личное дело каждого. Ха! Конечно, такой подход неприемлем для нас, в массовом сознании советского человека наличие денег – уже преступление, а нахождение их вне страны однозначно изобличает в их хозяине врага. Ведь если у кого-то где-то что-то есть, то он когда-то туда-то и постарается дернуть. Стилистика песни из телесериала «Следствие ведут знатоки».

Вся страна быстро переходила к капитализму, в обиход вошло страшное слово – ВАУЧЕР. Думаю, что многие считали это фамилией. Странные заявления тогда еще молоденького, но уже очень уверенного в себе и абсолютно рыжего Анатолия Чубайса о немыслимых благах, которые этот клочок бумаги несет: две машины «Волга» – это уж точно. Главное, что поражало в Чубайсе тех времен, – это нежелание прислушиваться к чьему-либо мнению и убеждение, что темп оправдывает все. Прошли годы, а Анатолий Борисович не изменился – только пополнел.

Не принималось в расчет отсутствие традиции и понимания законов работы с ценными бумагами, да и непрописанность процедур.

Никаких идей о всей условности оценок стоимости объектов, о невозможности существования рыночной экономики без института частной собственности на землю и без законов, защищающих частную собственность как таковую, о необходимости развития судебной системы не принималось к рассмотрению.

Хотелось срочно создать класс собственников как опору нового режима. Не вышло.

Граждане расставались с непонятной бумажкой легко и почти даром.

Яркая картина того времени: человек у метро ну с очень спившейся физией и плакатом-сэндвичем на груди и спине: «куплю ваучер». Анекдоты про походы бабушек к гинекологу с одним вопросом: «Милок, посмотри, я свой ваучер правильно вложила?» На таком фоне приближенные к Чубайсу, да и просто предприимчивые граждане обладали поистине неограниченными возможностями.

Заводы скупались вчерашними фарцовщиками и родственниками госчиновников или их доверенными лицами, друзьями, знакомыми, а зачастую и вчерашними красными директорами. Характер приобретения был скорее спекулятивным, так как новые собственники имели очень отдаленное представление об управлении, но замечательно разбирались в спекуляции, и сохранить производство удавалось лишь в том случае, если вчерашний директор становился сегодняшним капиталистом-хозяином.

Работавшие на предприятиях люди не становились собственниками, а позже их же и обвиняли в непонимании собственных возможностей, предоставленных им демократами первой волны. Хотя это ограбление было лишь детским лепетом по сравнению с аферой под названием «залоговые аукционы».

Матвей Ганапольский в каком-то из эфиров на радио обвинял звонивших в том, что они не смогли грамотно распорядиться своими ваучерами, по сути являющимися частью богатого наследия, нажитого предыдущим поколением. Довольно странно было требовать деловой жилки от людей, воспитанных в иной шкале ценностей, итог был очевиден. Именно ваучерная приватизация закрепила имущественное неравенство, что вкупе с резким обесцениванием вкладов и отсутствием индексации пенсий и зарплат бюджетников выбросило миллионы россиян за черту бедности.

Я ни в коей мере не обвиняю ни Чубайса, ни Гайдара в алчности. Они люди идеи, законченные большевики, уверовавшие в монопольное обладание истиной. Конечно, им были чужды любые иные взгляды на развитие России, так как они противоречили политической доктрине, базирующейся не на демократических ценностях, а на личной преданности Ельцину и ненависти к советскому прошлому.

О программе «500 дней», направленной на рост малого и среднего бизнеса, даже и не вспоминалось, так как она не решала главного вопроса – вопроса о власти. И Явлинский уж точно не входил в ельцинскую команду, в первую очередь из-за межличностных отношений. Григорий Алексеевич никогда не был готов присягать на личную верность человеку, если, конечно, это не он сам, то есть ожидать от него командной игры не приходилось.

Все происходившее в лихие годы подчинялось только интересам политической клановой войны. Под прикрытием риторики о демократических ценностях молодые и агрессивные люди, при этом совершенно не знающие реалий предпринимательской деятельности, искали классово близких единомышленников, в чьи руки должны были перейти экономические рычаги. Корень зла для них таился в красных директорах, и если их уничтожить как клан, раздав собственность молодым, агрессивным, а главное, идеологически близким, то все наладится само по себе. Как это всегда и происходило в России, закон лишь мешался на пути человеческих отношений. Да и какой закон – старый, советский, неприменим, нового еще нет, да и быть не может.

Описание новых правил игры занимает время, провести их было нелегко, так как депутаты Верховного Совета уж слишком различались по взглядам, а убеждать никто никого не хотел: все демократические дискуссии не поспевали за экономическими решениями. Молодой теоретик Гайдар бился с собственным непониманием банковского и хозяйственного устройства страны и пытался отпускать цены, что моментально приводило к обнищанию и без того небогатого населения.

Впервые с Гайдаром я столкнулся во время обучения в аспирантуре ИМЭМО АН СССР – году в 1988-м. Мне надо было напечатать статью (публикации были необходимым условием для диссертации), и каким-то образом я вышел на заместителя главного редактора журнала «Коммунист» – им-то и оказался Егор Тимурович. Хотелось бы отметить, что тогда он не был замечен в вольнодумстве, в чем я его и не обвиняю, так как и сам был молодым кандидатом в члены партии и искренне верил, что возможно очеловечивание социалистической модели. Узнав о его назначении, я был искренне удивлен, да вся команда меня не порадовала. Объясню почему. Ни Гайдар, ни Чубайс, ни Сергей Глазьев, которого я помнил еще по «круглым столам» в ИМЭМО АН СССР, куда он, молодой доктор экономических наук, захаживал, – не обладали никаким реальным опытом зарабатывания денег. В отличие от того же Геракла – Виктора Геращенко, – блестящего банкира с гигантским опытом управления коммерческими банками в реальной конкурентной среде, как западной (в бытность его работы в Лондоне), так и восточной (Сингапур), молодые гении были прекраснодушными теоретиками. Причем они как в социалистической, так и в капиталистической системе хозяйствования не заработали ни рубля, только получали в виде зарплат, не начали ни одного дела, да и не управляли сколько-нибудь значимыми народно-хозяйственными объектами. Конечно, их манера общения с мастодонтами – управленцами советской школы ничего, кроме усмешки последних, не вызывала, что порождало и глубочайший личностный конфликт, усугубляющий идеологические разногласия.

Вряд ли молодые вчерашние теоретики понимали, как адаптировать свое видение западного опыта к переходному периоду.

Необходимо также учитывать и отсутствие стабильной политической власти, в конечном итоге – действовали как могли, а могли плохо. По прошествии времени легко обвинять тех, кто хоть что-то делал, – так что во многом прав Чубайс, свысока поясняющий всему населению страны, как именно они должны трактовать последние двадцать лет. Только вот есть одна нестыковочка. Команда младореформаторов делала все возможное, чтобы ни у кого другого не было никаких шансов не только опробовать, но даже и обсудить иные предложения. Причем для этого использовался весь арсенал средств – от административных до журналистских. И конечно, апофеозом карьеры Анатолия Борисовича стали выборы 1996 года. Вот уже когда маски были сорваны, и большевистское нутро вырвалось наружу. Возглавив Администрацию президента, Чубайс первым делом разобрался со свободой слова.

КОРРЕКТИВЫ ВРЕМЕНИ

Смерть проявляет людей – живущих людей. Сразу становится видно, что за человек перед тобой. Маленький злобный моральный урод – или достойный, смиренный, глубокий. На смерть Егора Тимуровича Гайдара у нас на радио шла программа Маши Макеевой. Звонили люди, высказывали свои соболезнования, но и здесь находились булькающие от радости упыри, старающиеся оскорбить усопшего, пнуть мертвого льва.

Надеюсь, что пройдут годы, и вклад Гайдара в нашу историю будет оценен по достоинству. Он не запятнал себя ни личной корыстью, ни тягой к должностям.

Наверное, именно его назовут одним из отцов-основателей российской демократии. Первопроходцем.

Гайдар дал нам всем, в особенности поколению за 40, возможность выбирать свой жизненный путь. Вырваться из колеи предопределенности, по которой катилась наша жизнь в советское время.

Егор Тимурович всегда производил на меня впечатление человека не только умного, но и абсолютно не от мира сего. В его окружении и команде были очень разные люди, но сам он никогда не давал ни малейшего повода усомниться в своей кристальной порядочности. Безупречная репутация не только как ученого, но как человека, тем более человека во власти, дорогого стоит в нашей стране.

Он не сдавал друзей и не уничтожал идеологических противников. Он верил в силу разума и торжество свободы. Необходимо учесть, что непосредственно во власти Гайдар был совсем недолго, даже не избавился от приставки «и.о.». В частности, потому что не считал возможным поступиться принципами. Его знаменитые «отнюдь» и «видите ли, я агностик» вошли в историю. Конечно, на выбранном пути никто не застрахован от ошибок, тем более что путь прокладывался наугад и без карт. Но он заложил основы новой навигации. Я помню его в 1993 году призывающим защитить демократию – тогда стало ясно, что он смелый и мужественный человек.

Гайдар не торговался с властью и не просил себе льгот. Не клялся в любви и не целовал кольцо.

Егора Тимуровича нельзя было сломать, запугать, купить, шантажировать – с ним можно было разговаривать, вырабатывать общую позицию и ей следовать. Он не предавал друзей и не злословил на врагов. Не боролся за олигархические кланы и не пытался сам стать олигархом. Ученый, политик, благородный человек. Настоящий русский интеллигент. Отец-основатель новой России.

Что же касается Чубайса, то мое отношение к нему хорошо известно. Я считаю, что у АБЧ только один ярко выраженный талант – самопиар. Называть его партийные проекты удачными может только тот, кто радуется маргинализации «правых», о бизнес-успехах говорится уже во множестве статей международных экспертов, которые крайне далеки от позитивных оценок реформы РАО ЕЭС, ну а про приватизацию без мата и вовсе не вспомнить. Я намеренно не говорю о замечательной жизни замов Чубайса и о том, как РАО ЕЭС боролось с коррупцией в своих рядах.

Однако старый большевик востребован. Результатов РОСНАНО еще не видно, а вот уже и новые поручения. И строительством Центра для исследований и разработок (российской Кремниевой долины) Чубайс будет заниматься, и задача создания новой партии «под модернизацию» на него возложена.

Удивительное рядом. Вот уже и кадровый резерв создан, и новые поколения талантливых менеджеров появились, и многие, поработав в бизнесе, с радостью пойдут на государеву службу. А все равно без Чубайса никуда. Что же в этом человеке заставляет власть раз за разом обращаться к его услугам? Непонятно.